Неожиданно в уши ударила тишина.

– Александрыч?

– Тут я…

– Это хорошо.

Звуки собственного голоса, конечно, демаскировали, но молчать было еще страшнее.

– Смотри, не высовывайся… Может, опять полезут.

– Ты тоже не зевай!

Заныли напрягшиеся барабанные перепонки. Разбуженный дракой инстинкт помогал выделять среди ночных шумов те, что могут представлять опасность.

Владимир Александрович попытался узнать время, но циферблат лишь матово темнел на фоне торчащего из рукава запястья.

Разглядеть, как раскинулись стрелки, было невозможно.

– Эй, комиссар, – еле слышно позвал Виноградов.

– Ну?

– Командуй! – Владимиру Александровичу почему-то казалось, что теперь они на тропе одни.

– Двигаться надо… Пойти проверить.

– Ага, – вздохнул Виноградов. Идти предстояло ему, это было естественно и разумно.

Но не хотелось.

– Сколько времени? – поинтересовался он.

– Двенадцатый час. Шесть минут… – будто извиняясь, откликнулся капитан.

– Засиде-елись…

«Как она хоть работает-то, – подумал Владимир Александрович, перехватывая поудобнее винтовку. – Это вроде предохранитель…»

– Мать честная!

– Чего там?

– Штучка-то моя… с инфракрасным прицелом! Дай-ка секундочку огляжусь. – Он приник к окуляру; резиновый ротик, утративший уже тепло предыдущего владельца, мягко обнял пространство вокруг правого глаза. – Ну-ка, ну-ка…

Через хитрую оптику мир смотрелся еще нереальнее, чем наяву. Виноградов ощупывал взглядом окрестные камни, чувствуя, как с каждым движением вырастает в нем ощущение собственной неуязвимости. Впрочем, Батенин, наверное, думал так же. До…

Винтовка чуть дрогнула, и с некоторым опозданием Виноградов услышал им же произведенный хлопок – мягкий и не похожий на выстрел.

– Чего, Саныч?

– Ничего, извини! – Владимир Александрович и сам не заметил, как нажал пальцем на спусковой крючок. – Трофей проверил.

– Понял.

Да, это оружие любило и умело убивать…

– Прикрой, если что! Пока…

– Осторожнее… Давай!

Виноградов подумал, выбираясь из-за камня, что, если его убьют, капитану тоже придется несладко – одному, ночью… Хотя это, конечно, получше, чем трупное разложение.

Владимиру Александровичу уже было далеко за тридцать, он никогда не служил в армии, и контрольные нормативы ему обычно ставили хлопцы из кадров за сахар к чаю или свежий анекдот. Поэтому то, что выделывал майор на горной тропке, мало походило на кадры из учебных фильмов о спецназе…

…В непосредственной близости никого не оказалось.

Ни живых, ни даже, что удивительно, мертвых: Виноградов даже для верности ощупал то место, где совсем недавно обнаружил Батенина.

Он продвинулся метров на сто. Вернулся.

– Все в порядке, комиссар! Это я.

– Правильно, – одобрил капитан. Он уже между делом распаковал раненого, сняв с него переднюю поврежденную часть бронежилета. – Тащить придется…

– Живой?

– Пока да.

– Слышь! А они своего унесли, которого я завалил.

– Ну оружие-то остаюсь… Нарисуем представление в лучшем виде!

– «Считай, Тихон, себя уже с медалью!» – процитировал всем известное Виноградов, и оба офицера расхохотались – нервно и коротко.

Лампочка – крупная, яркая, упакованная за неимением абажура в потертый газетный кулек, мелко подрагивала на шнуре. Там, снаружи, за путаницей коридоров и стенами из кирпича на подсвеченной специальным устройством площадке хозяйничали вертолетчики.

Окон в ружейке, естественно, не полагалось, но Виноградов и так представлял: один за другим опускаются с неба «борта», пригибая к земле встречающих, за секунды наружу высеивается новая дюжина торопливых навьюченных всякой всячиной фигурок какие-то ящики, трубы, мешки… Облегчившись, отталкивается вертолет напружиненными колесами от асфальта, в незапамятные времена заставленного ремонтируемыми тракторами и комбайнами, отваливает в сторону, вверх, уступая кусочек пространства другому.

Там, снаружи, было сейчас очень шумно.

