Таня спала под светлым ситцевым пологом. Утром к маленькому сенному оконцу подошёл петух – да как запоёт!
      Таня и проснулась. Она подняла полог, посмотрела в оконце – солнышко уже высоко.
      Таня слезла с постели и в одной рубашонке вышла во двор.
      На дворе мать кормила кур:
      – Цып-цып-цыпа-а-а!
      Со всех сторон – и с усадьбы, и с улицы, и со двора – бежали и летели куры. Они хлопали крыльями и кудахтали.
      – Ну, как, Танюша, спала? – спросила мать. – Видно, крепко? Моя бригада уже наработалась – мы целый луг скосили и валы разбили, а ты только-только глаза открыла! Ну, расскажи, какие тебе сны снились.
      Таня посмотрела на синее небо, на зелёные берёзы… Посмотрела матери в лицо, в её весёлые глаза, улыбнулась и сказала:
      – Не знаю.
      Куры расторопно клевали корм. А одна – рябая, мохноногая – опоздала. Она спешила откуда-то издалека – шею вытянула, крылья распустила – да впопыхах и налетела на Таню. Таня даже покачнулась.
      – Вот бедовая! – сказала Таня. – Людей с ног сшибает.
      А мать засмеялась и поцеловала Таню в тёплые светлые завитки на макушке.
      – Эх ты, – сказала она, – хохлаточка моя! С курицей не справилась! Беги умойся да платье надень, а то бабушка скоро завтракать позовёт.

      Таня прошла через двор к палисаднику. Возле сирени на самом солнцепёке росли в палисаднике весёлые цветы мальвы. Таня подняла голову к розовым бутонам, – как они высоко растут! – взялась рукой за шершавый стебель; стебель покачнулся, и капелька росы из алого цветка упала ей прямо на лицо.
      – Ещё один расцвёл! – закричала Таня. – Мамушка, гляди – самый красный развернулся! Вот бы наш папка поглядел, если бы жив был, – он бы обрадовался!
      Мать сжала губы и ничего не ответила. У Тани отца не было – он погиб на войне.
      – А что, не правда? – сказала Таня. – Не обрадовался бы? А ты сама всегда говорила, что папка эти цветы любил!
      – Любил, – ответила мать.
      С шумом пролетела стайка маленьких чёрных ласточек, нагрянула на старую берёзу.
      – Любил он эти цветы… – повторила мать, – и ласточек любил. Ишь как кричат, как рты разевают! Уже оперились, а всё ещё у матери корму просят.
      Пролетела, просвистела синим крылом большая ласточка, поймала на лету козявку и сунула детёнышу в широкий жадный рот. Маленькая птичка трепыхнула крылышками и чуть с ветки не свалилась. А остальные ещё пуще подняли крик.
      В это время пришёл дедушка. Он убирал на конюшне лошадей, потому что он колхозный конюх.
      Дедушка стал мыть руки под рукомойником. А бабушка увидела из окна, что дед пришёл, и закричала:
      – Эй, народ честной, идите завтракать!

      Все сидели за столом: дедушка, бабушка, мать и Таня.
      На столе стоял большой медный самовар и фыркал паром. Рядом с ним дымился горшок топлёного молока с коричневой пенкой.
      Чашки у всех были разные. У бабушки – голубая, у матери – с ягодками, у Тани – с петушками.
      У деда не было чашки. Он пил чай из стакана. А на стакане была только одна синяя полоска.
      Бабушка достала из печки блюдо горячей картошки. Поставила на стол большую миску студня. А Тане на блюдце бабушка положила пухлый румяный пирожок. Таня обрадовалась.
      – Эй, дедушка, – крикнула она, – а у тебя пирожка нету! А у меня-то есть!
      – Подумаешь, пирожок! – ответил дед. – А зато я вижу синенькую птичку, а ты нет.
      – Где, где синенькая птичка?
      – Да вон, на берёзе сидит.
      Таня высунулась из окна. Посмотрела на одну берёзу, посмотрела на другую. И на липу посмотрела.
      – Где же эта птичка?
      А дед встал, вышел на крыльцо, и когда вернулся, то опять сказал, что видел синенькую птичку.
      – Да ты не слушай старого! – сказала бабушка. – Он нарочно.
      – Вот ведь какой ты, дед, – рассердилась Таня, – всё обманываешь!
      Она села на своё место, хотела взять пирожок, а пирожка-то нет! Таня посмотрела на всех по очереди – кто взял пирожок? Мать смеётся. Только у неё пирожка нет. И у бабушки пирожка нет… А дед удивляется:
      – Что? Пирожок пропал? Э, да не его ли я сейчас во дворе видел?
      – Как так – во дворе?
      – Да так. Я иду в избу, а пирожок мне навстречу. Я спрашиваю: «Ты куда?» А он говорит: «Я на солнышко, погреться». А ну погляди, нет ли его на крылечке.
      Таня выбежала на крылечко, смотрит – и правда! Лежит пирожок на перильцах. Лежит, греется на солнышке. Таня обрадовалась, схватила пирожок и прибежала обратно.
      – Нашла беглеца? – спросила мать. – Ну вот и хорошо. Садись чай пить. Да ешь скорей свой пирожок, а то как бы опять не сбежал!
      А бабушка покачала головой и проворчала тихонько:
      – Эх, старый! И всё бы ему шутки пошучивать!

