Но почему бояться шагнуть в сторону от тропы, если тайга расступается, если сквозь деревья уже сияет закатное небо и яркая, радостная зелень поляны, окрашенная отсветами зари, зовет на простор из душной и тяжкой таежной мглы! Может, там уже луга, посевы, человеческие дороги, по которым ходят машины... А может, совхозная пасека расположилась тут, среди медоносных трав и невысоких кустов леспедецы!..

— Тут дорога! Тут обязательно дорога, уверяю вас! — торопливо повторял Толя.

Ему уже так хотелось, чтобы ребята забыли его недавние жалобы! Не слушая криков Сережи, он свернул с тропы и побежал по лесу прямо к зеленой, залитой зарей опушке.

— Это луг! Вика посеяна! — радостно догадалась Катя. — Наконец-то мы на воле!

— На волю! На волю! — закричал Антон.

Желая поддержать и тут свою новую, еще непривычную славу, он, пыхтя и размахивая руками, неожиданно ринулся к опушке, обогнал Толю и Катю, выскочил на зеленую поляну...

И вдруг ликующий крик его оборвался.

Катя, выбежав на опушку вслед за Антоном, застыла. Антон барахтался в болоте, которое скрывалось под яркой зеленой травой. Он завяз почти до колен и, пытаясь выбраться, увязал все глубже и глубже... Он так испугался, что даже не кричал, только беспомощно хватался за кустики белоуса, которые тут же и обрывались под его руками.

— Сережа!.. Сергей! — отчаянно закричала Катя. — Ой, Сергей же!.. Ой, Сергей!..

Она хотела подойти к Антону, протянула ему руку. Но и шагу не сделала, как увидела, что вязнет сама.

— Назад! Назад! — крикнул ей Толя. — Не лезь туда!

— Но Антон пропадает!.. Сергей! Сергей!

— Надо веток ему набросать! — Толя засуетился, начал ломать еловые лапы, то за одну ветку хватался, то за другую. Ветки не поддавались его торопливым рукам...

Катя, не зная, что делать, бросилась плашмя на край обманчивой болотной зелени, стараясь дотянуться до Антона. Но Антон никак не мог достать ее руки.

В ту же минуту выскочила из леса Светлана. Она взвизгнула и кинулась оттаскивать Катю от болота. А когда увидела Антона, то закричала от ужаса и закрыла руками глаза.

Сережа, хмурый и раздосадованный тем, что ребята убежали с тропы, широким шагом, вразвалку вышел из леса. Ну что они, как маленькие, бегут, не видя куда? Что тут еще случилось с ними?

Но, увидев, что случилось, Сережа сразу забыл свою досаду. Катя, ухватившись за руку Светланы, вылезала из болота, еле вытаскивая вязнущие в грязи ноги. Но Антон все еще трепыхался, хватаясь за траву.

— Не шевелись! — Сережа сдернул с плеча аркан. — Обвяжись вокруг пояса!

Дрожащими руками Антон поймал конец аркана. Еле владея собой, он опоясался веревкой.

— Держись!

Катя, вся в тине и болотной грязи, схватилась за веревку, чтобы помочь Сереже. Схватился за веревку и Анатолий...

Очутившись на твердой земле, Антон сел на какое-то корявое корневище и жалобно смотрел на ребят, то на одного, то на другого, весь мокрый, грязный и очень испуганный.

Первой опомнилась Катя. Она взглянула на свои черные от грязи ноги, на испачканное платье, на грязные, ободранные руки — и засмеялась:

— А хороши мы с тобой, Антошка! Правда?

— Ты еще смеешься! — со слезами сказала Светлана. — Я просто опомниться не могу, а ты...

— Ну, а что же теперь? — Катя оглянулась кругом. — Водички бы... помыться... — И, обернувшись к Антону, крикнула: — Антон, хватит! Ближе к жизни!

— А я... эта... — еле слышно отозвался Антон.

— Ожил? Ну и вставай. Нечего. Пойдем воду искать. — Катя схватила Антона за рукав и заставила подняться: — Пойдем, пойдем! Тут где-нибудь ключ есть — у болота воды найдется. И нечего тебе... Ишь ты, не опомнится никак!

