С волшебством я столкнулась вплотную, но ни малейшего отклика оно во мне не вызвало. Какими бы качествами маги ни обладали, у меня ничего похожего нет. Волшебников ввела в заблуждение цепь случайностей. Поэтому, когда всё выяснится, меня уничтожат — свидетели им не нужны. Это у магов спрашивают, в какую группировку они хотят вступить, маги полезны — каждая свора стремится заполучить новичка к себе, во время войны потребность в живой силе, в новых бойцах не иссякает.
      Я никакой ценности не представляю, и меня убьют.
      От ужаса темнело в глазах. Нет, не сейчас. После буду бояться, после плакать — теперь надо спасать шкуру.
      Избавиться от трубы — это первое. В сказках и волшебных сагах разных народов колдуны находили людей по вещам, к которым те хоть раз прикасались. Тем более найдут по зачарованному телефону. Буду пока считать сказки правдой — другой информации о волшебниках у меня нет.
      Сменить блузку — это второе. Подозреваю, что вампир не мог найти меня из-за чужой обуви и новых джинсов, которые ещё не успели впитать мою энергетику.
      И третье — лимит везения на сегодня явно исчерпан.
      Сказки рекомендуют прятать волшебные вещи в проточной воде. Река в пятидесяти метрах от вокзала, но бросать телефон в Красаву глупо, увязнет в иле, в постоянной среде — доставай и считывай информацию. Нужна вода, которая постоянно обновляется. Течёт как в кране.
      Кран. Точнее — бачок унитаза.
      Я метнулась в женский туалет, зашла в ближайшую свободную загородку.
      Перед тем как выбросить мобильник, просмотрела содержимое, но ничего интересного там не было. Эсемески стёрты. Диктофон пустой. В плеере набор бездарных песенок, в книжке — список телефонов, ни одной знакомой фамилии, и на фотографиях ни одной знакомой рожи. На всякий случай я запомнила лица. Если бы ещё Алёна удосужилась подписать, кто из них кто. Так нет же, все фотографии только пронумерованы.
      Бачок был высоко, но я взобралась на унитаз и дотянулась. Крышка оказалась тугой и тяжёлой, я сломала ноготь, но всё-таки засунула туда трубу. Дёрнула за верёвку. Прежняя вода с шумом унеслась в канализацию, а в бачок потекла новая. И её в канализацию. Пусть теперь свой телефон хоть облизывают, всё равно ничего не найдут.
      Осталось переодеться. Я отыскала бомжиху почище и выменяла блузку на футболку.
      Вокзал к тому времени заполнили волшебники. Я уже научилась выделять их среди обычных людей по взгляду и походке.
      Уйти я смогла только потому, что пришёл поезд с челночниками. Нагруженные сумками торговцы шли плотной толпой, и я легко затерялась в их массе.
      Для надёжности перебралась на другой берег реки, в сказках это помогало уйти от преследователей-волшебников.

* * *

      Везение кончилось. Прямо на Набережной я столкнулась с тёмным патрулём, уже знакомой блондинкой и ангелоподобным красавчиком из кафе.
      Волшебники уцепили меня под руки и повели к машине. Сопротивляться я даже не пыталась — бессмысленно. В каждом движении патрульных чувствовалась отличная боевая выучка.
      — Нина, ты думаешь, — спросила меня в салоне блондинка, — что Тьма — это вселенское зло, чёрные мессы, человеческие жертвоприношения и разнузданные шабаши?
      То, что я думаю обо всех трёх группировках вслух высказывать, не имея при себе заряженного автомата, было бы неразумно.
      — Тьма — это свобода, — сказала блондинка. — Та самая свобода, которая осознанная необходимость. Ты делаешь только то, что считаешь нужным, а…
      — А мне делают реморалицию, — перебила я, — и в свежепромытые мозги закачивают любую программу на ваш вкус.
      — Реморализацию любят светлые, — возразила она. — Во Тьме всё решает свободный выбор. К тому же для самого лёгкого воздействия надо быть ворожеёй, а я всего лишь колдунья. Он — ведьмак. Тебе нечего бояться.
