Вот и лето прошло… Глубокая осень стоит на дворе. Листья облетели с деревьев, цветы засохли, трава пожелтела. Не поют птицы в лесу, не шумят жнейки в поле, не пылят по дорогам машины, тяжело груженные хлебом, – урожай убран с полей. Только слышно, как с утра до вечера шумит молотилка на колхозном гумне и в два голоса наперебой стрекочут веялки.
      Утром мать втащила в избу большое деревянное корыто, а дедушка наточил сечки. Таня обрадовалась:
      – Капусту рубить!
      Дедушка взял топорик и пошёл в огород подрубать кочаны. Таня сказала:
      – Я тоже пойду в огород. Я помогать буду!
      – Иди помогай, – сказала мать, – только оденься получше. Помогай и за себя и за меня, потому что мне некогда с вами капусту рубить – я на молотьбу ухожу.
      Таня оделась. Заправила со лба под платок светлые завитушки и побежала в огород. Пусто было в огороде: ни морковки, ни огурчика. Только большие растрёпанные кочаны сиротливо сидели на грядках.
      – Дедушка, уж им тут стало скучно, – сказала Таня, – морковка – в подполе, и репа, и картошка лежат себе там, а кочаны живут здесь одни, и на них ветер холодный дует!
      – А вот мы сейчас их тоже отсюда уберём, – сказал дедушка. – Я буду подрубать, а ты в кучку таскай.
      Дедушка подрубал кочаны, и они скатывались в межу. А Таня таскала их в кучку. Кочаны были крепкие, тугие. А попадались такие, что и не поднять.
      – Эти не таскай, – сказал дедушка, – эти я сам принесу.
      А потом собрал кочаны в корзину и понёс домой. Таня тоже за ним побежала, но увидела, что Алёнка стоит на своём крыльце.
      – Алёнка! – закричала Таня. – Пойдём к нам, у нас капусту рубят!
      – А я в валенках, – сказала Алёнка, – как мне по грязи?
      – А ты сторонкой проберись.
      – Ну ладно. Сейчас проберусь.
      У Алёнки были очень большие валенки. Она стала пробираться сторонкой, оступилась и попала в лужу. Таня рассердилась:
      – Вот всегда ты, Алёнка, в лужи попадаешь!
      – А вот и нет, не всегда! – сказала Алёнка.
      – А вот и да, всегда!
      – А вот и нет!
      Тут Алёнка опять попала в лужу и не стала больше спорить. Но раз валенки всё равно уж промокли, она побежала к Тане прямо по грязи, не разбирая дороги.
      Звонко и часто стучала сечка в избе. Бабушка рубила капусту.
      – Бабушка, давай мы тоже рубить будем, – сказала Таня. – Мы тебе помогать пришли!
      Но бабушка ответила:
      – Вы лучше кочерыжки погрызите. А уж капусту я как-нибудь сама изрублю.
      Таня и Алёнка набрали кочерыжек и пошли на крыльцо. Они уселись на ступеньки и стали чистить кочерыжки. Кочерыжки хрустели, как сахар. И сладкие были, как сахар. Одну кочерыжку Алёнка засунула себе в карман:
      – А эту Дёмке отнесу. Он тоже кочерыжки любит. Даже в колхозный огород за ними бегал – вон куда, за реку!.. У нас ещё капусту не рубили.
      – Бери, – сказала Таня. – Ты побольше бери!
      Алёнка взяла ещё две и сунула их в другой карман.
      – Ладно, – сказала она. – А когда у нас будут капусту рубить, ты к нам тоже придёшь. Какую захочешь кочерыжку, такую и выберешь!

      Подули студёные ветры, и зима загудела в трубу:
      «Я иду-у-у!.. Я бреду-у-у!..»
      Зачерствела грязь на дороге, стала жёсткой, как камень. Лужицы промёрзли до дна. Вся деревня стала тёмная, скучная – и дорога, и избы, и огород, и лес… Таня сидела дома, играла в куклы и на улицу не глядела. Но пришла бабушка с колодца и сказала:
      – Вот и снежок пошёл!
      Таня подбежала к окну:
      – Где снежок пошёл?
