Глава 23. Первые встречи

Зарешеченное оконце в двери камеры было настолько мало, что свет из освещаемого факелами тюремного коридора внутрь камеры почти не проникал, и в ней стояла первобытная тьма. Поэтому Квентин не сразу разобрал, есть ли в камере кто-то еще. Неизвестно, сколько бы времени потребовалось, чтобы хоть что-то разглядеть в этой тьме, если бы с правой стороны от Квентина не заворочалось что-то бесформенное, напоминающее в темноте большую кучу тряпья, приготовленного в стирку.

– Что там за гоблин такой? – раздался скрипучий голос из гортани, которая по меньшей мере сутки не испытывала смягчающего действия порции доброго вина. – Отдыхать людям не дают!

Куча зашевелилась на своем жестком ложе и с трудом приобрела смазанные контуры человека. Раздался тяжелый вздох:

– Ну что ты будешь делать с этими гоблинами! Какой уж теперь, к черту, сон!

Глаза Квентина постепенно привыкали к темноте, и он начал различать очертания своего собеседника. Это был человек с длинными спутанными волосами, всклокоченной бородой, с ног до головы, как тряпичная кукла, закутанный в какие-то лохмотья. Судя по его тяжелому сиплому дыханию, напоенному гремучей смесью сивушных ароматов, он вполне мог бы сойти за отдыхающего дракона, у которого совсем не осталось сил, чтобы, воспламенив горючие пары своего дыхания, испепелить непрошенного посетителя.

– Эй ты, гоблин, подойди сюда! – приподнялся человек-дракон и невидящим взглядом уставился на Квентина. – Не бойся, я тебя не съем… сегодня… – он расхохотался харкающим смехом и тут же захлебнулся икотой.

Квентин отделился от двери и прошел вглубь камеры. Через три-четыре шага он наткнулся на противоположную стену, на верху которой, под самым потолком, находилось скрытое козырьком маленькое оконце, забранное толстыми прутьями. Он остановился около окна, с радостью вдыхая свежий, после ароматов камеры, воздух.

В углу снова раздалось невнятное бормотание, которое не сразу сложилось в понятную человеческую речь:

– Ик… ой… ик… Чтоб тебя… ик… будь ты не ладен… Пусть ты хоть трижды гоблин… ик… никому не скажу… ик… если найдешь, чем промочить глотку… ик… Разрази меня гром… ик… – икнул он в последний раз, перевел дыхание и вроде справился с икотой:

– Что эти дураки, – он кивнул на зарешеченную дверь, – могут понимать в гоблинах? У них одно занятие хватать нашего брата и выжимать из него все до последнего гроша, верно?

Квентин счел за благо промолчать, чтобы не нарваться на какую-нибудь провокацию.

– Гоблины им мерещатся… – ворчал человек-тряпочная-гора. – Не знают они еще настоящих гоблинов и не ведают, чем еще завтрашний день обернется. Думают, всегда будет так – тишь, да гладь, да божья благодать. Ан нет, все еще может и по-другому обернуться, верно? – он снова обратился за поддержкой к Квентину. Но тот опять промолчал.

– Как звать-то тебя?

– Квентин, – не сразу ответил он.

– А… Хорошо… А я Фарт, отставной капитан королевского флота. Да…

– протянул он, видно, не легки были его воспоминания.

– По говору, ты вроде как не из наших мест, откуда пожаловал-то?

– Из степей.

– Из степей? Ну, тогда точно гоблин, – в темноте послышалось какое-то хрюканье, которое можно было принять и за смех, и за кашель. – Ты только не вздумай на дознании брякнуть, что пришел из степей или пуще того из леса. Там, кроме гоблинов и прочих уродов, никого нынче нет.

– С тех пор, как у нас первым министром стал Теодор Грант, – продолжал Фарт, – так и пошла эта бдительность, туды ее в кочерыжку. Бдеть, понимаешь, стали за своими карманами да гоблинов ловить по городским кабакам. Я тебе вот что, парень, скажу, ни черта они не понимают в гоблинах. Они и в лес-то сунуться боятся, все только и надеются на Небесный Огонь. А то не понимают, что если Конах соберет силы да ударит внезапно, так ничто нас не спасет. Кто его знает, есть там еще Небесный Огонь, – он ткнул пальцем в потолок, – или уже весь вышел. Вот и бдят, туды их растуды.