Она толкнула его кулаком в спину. Катю пугало Антоново молчание. Забыв, что сама чуть не нырнула в трясину, она хотела, чтобы Антон освободился от ужаса, который только что испытал. Все по-прежнему, все хорошо и ни с кем ничего не случилось — пусть он забудет об этой страшной трясине, которая уже схватила и держала его... Все здесь, все с ним, и лес стоит крепкий, на крепкой земле, и небо сияет на западе, и она, Катя, как бывает часто, стукает его кулаком по спине...

— Ну, Антон?

— Да, — прогудел Антон, — надо... эта... умыться...

— Сообразил наконец! — засмеялась Катя.— Неужели мы с тобой такие и будем ходить, как кабаны на лежбище!

— Смотрите, — сказал им вслед Толя, — чтобы опять вас вытаскивать не пришлось.

Сережа, который молча свертывал в кольцо свой аркан, искоса взглянул на Анатолия и снова опустил ресницы. Тонкая морщинка легла у него меж бровей. В эту минуту ему стало ясно, что он — один. И девчонки и Антон беспомощны. А Толя, их отважный, геройский Толя, такой же беспомощный, как они. И не на кого больше надеяться Сереже. Он должен отыскать дорогу, он должен вывести их из тайги. Он должен думать обо всем — и о ночевках, и о том, чтобы не пропасть с голоду, и о том, чтобы уберечься от встречи со зверем...

— А что же теперь? — спросила Светлана. Сергей посмотрел на небо. Заря бледнела.

Красные отсветы еще падали на зеленую полянку, подманившую ребят. Только теперь эта яркая зелень уже не казалась им радостной и веселой: она была страшная и зловещая.

— Надо уйти отсюда, — с содроганьем сказала Светлана. — Стемнеет — забредешь еще...

— Подальше, подальше уйти! — сказал и Анатолий.

— Надо вернуться на тропу, — ответил им Сережа, — вернуться на тропу и там ночевать. Ночью идти опасно.

Катя и Антон явились умытые, дрожащие от болотной сырости и холодной воды. Но они явились с добычей. У самого берега маленького пруда, где они умывались, они увидели несколько корней стрелолиста. Как-то в пионерском походе вожатый показал им этот стрелолист, достал со дна несколько корней-клубней. А потом они пекли в костре эти клубеньки и ели. Совсем как печеная картошка были эти маленькие круглые клубеньки!

— Что же мало? — сказал Толя, увидев клубни. — Вы бы побольше накопали!

— Мы и так... эта... все. Там больше не было, — стуча зубами, ответил Антон.

— Спасибо и на том, — сказал Сережа. — Вот у нас и ужин. Пошли!

Сережа направился туда, где, по его расчетам, осталась тропа. Ребята тянулись за ним. Но они опоздали — тайга уже успела заколдовать и спрятать тропу. И было как в страшной сказке: царевич вошел в заколдованный дворец, а когда хотел выйти, то оказалось, что двери исчезли.

— Была бы у нас лошадь, — сказал Сережа, наморщив лоб, — она бы сейчас нашла. Или собака. А мы вот...

Тропа им мерещилась то здесь, то в другом месте. Но едва они ступали на эту воображаемую тропу, пытаясь пройти по ней, как путь им загораживал какой-нибудь развесистый куст, растопырив ветки, словно не желая их выпустить. Ночная тьма уже ползла из чащи.

— Ну, что ж делать, — сказал наконец Сережа. — Подтянем пояски потуже, зажжем костер — мошку да зверей пугать — и до утра.

Антон тотчас выполнил Сережин совет и туго затянул пояс.

— А эта... кроме стрелолиста, поесть совсем нечего?

— Щавелю поедим — вон его сколько на опушке, — ответил Сережа. — До утра доживем.

— А что, умрем, что ли! — согласился Антон. — Ляжем, заснем. А тут уж и утро!

— А что тебе даст утро? — осведомился Толя.

— Найдем тропу и пойдем дальше, — ответил за него Сережа. — Раз есть тропа, значит, люди ходят...

Три всадника спешили вниз по берегу ручья. Но вскоре они заметили, что никаких следов по пути не встречается. Если прошли пятеро, то след останется — помятая трава, сломанный сук... Не летели же они, как птицы, по воздуху!