      За окном густо падали и кружились снежинки, так густо, что сквозь них даже соседнего двора не было видно. Таня схватила платок и выбежала на крыльцо:
      – Снег идёт!
      Всё небо и весь воздух были полны снежинок. Снежинки летели, падали, кружились и снова падали. Они ложились на чёрствую грязь на дороге. И на все деревенские крыши. И на замороженные лужицы. И на изгороди. И на разрытые огородные грядки. И на деревья. И на ступеньки крыльца. И на зелёный байковый Танин платок… Таня подставила ладонь – они и на ладонь упали. Таня стала их разглядывать. Когда снежинки летят, они как пух. А когда разглядишь поближе, то увидишь звёздочки, и все они резные, и все разные. У одной лучики широкие и зубчатые, у другой – острые, как стрелки. Но разглядывать их долго не пришлось – снежинки растаяли на тёплой ладони.
      Бабушка понесла пойло овцам в хлев и раскрыла дверь. А белая корова Милка думала, что её в стадо выпускают. Обрадовалась, замотала головой и вышла из хлева. Но вышла и остановилась. Где же трава? Где же лужайки?
      – Что смотришь? – сказала бабушка. – Думала куда-нибудь в клевер убежать? Или в кусты запрятаться? А вот и нет ничего. Иди-ка лучше обратно в хлев, там хоть тепло.
      Бабушка отнесла ей охапку зелёного сена, но Милка всё стояла и глядела кругом. Тогда Таня взяла хворостину и погнала её в хлев:
      – Ступай, ступай! Что вышла уши морозить? Тут тебя снегом занесёт!
      А снег всё шёл и шёл. Снежинки всё кружились и падали. После обеда Таня вышла гулять и не узнала свою деревню. Стала она вся белая – и крыши белые, и дорога белая, и огород белый, и лужок белый…
      А потом выглянуло солнышко, снег заблестел, загорелись искорки. И Тане стало так весело, будто праздник наступил. Она побежала к Алёнке и застучала в окно:
      – Алёнка, выходи скорее – к нам зима пришла.

      Пшеница в этом году в колхозе уродилась богатая. Хорошо удобрили колхозники землю, глубоко вспахали, сортовыми семенами засевали поле – вот и хлеба на трудодни досталось много. Алёнкина мать напекла пшеничных лепёшек с творогом. Алёнка взяла себе лепёшку, и Алёнкин братишка Дёмушка взял. Тогда Алёнкина мать сказала:
      – Что ж, вы будете лепёшки есть, а Тане на вас глядеть? На-ка и тебе, Танюшка!
      – А у нас бабушка в воскресенье напечёт пирогов с капустой, – сказала Таня и взяла лепёшку.
      Все трое вышли на улицу.
      Увидела их ворона с дерева, спустилась пониже, а сама то одним глазом, то другим поглядывает на творожные лепёшки.
      – Не гляди, не гляди, – сказал Дёмушка, – всё равно не дадим!
      И спрятал руку с лепёшкой за спину.
      Все глядели на ворону и не заметили, как прибежал озорной пёс Снежок. Он подошёл к Дёмушке сзади, понюхал вкусную лепёшку и схватил её зубами. Схватил и убежал и хвостом замотал от радости.
      Дёмушка сразу заревел на всю улицу.
      – А ты куда глядел? – закричала на него Алёнка. – Ты что – галок ловил?
      – Я не галок… я на ворону…
      – «На ворону»! Ну вот, лепёшку-то и проворонил!
      А потом Алёнке стало жалко Дёмушку, она отломила от своей лепёшки половину и дала ему. Таня тоже отломила от своей половину. И стало у Дёмушки всех больше: у Тани одна половинка, у Алёнки одна половинка, а у Дёмушки – две!

      Наступила настоящая зима. По льду через реку протянулась дорога. На стёклах мороз нарисовал всё, что ему вздумалось. И на улицах залёг глубокий снег.
      – Танюшка, ты одевайся как следует, – сказала бабушка, – теперь не лето.
      И принесла ей из чулана зимнее пальто с меховым воротником и вязаный шерстяной платок. А через несколько дней мать привезла Тане из города галоши на валенки. Галоши были новенькие, блестящие. Если проведёшь по ним пальцем, они так и заскрипят, так и запоют! А когда Таня вышла на улицу, следы её печатались на снегу, как пряники. Алёнка полюбовалась на Танины галоши, даже рукой их потрогала.