      Я ответила непонимающим взглядом.
      — Волшебнические звания, — пояснила блондинка, — делятся на восемь ступеней.
      — Девять, — уточнил её напарник.
      — Девятая так редко встречается, — ответила блондинка, — что о ней почти и не вспоминают. Начальная ступень — колдун и колдунья. Затем идут ведьмак и ведьма, ведун и ведунья, ворожей-ворожея. Это младшие звания. Теперь старшие — лагвян-лагвяна, волхв-волхва. Высшие — кудесник-кудесница и чародей-чародейка. Высочайшее звание — чаротворец или чаротворица. Но чаротворцев за всю историю волшебного мира было не более трёх десятков.
      — И сколько веков насчитывает история волшебного мира? — спросила я.
      — Тридцать пять-сорок тысячелетий, точная дата пока не установлена.
      — Как и история человечества, — заметила я.
      Сравнение с человеками волшебникам не понравилось, но вслух они ничего не сказали.
      — Кто такой соединник? — вспомнила я непонятное слово.
      — Гибрид координатора, аналитика и прокурора, — пояснил ведьмак. — Обеспечивает согласованность работы разных отделов, просчитывает последствия операций, выдаёт санкции на любое крупное воздействие: на людей, на предметы или точку в пространстве.
      — Понятно, — кивнула я.
      — Тьма, — вернулась к прежней теме блондинка, — даёт истинную свободу, которая…
      — Прелести свободы может объяснить любой дурак, — перебила я. — Что такое Свет и Сумрак?
      — Косность и равнодушие. Светлые постоянно твердят о доброте, о допустимых и недопустимых действиях, связывают себя тысячами правил и ограничений, без обычаев и предписаний шагу не могут ступить. Сумеречные сосредоточены только на выгоде. Их девиз — рациональность. Всё то, что лежит за пределами логики — любовь и ненависть, верность и предательство, радость и горе — для них не существует. А Тьма говорит «Делай что хочешь, живи как нравится, но и за последствия плати сама». Когда ты выберешь Тьму, твоя жизнь будет принадлежать тебе, а не твоему большаку как у светлых, и ты не будешь скована требованиями рациональности как у серых.
      — Кто такой большак? — спросила я.
      — Глава Белодворья, — ответил ангелоподобный оперативник Тьмы. — То есть глава светлых.
      — А кто глава Чернодворья и Серодворья? Ведь так ваши группировки называются?
      — Скажи ещё «мафии», — обиделся он. — Это не группировки, а Великие Дороги, пути Тьмы, Сумрака и Света. Пути свободы, рутинёрства и равнодушия.
      — Или пути эгоцентризма, доброты и рациональности, — предложила я собственный вариант. — Если оборотная сторона доброты — консерватизм, рациональности — бездушие, то переизбыток свободы оборачивается эгоизмом.
      — Свобода не может быть в переизбытке, — возразила блондинка. — Она либо есть, либо нет.
      — Если что-то бывает в недостатке, оно может быть и в переизбытке, — ответила я. — Но речь не о том. Чего вы добиваетесь? Куда ведёт наш путь?
      — Мы хотим, чтобы основой мира стала Тьма и свобода, — сказал ведьмак.
      — А на чём основывается мир сейчас?
      — Сейчас он трёхосновен, состоит из Тьмы, Сумрака и Света.
      — На чём основывалось мироздание до появления Тьмы, Сумрака и Света? — продолжала я.
      — До их появления никакого мироздания не было, — ответила колдунья. — Сначала появились первоосновные силы, затем из них сформировалось мироздание.
      — Тогда почему вы воюете? — не поняла я. — У вас ведь идёт война?
      Волшебники кивнули. Я сказала:
      — Если в ходе эволюции мир сформировался трёхосновным, то почему его надо переводить только на одну составляющую, какую пользу это принесёт? Естественный отбор, в отличие от людей, не ошибается. Остаётся только самое лучшее и правильное, остальное уходит в небытие. Это в равной мере касается как живой, так и неживой природы. Если мир трёхосновен, то значит так и должно быть.