— Вернемся к дереву, которое через реку лежит, — сказал Андрей Михалыч и повернул коня.

Спутники молча последовали за ним. Вот и переправа. Всадники остановились. Неужели ребята все-таки перешли на ту сторону?

Поток уже обмелел. Вода схлынула, прокатилась бурным валом и теперь оседала, оставляя на склонах распадка сломанные ветки и вырванные корни, которые принесла с верховьев.

Всадники внимательно оглядывали кусты и деревья, растущие по берегу, — нет ли где свежесломанной ветки, не содрана ли где кора...

— А что это там? — Зоркие глаза Андрея Михалыча различили какой-то голубой комочек на ветке орешины, далеко вправо от упавшего дерева.

Серебряков тронул коня, Алеша и Иван Васильич последовали за ним. Первым подскакал к орешине Алеша.

— Ура! — закричал Алеша. — Голубой носок!

— Имущество, значит, начали по деревьям развешивать! — усмехнулся Иван Васильич.

— Это носок той беленькой девочки, что у Мироновых, — сказал Андрей Михалыч, взяв в руки скомканный, засохший от грязи носок. — Значит, они по берегу тронулись...

— Значит, так, — согласился Иван Васильич. — Только вот зачем же им сюда по берегу-то идти?

— А им разве не все равно куда? — спросил Алеша. — Что вправо, что влево! Раз тропу потеряли...

— Да ведь совсем дураками надо быть, чтобы вверх по течению идти! — вспылил Андрей Михалыч. — Неужели догадки нет, что к морю выходить надо! А что им там делать, в сопках-то?

— У них какие-то свои соображения, — возразил Алеша. — Мы же ведь не знаем. А вам бы, Андрей Михалыч, только браниться, честное слово!

— «Соображения, соображения!» — сердито повторил Серебряков. — Было бы у них соображение, мы бы не путались за ними по чащобам! Нет, вижу — зря я своего парня по тайге водил! Верхогляд и пустозвон!

— Ну, хоть и то ладно, что на след напали, — примиряюще сказал Иван Васильич. — Видите, и на траве следы есть. Ясно — шел кто-то. Не сапоги же с подковками тут шли, если голубой нот сок на дереве висит!

— След есть, — согласился Андрей Михалыч. — Ну что ж, пойдем по следу.

Всадники ехали шагом, боясь потерять след. След был отчетливый — смятая, еще не совсем поднявшаяся трава, сломанная головка высокорослого соцветия «царской свечи», сломанная, незагоревшаяся спичка...

След уводил их все выше и выше. Толстые деревья пропадали, начинался подлесок. А дальше густой еловый стланик преградил дорогу...

— Куда же они девались? — в недоумении пробормотал Алеша. — Свернули куда-то... Вот непонятные люди, честное слово...

— К реке свернули, — сказал Андрей Михалыч, — следы на песке.

— Ну и глаза у тебя! — покачал головой Иван Васильич. — Эва откуда увидал!

Лес на том берегу реки еще стоял освещенный солнцем. А здесь, под сопкой, на берег и отмель уже легли сумерки. Однако на песке действительно виднелись какие-то следы.

Андрей Михалыч соскочил с лошади; осторожно ступая, спустился на отмель, наклонился к следам... И вдруг выпрямился, безнадежно опустив руки.

— Что, ай на тот берег двинулись? — спросил Иван Васильич.

— Да, двинулись, — ответил Андрей Михалыч, криво усмехаясь. — Только не ребята, а сапоги с подковами.

Он хлестнул по песку плетью и вышел на берег.

— Эге, — сказал Иван Васильич, — кто-то наш след шибко путает.

— Хотел бы я это знать! — Андрей Михалыч сорвал ветку крушины и, машинально растерзав ее, бросил в траву.

— Вот ведь вы какой, честное слово! — с упреком сказал Алеша. — Люди по своим делам по тайге ходят. Попался им голубой носок по дороге, подняли, на дерево повесили — может, хозяйка искать будет, так на дереве лучше увидит... А откуда им знать, что мы по их следу побредем?

— Так что же, значит, опять к переправе? — спросил Серебряков.

Но Крылатов задумчиво оглядел темнеющие кусты, косые темно-зеленые тени, мягко расчертившие берег, и покачал головой.

— Вроде как не стоит сейчас ходить, Андрей Михалыч. Спутаем все, следы собьем. Лучше завтра с зарей. А сейчас зажжем костер, посидим тут, где наши ребята сидели... А?

— Это верно, — сказал Алеша. — И лошади отдохнут, попасутся — здесь трава хорошая.

Рано утром всадники снова стояли у переправы, у кривого дерева, лежащего через речку.

— Стойте, товарищи! — Алеша Ермолин, вытянув шею, вглядывался в воду. — Что-то, кажись, блестит на дне...

Он слез с лошади и, войдя в воду в своих высоких сапогах, пригляделся еще раз:

— Чудеса, товарищи! Честное слово!

Он снял пиджак, засучил рукав рубашки и вытащил со дна столовый мельхиоровый нож с узорной ручкой. Нож торчал среди камней, и вода не смогла утащить его.

— Видали?

— Все ясно, — кивнул головой объездчик. — Ни геолог, ни биолог, ни ботаник такого ножа в экспедицию не возьмут. Это, конечно, наши горе-герои. Ну что ж, поищем броду...

Всадники переправились на ту сторону и сразу поняли, что теперь-то напали на настоящий след. Вскоре нашли место, где был костер и ребята обедали.

— Смотрите, рыбу ели! — усмехнулся Иван Васильич, дотрагиваясь концом плети до рыбьих костей, оставшихся в золе. — Чем же они ее ловили — руками, что ли?

— Изобрели что-нибудь, — сказал Андрей Михалыч. — Голод заставил.

— От костра должен быть след, — сказал Алеша. — Давайте поищем, куда они дальше двинулись. Тут сапог с подковками нету. Ох, уж эти сапоги, честное слово!

Ночь наступила лунная, росистая. Полянка, на которой остались ночевать ребята, была тиха и торжественна. Порхали огромные серые ночные бабочки, похожие на воробьев. Неслышно, как видения, чертили небосклон летучие мыши. Раскрывались белые ночные цветы... Вскоре появилась иллюминация — залетали, закружились в лунном воздухе зеленые огоньки светляков. Тайга начинала свой ночной праздник.

Но ребятам было не до праздника. Они наломали груду еловых веток — ветки эти хоть и кололись, но хорошо пружинили, и ребята уже приловчились спать на них, — настроили себе постелей вокруг костра. Испекли и съели клубни стрелолиста. И, почти молча напившись горячего лимонника, улеглись кто как сумел. Катя и Светлана прижались друг к дружке, чтобы согреться. Толя повернулся к костру спиной. Сергей лежал и глядел в огонь. И лишь один Антон сидел у костра — он сегодня начинал дежурство.

Скверно было на душе у Антона. Во-первых, без обеда. Во-вторых, без ужина. Ну разве это ужин — водяная картофелина величиной с грецкий орех! В-третьих, и на завтра ничего не предвидится. В-четвертых, лучше всего сейчас лечь бы и уснуть — может, хоть во сне что-нибудь съедобное приснится!

Но спать Антону нельзя: он часовой! Да и как спать? Не особенно уснешь, когда ты сидишь голый, в одном Сергеевом пиджачке, а твоя курточка, и рубашка, и штаны, все насквозь мокрое и развешанное на кустах, сушится у костра. И потом, ведь все-таки не дома, не в своем саду. А по тайге-то — вот они, уже идут шорохи, уже похрустывают сучья под чьими-то лапами... Кто там ходит? Кто глядит сейчас из чащи на Антона? Может, волк. Может, медведь. А может, и сам рыжий хозяин — тигр! Они еще ходят по тайге...

Где-то недалеко легонько качнулась ветка, треснуло что-то... Антон вздрогнул и тут же посмотрел на Сережу: не видел ли он, что Антон задрожал? Но Сережа уже спал, подложив под щеку кулак, и ничего не видел.