      – Какие новые! – сказала она.
      Таня посмотрела на Алёнку, подумала.
      – Ну, а хочешь, давай разделим? – сказала она. – Тебе одну галошу и мне одну…
      Алёнка засмеялась:
      – А давай!
      Но посмотрела на свои валенки и сказала:
      – Да она мне не влезет – очень валенки велики. Вон у них носы-то какие!
      Подружки прошлись по улице – во что бы поиграть? Алёнка сказала:
      – Пойдём на пруд, на льду покатаемся!
      – На пруду-то хорошо, – сказала Таня, – только там прорубь.
      – Ну и что ж?
      – А мне бабушка не велела на прорубь ходить.
      Алёнка оглянулась на Танину избу:
      – Ваша изба вон где, а пруд вон где. Бабушка-то увидит, что ли?
      Таня и Алёнка сбегали на пруд, покатались на льду. А домой вернулись – ничего бабушке не сказали.
      Но бабушка пошла на пруд за водой, вернулась и говорит:
      – Татьянка! А ты всё-таки опять к проруби бегала?
      Таня вытаращила на бабушку глаза:
      – А как же ты, бабушка, увидала?
      – Я тебя-то не видела, а вот следы твои видела, – сказала бабушка. – У кого ж ещё такие новые галоши есть? Ох, не слушаешься ты, Таня, бабушку!
      Таня опустила глаза, помолчала, подумала, а потом сказала:
      – Бабушка, я больше не буду не слушаться!

      Ночью шумел буран. Страшно гудело и завывало в трубе. Жёсткий снег взвивался вихрем и ударялся о стены.
      Таня спала в горнице, около маленькой печки.
      – Мама, кто это стучится? – спросила она сквозь сон.
      А мать ответила:
      – Спи, спи. Это дедко Морозко веселится на улице.
      Наступило утро, а дед-мороз всё ещё не унимался. После завтрака Таня взялась было за полушубок, но бабушка сказала:
      – На улице свету белого не видно – сиди дома!
      Таня подошла к окну, поглядела в узенькую чистую проталинку. Ох, что творится! Белая вьюга несётся вдоль деревни, снежные вихри взвиваются вверх, и ничего больше не видно – ни дворов, ни берёз, ни леса…
      – Так весь день и сидеть дома? – сказала Таня. – А что дома делать?
      – Дел в доме сколько хочешь найдётся, – ответила бабушка. – У меня вот дела ещё до свету начались: печку истопила, обед сварила, завтраком вас всех накормила… А сейчас давай за работу вместе приниматься: я буду кринки мыть, а ты чашки со стола убирай. Только, смотри, потихоньку, не разбей.
      Таня налила горячей воды в самое глубокое блюдце. Много воды налила, до самых краёв.
      – Бабушка, смотри-ка, у меня здесь пруд получился! – сказала она.
      Но бабушке было некогда – она тёрла кринки мочалкой, отскребала у горлышка жёсткие пенки и не слушала Таню.
      Таня взяла одну чашку – синюю с цветочками – и окунула в воду. Вода из блюдца полилась через край, побежала ручьём по столу и на пол.
      – Что это там? – спросила бабушка.
      – Ничего, – ответила Таня. – Это пруд из берегов вышел!
      Таня вымыла чашку синюю с цветочками и взяла другую, с ягодками. А когда стала мыть дедушкин стакан, то воды оказалось очень мало. Таня поворачивала стакан с боку на бок, он гремел, звенел и будто сердился.
      – Ну и ладно, обойдёшься так, – сказала Таня и стала вытирать стакан.
      Вытерла, поставила – что же это такое? Стакан стоял мутный, весь в молочных полосах.
      – Бабушка, – сказала Таня, – а стакан никак не моется!
      Бабушка тем временем уже перемыла кринки, сполоснула водой и поставила в печку просушиться и прожариться.
      – Ну, что тут у тебя? – сказала она. – Реки и озёра? Давай-ка я тебе помогу.
      Бабушка налила в миску чистой воды.