      — Тьма, Сумрак и Свет отрицают друг друга, — пояснил ведьмак. — Волшебник Тьмы не может воспользоваться силой Света или Сумрака, и наоборот.
      — Ну и что? Разница в сырьевых предпочтениях не причина для войны. Наоборот, делить вам нечего, а значит и воевать не из-за чего. Но вы воюете. Почему?
      — Потому что слишком различны наши пути, потому что нам нет места в одном мире, — ответила колдунья.
      — Вы утверждаете, — сказала я, — что Свет — это добро, Сумрак — рациональность, а Тьма — свобода. Но почему свобода, целесообразность и доброта должны противостоять друг другу вместо того, чтобы друг друга дополнять? Почему из этих трёх явлений надо выбирать только одно, а от двух других отказаться? Во что превратится добро без свободы и рационализма? А рационализм без добра и свободы? Чем окажется свобода без рационализма и добра?
      Волшебники переглянулись.
      — Ты обратница, — осторожно сказал ведьмак. — А мы всего лишь прямники. Обратники иначе воспринимают мир. Тебе лучше задать свои вопросы обратнику. Он объяснит так, что ты поймёшь.
      — Чем обратная магия отличается от прямой? — полюбопытствовала я.
      — У неё спираль закручена в другую сторону, — ответила колдунья, — против часовой стрелки. Благодаря этому заклятия и заклинания обратников действуют сильнее, чем такие же у прямников, а некоторые получаются только у обратников. Обратники намного устойчивей к внешним влияниям, сырья им, то есть вам требуется гораздо меньше. И куча других преимуществ. Обратная магия очень редкий дар, и самый ценный. Родиться даже с ничтожной каплей обратной магии в крови — огромная удача. А у тебя, судя по всему, концентрация выше среднего.
      — Странно, что она до сих пор не активировалась, — сказал ведьмак. — Аура как у стопроцентной простеньши.
      — У кого? — спросила я.
      — Простени — это люди, у которых в крови нет магии. Простые человеки. Но обратники тем и опасны, что выглядят как простени, хотя на самом деле маги. Ничего, приедем в резиденцию, тебя тут же активируют. Не бойся, это не больно, наоборот — приятно.
      Лобовое стекло машины треснуло и разлетелось дребезгами. Ведьмак выпихнул меня на тротуар, выскочил сам, схватил за руку и потащил в сторону Комсомольского парка. Блондинка прикрывала отход. Что-то взорвалось, тявкнули пистолетные выстрелы.
      Мы прыгали через оградки газонов, перелезали через забор стройки за парком, прятались в штабелях кирпичей и грудах арматуры, опять лезли через забор, бежали переулками. Я окончательно выбилась из сил.
      — Ещё немного, — попросила блондинка. — Давай, Нина, поднажми. За тем углом аварийная точка, машина ждёт.
      За руль села колдунья, погнала куда-то к новым микрорайонам. Вела она отлично, так не каждый мужчина сумеет.
      Ведьмак тревожно глянул мне в лицо.
      — Ты что-то слишком бледная.
      Салон, моя и его одежда в кровавых пятнах.
      — Ты ранена? — испугался он.
      Оказалось, у меня глубоко расцарапана правая ладонь. Струилась кровь. Где, когда и как я поранилась, не знаю. Не до того было.
      Ведьмак втёр мне в царапину неизвестно откуда зачерпнутый золотистый песок, который обжёг рану не хуже спирта. Я взвыла.
      — Тихо, тихо, — стал успокаивать ведьмак. — Уже всё зажило.
      Я глянула на руку. От царапины остался только тонкий ровный шрам.
      Колдунья затормозила.
      — Артём, ты что, прашню ей втёр?! — возмутилась она. — Идиот. Шрам ведь останется.
      — Фигня, — ответил он. — Ладонь не морда. Зато совершенно точно не будет заражения крови.
      — Что такое прашня? — испугалась я.
      — Вещество такое, — пояснила блондинка. — Что-то вроде пыли, праха, но с волшебными свойствами. Например, мгновенно залечивает мелкую рану, но остаётся грубый шрам, который невозможно удалить. Покажи руку.