Квентин, приглядевшись, увидел напротив места Фарта лежанку, покрытую соломенным тюфяком, и опустился на нее. Во рту у него с самого утра не было ни крошки. Деньги украли, вещи отобрали, а самого заточили в каталажку, не понять за что. Вот тебе и свободный город Магоч.

В темноте он заметил металлический бак и две кружки, прикрепленные к нему цепочкой. С удовольствием выпил холодной воды. Похоже, его мечты о тюремной баланде могут осуществиться.

– Скажи, Фарт, ужин уже был?

– Ужин? Ну, если ты называешь это так, то да. А если не хочешь отравиться, то вот возьми-ка лучше это, – он протянул принцу кусок хлеба с ветчиной и кружками нарезанного лука. – Это я прихватил с собой, когда меня выволокли из «Трех поросят». Бери, не стесняйся.

– Спасибо, – Квентин схватил бутерброд и в одно мгновение, даже не разобрав вкуса, проглотил его. Фарт удовлетворенно проследил за этим.

– У тебя что, денег не было?

– У меня их украли.

– А… Ну, так это у нас просто. Только рот разинь… – Фарт помолчал, как бы обдумывая сложившуюся ситуацию, и сказал: – Да, трудно тебе придется, парень. И поручиться, я так понимаю, за тебя некому. Нет у тебя никого в городе, верно?

– Да, – вынужден был согласиться Квентин.

– А раз так, то высокая комиссия, туды ее растуды, с тобой церемониться не будет. В лучшем случае, вышвырнут из города, в худшем, закроют здесь или отправят на галеры.

– Я не гоблин.

– Это никого не волнует. Вот что, парень. Надо тебе найти поручителя. Того, кто мог бы за тебя словечко замолвить в суде, кого-нибудь из местных. Может, все же есть такие? – снова спросил Фарт, и Квентину послышалось в его голосе чуть заметное возбуждение.

– Я шел с поручением к одному человеку, но он даже не знает о моем существовании.

– Вот значит как… Плохо дело. Я уж на что тертый калач, и то не знаю, как тебе помочь. Меня-то завтра отпустят, не сомневайся. А то взяли, понимаешь, моду: чуть человек выпил, да погулял маленько, так сразу и в каталажку. А вот, что с тобой-то делать будем? Может, скажешь, к кому идешь? Я с ним встречусь и рассскажу о тебе, – предложил Фарт.

Квентин не знал, что и ответить. С одной стороны, у него не было выбора: или довериться первому встречному или застрять в тюрьме надолго. Но с другой стороны, неизвестно, кем может оказаться этот человек.

Поэтому Квентин рассудил:

– Ладно, утром скажу. Утро вечера мудренее.

– Ну, как знаешь, парень. Спать, так спать. Подъем здесь рано, – Фарт забарахтался в своей куче тряпок, поворачиваясь лицом к стене.

Квентин, устраиваясь поудобнее, взбил слежавшийся соломенный тюфяк, и как только его голова коснулась жесткой, набитой соломой подушки, тут же провалился в глубокий сон.

Утро началось с металлического бряцания у дверей. Квентин открыл глаза и увидел, что только начинает светать – за маленьким оконцем серел квадрат неба.

– Подъем! – скомандовал надзиратель. – Приведите себя в порядок. Через пятнадцать минут вам, бездельникам, будет подан завтрак.

Квентин поднялся с лежанки и поежился от утреннего холодка – лето сдавало свои позиции надвигающейся осени. Справив нужду в деревянный бочонок, арестанты приступили к умыванию. Квентин плеснул в ладони холодной воды и силой брызнул себе в лицо. Это помогло окончательно отойти от сна. «Брр, холодно как», – подумал он, приводя в порядок свои мысли. Всю ночь ему что-то снилось, он с кем-то усиленно дискутировал на какие-то отвлеченные темы, но сейчас, как ни старался, ничего не мог вспомнить. «Может, грибы опять хотят что-нибудь сообщить, – подумал он. – Как плохо, что я их не понимаю». Он потрогал тщательно спрятанный в одежде золотой ободок, удивительно, как его не обнаружили при обыске.