Однако шорохи в тайге становились все слышнее, все смелее. Будто кто-то подходил крадучись к костру, а потом так же крадучись удалялся — может, боясь огня. На мгновенье блеснули чьи-то глаза, отразив блеск пламени, и тут же погасли. Антону стало невмоготу сидеть, прислушиваться и бояться. И чтобы разогнать свой страх, а заодно попугать и тех, кто подходит и смотрит на него из тьмы и чащи, он вдруг рявкнул во весь голос пиратскую песню:

Эй ! Пятнадцать человек на сундук мертвеца!

Э-хо-хо ! И бутылка рому!

Ребята вскочили все сразу. Испуганные, недоумевающие, они уставились на Антона, а потом начали ругать его.

— Антошка-картошка! — кричала Светлана.

— Ты что, только сейчас с ума сошел или давно уже? — осведомился Толя.

— Антон, ты же часовой! — упрекал его Сережа.— А часовые поют на посту, а?

— Да уж хоть бы пел-то что-нибудь подходящее! — сказала Катя. — А то поет и сам не знает что! Свой любимый «Остров сокровищ» вспомнил!

— Ты просто дурак, Антон! — добавила Светлана. — И чего это тебе орать вздумалось?

— А я... эта... я их пугал, — объяснил Антон, кивая в сторону черной чащи леса. — А песню такую... ну, чтобы пострашнее. А что? Помните, как гам... пираты страшно пели?

— Кого «их» ты пугал? — замирающим шепотом спросила Светлана.

— Ну — кого? Барсуков, ежиков, быстро взглянув на Антона, сказал Сережа. — Они ночью просыпаются и ходят-шелестят. А вот Антону пало страшно. Он их и начал пугать, чтобы не шелестели.

— Ребята, дайте хоть уснуть! — жалобно попросил Толя. — Ведь скоро мое дежурство...

— Тише! Спать! — сказал Сережа. — На тебя надеяться можно, Антон?

— Как это? — не понял Антон.

— Не уснешь?

Антон обиделся:

— Сказал тоже!

— А если заметишь что, сразу буди. Слышишь?

— Я тогда сразу «пятнадцать человек» запою.

— Пой что хочешь...

И снова тишина. И снова зашелестела таинственным шелестом притихшая было тайга. И снова Антон сидит один, пошевеливая палкой горячие сучья. Барсуки, ежики... Хорошо, если там барсуки да ежики, это чего бы и тайги бояться.

Вдруг над головой его низко пролетела какая-то тень. Антон инстинктивно пригнулся. Кто это? Бурундук прыгнул? Нет, бурундуки спят по ночам. Может, белка-летяга?

В это время на елке, куда нырнула эта тень, загорелись два круглых желтых глаза. Они смотрели не мигая из-под косматой ветки. Антон уже хотел было запеть «пятнадцать человек», но вспыхнули еще два таких же вытаращенных глаза, мерцая желтым светом.

— Тьфу! — плюнул с досадой Антон. — Совы глазастые прилетели. Из-за вас чуть опять... эта... ребят не разбудил. Каждый раз они к костру прилетают, любопытные какие-то!

Ночь в безмолвном и торжественном празднестве протекала над тайгой. Луна поднялась на середину неба. Еще гуще засеребрилась трава, еще ярче забелели ночные цветы, еще веселей заиграли зеленые огни светляков... Даже шорохи и шелесты затихли в чащобе.

Антон начал дремать. Он хорошо помнил, что засыпать нельзя, но голова его против воли клонилась на грудь, тяжелая, как арбуз. Он протирал глаза, не давал им закрываться, но глаза все-таки закрывались.

В какую-то из этих мучительных минут в сознание Антона вошло, что он слышит шум. Он встряхнул головой, очнулся. Да, где-то далеко в тайге появился шум. Шум этот нарастал, приближался — будто по лесу шла буря, хотя ни одна Ветка на деревьях не шевелилась.

— Сергей, — тихо позвал Антон, — «пятнадцать человек на сундук мертвеца»...

Сергей вскочил. Сон его мигом пропал.

— Слышишь, Сергей?

— Слышу.

Еще помолчали, послушали. Шум надвигался с угрожающей быстротой, хрустели и трещали сучья, слышался мелкий, частый топот, словно какое-то большое стадо мчалось сквозь лес. Скоро стало слышно хрюканье, повизгиванье, отрыви стыйяростный храп.