      Она осторожно прикоснулась к царапине.
      — Да, — согласилась колдунья. — Ладонь — не морда. И лучше шрам, чем гангрена. — Рассмотрев царапину, она хмыкнула и спросила: — Нина, ты в хиромантию веришь?
      — До семнадцати лет я думала, что это матерное ругательство. А в семнадцать прочитала книжку «Основы хиромантии и хирологии» и поняла, что это разновидности умственной отсталости.
      — Что верно, то верно, — согласилась колдунья. — Но посмотри — шрам зачеркнул все линии, которыми начертана судьба.
      Он шёл от середины внешнего края бугра Венеры — то есть от основания большого пальца — к основанию мизинца.
      — Всё так и есть, — ответил Артём. — У неё началась новая жизнь, которая зачеркнула старую. Но это мы позже обсудим, а сейчас надо в резиденцию.
      — Здесь что-то не то, — насторожилась блондинка. — Я чувствую эхо смерти. Проверю с воздуха.
      Она вышла из машины, превратилась в сову и взлетела. Вернулась через три минуты, превратилась в человека.
      — Одежда осталась, — удивилась я.
      — Оксана перекидня, — пояснил ведьмак. — А тот светлорылый — перевертень. Оборотни бывают двух видов — перекидни и перевертни. У обоих истинный облик человечий, плюс какое-нибудь обличье. Перекидень меняет ипостась не раздеваясь, в любое время суток по своему желанию и не зависит от фаз луны. В обличье сохраняется способность разговаривать. Если перекидень получает сколь угодно тяжёлую рану, ему достаточно перекинуться в иное обличье и рана исчезнет. Даже если руку по плечо отрубили или переломали все до единой кости, в истинный облик перекидень возвращается совершенно здоровым. И наоборот, рана, полученная в обличье, бесследно исчезает при возвращении к истинному облику. Даже шрама нет. Поэтому так трудно убить перевертня, ему обязательно надо отрезать голову, ничто другое не поможет. И ещё — у всех оборотней исключительно крепкая, здоровая и устойчивая психика. Смена обличья, иной режим восприятия — слишком тяжёлый шок, его далеко не каждый выдержит. Нередко обращённые простени и даже маги невозвратно теряли рассудок. Сказка о царевне-лягушке, заколдованной магине, основана на реальных событиях, но случай уникальный — в девяноста девяти случаях из ста превращение заканчивается безумием.
      — Если быть совсем точным, — сказала Оксана, — то для оборотня родиться перевертнем всё равно что для человека появиться на свет глухим или слепым. Возможности ограничены, но ущербным оборотня это не делает, если только сам себя неполноценным не считает. Перевертни тоже могут превращаться по своей воле, но им обязательно надо снять всю одежду, иначе потоком неправильной волшбы её развеет в пыль. У перекидня всегда несколько обличий, минимум три, а верхний предел не ограничен — хоть триста. У перевертней только одно. Речь в обличье они понимают, могут читать, а говорить — нет. Рана, полученная в звериной ипостаси, сохраняется и в человеческой. И наоборот. Ночью в полнолуние, а днём в новолуние на двенадцать часов они превращаются в зверя против своей воли, хотят того или нет. Вот и вся разница.
      — Что ты нашла? — спросил Артём.
      — Раненого человека, — ответила оборотница. — Бомжа на «перо» посадили и на газоне бросили.
      — «Скорую» надо, — сказала я.
      — Обойдёмся и без неё, — заверила Оксана. — Сейчас ты, Нина, увидишь, как способна исцелять Тьма. Идём.
      Бомж, сильно испитой и потрёпанный жизнью азиат неопределённого возраста, был уже без сознания. Крови натекла целая лужа.
      — Хочешь, мы его и от пьянства вылечим? — спросила Оксана. — Что он опять не сопьётся, не гарантирую, но теперешнюю алкогольную зависимость снять можно.
      — Хочу, — ответила я.
      — Тогда смотри, — сказал Артём.
      Вылечили они бомжа за полчаса. Сонного усадили на скамейку.