      На деревне звонил колокол. Это значит – колхозникам пора на работу. Мать повязалась платком, взяла грабли и пошла на луг. Дед отправился на конюшню посмотреть Зорьку. У Зорьки скоро должен родиться жеребёнок, поэтому дед всё ходит и смотрит и всё тревожится.
      Таня взяла куклу, обняла её и вышла на улицу. Эта кукла была не её – кукла была Алёнкина, в новеньком голубом платье. Алёнка только вчера сшила его.
      На зелёной лужайке среди улицы маленькие ребятишки играли в «каравай». Тут был и Ваня Берёзкин, и Дёмушка – Алёнкин брат, и Катя Перепёлкина, и Костя Беляк… С ними была пионерка Ариша Родионова; она учила ребятишек петь:
 
– Каравай, каравай,
Кого любишь, выбирай!
 
      Пионеры часто устраивали всякие игры с маленькими ребятишками. Ариша увидела Таню и позвала её:
      – Таня, иди с нами в «каравай» играть!
      – Иду! – откликнулась Таня. – Вот только куклу посажу куда-нибудь.
      Таня хотела посадить куклу около двора, на брёвнышко, но тут из-под крыльца выскочил Снежок, молодой лопоухий пёс с озорными глазами.
      Он уже успел сбегать на скотный двор, сунулся в свиную кормушку, промчался на реку к ребятам, которые ловили рыбу, и ухитрился стащить у них из ведра плотицу. Вернувшись, доел в своей плошке вчерашние щи, улёгся в холодке и решил вздремнуть. Но увидел Таню – не вытерпел и начал прыгать вокруг неё, хватать её за платье то с одного бока, то с другого.
      – Отстань, Снежок! – прикрикнула Таня. – Отстань, говорят!
      Она оттолкнула Снежка и нечаянно выронила куклу. А Снежок словно этого и ждал – подскочил, схватил куклу и помчался по улице.
      Ребятишки засмеялись.
      – Держи его! – закричал Дёмушка.
      Таня бросилась за Снежком:
      – Отдай куклу! Отдай куклу, озорник!
      Но Снежок припустился ещё сильнее. Наверно, он думал, что Таня играет с ним. Он промчался по улице, распугал гусей и за вётлами возле пруда свернул на усадьбу. Таня бежала за ним – сначала по дорожке, потом по траве до самого перелеска. Снежок бросился в кусты и скрылся. Таня видела только, как метнулся за кустами его белый лохматый хвост.
      Таня остановилась.

      Высокая трава со всех сторон окружала Таню. Тонкие лиловые колокольчики покачивались перед ней. Словно белые вырезные тарелочки, блестели в траве ромашки. Малиновая липкая дрёма легонько цеплялась за платье. Где-то внизу, в траве, на сто голосов стрекотали кузнечики.
      Таня оглянулась. Ничего не видно, только головки цветов пестреют перед глазами. Да ещё видны ольховые кусты, куда убежал Снежок, и ёлки вдали, высокие и хмурые…
      – Снежок! – позвала Таня. – Снежок, где ты?
      И пошла дальше, до самых кустов.
      Свежая зелёная тень лежала в кустах, и кругом было тихо-тихо.
      Тане стало страшно. Она повернула назад, попробовала бежать… Но куда побежишь, когда ни тропки нет, ни дорожки и дом неизвестно где! Таня вышла на бугорок, оглянулась и заплакала. Сначала она плакала потихоньку, а потом прибавила голосу. Ей казалось, что она теперь никогда не увидит мать, и бабушка больше не испечёт ей пирожка, и дед не встретит её у конюшни. И она закричала громко и отчаянно:
      – Мама-а! Мамушка-а!
      Но никто не отвечал ей, только орешник шептал что-то своими шершавыми листьями.
      Вдруг откуда-то издали сквозь кусты долетела к Тане песенка. Прозвенела и умолкла, словно ветерок унёс её. Таня обрадовалась: значит, где-то близко народ есть – и побежала туда, откуда донеслась песня. Пушистые пахучие цветы кивали Тане из-под кустов. На светлых полянках из травы поглядывали на Таню красные ягоды… Но Таня бежала не останавливаясь.
      Скоро берёзки и орешины расступились, и Таня вышла на широкий солнечный луг. Скошенная трава рядами лежала на лугу. А на дальнем конце луга колхозницы ворошили сено. И среди них Таня сразу увидела свою мамушку.
      Бежать по скошенному колко, и Таня тихонько пошла через луг.
      – Ты как сюда попала? – удивилась мать.
      – Снежок куклу утащил, – сказала Таня, – вот я за ним и побежала.
      – А где же кукла?
      – Не знаю. Он её спрятал где-то…
      – Вот какой негодный этот Снежок! – сказала мать. – Ну, мы ужо ему зададим!
      Мать разговаривала с Таней, а сама не переставала ворошить сено. Она шла в рядок с другими колхозницами; сено так и шумело под её быстрыми граблями.
      – Мамушка, – сказала Таня, – в кустах ягод много!
      – Ну вот, поди да посбирай.
      – А я одна боюсь… Пойдём с тобой?
      – Что ты, дочка! – сказала мать. – Да когда мне за ягодами ходить? Ведь я же бригадир. А наша бригада с Марьиной соревнуется. Что же, ты хочешь, чтобы твоя мамка отстающей была? Вон, посмотри, как в Марьиной бригаде работают, торопятся!
      Таня посмотрела на соседнюю делянку. Там колхозницы разбивали свежие, недавно скошенные валы. Таня оглянулась: у кого больше сена – у тётки Марьи или у матери? У матери, пожалуй, больше… Помочь бы, да граблей нет.
      – Иди-ка ты домой, Танюша, – сказала мать, – а то скоро жара начнётся.
      – А куда мне идти? – ответила Таня. – Я дороги не знаю.
      Тётка Наталья, которая шла рядом с матерью, засмеялась:
      – На край света зашла!
      А девушка Настя сказала:
      – Танюша, вот Серёжа Таланов с косьбы едет – он тебя подвезёт, беги к нему! – И закричала: – Серёжа! Подвези Танюшку домой!
      По дороге, по краю луга, шли две лошади, запряжённые в косилку. Металлические колёса косилки поблёскивали на солнце. Лошадьми правил парнишка. Он сидел, сдвинув на затылок рыжую кепку, и покрикивал:
      – Ну-ну, шевелись! Домой, на отдых – ну-ка!
      Серёжа посадил Таню на сиденье косилки, а сам пошёл рядом с вожжами в руках.
      И отсюда, с высоты косилки, Таня увидела вдали какие-то крыши, выглядывающие из-за кустов. Возле одной крыши стояли высокие берёзы, которые показались Тане очень знакомыми…
      – Это чей колхоз? – спросила Таня.
      – Вот так раз, – засмеялся Серёжа, – своей деревни не узнала!
      Тане стало очень весело. Оказывается, она совсем недалеко от дома. Ну конечно, это их деревня. И эти берёзки – их берёзки, которые у них во дворе растут. Таня подумала: вот как хорошо будет, когда она въедет на косилке в деревню! Только бы девчата были на улице.
      Всё случилось так, как хотелось Тане. Её подружки были на улице – и Нюра, и Алёнка, и маленькие ребятишки. Все они стояли и смотрели, как приехала на косилке Таня.

      Серёжа ссадил Таню среди деревни. Ребятишки окружили её:
      – Где была?
      Таня начала рассказывать: она зашла далеко от дома, заблудилась в лесу; два волка выглядывали на неё из-за деревьев, хотели напасть, да побоялись…
      Вдруг Алёнка спросила:
      – А кукла моя где?
      Таня сразу замолчала, забыла и про лес и про волков. Она глядела на Алёнку и просто не знала, что сказать. Алёнка почуяла недоброе.
      – Отдавай куклу! – сказала она.
      В это время на крыльцо вышла бабушка.
      – Татьянка! – закричала она. – Иди слазь на чердак – собери яички!
      Таня встрепенулась.
      – Я тебе её после принесу! – сказала она Алёнке и побежала домой.
      Вот спасибо бабушке, вот выручила Таню!
      Таня подошла к лестнице на чердак, взялась за перекладину и остановилась.
      – Ну, что же ты? – спросила бабушка.
      – Боюсь… А вдруг лестница упадёт?
      – Лестница-то не упадёт, – сказала бабушка, – а вот лукошко-то с яйцами ты, пожалуй, уронишь. Полезем-ка вместе – кто яйца собирать, кто лукошко держать.
      На чердаке было тихо, светло. Солнышко сквозило из-под застрех, и в слуховое окно падали широкие светлые лучи. Под крышей висело много берёзовых веников – это бабушка и мать их на зиму заготовили. От веников шёл крепкий горьковатый запах. Возле стенок ютились соломенные плетушки. Это гнёзда для кур. Сюда куры приходят класть яйца.
      – Ну, давай яйца собирать, – сказала бабушка.
      Таня держала лукошко, а бабушка снимала с гнёзд и складывала в лукошко яйца. Со всех гнёзд собрали, только по одному яичку оставили в каждом гнезде – это чтобы курам охотнее было нестись. Потом бабушка сказала:
      – А загляни-ка вон в то гнёздышко: есть там что-нибудь?
      Таня взглянула:
      – Ни одного!
      – А скорлупки возле гнезда валяются?
      – Нет. Никаких скорлупок нету!
      – Что такое! Какой-то зверь повадился яйца таскать – подследить надо!
      Вдруг Таня ухватилась за бабушкин фартук: в одном из тёмных углов среди веников торчали длинные жёлтые колючки.
      – Бабушка! Вон он – зверь-то!
      – Да где такое? Где ты видишь?
      – Да вон он… Колючки торчат!
      – Фу, глупая! – сказала бабушка.
      Она подошла прямо к «зверю», схватила его за колючки и стащила вниз.
      Таня поглядела – а это старый деревянный гребень, на котором бабушка зимой кудельку прядёт.
      – Ну что? Страшный зверь?
      Таня засмеялась:
      – А я подумала – может, это он яйца таскает!

      Таня подошла к слуховому оконцу, поглядела вниз – ух, до чего высоко!
      И отсюда она увидела, что Алёнка сидит у них во дворе на брёвнышке, дожидается Таню. Таня нахмурилась: вот беда! Ну что она скажет Алёнке? Хоть бы спрятаться от неё куда-нибудь…
      Таня слезла с чердака и через заднюю калитку пробралась в коровник. Оттуда она хотела пройти прямо на усадьбу да и убежать подальше.
      Но около овчарника Таня поскользнулась на соломе и схватилась за щеколду, чтобы не упасть. Щеколда вдруг выскочила, и дверь открылась.
      В овчарнике жил поросёнок. Поросёнок скучал в тесном и душном закутке. Когда дверь открылась, он сразу поднял пятачок, понюхал свежий воздух, радостно хрюкнул и со всех ног ринулся из овчарника.
      – Ай! – закричала во дворе Алёнка.
      Таня стояла за дверью овчарника и смотрела, как бушевал поросёнок. Он вертел головой, хрюкал и носился по двору взад и вперёд, взвизгивая от радости. Подбежал к скамейке – опрокинул её. Подбежал к тазу с водой – перевернул таз и воду пролил. А потом увидел Алёнку и быстро засеменил к ней. Алёнка вскрикнула, выбежала со двора, и синее платье её замелькало за палисадником.
      – Вот как! – засмеялась Таня. И тотчас закричала: – Бабушка, бабушка, скорей – поросёнок выскочил!

      Танины куклы жили на полу под лавкой. Их горница с одной стороны была отгорожена бабушкиным сундучком, а с другой – полосатой занавеской.
      В горнице стоял деревянный чурбачок, на нём лежала перина и было постелено пёстрое одеяло. Это была кровать. Другой чурбачок был покрыт белым лоскутком – за этим чурбачком куклы обедали. А в жестяной коробке, которая была сундуком, хранились куклины платья.
      Куклы у Тани были тряпичные, с размалёванными щеками и с волосами из пакли. Таня хмуро сидела перед ними, подперев кулаком подбородок.
      «Может, Алёнке Грушу отдать? Жалко… У неё кофточка красная. Матрёшу? Тоже жалко. Дуньку? Вот Дуньку не жалко – она совсем чумазая и волосы у нее почти оторвались. Но Дуньку Алёнка не возьмёт, пожалуй».
      В это время в избу вошла Алёнка. Таня покраснела и тотчас задёрнула занавеску.
      – Давай мою куклу! – потребовала Алёнка. – Где она у тебя?
      – Она спит, – сказала Таня.
      – Где спит? Покажи!
      – Не покажу!
      – Ты что, не отдавать, да?
      Алёнка отдёрнула занавеску. Одни Танины куклы сидели в горнице, а её новой, нарядной не было.
      – Отдавай! – закричала Алёнка. – А то я сейчас твоих всех… Вот! Вот!
      И начала швырять Таниных кукол по всему полу. Грушу в красной кофточке она подкинула так высоко, что та пролетела через всю избу и шлёпнулась в кадушку с водой.
      Тогда Таня рассердилась.
      – Уходи из избы! – закричала она. – Уходи!
      Она схватила веник и замахнулась на Алёнку. Алёнка испугалась веника и побежала на улицу. На пороге она столкнулась с Таниной бабушкой.
      – Это что за война? – сказала бабушка.
      Таня и Алёнка закричали обе сразу:
      – Она моих кукол расшвыряла! А одна вон как намокла – даже полиняла вся!
      – А она мою куклу не отдаёт! Пусть отдаст!
      – Так чего ж ты Алёнке куклу не отдаёшь, а? – спросила бабушка.
      Таня опустила голову и заплакала. Бабушка обняла её:
      – Чего же тут плакать? Надо отдать, да и всё!
      Таня уткнулась в бабушкину кофту:
      – Да как же я отдам, когда её Снежок в кусты утащил!
      Бабушка погладила Таню по голове и сказала:
      – Вот нашли из-за чего ругаться да драться! Да я вам ужотко ещё лучше куклу сделаю!

      Прозвонил колокол на обед. Мать пришла с работы и поставила грабли у крыльца.
      Таня выбежала к ней:
      – Мамушка! Ну, чья бригада больше сработала – твоя или Марьина?
      Мать улыбнулась:
      – Моя.
      – Ну, значит, теперь за ягодами можно?
      – Вот какая ты, дочка! – сказала мать с упрёком. – Мы-то свой участок убрали, а Марьина бригада ещё не управилась.
      – Ну и пусть они управляются!
      – А если дождь?
      – Ну и что же? Сено-то Марьино!
      – Не Марьино и не моё, а наше общее, колхозное. Мы свою делянку убрали – значит, надо Марьиной бригаде помочь. Чем больше мы сена уберём, тем больше скотины у нас в колхозе будет. А чем больше скотины, тем колхоз богаче. А чем колхоз богаче, тем и нам с тобой жить лучше! Поняла? Ну-ка, принеси из сеней холодной водицы – я руки вымою, да надо идти на полдни, корову доить!
      Мать вытерла фартуком потное, красное от загара лицо, вымыла руки, взяла подойник и пошла доить корову на луг, туда, где стадо полднюет – отдыхает в холодке, пережидает полуденную жару.
      Таня увязалась за ней. Кого бы ещё позвать? Разве Нюру Туманову? Нюре не очень-то хотелось идти по жаре, но она подумала, что хорошо бы искупаться, и пошла.
      Таня не знала, звать ей Алёнку или нет. Может, она теперь губы надула и сердится? Но Алёнка увидела, что девчата собрались на луг, и сама прибежала. А Дёмушку и звать не надо было – он и так нигде не отставал. Только Снежок остался дома. Он приподнял голову, посмотрел на них из-под крыльца и опять улёгся – не стоит бежать, в холодке лучше… К тому же и Таня больно оттаскала его за уши, когда он вернулся. Ну их, пусть идут.
      Но, когда девочки зашли за околицу, Снежку стало скучно. Он вскочил и пустился за ними, хлопая ушами.
      Шли через ржаное поле по горячей белой дорожке. Густая рожь стояла по сторонам – ничего не видно, только синее небо да высокие колосья над головой. Колосья задевали волосы матери, проводили ей по щекам своими шелковистыми усиками.
      – Хорошая нынче рожь, – сказала мать, – ишь как дружно колосится!
      За ржаным полем на цветущей луговине стояли маленькие домики. Это колхозная пасека. Пчёлы гудели над пёстрыми цветами.
      – Идите потихоньку, – предупредила мать. – Не бегайте, не сердите пчёл.
      Таня спряталась за мать, уцепилась за её юбку.
      Алёнка тоже шла осторожно и зорко поглядывала кругом – не летит ли откуда пчела.
      А Нюра и совсем затаила дыхание.
      Вдруг Дёмушка остановился и закричал:
      – Алёнка!
      Он стоял и отмахивался рукой от пчелы, которая гудела над его головой. Но чем больше он отмахивался, тем сердитее гудела пчела.
      Дёмушка побежал, и в эту минуту – раз! – пчела тяпнула его прямо за щеку. Да так больно, будто огнём обожгло. Дёмушка заревел.
      – Ничего, – сказала мать, – пройдёт!
      Дёмушка поплакал и перестал. А когда пришли на луг, где коровы отдыхали, то все увидели, что щека у Дёмушки раздулась, будто он засунул туда орех. Девочки поглядели на него и засмеялись:
      – Дёмушка, покажи, что ты за щеку спрятал?

      Стадо полдневало в лесочке у реки. Коровы стояли и лежали среди берёзок в холодке и лениво жевали жвачку. Две пёстрые коровы забрели по колено в воду и стояли там неподвижно. Доярки с колхозной фермы уже доили коров. Коровы с фермы были все крупные, чёрные с белым.
      На зелёной луговинке, под тенью берёзы, блестели большие светлые бидоны. Учётчик Петя Дроздов стоял возле этих бидонов. Доярки приносили к нему тяжёлые, полные молока подойники:
      – Это – от Зорьки…
      – Это – от Красотки…
      – Это – от Ласточки…
      А учётчик мерил молоко, чтобы знать, сколько какая корова даёт молока, и сливал надоенное в бидоны.
      Мать пошла искать свою корову. Белая черноглазая Милка лежала под кустом. Она увидела хозяйку, встала не спеша и протянула морду: корочка есть? Мать дала Милке корочку, погладила её и села доить.
      Девочки уже плескались в речке, брызгались и визжали на весь луг. Таня очень любила свою речку. Да и как было не любить её – такая она тихая, светлая, все камушки и раковинки на дне видны сквозь воду!
      Тут, где вода еле достаёт до колен, хорошо. А вон у того берега, под густыми вётлами, вода тёмная, и на дне шевелятся косматые водоросли. И, как нарочно, жёлтые бубенчики растут именно там. Из их стеблей можно делать очень красивые цепочки, а среди жёлтых лепестков у них есть твёрдые тёмно-зелёные кувшинчики, которые годятся для кукол. Но попробуй достань их!
      Вскоре на реку пришли ребята. Они прошли мимо девчонок на омут – не будут же они здесь, на мели, барахтаться! А Серёжа Таланов взял да и приплыл с омута, залез в осоку и начал рычать, будто какой-нибудь зверь. Девочки сначала испугались. А потом увидели, что это Серёжа, и пристали:
      – Достань бубенчиков!
      Серёжа стал на самом глубоком месте – там ему было чуть-чуть выше пояса.
      – И купаются тоже! – усмехнулся он. – Тут и окунуться-то негде. Эх, мелюзга!
      Но бубенчиков достал, бросил их на берег. А сам уплыл обратно на омут.
      Мать подоила корову, подошла к реке.
      – А ну-ка, вылезайте! – сказала она. – Ведь посинели, а всё-таки будут в реке сидеть, пока не выгонишь!

      После обеда мать снова ушла на покос. Бабушка легла на лежанку отдохнуть, а дед взял дерюжку и отправился куда-то искать холодку.
      Таня сунулась было к бабушке:
      – Бабушка, что же ты, про куклу-то забыла?
      Но бабушка отмахнулась от неё, как от мухи:
      – Да не забыла, сделаю… Уйди, дай отдохнуть!.. – и отвернулась к стенке.
      Тихо и сонно стало в избе. Таня вышла на улицу.
      Стояла жара. Солнце так припекало, что на дорожке у крыльца босыми ногами горячо было стоять. Птицы примолкли… Куры попрятались в тень под сиренью и лежали, раскрыв клювы от жары. Гуси столпились возле таза с водой, ныряли головами в воду, булькали. Потом гусак придумал: влез в таз и уселся. Вода полилась через край, а он, очень довольный, плескался и встряхивал крыльями. Когда он вылез, воды в тазу осталось на донышке, да и та была грязная-прегрязная.
      Таня заглянула под крыльцо:
      – Снежок, ты тут?
      Снежок лежал неподвижно, вытянув лапы. Он открыл один глаз, посмотрел на Таню и снова закрыл: не до тебя, пропадаю от жары!
      Таня встретила на улице Алёнку:
      – Пойдём за цветами на луг? Венков навьём!
      – Пойдём, – сказала Алёнка.
      Девочки пошли на луг. Но только дошли они до околицы, как вдруг вдоль деревни пролетел вихрь. Зашумели ветлы над прудом, закружились по дороге соломинки и клочки сена. Чёрная туча поднялась из-за сарая и надвинулась на небо.
      Мимо околицы к большим сараям, одна за другой, промчались грузовые машины, чуть не до облаков нагруженные сеном. Машины круто затормозили у раскрытого сарая. Из кабин торопливо вылезли колхозницы, приехавшие с покоса. Шофёры тоже выскочили. И все, с опаской поглядывая на тучу, принялись развязывать верёвки, которыми было перетянуто сено.
      Торопливо подошёл председатель колхоза Степан Петрович.
      – Давай скорей! – закричал он. – Туча близко!
      Сено свалили с машин, и все бросились убирать его. Сено поддевали вилами и таскали в сарай. И сам председатель таскал – он самые большие охапки поднимал на вилах.
      Около скотного двора доярки мыли бидоны.
      – Глядите, туча-то какая! – крикнул им учётчик Петя Дроздов. – А у сараев сено не убрано… Девчата, бросай бидоны, побежим помогать! Сено намочит!
      Доярки сунули под навес вёдра и бидоны и побежали вслед за Петей к сараям убирать сено.
      – Алёнка, а мы-то что стоим? – спохватилась Таня. – Давай и мы помогать!
      Они прибежали к сараю, схватили прислонённые к стене грабли и принялись сгребать сено, которое ветер уже успел разнести по лужайке.
      – Молодцы, молодцы, девчатки! – сказал им Степан Петрович. – Так и надо! Привыкайте о колхозном добре заботиться.
      И только убрали сено в сарай, только втащили последнюю охапку, как снова рванул вихрь, загудел и помчался по усадьбам.
      – Буря идёт, – сказала Алёнка. – Бежим скорее домой!
      Девочки побежали. Ветер трепал их платья и волосы. И только успели они вскочить на крыльцо, как по крыше застучали крупные капли дождя.
      Дождь хлынул сразу, густой, шумный, хлынул так поспешно, что солнышко и спрятаться не успело. И оттого, что светило солнце, дождь блистал и сверкал, будто звонкое серебро падало с неба.
      Сразу по двору побежали ручьи, а возле коровника разлилась большая лужа.
      Перестал дождь так же сразу, как и начался, будто опрокинули на землю огромный ушат воды. Ещё ярче засияло солнце, ещё душистее запахла цветущая липа. По всей деревне звонко запели петухи.
      – Ух, и лужу нахлюпало! – сказала Таня. – Вот бы лодку пустить!
      – А лодка-то у нас где? – возразила Алёнка.
      На крыльце стояли большие дедовы галоши. Таня сбегала и принесла одну галошу:
      – Вот тебе и лодка!
      Галоша поплыла. Но вскоре в неё набралась вода. Галоша отяжелела, а потом вдруг повернулась набок, хлебнула воды, булькнула и утонула.
      В это время на крыльцо вышел дед.
      – Эй, бабка, – закричал он, – а где моя галоша?
      – Здравствуйте! – ответила бабушка. – Галоши растерял!
      – Да тут же они стояли! Одна здесь, а другой нет. Мне идти надо, а они куда-то галошу задевали!
      Таня и Алёнка торопливо шарили по дну лужи. Галошу вытащили, вылили из неё воду. Но как её подать деду, такую мокрую?
      А дед поворчал-поворчал и пошёл на конюшню в одной галоше.
      Тогда Таня потихоньку пробежала на крыльцо и поставила галошу. Потом они вместе с Алёнкой сели на бревно под солнышком сушиться.
      Немного погодя вышла бабушка, увидала галошу, покачала головой:
      – Совсем чудной старик становится: битый час галошу искал, а она на месте стоит!
      Тут Таня не выдержала.
      – Бабушка, – сказала она, – ты не говори на дедушку «чудной старик»! А как же он найдёт свою галошу, когда она у нас в луже утонула?
      Бабушка только руками развела. А Таня схватила дедову галошу и поставила её к печке – у печки она поскорее высохнет.

      Солнышко сошло с полуденной высоты, но пригревало ещё очень горячо. Так горячо, что видно было, как над землёй дрожит и струится знойный воздух.
      Таня с Алёнкой сидели на брёвнышках и слушали, как под навесом щебечут молодые ласточки. Вдруг на задворки прибежала Нюра.
      – Вы тут сидите и ничего не знаете, – закричала она, – а на конюшне жеребёнок родился!
      Все побежали на конюшню. Конюшня стояла на самом краю деревни, возле пруда. Она была большая, со стеклянными окошками. Лошадей в конюшне не было – все работали. Только в одном стойле стояла рыжая Зорька. Дед подстилал ей чистую солому. Он увидел ребятишек и заворчал:
      – Ну, чего пришли? Не видали вас!
      Но девочки всё-таки подошли поближе и увидели, что возле Зорьки стоит маленький жеребёночек.
      – Ух ты миленький! – воскликнула Таня. – Ух ты хорошенький! А на лбу звёздочка!.. Дедушка, дай я его поглажу.
      – Нет уж, не гладь, – сказал дед. – Видишь, он и так боится.
      Жеребёнок поводил ушами, косился на Таню, прижимался к матке. А дед ласково уговаривал его:
      – Ну-ну, Соколик, не пугайся! Мы тебя не обидим.
      Прихрамывая, шёл мимо конюшни счетовод Иван Сергеевич. Он пришёл с войны раненый, с тех пор с костылём ходит.
      – Эй, Мироныч! – крикнул он деду. – Говорят, у тебя прибыль сегодня?
      – А то как же! – гордо ответил дед. – Иди полюбуйся.
      Счетоводу жеребёнок понравился:
      – Ишь ты долгоногий какой! У нас в кавалерии такие были.
      Шла на пруд тётка Марья. Поставила вёдра среди дороги и тоже зашла в конюшню.
      – Вот и хорошо, – сказала она, – хозяйство наше прибавляется.
      Потом пришёл старик сторож. Ему тоже хотелось жеребёнка посмотреть. Но дед увидел, что много народу собралось, замахал рукой:
      – Нет уж, идите-ка, пожалуй! Нечего лошадь тревожить.
      Все пошли со двора.
      – Будь здоров, Мироныч, – сказали деду, – выхаживай коня.
      – Да уж выходим, – ответил дед, – не беспокойтесь!
      Но девочкам не хотелось уходить. Они ещё постояли у ворот, посмотрели, как жеребёночек ходит возле матки и помахивает хвостом. А хвост у него пушистый, кудрявый и ещё совсем маленький.

      Таня и Алёнка прибежали к бабушке.
      – Бабушка, – закричала Таня, – мы Соколика видели!
      – Рыженький, – сказала Алёнка, – на лбу звёздочка, а ноги длинные-длинные!
      Но бабушка словно и не слышала. Она сидела у окна и шила. А около неё на лавке лежал мешочек с лоскутками. Алёнка тихонько толкнула Таню:
      – Спроси про куклу-то!
      – Бабушка, – сказала Таня, – ты всё какие-то заплатки пришиваешь, а про куклу и забыла совсем!
      – Забыла, как бы не так! – ответила бабушка. – А что же я, по-твоему, делаю?
      – А что – куклу? Да?
      Таня и Алёнка так и присмолились к бабушке, так и приклеились:
      – Бабушка новую куклу шьёт!
      А у бабушки кукла-то почти готова была. И руки и ноги сделаны, и светлая коса из чистого льна – заплетать можно. Осталось только одеть куклу да лицо нарисовать. Из синего сатина бабушка сшила кукле юбку, а кофту сделала из жёлтого атласа. Потом бабушка взяла чёрный карандаш, нарисовала кукле брови, глаза, нос. А красным карандашом нарисовала губы и сделала густой круглый румянец.
      – Нате, готова!
      Алёнка бережно взяла куклу. Она глядела на неё и глаз не могла отвести: до чего нарядна, до чего хороша!
      Тане тоже понравилась новая кукла.
      – А ту когда-нибудь тоже отыщем, – сказала она. – А то ведь как ей там одной… в лесу?
      Но счастливая Алёнка уже и думать забыла о старой кукле. Она только кивнула головой в ответ и пошла домой показывать всем свою румяную красавицу.

      Солнце медленно клонилось к дальнему лесу. Бабушка принесла молодой крапивы и стала рубить её в корытце под навесом. Поросёнок похрюкивал из закутки, словно спрашивал: а не мне ли там ужин готовится?
      Дед сидел на брёвнышках под берёзами, чинил хомуты и старую сбрую. От хомутов тепло пахло дёгтем и лошадью. Таня примостилась к деду.
      – Дедушка, – попросила она, – расскажи сказку!
      – Ну что ж, слушай, – ответил дед.
      И начал рассказывать:
      – Жил-был Иван-царевич. Едет он однажды по тёмному лесу, смотрит – бежит ему навстречу избушка на курьих ножках…
      – Эй, дед! – крикнула из-под навеса бабушка. – Ты что-то путаешь: избушка сроду не бегала.
      – Ну, у тебя не бегала, а у нас бегает, – ответил дед. – Чего же ей не бегать, раз у неё ноги есть!.. Правду я говорю, внучка?
      – Правду, – ответила Таня. – Ну, а дальше?
      – Дальше? Вот, сбила меня, старая… Давай я тебе лучше про Снегурочку расскажу… Вот жили старик со старухой, детей у них не было. Слепили они себе дочку из снега – Снегурушку. Принесли они дочку в избу. Старуха и говорит:
      «Давай её на печь посадим, пусть погреется».
      А старик:
      «Что ты, бабка, да ведь она же растает!»
      «Молчи, старый! Много ты знаешь!»
      И сделала по-своему – упрямая была: посадила Снегурушку на печь. Ну, Снегурушка-то – ах! ох! – да и растаяла!
      – Эй, дед, что-то ты подвираешь! – опять вмешалась бабушка. – Дело-то не так было.
      – Ну, у тебя не так, а у нас так. Правда, внучка?
      – Правда. Ещё рассказывай.
      – Ну, слушай. Вот жили старик со старухой…
      – А старуха упрямая была?
      – У! Очень даже. Спорщица была. Вот и заспорила она, что старику пашню пахать легче, чем ей в избе убираться. Тогда старик и говорит:
      «Ну что ж, пожалуйста! Поезжай ты пахать, а я буду убираться в доме».
      Остался старик дома. Встал пораньше, замесил хлебы, дал свинье корму, выпустил наседку с цыплятами. А потом печь затопил, хлебы испёк, обед в печку поставил и сидит старуху дожидается. Все дела поделал, а старухи всё нет и нет.
      «Что такое? – думает. – Там и пашни-то часа на два».
      К вечеру смотрит – идёт его старуха без сохи и без лошади. Одни вожжи в руках. Бросила вожжи старику и кричит:
      «У тебя и соха-то как чугунная вся – не поднимешь! У тебя и лошадь-то бешеная – не удержишь! И земля-то у тебя в поле каменная – не прорежешь! Еле-еле одну борозду провела».
      Тут бабушка не выдержала, вышла из-под навеса.
      – И всё-то было наоборот! – сказала она. – Старуха-то в поле справилась ещё получше старика, а вот старик-то в избе не справился! И печку растопить не сумел, и цыплят у него коршун потаскал, и опара у него из квашни ушла, и свинья у него в избу залезла да опару съела! Уж ты, дед, молчи лучше!
      – Не любит, когда про старух правду говорят, – подмигнул дед и улыбнулся.
      – Ну, а дальше? – спросила Таня.
      – Ну, а дальше они помирились, устроили пир. Патоку с имбирём варил дядя Симеон, бабушка Арина кушала – хвалила, а дедушка Елизар все пальчики облизал. И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало.
      – Значит, ты облился весь?
      – Весь облился.
      – Ну, а дальше?
      – А дальше – сказка вся, больше плесть нельзя. Сказке – конец, а нам с тобою берёзовый ларец, в ларце плошки, да ложки, да губные гармошки…
      По улице шёл дядя Матвей. Он издали поздоровался с дедом и сказал с улыбкой:
      – Эва, хомутов-то набрал! Видно, у тебя лошадей много.
      – Все мои, – ответил дед. – Полна конюшня!
      Таня поглядела на деда: как это так – все лошади его?
      – Эй, дедушка, – сказала она, – ты и вправду что-то не так говоришь: лошади-то не твои, а колхозные!

      Солнце спускалось всё ниже да ниже. Докатилось оно до леса, посветило ещё немного и спряталось за ёлки.
      Сумерки вошли во двор. Трава стала влажной и прохладной, и закрылись на ночь алые цветы мальвы.
      За околицей послышалось блеянье овец и мычанье коров.
      – Скотину гонят, – сказала Тане бабушка. – Встречать помогай!
      Первой во двор вошла корова Милка, большая, белая, рога калачом. Важно, ни на кого не глядя, прошла Милка в свою закутку. Она знала, что там приготовлена ей свежая трава.
      Вслед за коровой вошла тёлочка Нежка. У Нежки жёлтая спина, а ноги белые, будто в чулочках. Она как вошла во двор, так и начала мычать. Это значит: давайте ей пойла.
      Бабушка вынесла ей пойло, а Таня стала загонять овец. Овцы прибежали гурьбой. Они очень боялись отстать друг от дружки. Бабушка закрыла в овчарнике овец, водворила на место тёлочку и ушла в избу.
      На дворе сразу затихло.
      Вот и дедушка убрал лошадей, идёт домой. Вошёл дедушка во двор, остановился под тополем.
      – Эко пахнет как! – сказал он. – Как вечер, так это дерево будто мёд на землю проливает!..

      Засинело на улице. Тоненький светлый месяц заглянул в окна. Мать взяла подойник, зажгла фонарь и сказала Тане:
      – Пойдём со мной, дочка. Запоздала я сегодня корову доить, посвети мне.
      В коровнике тепло и как-то дремотно. Пахнет свежей травой, соломой. Шуршат овцы в овчарнике, корова жуёт жвачку и сердито сопит: и что это её нынче не Доят так долго?
      Наверху, на насестах, сидят куры. Они сидят бок о бок, прижавшись друг к другу мягкими перьями. Вот одна пошевелилась во сне, уронила пёрышко. А петух увидел огонёк, поднял голову и смотрит на Таню.
      Таня держит фонарь, а от фонаря и свет и тени. Длинные тени, до самой крыши. Покачаешь фонарь – и они качаются.
      Вдруг Таня перестала качать фонарь и затаила дыхание. В сумеречном свете фонаря она увидела какого-то зверька. Этот зверёк, серый, с длинным хвостом, бесшумно лез вверх по столбу на овчарник.
      – Мамушка, – прошептала Таня, – гляди, кто на овчарник-то полез!
      Мать подняла голову. Зверёк уже убежал. Но мать успела увидеть его.
      – А, так вот это кто яйца таскает – крыса! – сказала она. – Ну хорошо же. Вот мы завтра поставим капкан – так она живо забудет, как по гнёздам лазить!

      Бабушка процедила парное молоко, налила Тане полную кружку. Таня съела с молоком ломоть чёрного хлеба и вышла на крыльцо. На крыльце лежал Снежок. Увидев Таню, он застучал хвостом, обрадовался.
      – Миленький! – сказала Таня и уселась возле Снежка. Она обняла его за шею и прилегла головой к его длинной белой шерсти, в которой плотно засели репьи.
      Глаза у неё закрывались. От Снежка пахло псиной, но он был мягкий и тёплый, и Тане возле него было очень уютно…
      Чуть слышно шелестели берёзы над крыльцом.
      Тёплый ветерок приносил свежие лесные запахи.
      Откуда-то издалека слышались ей голоса матери и бабушки, звякала посуда на столе…
      «Ужинать собирают», – подумалось Тане.
      И вдруг Снежок повернулся к ней и прошептал ей на ухо:
      «А знаешь, твоя кукла там, в траве, лежит, возле кустиков… Я тебе её принесу завтра…»
      Вышла мать на крыльцо – звать Таню ужинать.
      – Глядите-ка, – сказала она, – наша Татьянка, никак, вместе со Снежком уснула!
      Она взяла Таню на руки, раздела её, уложила в постель и опустила полог.