Квентин покосился на Фарта. Этот пьяница сидел на своей лежанке молчаливый и грустный, тупо уставясь перед собой остекленевшими глазами. От оживления предыдущей ночи не осталось и следа, сегодня мир предстал перед ним своей сумеречной стороной.

Оконце в двери распахнулось, и надзиратель просунул в камеру две глиняных миски с парящей жидкостью.

Несмотря на то, что Фарт, будто патриархальный глава семейства, старался соблюдать медлительность и степенность, ложка в его руках то и дело выбивала барабанную дробь то на миске, то на его зубах.

– Ну как ты, Фарт? – поинтересовался Квентин самочувствием соседа. Оловянная ложка еще некоторое время отстукивала дробь на зубах Фарта, прежде чем он смог ответить:

– Нехорошо… Весьма дурно себя чувствую, – ответил он осипшим голосом.

Квентин подумал, что джентльменам не к лицу читать друг другу нотации, и от дальнейших замечаний решил воздержаться.

Однако, немного придя в себя после горячей похлебки, Фарт решил сам продолжить ночной разговор:

– Так кого мне известить, что ты в тюрьме, когда я выберусь отсюда? – спросил он, зябко ежась и закутываясь в свои лохмотья.

– Я шел к одному человеку, но он меня не знает. А раз не знает, то думаю, мне придется выпутываться самому.

– А ты все-таки не гоблин?

– Нет, не гоблин.

– Значит, выпутаешься. Небесная Сила сразу распознает гоблинов, – он с шумом втянул в себя остатки баланды из миски. – Правда, не на всех жрецов можно положиться, многие такие же проходимцы, как и стражники.

– Запомни, – взгляд его вдруг стал осмысленным и твердо сфокусировался на Квентине. – Если дело дойдет до жрецов, требуй участия в суде преподобного Патрика. У этого еще сохранились кое-какие представления о чести. А, в общем, тебе нечего бояться, раз ты не гоблин. Они убедятся, что с тебя нечего взять, и отпустят.

В это время за дверью вновь загрохотало железо, и надзиратель приказал Фарту выходить из камеры.

Фарт с трудом поднялся на непослушные ноги и уже на ходу, обернувшись к Квентину, добавил:

– Если что, меня всегда найдешь у «Трех поросят». После всего, думаю, у тебя появится много вопросов. Да и мне найдется, что тебе рассказать, принц Квентин, – и он, заговорщицки подмигнув молодому человеку, вышел из камеры.

Друум придирчиво оглядел остальных – хороши же они. Замызганные, замусоленные крестьяне, выбравшиеся в город на заработки. Все воины престола удачно миновали посты стражников – золотая монета Терраны, щедро выданная Его Святейшеством, служила надежным пропуском. И вот все пятеро, за исключением Альдора, собрались в условленный час на главной торговой площади Магоча.

Стараясь не собираться заметной группой и вместе с тем не упускать друг друга из вида, они рассеянно бродили между торговых рядов, ожидая Альдора. «Старику давно пора убираться на покой, – с раздражением думал Друум. – Как бы нам не влипнуть здесь в какое-нибудь дерьмо из-за этой старой развалины».

Вся команда, пробравшись в город по одиночке, находилась здесь со вчерашнего вечера, но пока им ничего не удалось узнать ни о монтанском принце, ни об Альдоре. Мальчишка, безусловно, был в городе, но найти его здесь будет непросто. В городе было много приезжих – на днях должен был состояться грандиозный рыцарский турнир.

«Где же этот старик?» – озабоченно всматриваясь в толпу, думал Друум. С одной стороны, было даже хорошо, что Альдор куда-то пропал, – все командование операцией в этом случае переходило к нему, а это сулило неплохие перспективы. Но с другой стороны исчезновение наместника могло иметь особые причины, в том числе и предательство. Если это так, вся их операция может оказаться на грани срыва, а этого Конах никогда не простит ему. Друум гнал от себя эти мысли. И как только мысль о предательстве старины Альдора могла придти ему в голову? Но как он ни старался, смутные догадки и подозрения одолевали его.

«Пусть старик появится здесь сейчас же, немедленно. Пусть докажет свою преданность и поможет довести операцию до конца, а затем… – размышлял Друум. – А затем придет время крепко задуматься над письмом Его Святейшества».