      Вдвоём с Таней они сполоснули чашки, а дедушкин стакан вымыли так, что он весь заблестел. Потом поставили посуду в шкаф, а клеёнку на столе вытерли сухо-насухо.
      – Ну, вот и всё, – сказала Таня, – вот и дела кончились!
      – По-твоему, кончились, а по-моему, начинаются, – сказала бабушка. – Я вот пойду половики вытрясу, а ты бери веник, пол выметай. Да сначала водой побрызгай!
      Бабушка собрала с полу пёстрые дорожки, оделась и вышла из избы. А Таня зачерпнула из ведра кружку воды и начала брызгать по всему полу.
      – Дождик идёт! – кричала она. – Эй, прячьтесь все – дождик идёт!
      Брызги разлетались по всей избе – и на стены попало, и на лавки попало, и на сундук попало… И по всему полу, по белым половицам запестрели тёмные капли.
      А потом Таня взяла веник и стала подметать. Она так размахивала веником, что весь сор вихрем взлетал кверху.
      Бабушка вошла с половиками.
      – Тише, тише! – сказала она. – Разве так метут!
      И показала, как надо мести: тихо, ровно и сор не расшвыривать. Так они вместе подмели пол и постелили пёстрые дорожки. Чисто стало в избе!
      – Вот и всё! – сказала Таня.
      – Нет, не всё, – сказала бабушка, – сейчас пойдём гусей кормить.
      Она насыпала в бадейку мякины, намяла туда картошки, облила всё горячей водой, замесила. Потом обе покрылись большими платками и пошли во двор.
      Гуси уже стояли около своей кормушки и ждали. Увидев бабушку с ведром, они сразу закричали на разные голоса. Таня даже уши заткнула:
      – Ой, теги, не подмазаны телеги! Замолчите!
      Но они всё кричали и кивали головами, пока бабушка не дала им корму. А как только дала корму, так они уткнулись в кормушку и умолкли.
      Куры тоже прибежали, но подойти боялись. Гуси шипели на них: не подходи, ущипну!
      Тогда бабушка принесла горстку овса и посыпала курам в сторонке, чтобы гуси не видели.
      – Ну, вот всех и накормили! – сказала Таня.
      Но в это время из коровника раздался негромкий, как бы скучающий голос:
      «М-му-уу…»
      А потом из овчарника:
      «Б-бя-а…»
      Но бабушка сказала:
      – Рано, рано запросили! Ещё полудня нет!
      И пошла в избу. А Таня вперёд побежала. Бабушка вымыла руки, взяла гребень и веретено и уселась прясть кудельку. А Таня стала раздёргивать шерсть – тонко-тонко, по волоконышку.
      – Вот спрядёшь кудельку, и работа вся. Да, бабушка? – спросила она.
      – Спряду кудельку и скотине сенца дам, – ответила бабушка. – А потом обедать собирать – дед из лесу с дровами приедет, мать из риги придёт. Они сегодня всей бригадой в риге лён мнут… Ну, после обеда кудельку спряду, а там и убираться надо: скотину поить, скотину кормить, корову доить, за водой идти… А там уж и вечер – в горнице печку топить, картошку варить на ужин…
      После обеда явилась Алёнка – вся в снегу! Таня обрадовалась.
      – Что ж ты не шла так долго?
      – Я вьюги боялась. И то едва добежала. А ты на улице была?
      – А когда мне! Я всё бабушке помогала!
      Подружки уселись играть в куклы. А когда стемнело, залезли на лежанку и принялись рассказывать друг другу сказки. Бабушка входила, выходила, гремела вёдрами, а Таня и забыла, что она ей собиралась целый день помогать.
      И только вечером вспомнила, когда Алёнка ушла:
      – Бабушка, а что ещё делать надо?
      – А ещё сейчас полезу в подпол, картошки наберу на завтра, капусты достану.
      – Бабушка, и я с тобой! Я тоже буду картошку набирать!
      Бабушка зажгла лампу, взяла корзинку и полезла в подпол. И Таня с ней. В подполе было очень интересно. В одном углу лежал целый ворох картошки, в другом – брюква и свёкла, в третьем стояли пузатые кадки с капустой и огурцами.