      — Через пару минут очухается и даже не вспомнит о ране, — заверила Оксана.
      Выглядели они усталыми и опустошёнными.
      — Тяжело, — пояснил Артём. — Такая работа для ведунов, а ещё лучше для ворожеев.
      Бомж очнулся, бросил на нас настороженный взгляд и ушёл прочь.
      — Пора в резиденцию, — напомнил Артём.
      — Пора, — сказала женщина у нас за спиной. — Но только в Белодворскую.
      Нас окружили пятеро волшебников, трое мужчин и две женщины. Нет, два оборотня, волшебник и две волшебницы. У оборотней немного другая походка и движения рук. В пятёрке были и кавказец с Алексеем.
      — Ты оборотница, — сказал кавказец Оксане. — Ты знаешь, что принудительная трансформация — это очень больно. Даже для перекидней. И тем более для перевертней.
      Оксана судорожно сглотнула. Артём побледнел, бросил на светлых испуганный взгляд. Численный перевес противников надежды на спасение не оставлял.
      Одна из светлых волшебниц, крашеная рыжулька с большими серыми глазами и симпатично вздёрнутым носиком, подошла ко мне.
      — Вам нечего бояться. И давайте поедем в резиденцию.
      — А они? — кивнула я на Артёма с Оксаной.
      — Бойцы прекрасно смогут разобраться с пленными без штабистов. На войне как на войне, Нина. Не думайте, что если эти двое исцелили бомжа, то преисполнены добра и милосердия. Им всего лишь надо было произвести на вас благоприятное впечатление. А крови на них столько, что олимпийский бассейн наполнить можно.
      — Как и на солдатах Света, — ответила я. — Война есть война. И бомжа вы нарочно ножом пырнули, чтобы Артём и Оксана начали его лечить и потратили всю магию, чтобы не могли сопротивляться.
      — Бомжу ничего не угрожало, — сказала светлая. — У нас были наготове заклятия исцеления. Свет никому и никогда не причиняет зла.
      — Но и пользы не приносит.
      — Именно пользу и приносит, — возразила волшебница. — Свет — это воплощение доброты, это путь милосердия.
      — Оно и видно.
      — На любой войне есть случайные жертвы, — нашла она оправдание. — Но необратимых последствий мы не допустили.
      — Хватит болтать, — оборвал её Алексей. — Того гляди, патруль припрётся. Забирайте девчонку в резиденцию.
      Я отскочила от волшебницы. В каком виде светлые предпочитают привозить к себе новичков, я уже знала. И что меня ждёт в резиденции, отлично понимала — прочистка мозгов, зомбирование.
      От усталости и страха ломило виски.
      — Свет никого ни к чему не принуждает, — сказала волшебница. — У тебя будет право выбора.
      — Я выберу. И это будет именно мой выбор. Только мой.
      Я метнулась в кусты. Пронзительно, по-звериному, закричала Оксана, громко матерился Артём. Я оглянулась.
      Тёмных уже сковали наручниками. У Оксаны обожжены левое ухо и щека.
      — Я поклялся отрезать уши тому, — сказал кавказец, — кто заставил Лёшку трансформироваться. Но вот беда — нож забыл.
      Он протянул к Оксане ладонь, сверкнула белая вспышка, и ухо у тёмной обуглилось. Крик Оксаны должен был перебудить весь микрорайон, но светлые наколдовали так, что звук не шёл дальше пяти метров, глушился.
      — Вы… — тихо сказала я. Голос не слушался. — Звери… Садисты…
      — Это война, — ответил Алексей. — Если в плен берут светлых, нашим приходится ничуть не легче. И даже хуже.
      Я поверила. Война у них идёт на тотальное истребление, и каждая из трёх сторон стремится превзойти другие в жестокости. А чем оправдаться в собственных глазах всегда найдётся. Я вздохнула поглубже и сказала как могла решительно и твёрдо:
      — Если вы отпустите Оксану и Артёма, то я выберу Свет. Вам нужна обратная магия, так заплатите за неё.
      Волшебница довольно улыбнулась.