— Кабаны! — догадался Сережа. — Ребята, вставайте! Кабаны на нас идут!..

Все опять вскочили.

— Они кусаются? — закричала Светлана. — Скажи, они кусаются?

— Они не укусят, они сожрут! — крикнул ей в ответ Толя.

Антон схватил горящую ветку из костра:

— Я им в рыло!

— Надо шуметь, — сказал Сережа. — Ребята, скорей шумите! Их испугать надо. А то не заметят нас, растопчут...

Рев и визг слышались уже отчетливо. Вдруг словно заколебалась земля, закачался густой подлесок, зашатались молодые деревца, и из чаши вырвалось на поляну целое стадо диких сви нги.Черные, косматые, они бежали плотной массой, терлись боками, жались друг к другу. Хря киогрызались, поросята визжали... И все это неслось вперед, будто спасаясь от какой-то беды.

Сережа схватил котелок и принялся изо всех сил барабанить в него ножом. Девочки, как и Антон, схватили горящие ветки и, крича, размахивали ими. Они кричали и визжали сколько хватило сил.

Старый кабан-вожак услышал ребячьи сигналы. Задрав клыкастую морду, он приостановился. И все стадо приостановилось. Вожак принюхался, навострив уши, послушал, как стучат и кричат ребята, и вдруг ринулся в сторону. И все стадо ринулось за ним. Кабаны скрылись так же быстро, как и появились. Снова закачался подлесок, подломилось несколько молодых деревьев, и шум все глубже и глубже стал уходить в тайгу.

Ребята пришли в себя не сразу. Уже давно стихло в лесу, а Антон все еще кричал и махал горящей веткой. Катя подошла к нему, отобрала ветку и велела замолчать:

— Убежали уже, ушли.

— А это я им горошку на дорожку!

Тут Светлана неожиданно залилась слезами. Все с тревогой окружили ее. Она уткнулась лицом в Катино плечо, прижалась к ней и плакала, вся дрожа.

— Что ты?

— Что с тобой?

— Я боюсь, боюсь! — рыдала Светлана, все крепче прижимаясь к Кате. — Ой, какие страшные! Они бы нас съесть могли!

— Да ведь их нету давно! — утешала ее Катя. — Они же убежали. И не съели нас. И не растоптали. Ну, погляди-ка, вот мы, все живые! И ты живая!

— А где ж у нас Анатолий? — испугался Сережа и начал оглядываться по сторонам. — Толя! Ау!

— Тольян, где ты, ау! — закричал Антон. — «Пятнадцать человек и бутылка рому!..»

Катя хлопнула его по спине:

— Может, что случилось, а ты дурачишься!.. Толя! Ау!

— Я здесь, — отозвался Толя с березы. Оказалось, что он во время этого переполоха вскарабкался на большую березу и сидел там на толстой ветке, прижавшись к стволу. Он старался слезть оттуда незаметно, но не успел, да и не знал теперь, как это его занесло так высоко и как ему теперь очутиться на земле. Ребята окружили дерево.

— Ого! — удивился Антон. — Здорово взобрался!

— Ну что ж, слезай, — сказал Сережа, а потом вдруг отвернулся и пошел к костру. — А если хочешь, там сиди.

Девочки, все еще крепко держась друг за дружку, молча пошли за Сережей.

— Вот ловкий, а? — продолжал восторгаться Антон. — Ну что ж ты, давай съезжай по стволу. А то, хочешь, раскачайся на руках и прыгни. Тут ничего, тут мох...

— Без тебя слезу. Когда захочу... — ответил Толя.

— А хочешь, я тебе спину подставлю?

— Уйди, пожалуйста! Если сумел влезть, то и слезть сумею. Ты ведь меня не подсаживал?

Толя кое-как слез с березы. И руки, и колени, и штаны — все было у него белое, точно в муке или в известке. Кора березы, стоящей в глухом лесу, сильно пачкает в это время года.

— У! — засмеялся Антон. — Вымазался весь!

Толя кое-как вытер руки, отряхнул штаны и молча подошел к костру.

Ребята снова уселись у огня. Сон исчез. Заговорили про кабанов, про то, как они бежали, как визжали и кто что в это время подумал...

— А все-таки это, ребята, неспроста, — сказал Сережа. — Чего это кабаны ночью побежали?

— Захотели и побежали, — сказал Антон.

— Они никогда не хотят ночью бегать, — возразил Толя. — А тут вдруг «захотели и побежали»!

— Кабаны ночью спят, — сказал Сережа так, словно и не слышал Толю. — Они никогда не ходят по тайге ночью. Видно, кто-то их напугал.

— А кто? — прошептала Светлана.

— Не бурундук же! — улыбнулся Толя. Но его опять будто не слыхали.

— Какой-нибудь большой зверь напугал, — ответил Сережа. — Тигр, наверно... Тигр свинину любит.

— Тигр! — охнула Светлана.

А Катя прошептала, оглядываясь на тайгу:

— Значит, он тоже по их следам идет?

— Может быть, идет, — ответил неохотно Сережа и сразу подложил целую охапку сухих сучьев в костер.

Пламя пригнулось, заметалось, поползло по сучкам и разом поднялось большими белыми языками, далеко осветив долину.

— Ложитесь, ребята, еще поспите, — предложил Антон. — Не будут же кабаны... эта... каждую минуту бегать!

— Товарищи, пусть Антон поспит, — сказала Катя, — он ведь дежурил.

— Да и все еще могут поспать, — согласился Сережа, — зари еще не видно.

— Ложитесь! — сказал Толя. — Я дежурю.

— Нет, ты не дежуришь, — ответил ему Сережа.— Дежурить буду я. Потом Катя. Потом Светлана.

— А я?

— А ты нет.

— Почему? — Толя возмущенно хлопнул веткой по земле.

— Потому что мы тебе не доверяем.

Толя вскочил:

— Что? Повтори!

— Разве ты глухой?

— Да, да! Мы тебе не доверяем! — закричала Светлана. — Ты убежишь да на дерево залезешь!

— На дерево! — Толя стегал веткой по траве. — Так все таежники делают. Мне и отец говорил. А что ж, пусть кабаны сожрут?

— На дерево влезают, а товарищей оставляют? — вдруг тихо спросила Катя.

— Лезли бы и вы. А вы чего не лезли?

— Толя, — Катя поглядела на него с упреком, — но ведь ты же знаешь, что мы не умеем на деревья лазить!

— Учитесь.

— Сначала ты научись быть товарищем и пионером, — сказал Сережа, — это поважнее, чем на дерево влезть.

— Подумаешь!.. Сговорились! Вот придем домой... — Толя готов был не то плакать, не то драться.— Узнаете, какой я трус! Узнаете, как мне не доверять!..

Но ребята уже не слушали его. Они снова улеглись у костра, а Сережа занял место дежурного-Толя улегся один, отдельно от всех. «Вот взять да умереть бы им назло, — думал он. — Тогда бы узнали, как оскорблять товарища...»

Но где-то в глубине его души, еле различимая, но все же неприятная, возникала мысль:

«Неужели тебе, Анатолий, не стыдно? Ты же струсил, ты их бросил — и ты же на них сердишься. За что? За то, что они правы?..»

— Противный ваш Толька, — прошептала Светлана в самое ухо Кате, — бахвалыцик. Мыльный пузырь — вот он кто! А я-то думала...

— Да... — чуть слышно ответила Катя. — Оказывается, да. Мы тоже думали...

— Спать! — негромко приказал Сережа.

Девочки послушно утихли. Антон уютно похрапывал, чмокал губами — может быть, ел во сне жареные пирожки. Толя лежал тихо — наверно, тоже спал. Сережа, крепко сжав губы, поглядывал в его сторону прищуренными светлыми глазами.

«Мыльный пузырь?.. Если бы только мыльный пузырь. Но ведь он товарищей бросает, когда трудно, — это уже нет... это похуже...»

Почему они всегда считали Анатолия героем? Почему Анатолий во всех играх и во всех школьных делах командовал ребятами? Почему он был всегда то старостой класса, то председателем совета отряда, то председателем совета дружины? Что он знал, что он умел?

Он умел говорить — вот что он умел! Он знал много слов, он сыпал ими не задумываясь. Он говорил обо всем — о чем знал и чего не знал. Заходил ли, например, разговор о каком-нибудь острове где-нибудь в Средиземном море — Толя уверенно сообщал, что на этом острове столько-то жителей, что там растет то-то и то-то, что в таком-то году туда приезжал французский король, а в таком-то там была революция. Или речь шла, скажем, о гибели испанской армады — Толя и здесь мог в лицах представить, как Нельсон командовал английским флотом, сколько было у него судов, сколько матросов... И так о чем угодно. Толя знал все, и ребята, подавленные его великолепными познаниями, единодушно уступали ему первенство.

Правда, иногда Толя попадал впросак. В классе у них есть парнишка, Костя Лабазов, который очень любит географию. Где-то он вычитал интересную историю о том, как у Малайских островов ловят огромных моллюсков в круглых раковинах, а раковины эти — метра полтора в ширину. Если оплошает человек, моллюск возьмет и защемит раковиной руку. И тогда спасение только одно: отрезай себе руку, а сам спасайся — раскрыть такую раковину не хватит никаких сил.

«Враки, — сказал тогда Толя. — Лабазову страшный сон приснился. Таких раковин не бывает».

Но Лабазов принес книгу и показал. Все, что он рассказывал, было не сном и не сказкой, это была правда.

«Ну и что же? — сказал Толя и засмеялся. — А ты думаешь, я сам не знал? Просто хотел тебя разыграть».

И школьники потом долго подсмеивались над Лабазовым.

— А смеяться-то над Лабазовым и нечего было! — нечаянно сказал Сережа вслух.

Он быстро оглянулся на ребят — нет, никто не слышал. Все спят. Тихо потрескивает костер. Сережа поправил огонь и снова задумался.

А с чего началось?

Это было еще в третьем классе. Их с Толей только что приняли в пионеры. Вожатый сказал им:

«Кто из вас может выступить на Празднике в День птиц?»

Ребята переглянулись. Они еще никогда нигде не выступали. Тогда вожатый выбрал Толю:

«Вот ты и выступишь».

Толя весь покраснел, глаза у него заблестели. И страшно ему было выступать, и хотелось выступить. Он очень волновался, даже хотел отказаться. Но пришел праздник — и Толя выступил. Он выступил очень хорошо. И стихи, которые надо было прочесть, прочел отчетливо, звонко, с выражением.

И тогда все начали его хвалить. Вожатый хвалил, учительница хвалила, хвалили товарищи. Так вот и стал Толя Серебряков первым человеком в школе. Он все может, все умеет, все знает. Все поверили в это. И сам Толя поверил. И так из года в год. Толя выступал, Толя делал доклады, Толя руководил...

А поверили-то ему, оказывается, напрасно...

Сережа грустно задумался. За светом костра он не видел, как исчезли ночные светляки, как потихоньку бледнело небо и гасли звезды. Затрепетала осина под еле слышным утренним ветерком. Осветились бледным светом наступающей зари вершины дубов.

Сережа оперся локтем на колено и сам не почувствовал, как задремал легкой, прозрачной дремой...

Тайга светлела, озарялась. Цветущий дикий жасмин то здесь, то там раскрывал свои прохладные кремовые звезды в зеленом полумраке. Богато заблистала актинидия-коломикта в своем брачном уборе. Цветы у этой красивой лианы мелкие, незаметные, так вместо них для приманки пчел и бабочек она разбросала по веткам серебристо-розовые листья среди своей обыкновенной зеленой листвы.

Сережа встал, взял котелок и пошел за водой. Он уже слышал, как плюмкает вода в ручье, — плюм, плюм... Но тут его внимание привлекло другое — он вдруг увидел тропу. Отчетливо протоптанную тропу, которая вчера так настойчиво пряталась от них.

Звеня котелком, Сережа вернулся к костру. Ребята уже проснулись. Толя подкладывал сучья в огонь. Девочки умывались листьями росистой травы и смеялись. Молодцы девчонки, не унывают! Только Антон, повернув спину к костру, все еще лежал, натягивая курточку на голову, и поджимал ноги.