      Таня тоже хотела набирать картошку. Но бабушка сказала:
      – Не грязни руки. Лучше выбери себе брюковку.
      Таня выбрала брюкву, посмотрела, а у неё бочок погрызенный.
      – Бабушка, смотри-ка! Кто-то брюкву обгрыз!
      – Это мыши, – сказала бабушка. – Вот негодные!
      Таня живо оглянулась:
      – А где они живут?
      – Да где-нибудь тут, в норочках.
      В это время сверху спрыгнул в подпол кот Михей. И сразу пошёл лазить по углам. Глаза у него в темноте светились, как зелёные огоньки.
      – Вот Михей знает, где мыши живут, – сказала бабушка. – Он уж их проучит!
      Бабушка набрала в корзину картошки, положила из кадки капусты в миску, взяла морковку для щей.
      – Ну, полезем? – сказала она.
      – Сейчас, бабушка, – ответила Таня, – только подожди – я себе огурчик достану.
      Таня приподнялась на цыпочки и достала из кадки большой солёный огурец. А когда увидела, что бабушка уже ногу на ступеньку поставила, то ей вдруг стало страшно в тёмном и тихом подполе.
      – Подожди, подожди! – закричала она. – Чур, я первая вылезу!
      Таня и бабушка вылезли. А кот в подполе остался – мышей искать.
      – Вот мы и управились. Да, бабушка? – сказала Таня.
      Но в это время загремела дверь на крыльце, заскрипели морозные шаги – в избу вошла мать.
      – Ох, вьюга все глаза залепила! – сказала она отряхиваясь. – Еле дошли из риги!
      Снова загремела дверь – пришёл дедушка.
      – Ну и ну, погодка! Бабка, давай ужинать – прозяб совсем!
      – Накрывай на стол, Таня, – сказала бабушка, – будем ужин собирать.
      – Ой, бабушка! – сказала Таня. – А когда же твоим делам конец?
      Бабушка улыбнулась и ответила:
      – Моим делам конца не бывает!

      Два дня и две ночи веселился дед-мороз, крутил снег, гудел в трубу. А потом ушёл отдыхать в лес, в овраги…
      К полудню стало тихо в деревне. Выглянуло солнце, и сразу на стёклах заблестел разноцветный морозный бисер.
      После обеда бабушка сказала Тане:
      – Таня, сегодня мать не скоро домой придёт: льну уж очень много насушено, боится – перемять не успеют. Снеси-ка ты ей в ригу киселя – уж очень хорош у меня нынче овсяный кисель вышел.
      Она завязала в платок горшок с киселём и дала Тане.
      Таня вышла на улицу и даже зажмурилась – так ударило в глаза блеском снега и солнца. Горбатые сугробы, усыпанные искрами, залегли на улице, завалили изгородь у палисадника, заслонили дорогу. Всё бело, всё пышно, лишь чей-то одинокий след синими ямками протянулся через сугроб. Таня огляделась, подобрала шубейку и пошла по следу.
      Только выбралась Таня на дорогу, только отряхнулась, как слышит – Алёнка кричит:
      – Куда собралась?
      Алёнка, закутанная в голубой полушалок, стояла на крыльце и боялась сойти: сугроб привалился к самым ступенькам, к самым перильцам.
      – В ригу иду, – ответила Таня, – матери кисель несу. Пойдём со мной?
      – Пойдём, – сказала Алёнка.
      И полезла через сугроб к Тане на дорогу. Как ступит ногой, так кричит:
      – Ой, тону! Ой, тону!
      Но не утонула, выбралась.
      Подруги шли по дороге и разговаривали.
      – Гляди-ка, что это с неба сыплется? – сказала Таня. – Сыплется и блестит! Видишь?
      – Вижу, – ответила Алёнка. – Это мороз иголочки сорит.
      – Такие тоненькие иголочки? А кто ж такими иголочками будет шить?
      Деревня расступилась. Отошли в стороны заметённые снегом дворы. Подруги вышли на широкий выгон. Вот сколько снегу! Вот сколько огоньков на снегу!
      И вдруг остановились.
      – Таня, гляди-ка!
      – Ох, Алёнушка!
      На выгоне самый большой сугроб поднялся высокой стеной, а на стене – зубцы, а между зубцами – окошечки. В окошечки маленькими квадратиками смотрит синее небо.
      – Гляди, там кто-то есть!
      – Кто-то есть, только прячется!
      «Га-га, га-га!» – вдруг заскрипело невдалеке.
      Это гуси, переваливаясь, шагали оранжевыми лапами по снежной дороге. Целое стадо гусей шло навстречу девочкам, высоко подняв головы на длинных шеях, и все они кричали и скрипели, как немазаные колёса:
      «Га-га! Га-га!»
      Дошли до Тани и Алёнки и остановились. Будто два воза встретились на дороге.
      – Уклюнут, – прошептала Алёнка.
      Таня закричала на гусей:
      – Что стали? Сворачивайте с дороги да проходите!
      Но гуси подняли такой крик, такой скрип, что и своего голоса не услышишь.
      Таня замахнулась было на них варежкой. Но гусак распустил свои огромные крылья, пригнул длинную шею, зашипел, как змея, и двинулся на неё. Таня и Алёнка завизжали и, спасаясь от гусака, бросились через сугроб за ракитовый куст. И тут же споткнулись обо что-то и обе сразу полетели в снег. И горшок с киселём уронили.
      Но что же такое случилось? Кто это выскочил из-под куста? Кто закричал на них?
      – Вот ещё козявки ходят тут! На разведчиков спотыкаются! Слепые, что ли?
      Из-под куста выскочили председателев Юрка и его товарищ Витя Бубенцов. Но как только выскочили из-под куста разведчики, за высокой стеной с зубцами вдруг замелькали шапки и треухи, раздались крики и роем взлетели крепкие снежки. Разведчики залегли за куст, стали отстреливаться, а девочки очутились под перекрёстным снеговым огнём.
      – Убирайтесь отсюда! – закричал им Юрка. – Боевым действиям мешаете!
      – Да подожди ты, – отвечала ему Таня, – тут кисель пролился…
      Но оказалось, что киселя пролилось немного, только платок смочило. Подруги обрадовались, что кисель цел, вылезли из сугроба и, пригибаясь, побежали подальше от крепких снежков.
      Девочки и не заметили, что выбрались не на ту дорогу, по которой шли. Они выбрались на широкую тропку, которая увела их в другую сторону.
      – Алёнка, ты смотри, куда мы идём, – сказала Таня. – Мы не в ригу идём!
      Они остановились.
      – И правда не в ригу, – сказала Алёнка. – Мы с тобой на реку идём!

      Тропка голубой канавкой убегала в овражек и по овражку – к реке. А рядом с овражком падал к реке крутой склон. Снег с него сдуло, и накатанный лёд крепко сверкал под солнцем. Таня засмеялась:
      – Шли-шли и на гору пришли!
      – На гору пришли, а санок нету! – сказала Алёнка.
      – Можно и без санок, – сказала Таня, – можно на соломе.
      – А солома где?
      – А вон, около сарая!
      – А кисель куда?
      – На снегу постоит.
      Девочки поставили горшок с киселём в снег, а сами подбежали к сенному сараю. Около сарая под большим навесом лежало много соломы, а снаружи – соломенный заслон. Край заслона был приоткрыт. Но только они сунулись туда, как в соломе зашумело, и большой заяц выскочил из-под навеса, шарахнулся и бросился бежать в кусты – весь белый, только на ушах чёрные кончики. Убежал и скрылся. Лишь маленькие круглые следы остались на снегу.
      – Ах ты косой! – засмеялась Таня. – Приходил мякину воровать!
      – Меня даже лапой ударил, – сказала Алёнка. – Чуть с ног не сшиб – как бросился!
      Подруги вытащили по большому снопу соломы и отправились на гору. Золотые соломинки терялись у них по дороге. Притащили снопы на гору, уселись на них и помчались вниз по ледяному бугру. Лучше, чем на салазках: и весело, и не страшно. Внизу въехали в мягкий сугроб.
      – Вот как, почти до реки домчались!
      – А давай в прорубь посмотрим?
      Девочки уселись на корточки около проруби. Прорубь была словно круглое окно в реку. Но ни жуков, ни рыбок не было в тёмной воде, только мелкие волны шли и шли одна за другой.
      – А где же рыбы? – удивилась Алёнка. – Помёрзли?
      – Не помёрзли, а спят, – сказала Таня. – Дедушка говорил – они стадом стоят на дне и спят. Только жабрами шевелят.
      – Ага! Гляди, гляди! – вдруг крикнула Алёнка. – Видела?
      – Видела, – ответила Таня. – Как она хвостом-то! Вырь-бырь – и нет её.
      – А ты говоришь – спят!
      – А может, это налим? Налим зимой не спит. Он спит летом.
      – «Летом спит»! Да летом его, сонного, можно сразу схватить!
      – А схвати-ка! Он под коряжину забьётся или под камень – вот и схвати!
      – Дедушка говорил?
      – Конечно.
      Подружки ещё посидели, посмотрели сквозь круглое окно в реку. Но больше ничего не увидели. А потом взяли свои снопы и пошли обратно. Ох и круто же подниматься!

      Вылезли наверх. Запыхались.
      – Давай ещё разок скатимся? – сказала Алёнка.
      Но Таня вдруг всплеснула руками:
      – Ой! А кисель-то где же?
      Горшка с киселём не было. Была только ямка в снегу.
      – Лучше бы мы не катались! – всхлипнула Таня.
      – Это всё гуси виноваты – сбили нас с дороги! – сказала Алёнка. – Кабы не сбили, мы бы на гору не пришли…
      Упала крупная пушистая снежинка прямо Алёнке на нос. Она подняла голову – никак, снег начинается?
      Подняла голову и вдруг засмеялась:
      – Таня, погляди наверх!
      Таня поглядела. А наверху, на ракитовой ветке, висит их горшок с киселём!
      – Кто-нибудь шёл мимо по тропочке и нарочно повесил!
      Подружки обрадовались, да рано. Нашли свой кисель, а достать не могут – очень высока ветка. Они стали друг друга подсаживать, но только кряхтели да падали в снег. Хотели нагнуть ветку – силы не хватило. Ветка толстая, не гнётся, только иней с неё валится на голову.
      – Знаешь что, Таня? – сказала Алёнка. – Пойди в деревню, позови кого-нибудь… Может, Юрку…
      – А ты?
      – А я отнесу солому и буду здесь стоять. Буду стеречь.
      – Будешь стоять?
      – Буду.
      – А если замёрзнешь?
      – Всё равно буду стоять.
      Таня приподняла полы своего синего пальтеца и побежала по тропочке в деревню.
      А Алёнка отнесла в сарай снопы и вернулась под большой ракитовый куст, на котором висел горшок с киселём.
      Небо между тем побелело, потускнело. На сугробах уже не играли острые огоньки, и лёд на горе уже не сверкал так ярко. А снежинки всё гуще падали, всё веселей кружились.
      Алёнке стало зябко. Снизу, из овражка, начинало подувать, начинало завихривать. Однако взялась Алёнка стоять, значит, стой!
      Но Алёнка ждала недолго. Таня уже шла к ней на выручку, а с ней – тётка Марья Бубенцова. Тётка Марья шла за водой на реку. Она нагнула ракитовый куст и сняла горшок с киселём.
      – Это скотник дядя Павел повесил, я знаю, – сказала тётка Марья. – Он в сарай за соломой ходил, увидел ваш узелок да и подшутил над вами!
      Таня и Алёнка сразу повеселели. Они опять взяли свой узелок: Таня с одной стороны, Алёнка – с другой. И пошли в ригу, понесли Таниной матери овсяный кисель.
      Подруги шли, а ветер подгонял их. Он теребил их пальтишки, закидывал на головы концы платков. Снег стал густым, совсем завесил и небо и землю. А тут уж и темнеть начало. Сквозь снег и сумерки едва разглядели ригу.
      Под навесом риги, за соломенными заслонами, колхозницы мяли лён.
      Мягко и ровно тарахтел трактор, негромко рокотала мялка.
      Работа шла спорая. Одна колхозница разбирала большие пуки льна по горстям. Другая подавала эти жёсткие прямые горсти в мялку. Третья принимала их из мялки уже мягкими, мятыми и складывала в кучку. А остальные колхозницы трепали лён, выколачивали из него костру. И костра эта – сухие мелкие обломки жёстких стеблей – летела вокруг, словно белая придорожная пыль.
      Около самой стены топорщились жёсткие пуки льна, ещё тёплые, только что вынутые из риги.
      – Батюшки мои! – сказала Танина мать, приостанавливая работу. – Это вы откуда взялись? В такую-то непогодь!
      – Мы тебе кисель принесли, – сказала Таня. – Полдничай!
      Все колхозницы засмеялись: ужинать пора, а они с полдником! И Танина мать засмеялась тоже.
      – Какие же полдники – уж вечер на дворе. Что же так поздно вас послали?
      – Да нас давно послали… – сказала Таня.
      – А где ж вы были?
      – Да мы всё шли…
      – У вас небось, пока шли, и кисель-то льдом подёрнулся! – сказала соседка Татьяна.
      А соседка Катерина сказала:
      – Ничего, что льдом подёрнулся. Не дорог кисель – дорога забота!
      – Ну, отдохните – видно, далёкий у вас путь был, – сказала мать. – А мы сейчас последний лён домнём и пойдём домой все вместе. А дома тогда уж и кисель съедим.
      Часто-часто замелькали в её руках льняные горсти, посыпалась, полетела сухая костра. Таня глядела, как длинные льняные стебли становились всё мягче, всё чище, превращались в серебристое светлое волокно.
      Алёнка и Таня пробрались поближе к самой риге, к тёплой бревенчатой стене, к открытой дверце.
      В глубине риги было темно. Круглый фонарь, повешенный наверху, слабо освещал длинные частые жерди-колосники. На эти жерди насаживают снопы – и ржаные, и овсяные, и льняные, – когда чей черёд. А внизу, под колосниками, топят большую печь, и снопы сохнут.
      Сухую рожь и сухой овёс легче молотить. А сухой лён мять легче.
      Из тёмной глубины риги дышало теплом и крепким запахом просохшего льна.
      – Слазить бы туда, а? – прошептала Таня.
      Но Алёнка даже отодвинулась от дверцы:
      – Нет уж! Провалишься, да прямо в печку!
      – А всё-таки посмотреть бы, а? Вот как дядя Иван Таланов полезет печку топить, и я с ним попрошусь!
      – Много там ещё льну-то? – спросил кто-то. – А то уж темно становится.
      – Девчонки, есть там лён на колосниках? – крикнула бригадирша тётка Дарья. – Видно вам или нет?
      – Видно! – ответила Таня. – Все колосники видно, а льна – ни одного снопа нету!
      – Ну тогда давайте поживей, – сказала тётка Дарья. – Давайте поживей, да и домой. Теперь немного осталось.
      Ещё чаще застучала мялка, ещё гуще, полетела костра, ещё веселей замелькали длинные льняные горсти.
      Колхозницы домяли лён и пошли домой. И Таня с Алёнкой пошли с ними.
      Снежный ветер летел им навстречу и сбивал с дороги. Тогда мать распахнула своё широкое пальто и накрыла одной полой Таню, а другой – Алёнку. Идти втроём было тесно, но зато тепло и весело. Таня кричала:
      – Ку-ку!
      Алёнка откликалась ей, а мать смеялась:
      – Я с вами, как наседка с цыплятами. Цыплята, как озябнут, – сейчас к курице под крылья. Так и вы у меня!

      На другой день в сумерки Таня и Алёнка возвращались с горы и волочили свои большие салазки.
      – У меня в валенках снегу полно, – сказала Алёнка.
      – А ты вытряхни, – посоветовала Таня.
      – Да как я вытряхну? Он там растаял, вода хлюпает.
      Они шли мимо скотного двора. В сторожке на скотном светился огонёк и над крышей поднимался дым.
      – Ваш дедушка печку топит, – сказала Алёнка, – вон дым из трубы идёт.
      – Пойдём к дедушке, – сказала Таня. – Твои валенки посушим.
      Подружки подошли к окну и постучались. Дедушка отворил дверь.
      – Ах, батюшки! – сказал он. – Да ко мне, никак, гости пришли!