Часы пробили ровно двенадцать, когда королевский оружейник Якобс приехал с помощником на повозке, запряженной парой белых лошадей. Он медленно слез с повозки и придирчиво оглядел рынок. До турнира оставалось совсем немного времени, а эти чертовы кузнецы и ремесленники до сих пор еще ничего не сделали. На сегодняшний день ему удалось собрать только чуть больше половины королевского заказа. А это означало, что если сегодня-завтра эти бездельники не подвезут оставшееся снаряжение, то за такую организацию турнира король явно не погладит его по голове, а если и погладит, то только предварительно вынув ее из плетеной корзины с опилками.

От подобных рассуждений Якобс вошел в такое состояние духа, когда лучше было ему не перечить. Чувствуя в себе грозную, несокрушимую силу праведного гнева, он, кивнув помощнику, чтобы тот следовал за ним, направился к оружейным лавкам. Торговцы заметили своего мучителя, и в их рядах пробежало легкое замешательство.

Альдор услышал бой курантов на башне и прибавил шагу. «Скорее всего, – думал он, – все уже собрались и ждут меня». Пробираясь через базарную толчею, он зорко всматривался, пытаясь отыскать знакомые лица. Но первым он увидел, а точнее услышал королевского оружейника.

– Так когда ты мне поклялся доставить щиты, гоблинская морда?! – грохотал на всю округу Якобс, держа за грудки какого-то тщедушного торговца так, что ноги бедолаги лишь кончиками носков касались земли. – Или ты думаешь, ведьмино отродье, что меня можно обмануть?! По-легкому загрести денежки и смыться?! – он тряс несчастного с такой силой, что голова того моталась из стороны в сторону, как у марионетки. – Турнир на носу, а еще ничего не готово!

– Вы что не знаете наших правил?! – обвел он яростным взглядом сбившихся в испуганную кучку торговцев. – У нас на турнире всем предоставлены равные возможности. А это значит, что каждому, повторяю, каждому должно быть выдано одинаковое вооружение, обмундирование и снаряжение. У них только лошади свои! – он с силой отбросил в сторону задыхающегося торговца.

– Король дает вам возможность заработать на турнире, как вы этого не понимаете, уроды порченные! – он схватил лежащее на прилавке копье. – Сколько этого добра вы должны были поставить на сегодняшний день?! Что? Говори громче, не стесняйся, как красна девица. Триста? А сделали сколько?! Двести? И ты, придурок, думаешь этим отделаться?! – Якобс продолжал разносить торговцев, на две головы возвышаясь над толпой.

Друум посмотрел на часы – была четверть первого. Прибудет Альдор, не прибудет, а задание выполнять надо. Вот и Якобс появился на площади и распекает торговцев. Пришло время выходить на связь. Он подал условный знак своей группе, и все они, постепенно смещаясь в сторону оружейных лавок, направились к королевскому оружейнику.

Альдор, оставаясь незамеченным, увидел своих. Друум со всей командой протискивался через базарную толпу, направляясь к высокому господину, разносящему оружейных торговцев. Это показалось Альдору странным. Он не знал, что они должны были встретиться с кем-то еще. Наместник давно подозревал, что от него многое утаивают, и, похоже, теперь у него появилась возможность убедиться в этом. Поэтому он решил пока не спешить и не выходить из тени, наблюдая, чем все это закончится.

Друум стоял рядом с королевским оружейником Якобсом и смотрел на него снизу вверх. Якобс продолжал громко, на всю площадь, изливать свое негодование. Запуганные торговцы тряслись и жались, стараясь держаться подальше от длинных рук королевского оружейника. Друум терпеливо ожидал, когда все это закончится, и он сможет спокойно поговорить с этим господином. Но, судя по красной, с капельками пота физиономии Якобса, он был в явно ударе и останавливаться пока точно не собирался.

Якобс надул щеки и еще раз обложил торговцев гоблинским отродьем. Затем приказал помощнику и торговцам сносить в его повозку все, что они у них есть на сегодня, пообещав, что если к завтрашнему дню не будет готова вся партия, он лично устроит им такие муки, о которых они с облегчением будут рассказывать чертям в аду. Остывая постепенно, как кипящий чайник, Якобс уже собирался взгромоздиться на свою повозку, заваленную собранным инвентарем и оружием, когда вдруг за его спиной негромко осведомились:

– Вы торгуете оружием?