Здесь – нет. Разве только если очень прислушиваться.

Здесь пахло куриным концентратом, промасленной ветошью и немножечко тальком.

Никто не курил…

– Распишись. Вот тут! Тут тоже…»

У старшины были красные от недосыпа глаза, смешная фамилия и орден «За личное мужество».

– Хорошая вещь. Я таких не видел. – Старшина аккуратно, но крепко перехватил принесенную Виноградовым винтовку: так обращаются с оружием люди привычные, знающие ему цену. – Ну-ка, мы ее на почетное место…

Лязгнув запором, он отворил тяжелую металлическую дверь сейфа. Поставил винтовку прикладом на дно, так, чтобы не повредить невзначай оптику. Рядом, в отдельной ячейке, пристроил обоймы.

– Все?

– Все! – Они со старшиной были давними приятелями, но не рассказывать же ему, что один-единственный заначенный от государства патрончик сейчас греется в тесном кармашке на груди, рядом с бумажником и ксивой.

Каждый, в конце концов, имеет право на сувениры.

– Поздравляю…

Виноградов уже успел поведать, что к чему, и старшина, покончив с формальностями, предложил:

– Примешь?

– Наливай! – Собственно, это было как нельзя кстати.

– В целях медицины…

Хозяин прошел мимо длинного ряда окрашенных по-корабельному железных шкафов – через соответствующие проушины кокетливо свисали на веревочках пластилиновые печати. Порывшись под штабелем бронежилетов, он на какое-то время исчез в лабиринте заваленных разнообразной амуницией стеллажей.

– Ага! – торжествующе донеслось оттуда, и старшина протиснулся обратно, по пути задев ногой пирамиду бывавших в употреблении резиновых дубинок. – Черт, коз-злы…

На газете возникли бутылка «Московской» кизлярского разлива, стаканы, нож и три корочки хлеба. Подумав, хозяин присовокупил к натюрморту помятую банку, оказавшуюся при вскрытии скумбрией в собственном соку.

Водка была гнусная, так что порцию свою майор одолел с напряжением, в три приема. И набросился на консервы.

– Спасибо… ух!

– Давай рубай – не стесняйся. Потом там вон в углу накидаем шмоток, и спи себе, пока то-се. Утром разбужу, когда наряды придут со смены.

– Думаешь, будут разоружаться? Как обычно?

– Не знаю. Посмотрим… Хорошо бы!

В это верилось слабо. Размеренные будни кончились, опять начиналась война.

– Когда вам заменяться?

– Должны через одиннадцать дней.

– Да-а… Гуляева жалко. Мужик был стоящий.

– Да и Михалыч тоже…

– Я его не застал. Он позже перевелся.

– Да, дела… – Оба подумали, что дай Боже, если все ограничится только двумя погибшими. В осенних боях за неделю отряд потерял столько же, сколько за всю историю борьбы с доморощенными рэкетирами и самолетным террором.

– Идти надо. Доложиться на всякий случай. Чтоб не искали!

– Тоже верно. Зажуй, на! – Старшина протянул четвертинку луковицы.

– Спасибо. Кстати! – Владимир Александрович почти привел себя и форму в порядок. – Кстати… У меня в «макаре» меньше чем пол-обоймы осталось. Выручишь?

– Господи, какие могут быть вопросы… Давай не задерживайся! И не дыши там особо. Хотя, собственно, ты теперь человек большой, начальству нашему не подчиняешься…

…Прежде чем попасть в помещение штаба, Владимир Александрович выслушал версию гибели Гуляева.

– Когда насчет пальбы на трассе доложили, командир, конечно, с замом наружу вылез – резерв отправить, распорядиться, что куда. – Дежурный связист темпераментно сплюнул и покосился на дверь, отделявшую личный состав от прибывшего руководства. – Как водится, словом… И – бац, бац! Никто, бля, понять ничего не успел: оба рухнули моментом. Шум-гам, машины ревут, мы, конечно, ответный огонь открыли…

Из-за тоненькой стенки раздался командирский рев:

– Я сказал – врезать им, ясно?! Ты понял, блин, как тебя? Наших тут, мать-перемать, стреляют, как зайцев… Делай!

Безносова в регионе знала каждая собака: герой, скандалист и отец солдатам. Глупых потерь у него не было, хотя полком затыкали все дыры-смомента вторжения. Разумеется, не обошлось без легенд: и про то, как мародеров лично расстреливал, и насчет министра обороны, которому Звезду Героя в морду кинул… Во всяком случае бригаду ему дали только недавно.

– Это кого так?

– Летчиков. Опять связались, просят подтверждения, – прокомментировал, по обычаю, лучше всех осведомленный связист.

– Бомбить станут?

– Обяз-зательно! – кровожадно усмехнулся десантник.

Владимир Александрович представил себе, как за перевалом появляются несколько «сушек», разворачиваются, перестраиваются поудобнее и с космическим ревом обрушивают силу своих ракет и пушек на четко очерченные приборами сельские улицы. Грохот, пламя, смерть…

– Вы авиация или говно?! – прорычал из-за стенки полковник. – Мир-ро-твор-рцы…

В его исполнении это прозвучало куда оскорбительнее, чем матерное ругательство.

– Не, я, пожалуй, сейчас к нему не пойду…

– И правильно! Целее будете, товарищ майор.

Очевидно, откуда-нибудь из Гималаев все это смотрится как игровая суперкассета с «Денди» или «Сегой»: петляют по лабиринтам крохотные танки, кто-то стреляет, кто-то кого-то разносит в куски, наступая на минное поле, исчезают мосты, города, государства, и зловеще хохочут нестрашные монстры… А чего волноваться? У каждого по десятку «жизней», если же надоест, просто выключи телевизор.

Виноградов перекрестился и пошел спать.

И никаких тебе кошмаров…

– Эй, Саныч! Войну проспишь.

– О-ох… – Виноградов хотел ответить, что это было бы, в сущности, неплохо, но язык не ворочался. Немножко ныла голова, и ноги, одна расцарапанная, а другая потертая, напоминали о вчерашних приключениях на свежем воздухе.

Хотя в целом организм функционировал.

Владимир Александрович поскреб не мытую с прошлой пятницы макушку и приоткрыл один глаз.

– Уже утро?

– Ага! – подтвердил старшина с превосходством уже опохмелившегося человека. – Утро, так сказать, стрелецкой казни. Холст, масло… Художник Безносов-Закавказский.

– Водички бы?

– Имеем чего покрепче… не желаете?

– Нет, любезный, на фиг!

В соответствии с рекомендациями лучших собаково… диетологов, прием пищи Виноградов начал со стакана холодной кипяченой воды. Затем, несколько оживившись, проследовал в отрядную столовую, где получил миску пшенной каши с маслом и средней паршивости чай. Доедая в компании разговорчивых милиционеров положенную порцию, он попытался представить себе еще раз череду событий прошедшей ночи, но картинка получилась немного стертой, утратившей цвет и то, что называют эмоциональным наполнением. Даже мертвый Батенин мелькнул запрокинутым подбородком, тревожа не более, чем какой-нибудь персонаж голливудской премьеры.

– Что там новенького?

– Оцепили, говорят, село. Блокировали…

Тема собеседников интересовала, и они не прочь были поделиться информацией с посторонним майором.

– Слышали, товарищ майор? Говорят, того снайпера взяли, который наших подстрелил.

– Да ну? Живой? – сделал удивленное лицо Владимир Александрович. Его всегда интересовало прихотливое и непредсказуемое функционирование «солдатского телеграфа»: бывали слухи далее достовернее официальных источников, но чаще всего они напоминали метеопрогноз в изложении Нострадамуса.

– Был живой!

– К двум танкам привязали – и тю-тю! В клочья.

– Да-а…

– Вы сейчас с нами? – поинтересовались милиционеры.

– А почему нет?

Это была последняя партия, отправлявшаяся на трассу с базы, – и меньше чем через час Виноградов уже спрыгивал с брони:

– Приветствую!

– Ага, приехал, – кивнул, пожимая руку, замполит. – С добрым утром!

– Здорово! Серьезно тут у вас.

По пути Виноградов со спутниками миновали продвигавшуюся по трассе колонну тяжелых танков. Чуть в сторонке, за брошенной мельницей, притаилась позиция «Градов», ближе к мосту торопливо выравнивали задранные хоботки стволов боевые машины десанта.

– Понагна-али…

Вообще народу вокруг села копошилось множество – и пехота внутренних войск, и армейцы, и «парашютисты»… Воздух, по-утреннему прозрачный, попахивал сизым дымком отработанного топлива, повсюду мелькали береты различных цветов: краповые, голубые, черные. Помчался, выделяясь асфальтовым камуфляжем и вязаными шапочками-презервативами, питерский СОБР – специальный отряд быстрого реагирования, личная охрана генерала.

Федеральные силы готовились к драке.

– А что эти? – Владимир Александрович показал на темнеющие вдали очертания сельской окраины. Чувствовалось, что летчики потрудились, – два черных клуба, один помощнее, другой совсем уже истончившийся, уходили в небо откуда-то из района жилых построек.

– Приезжал их главарь с муллой… Глянь!

Виноградов принял из лапищи ротного бинокль и подстроил его, крутанув колесико. Сначала в поле зрения оказались развалины уничтоженного прямым попаданием ракеты поста ГАИ, в новое время служившего укрепленной огневой точкой отряда самообороны. Затем Владимир Александрович увидел «уазик», нырнувший за каменную ограду.

– Ага, понял. Ну и что?

– Приехали, уверяли, что это не их рук дело. Что чужие, не местные.

– Может, не врут?

– Кто его знает! Безносову по фигу. Сказал, что если не могут порядок обеспечить – пусть разоружаются. Время – до полудня, двенадцати ноль-ноль. Никаких нейтральных зон: сдать оружие, обеспечить ввод и размещение гарнизона. Всех, кто сейчас в селе и не местный, – на фильтрационные пункты…

– Верно! Давно пора, – кивнул оказавшийся рядом офицер.

– А если не согласятся? – На часах уже было столько, что выполнить условия ультиматума можно было только чудом.

– Безносов сюда не кофейничать прислан… Тем более ему лампасы скоро получать.

– А твоя задача?

– Слава Богу! Обеспечиваем оцепление, перекрываем возможные пути отхода… Потом – разборки с задержанными.

– С пленными…

– Если они будут.

…Ровно в одну минуту первого над объектом появились самолеты. Наверное, это были «Су-27», а может быть, и нет – Виноградов встречал их красивые, хищные силуэты практически в каждой «горячей точке», куда заносила его судьба, но как-то все не удосуживался уточнить у людей сведущих.

Впрочем, значения это не имело.

Задрожала земля и продолжала вибрировать еще некоторое время после того, как ушли, развернувшись открытым бутоном, реактивные штурмовики.

Почти сразу же свист и шелест наполнили воздух, воплотились на виду у Виноградова в пламенный смерч – заработали «Грады». Что творилось сейчас гам, куда падали снаряды, он даже не хотел представлять…

Незаметно, как будто сами по себе, двинулись колонны. Владимир Александрович упустил отданную по радио команду и теперь, стараясь увидеть как можно больше, залез на поросший лишайником валун, рядом с собой обнаружив и замполита, и ротного.

– Господи, пронеси…

Наступали по трем направлениям, две колонны достигли окраинных развалин, и только та, что двигалась параллельно трассе, отстала: на глазах у резерва передняя бронемашина споткнулась, замерла и осела. Из-под нее потянулся дымок, все густея, закопошились фигурки…

– Мина!

– Смотри, Саныч, во сука!

В окошке осыпавшегося после налета стандартного, блочной постройки барака ярко, так, что даже без оптики различался, пульсировал огонек. Кто-то прицельными длинными очередями выкашивал десантников, занимавших уже пост ГАИ. Бойцы кучились под броней, залегали, отстреливались, но…

– Сейчас, сейчас, – подбадривал их Виноградов, пока сразу несколько выпущенных отовсюду гранат не заставили пулеметчика замолчать.

– Нор-рмально!

Подразделения Безносова, за исключением того, что напоролось на минное поле, уже втянулись на улочки села. Неудачники двинулись влево, меняя маршрут, а второй эшелон, ожидавший команды, доложил Первому о готовности.

В этот момент, тишина которого нарушалась лишь рокотом двигателей и далеким потрескиванием автоматов, захрипела радиостанция. На волне федеральных сил густой бас с ярко выраженным кавказским акцентом потребовал:

– Прекратите стрельбу! Прекратите стрельбу! – Потом, чуть помешкав, добавил: – Генерал Безносов, прекратите стрельбу! Мы сдаемся… Повторяю: мы сдаемся ради мирных жителей.

– Теперь наша работа, – потер переносицу мрачно настроенный капитан. Ему, как командиру сводного отряда МВД, предстояла вторая фаза операции. – Схожу-ка получу дополнительные указания… И с победой поздравлю.

– Прекратите огонь, остановите солдат… Мы сдаем оружие! – Это было последнее, что услышал из уносимой радиостанции Виноградов.

Оставаться на камне было глупо, идти некуда.

Виноградов достал из кармана обломок печенья и неторопливо куснул его, ощущая приятную твердость зубов.

В конце концов, война есть война. Не мы первые…

Сначала прочесывали не спеша, обстоятельно, потом, по мере приближения к площади, стали уставать и халтурить. Так, что группа прикрытия даже нашла в одном доме забытый в шкафу автомат, а из полуподвала достали сидевшего там мужичонку. Дом, конечно, сожгли огнеметом, пленного покалечили, а личному составу, позволившему себе прокол, замполит пригрозил по рации дисциплинарным взысканием. Устно при встрече он объявил разгильдяям, что в следующий раз будет иметь их в такой извращенной форме, что даже доктор Щеглов содрогнется…

В целом, однако, все пока шло без досадных недоразумений. На площадь сводили и стаскивали мужнин, дети и женщины тянулись сами и стояли теперь молчаливой толпой поодаль, рядом с памятником Ленину, нервируя охрану и вздрагивая при каждом взрыве.

– Документы! – Увесистый собровец выплюнул окурок и пасмурно глянул на очередного задержанного.

– Дома осталься.

– Понял. – Он сидел прямо на крыльце бывшего сельсовета, расставив колени и примостив между ними автомат калибра девять миллиметров. – Налево!

Стоявший рядом с бородачом прапорщик лениво опрокинул задержанного на землю, ударил прикладом и поволок куда приказано. Коротко вскрикнула женщина.

Тех, кто отстреливался, убивали сразу. Остальных делили на две неравные части – общую и подозрительную, подлежащую конвоированию в лагерь. Деление, впрочем, сугубо условное… Это называлось «первичная фильтрация».

На крылечке рядом со спецназовцем стопкой лежали различные документы: водительские удостоверения, паспорта, даже один партийный билет.

Памятуя о профессиональном долге, Владимир Александрович сделал несколько фотоснимков казенным «Кодаком», а кроме того, с разрешения капитана прихватил на память хорошей старинной работы кинжал. В коллекцию…

Ветер переменился, и от горящих домов потянуло дымом.

– Не любят нас здесь, – сокрушенно качнул подбородком верзила с крыльца. – Странный народ!

И не ясно было, то ли он дурак, то ли это просто юмор такой – солдатский. На всякий случай Виноградов хмыкнул.

– А где нас любят? – после некоторой паузы поинтересовался он.

– Тоже верно, – кивнул спецназовец.

– Пойду я. К своим!

– Увидимся?

– Не знаю… Тут вроде шанс есть вместе с ранеными на «вертушке» до города.

– Торопишься?

– Да пора бы в редакцию. Подвиги описывать. Последний, думаю, очерк.

– Домой, что ли? В Питер?

– Хватит! Напрыгался…

– Письма прихватишь?

– Без проблем. Собирайте. – Виноградов махнул вслед уходящему с площади ротному и посмотрел на часы: – Только не очень…

– Да, верно, мы лучше вот что… – Спецназовец сообразил, что всех своих оповестить не успеет и могут возникнуть обиды. – Мы вот что… Постой, я черкану телефоны – отзвонишься прямо по списку, что все нормально, так, мол, и так! Ладно, что я объясняю – ты же битый фраер, придумаешь, чего на уши навешать.

– Сделаем! – заверил Виноградов.

Дышать стало совсем невмоготу – черная копоть, смрадная и тяжелая, горячими волнами перекатывалась через развалины. Село горело, тушить его было некому.

Женщины, сбившиеся в кучу, упрятывали лица в платки, прижимали детей к животам, закрывали их и не говорили ни слова. Мужчины – те, кто пришел уже в себя или не был избит до потери сознания, – сидели на корточках и изредка терли слезящиеся глаза. Они тоже молчали, молчал и конвой – больше дюжины автоматчиков с нашивками внутренних войск на плече.

– Интересно, что они сейчас дума ют? – вытер щеку ладонью Владимир Александрович. – О нас…

– Хочешь, я прикажу, спросим. Любого, на выбор? – осклабился спецназовец и странновато посмотрел на майора.

– Нет, спасибо! Написал?

– Да, готово. – Листок был тетрадный, оборванный, так что свободного от цифр и имен места практически не оставалось.

– А твои где?

– Вон… Домашний, рабочий…

– Слушай, а можно, я тебя в очерк вставлю? Положительно?

Земляк кивнул.

– Ради Аллаха! Но если не понравится… смотри, встречу в Питере – голову оторву. – Он выдержал паузу и добавил: – Шутка!

– Я понял, – серьезно ответил Виноградов. Сложил листок вчетверо и спрятал его в карман.

Из-за руин углового здания выкатился БТР. Лязгая, осадил перед пленными. В пыль, как с коня, соскочил с брони парень в заломленном на ухо грязном краповом берете:

– Здорово, мужики! Принимай еще одного, командир.

Только сейчас Виноградов заметил нечто отдаленно напоминающее человеческое тело: руки, сцепленные канатом, бесформенный шар без лица, клочья черной от крови одежды. Видимо, человека, привязанного за боевой машиной, волокли через все село. И дороги не выбирали…

– Ну вы… вообще! Чего я тут фильтровать буду? – возмутился виноградовский собеседник.

– Он, сучонок, головного моего из «мухи» подпалил, так двое насмерть сразу… Леха и Саня! Потом, пока вы курили, еще бойца зацепил, слава Богу, затвор перекосило. – «Краповый» не то чтобы оправдывался, он просто докладывал, что к чему.

– Что, сразу на месте кончить не могли? Гуманисты…

– Сам ты… – хотел обидеться здоровяк, но плеснула над ухом короткая очередь: – Стоять! Стоять, сука!

– На землю! Мать вашу…

– Бля, я кому сказал!

Теперь уже врезал из автомата спецназовец – над самыми головами.

– Назад! Не двигаться!

Виноградов не мог толком видеть, что происходит, – колеса и крашеный бок бронетранспортера загораживали обзор. Он только понял, что женщины, разглядевшие то, что осталось от их односельчанина, бросились, смяв оцепление автоматчиков, к телу…

– Муд-дак! – сплюнул под ноги «краповому» подполковник с крылатым грифоном на черной нашивке. – Мальчишка…

Появился он уже после того, как на площади был восстановлен относительный порядок: все трупы – два женских, мужской и ребенка лет четырех – удалось загрузить и отправить с оказией до мечети, задержанных отфильтровали и спрятали в более-менее огороженное пространство, а остальные, кто мог, рассеялись сами – спасать догорающее имущество и собственные жизни. Раненого солдата внутренних войск перевязали на месте и пообещали сгноить в дисбате, если кому-нибудь когда-нибудь…

Здоровенный разведчик стоял перед старшим по званию, виновато вздыхая и вглядываясь в разбитые носищи десантных ботинок.

– А чего? Так получилось…

– Молчи уж! Головорез.

– А чего? Он же Леху! И Саню… Ранил потом одного…

– Пошел отсюда – бе-е-гом! Чтоб я тебя не видел до возвращения.

Разобравшись со вверенным личным составом, подполковник решил побеседовать с собровцем. Подошел к крылечку, жестом разрешил не вставать.

– Ну? Что скажете?

Недавний собеседник Виноградова пожал плечами:

– Бывает… Мудак, одно слово.

– Ну вы же понимаете…

– Понимаю. – Что такое терять сослуживцев, офицер специального отряда бы строго реагирования РУОП знал. Поэтому успокоил: – Я ничего не видел. Бумаги я составлял. На соседней улице.

– Спасибо! – с чувством пожал ему руку подполковник. – А то сам знаешь, пацаны еще… А тот мент, который сейчас на грузовике уехал?

– Корреспондент, что ли?

– Кто-о-о?

Спецназовец сделал лицо идиота:

– Журналист. В газету пишет!

И только когда поток яростного, невыносимого конкретного казарменного мата немножечко поутих, насладившийся зрелищем собровец констатировал:

– Да не волнуйтесь вы так… Не стоит! Этот парень в таком же дерьме. Как мы все – по уши… Он не опасен.