      — На жертвенность способен только Свет. Предлагая нам эту сделку, ты уже выбрала путь, и свернуть с него не сможешь. Но чёрных мы отпустим. Пусть живут во имя Света.
      Она кивнула подчинённым, и с Оксаны с Артёма сняли наручники. Но вид у них был обречённый. Жизнь во имя Света оказалось для тёмных страшнее пытки и казни.
      Артём и Оксана ушли. Светлая волшебница взяла меня под руку и повела к машине. Я чувствовала себя обманутой. Артём и Оксана всё равно умрут самое позднее через час, их убьёт помилование Света.
      Я стряхнула руку волшебницы и рванула через кусты. Светлые за мной. Я выскочила на автостоянку у большого казино, увернулась от выезжающей машины. Алексей метнулся за мной, машина зацепила его крылом, и от удара оборотень превратился в волка. Из машины выскочил основательно подвыпивший и наверняка проигравшийся водитель.
      — Что за ботва?! — заорал он. — Чья псина?! Где этот хмырь?!
      Увидел кавказца и полез в драку.
      — Понаехало чурок, плюнуть некуда! — горланил водитель.
      Из машины выскочили четыре его приятеля, подраться хотелось и им. Магия магией, но на несколько минут волшебникам стало не до меня. От погони я оторвалась.

* * *

      Деваться мне некуда. Я даже не могла придумать, где переночевать. На вокзал нельзя. Хотя… Это на железнодорожный нельзя, а на речной можно и на автобусные. Только далеко до них. Лучше на стройке поспать, ночь тёплая, а какой-нибудь топчан в почти достроенном доме найдётся.
      Идти туда надо было через маленький рынок-пятачок. Я вышла из переулка и тут же шмыгнула обратно. Выглядел пятачок как после бомбёжки — в киосках повылетали стёкла, асфальт вздыбился обломками. Около десяти человек размахивали руками, вычерчивали в воздухе затейливые фигуры. С их пальцев струился густой серый туман, мерцающий, светящийся. Склеивался разбитый асфальт, восстанавливались из крошева стёкла.
      — Быстрей следы зачищайте, — рыкнул один из волшебников, наверное, командир. — Сейчас патруль заявится! Или менты приедут.
      — А на них нам… — ответил кто-то.
      — Сохранение тайны волшебного мира должно быть абсолютным, — отрезал командир. — Это первая статья Генерального кодекса.
      — Пленные потраченной волшбы не стоят, — сказал другой волшебник.
      — Не тебе решать, — ответил третий. — Приказали взять именно этих «языков», мы взяли и следы зачистили.
      — А белые с чёрными «стиратель душ» так и не нашли, — сообщил первый.
      — Точно? — не поверил командир.
      — Не нашли, — подтвердил первый. — Тёмные оцепили здание вокзала, обыскивают каждый сантиметр. Талисман оттуда совершенно точно не выносили, но Гомонова исхитрилась спрятать его так, чтобы ни одним способом обнаружить не получается, ни волшбой, ни техникой. Светлые выставили своё оцепление, надеются перехватить талисман по дороге. Или что его не найдут до белого часа.
      — А что за талисман? — спросил оборотень. — Из-за чего столько шума?
      — Точно пока никто не знает, — сказал командир. — Даже неизвестно, оберег это, подсилок, заручник или амулет. Одно ясно — действие у него психотронное и очень мощное. Талисман самопроизвольный.
      — Как это? — не понял молоденький колдун.
      — Во время полнолунной грозы, — объяснил командир, — молния ударила в нужное мгновение в нужную точку пространства, и самый обыкновенный камешек стал мощным талисманом. Бывает. В зависимости от того, какой первоосновой завершить его активацию, он станет орудием Сумрака, Света ли Тьмы.
      — А что с тем простенем, из которого белые подсадную утку делали?
      — Ничего, — ответил командир. — Ушёл домой со своим драконом в полной уверенности, что все коллекционеры — придурки.
      — Дробышеву до сих пор не нашли, — сказал первый маг. — Она могла уже из города выбраться.
      — Найдём, — заверил командир. — От вампира ещё никто не спрятался. И Камнедельск она вряд ли покинула, периметр города перекрыт. Но даже если выбралась — по всем филиалам разосланы ориентировки, далеко не уедет.
      — На Чернодворье вампиров гораздо больше, — заметил молодой.
      — Из наших поисковики лучше, — ответил командир.
      — Зато у светлых вампиров совсем нет.
      — Нам это не поможет. У них самая мощная поисковая волшба.
      — Но талисман они не нашли, — напомнил оборотень.
      — Это странно, — согласился командир.
      — Главное, что и Дробышеву пока не нашли, — сказал первый.
      Пятачок сумеречные восстановили полностью. Сели в машины и уехали. Я пошла к стройке. Плохо мне было и гадко.
      Я стала ненужным свидетелем и главным призом в колдовской драке одновременно. Я вляпалась в самую гущу неведомой, но смертельно опасной интриги.
      И всё это за один вечер!
      Ни сил, ни мыслей у меня не осталось. Я хотела сдохнуть, ведь мёртвые никому не нужны. Лежат себе спокойно, и никто их не трогает. Что ж, это легко устроить прямо сейчас. Сплету из футболки верёвку и повешусь на арматурине.
      Я поднялась на второй этаж. Идеальное место, чтобы сводить счёты с жизнью. Есть стремянка, крепкий крюк на потолке, а в углу целая куча проводов и верёвок. Но сначала надо записку оставить, объяснить как-то свой поступок. Хотя бы для того, чтобы никто не усомнился, что это именно самоубийство. Не хочется доставлять людям неприятности. Я нашла большой острый гвоздь, попробовала царапать стену. Отлично получается. Затёртая под яичную гладкость штукатурка — идеальный материал для начертания предсмертных посланий. В окно светит фонарь, всё прекрасно видно.
      Только что писать — не знаю.
      В задумчивости я нарисовала цветочек. Простенький, пятилепестковый, как дети рисуют.
      И как всегда, путаные мысли и распалённые чувства начали складываться в стихи. Я выцарапывала на стене куплет за куплетом, выплёскивала в рифмованные строчки и страх, и ярость, и ненависть к тем, кто в дребезги разбил мою налаженную, уютную жизнь. Теперь у меня нет ничего, кроме пустоты.
      Но пустота — отличное место для застройки. Для начала новой жизни.
      О смысле стихов я не задумывалась, рифма складывалась стремительно, надо было успеть записать. И когда был поставлен последний знак препинания, я на несколько мгновений закрыла глаза, передохнула. Посмотрела в окно, на заваленный стройматериалами двор, на вагончик сторожа, окончательно успокоилась и прочитала содеянное.
 
Разрывается время
И ткань бытия,
Я судьбы сброшу бремя —
Она не моя.
В Книге Судеб страница
Отныне зола —
Богов тусклые лица,
В их глазах только мгла.
У меня нет дороги —
Я иду, где хочу,
И не властвуют боги —
Я в небо лечу.
В пустоте я рисую
И пою в тишине,
Пусть я жизнью рискую —
Покой не по мне.
Для себя я слагаю
Все Карты Пути,
С мирозданьем играю —
Кто рискнёт превзойти?
 
      Н-да, заявленьице. Но… именно так я думаю и чувствую. Значит, всё это правда. Значит, быть по сему.
      Я полюбовалась на вирши и в полуметре от них выцарапала крупные глубокие буквы:
      Чёрта с два я повешусь! Раньше вы все сами поиздохнете!
      — Неплохое решение, — одобрительно сказал молодой женский голос.
      Я обернулась.
      Девица моего возраста, похожа на цыганку — смуглая, большие тёмные глаза, длинные черные кудри. Пёстрый сарафан, плетёные босоножки, ожерелье и серьги из ракушек. А сумочки нет — приехала на машине, и за рулём был кто-то другой. Догадаться, что это магиня, легко.
      — Ты тёмная, светлая или сумеречная? — спросила я.
      Моя догадливость девицу порадовала — промелькнула лёгкая улыбка.
      — Светлая ворожея, зовут Лера. Валерия. А ты — Дробышева Нина Витальевна. Закончила Камнедельский государственный университет, факультет восточных языков и литературы. Днём преподаёшь в университете, вечером — на курсах, китайцев учишь русскому, русских — китайскому.
      Я не ответила, в разговоре доминирует тот, кто больше молчит.
      — За тобой охотится вампир, — сообщила Валерия.
      — И что?
      — Скрыться от него невозможно. И вампир смертельно опасен.
      — А ты безобидна как воробышек.
      — Но я не собираюсь тебя убивать, — ответила она.
      — Вампир тоже. Ему приказано доставить меня к сумеречным живой и невредимой, они сначала должны выяснить, магиня я или простеньша, буду на них работать или нет. У тебя те же цели. Так что разницы между тобой и вампиром я не вижу.
      Светлая ворожея гневно сверкнула глазами, сравнение с вампиром её оскорбило.
      — Вампир, — сказала она подчёркнуто спокойно, — воплощённое зло и насилие. Человеки для него — пища. Всё, что ему надо — кровь.
      Говорила светлая правду, но при этом о многом умалчивала — пальцы едва заметно дёрнулись так, словно Валерия хотела что-то закрыть, спрятать. А недосказанность равносильна лжи.
      — И поэтому ему поручили вербовать особо важную персону, — ответила я. — Как и тебе.
      — Мне никто ничего не поручал! — рявкнула взбешённая магиня. — Я увидела след человека, который хочет убить себя. И пошла за тобой, чтобы остановить, помочь. Это предназначение Света — помогать тем, кому плохо и больно, у кого не осталось собственных сил. И только когда увидела тебя — узнала.
      Не врёт.
      — Узнала? — зацепилась я за последнее слово. — Так всё-таки охота на меня продолжается?
      — Это не охота. Тебя никто ни к чему не станет принуждать. Ты вольна выбирать между Светом, Сумраком и Тьмой. Ты сама решишь, по какому пути пойдёшь, какой силе будешь служить.
      — Чудесно, — ехидно обрадовалась я. — А право послать все три кодлы на бабаевы крестины у меня есть? Право остаться собой? Жить так, как я хочу?
      — Ты магиня. И жить как простеньша теперь не сможешь. Магия в твоей крови проснулась. Ты изменилась. И жизнь твоя тоже неизбежно переменится.
      — А если нет? Если я по-прежнему простеньша, что тогда? Ты убьёшь меня или сотрёшь мне память?
      — Мы не убийцы! — возмутилась белодворка. — И память не стираем — это посягательство на неприкосновенность личности. Всего лишь слегка модифицируются воспоминания — человек уверен, что ему всё приснилось.
      — Ну конечно, модификация к вмешательству никакого отношения не имеет.
      — Это на благо самих же простеней, — заверила светлая. — Есть воспоминания, с которыми справиться не под силу. Гуманнее внушить, что всё произошедшее — только сон, и никакого значения не имеет. Так мы избавим простокровок от боли и разочарований, ведь жить в мире волшебников они не способны.
      — Ха.
      — Но если оказывается, что какой-то простень способен жить в мире, где есть волшебники, и не терзаться завистью и тоской по недостижимому, то они входят в Белодворье, работают вместе с нами, помогают нести людям Свет. Вовлеченцев у нас достаточно много.
      — Как и в Серодворье с Чернодворьем, — ответила я.
      — Ты должна выбрать свой путь.
      — Я и пытаюсь выбрать свой путь. А вы навязываете мне ваш. Да мне все три двора не нужны! Я сама по себе.
      — Так не бывает, — сказала Валерия. — Каждый человек, волшебник он или простень, идёт путём Света, Тьмы или Сумрака. Ты должна выбрать.
      Я презрительно фыркнула. Магиня вздохнула, досадливо махнула рукой, нервно прошлась по комнате. И заметила стихи на стене. Прочитала. Замерла оторопело. Прочитала ещё раз. Взмахнула пальцами, сверкнула белая вспышка, и стена обрела прежнюю гладкость. Ворожея обернулась ко мне.