– Каким, к черту, оружием, если эти уроды никак не могут его сделать! – ответил он разгоряченный недавней стычкой.

– Я хотел бы знать… – медленно, давая возможность оружейнику проникнуться смыслом сказанного, произнес незнакомец у него за спиной, – …вы торгуете оружием?

«Вот привязался бестолочь! – с раздражением подумал Якобс. – И откуда только такие уроды берутся?»

Но в ту же секунду у него в голове что-то щелкнуло, и как ему показалось настолько громко, что Якобс даже покосился на взопревшую от усердия рожу своего помощника: не слышал ли тот чего. В одно мгновение ноги перестали его держать, и, чудом не промахнувшись и не грохнувшись на землю, он тяжело опустился на телегу, жалобно отозвавшуюся деревянным скрипом. Взопревший после недавней перебранки с торговцами, он почувствовал, как медленно покрывается ледяными кристалликами пота.

«Почему они не приходили раньше? Что теперь со мной будет? Что мне сказать? Что ответить?» – отстукивал сухие фразы в голове у Якобса непреклонный телеграфист.

Друум праздновал маленькую победу. Как запросто, одним словом, удалось ему завалить этого гиганта. Теперь он уже знал, что его поняли, и повторил свой вопрос небрежным холодным тоном:

– Вы торгуете оружием?

– Нет… только цветами… – хватая ртом воздух, как вытащенная на берег рыба, прошамкал этот верзила.

– Дырявый зонт не спасет от прилива.

Для Якобса это было невыносимой пыткой. Он должен ответить очень сложной и запутанной фразой. Вот только какой? Как же это должно звучать? Слова ускользали от него, как колечки дыма. Он, все так же боясь обернуться на допрашивающий его голос, покосился на своего помощника, простоватого деревенского паренька, не заподозрил ли тот чего нехорошего. Но тому, похоже, было не до Якобса, он весело перемигивался и зубоскалил с аппетитной молодой торговкой. «Что-то там про круг… – мелькало в голове у Якобса. – Круг то ли надо разорвать, то ли будет разорван…»

– Если круг будет разорван… – неуверенно пробормотал он, остановившись наконец на одном из вариантов.

И только лишь теперь осторожно, как нашкодивший кот, позволил себе обернуться. Его рассеянный взгляд столкнулся с кинжальным взглядом серых, режущих как бритва, глаз на аскетичном лице человека, одетого в слишком просторную для него крестьянскую одежду.

– Где бы мы могли спокойно переговорить? – улыбнулся незнакомец, и улыбка образовала на его лице две глубоко прорезанные складки.

Квентина продержали в тюрьме еще два дня, прежде чем затолкать в сколоченную из досок без единого просвета будку на колесах. Тюремный возок был настолько тесен, что Квентин с трудом примостился на корточках, при этом колени у него больно уперлись в стенку. На задние мостки запрыгнули два охранника, кучер стегнул лошадь, и повозка тронулась.

Куда его везли, Квентин не имел ни малейшего представления. Дорога была не долгой, и вскоре они остановились. Охранники помогли принцу сойти с высокой повозки, поскольку его руки и ноги перед поездкой предусмотрительно заковали в кандалы.

Перед Квентином предстала широкая лестница, ведущая к большому зданию с многочисленными белыми колоннами, во внутренний дворик которого они въехали.

Стражники, поддерживая Квентина, подтолкнули его к мраморным ступеням. Когда они поднялись наверх, стражник, стоящий у колоннады отворил одну из украшенных золотым узором дверей, и Квентина ввели в большой зал с рядами таких же белых, как и во дворе, колонн. В центре зала стояло дубовое кресло, настолько массивное и тяжелое, что Квентин подумал, что никогда бы не смог ни то что поднять его, но даже и сдвинуть с места.

Шагах в пяти перед креслом стоял длинный стол, покрытый скатертью из черного бархата, а за ним три стула с высокими резными спинками. Все пространство зала было заполнено рядами колонн, которые, расступаясь полукругом, ограничивали площадку, где стояло массивное кресло.

Стражники подтолкнули Квентина вперед и, слегка надавив на плечи, усадили в кресло. Не успел он опомниться, как они заученными движениями защелкнули замки, и он оказался намертво прикован к неподъемному креслу. Не говоря ни слова, охранники отступили на шаг и встали у него за спиной. В боковом проходе открылась высокая дверь, и вошел слуга. В руках он держал странный треножник с трубкой наверху и небольшую стопку папок и книг. Оставив все это на столе, он удалился.

Спустя десять-пятнадцать минут двери вновь распахнулись, и в зал вошли трое мужчин в черных мантиях. Они прошествовали к столу и расположились на креслах с высокими спинками. Раскрыв лежащие на столе папки, они углубились в чтение. Все это совершалось в полном молчании.

Снова вошел слуга и установил треножник на столе таким образом, чтобы его дуло было направлено на Квентина. Затем, подойдя к скованному пленнику, движением фокусника достал откуда-то странную маску, образованную переплетением тонких кожаных ремешков и напоминающую собачий намордник.

Один из судей, сидящий в центре, пододвинул к себе прибор. Квентин не успел и охнуть, как слуга накинул ему на голову кожаный намордник, крепко стянув концы ремешков на затылке.

– Докладывайте, Тревис, – обратился к нему тот судья, что сидел по правую руку от председателя.

Тревис со всей силы затянул ремешки на затылке Квентина, и они глубоко врезались в кожу лица и шеи.

– Не больно? –осведомился Тревис, участливо заглядывая в исполосованное ремешками лицо Квентина и с еще большим усилием стягивая намордник. Затем слуга наклонился ниже и принялся внимательно разглядывать расположение маленьких медных бляшек, которыми были часто проклепаны ремешки намордника.

– 140 в ширину, 240 в высоту, 180 в длину, – произнес Тревис и выжидающе посмотрел на судей.

– Принесите шлем, – приказал председательствующий.

За спиной Квентина прозвучали быстрые, звонкие на мраморных плитах, шаги, и на его голову опустился металлический шлем, закрывший ему глаза. Голос судьи слышался откуда-то издалека:

– Подошел ли шлем, Тревис?

– Зазоры слева и справа 5, спереди 8, – в голову Квентина уперся металлический штырь. – Сзади 7.

– Хорошо… – удовлетворено протянул судья. – Осталось последнее испытание, не так ли, преподобный Рон?

– Вроде так, судья Керт, но знаете, что-то в этом парне меня настораживает. Недаром ведь его задержали. Боюсь, может понадобиться более углубленная экспертиза с участием высших иерархов церкви.

– Бросьте, преподобный! Небесный Огонь всегда выбирает нужные цели, или, как еще говаривали в старину: Бог шельму метит.

– Воистину так, но по каким-то причинам Небесный Огонь действует не всегда, и тогда людям приходится приводить в исполнение приговор, вынесенный Небесным Провидением.

– Что ж, преподобный Рон, начинайте обряд.

Шлем с Квентина сняли, но председательствующий приник к трубе на треноге, и ее дуло уставилось на принца зловещим черным глазом.

Наверху что-то заскрежетало, и Квентин, с трудом приподняв голову, увидел, что потолок над ним разошелся в стороны, обнажив квадрат голубого неба.

Преподобный Рон встал из-за стола и монотонным голосом, раскачиваясь из стороны в сторону, стал читать молитву:

– Огонь Небесный, Хранитель и Спаситель наш, оберегающий нас от врагов наших и дающий нам возможность жить, помоги нам и на этот раз оградить наш дом от врагов рода человеческого. Будь справедлив и бдителен и помоги нам выявить врагов явных и скрытых, отделить людей от враждебных созданий, принявших облик человеческий. Молю тебя, обрати внимание на жертвенник твой и дай нам знак, чтобы могли отличить чистого от нечистого. Да будет так по воле твоей!

Как только священник закончил, председатель надавил на рычажок на треноге. Из трубы вылетело прозрачное голубое пламя и ударило прямо в лицо Квентину. Дыхание у принца перехватило, он инстинктивно отпрянул, с силой ударившись о твердую спинку кресла.

По тому, что в зале наступила полная тишина, Квентин понял, что все присутствующие ожидают чего-то важного. В тишине и неподвижности прошло несколько минут. Затем председатель поднялся из-за стола и с разочарованием бросил Тревису: