Глава 13. Деревушка гоблинов

Хищные рыбы схватили и волокли его на дно. Он задыхался. Их острые зубы впились в больную ногу, и она взвыла нестерпимой болью. Сознание мгновенно выпрыгнуло из сна. Кто-то, тяжело навалившись сверху, заматывал ему голову отвратительной гнилой тряпкой, той, что он сбросил с топчана. Ни рукой, ни ногой он пошевелить не мог, их крепко держали. Особенно досталось больной ноге, ее сжали с такой силой, что он не выдержал и заорал во все горло, тут же задохнувшись в пыльной материи. Некий затаенный гуманист, чтобы не искушать Квентина возможностью дальнейших криков, чем-то стукнул его по обмотанной покрывалом голове. И если бы Квентин не потерял в ту же минуту сознание, он бы, наверное, вместе со всеми посмеялся над глухим звуком удара и облачком пыли, что исторгла его голова. Затем его, как мешок, бросили поперек лошади, и четверо всадников быстро скрылись в ночи.

Когда он очнулся, сразу же застонал от боли. Его спеленали как куколку, руки затекли неимоверно, но хуже всего пришлось больной ноге, которую, не пощадив, обмотали веревками. Хорошо хоть с головы убрали грязную тряпку, и он мог осмотреться, где находится.

Ранние лучи солнца рисовали на полу и стенах причудливый полосатый рисунок, пробиваясь сквозь щели в дощатых стенах сарая. Он лежал на грубо сколоченном деревянном щите, лежащем на полу. Выступающие бруски щита больно упирались в бока и спину. Чтобы он не мог пошевелиться, его еще дополнительно прикрутили веревками к этому ложу. В полумраке Квентин смог разглядеть обычные предметы домашней утвари находящиеся здесь: бочки, деревянные лари, глиняную посуду, какие-то ящики. Людей было не видно, не слышно, но по утреннему пению петухов, он определил, что его привезли в деревню.

«Хорошо, хоть здесь люди, – подумал он. – А то мог бы попасть к тем уродам». Он посмотрел по сторонам: его оружие и мешок с припасами исчезли, той одежды, что он повесил сушиться на костре тоже не было видно. Он лежал в одном нижнем белье на пропитанном сыростью деревянном подносе, как молодой барашек, приготовленный к закланию. От этих мыслей ему стало не очень уютно. Но за последнее время ему так надоело страшиться неопределенности, что он не вынес положенного ожидания и закричал во все горло. Сначала никакого эффекта не последовало. И ему пришлось крикнуть еще и еще раз, прежде чем снаружи послышались возня и шаркающие шаги. Дверь испуганно заскрипела на петлях, и в пыльное помещение ворвался столб света, на мгновение ослепив Квентина. В освещенном проеме стояла низкорослая сгорбленная фигура с головой, ушедшей глубоко в плечи.

Теперь уже Квентин по-настоящему закричал от страха. Господи, только не это! Он был беззащитен и безоружен, и они могли сделать с ним все, что хотели. Быть может, все это время они выслеживали его, чтобы отомстить за смерть своих собратьев.

– Чего орешь?! – Фигура в дверях прошла немного вперед, чтобы на Квентина пришлось больше света. – Хочешь пораньше исполнить роль матушки-гусыни?

Слава богу, худшие мысли Квентина не оправдались, но и то, что он услышал, не слишком его утешило. Это были люди, но как же они походили на тех монстров, что встретились ему в лесу!

– Кто вы такие? – спросил Квентин.

Незнакомец подошел к нему вплотную и наклонился так, что Квентин смог его разглядеть. Все же это был человек. Но его сгорбленная спина и длинные крепкие руки больше бы подошли горилле. Лицо его почти полностью заросло шерстью, оставив на поверхности только расплющенный красный нос и пару маленьких и черных, как бусинки, глаз. Он еще ближе склонился к лицу Квентина и произнес:

– Гостю подобает представляться первому. – Суровая смесь перегара, давно сгнивших зубов и табака едва не отправила Квентина в нокаут.

– Видно, в ваших краях позабыли правила хорошего тона, – Квентин попытался пошевелиться, чтобы хоть немного ослабить путы, стягивающие больную ногу. – В гости обычно приглашают, а не крадут путников на дороге.

– Ха-ха-ха! – захохотал уродец, гукая утробным смехом. – Индейка учит повара, каким образом ее приготовить. Давненько нам не попадалось ничего такого свеженького.

– Развяжите меня, у меня болит нога, возможно, перелом.

Уродец склонился к Квентину так низко, что его борода коснулась лица Квентина.

– Я, конечно, точно не знаю, но говорят, – он перешел на шепот. – Мясо от страха и боли становится еще вкуснее… – Последняя шутка сильно его рассмешила, и он зашелся булькающим смехом, одаривая Квентина волнами ароматов и брызгами слюны из своего гнилого рта.

– Проснется Ёрк, и, может, мы тебя развяжем. Не есть же тебя с веревками, – он снова зашелся в смехе, находя на редкость удачными свои гастрономические шутки. – Надейся и жди! Часа два у тебя еще есть в любом случае. Можешь расслабиться и подумать о чем-нибудь хорошем, говорят это тоже способствует пищеварению. Но я лично предпочитаю более сильные эмоции.

Дверь за ним закрылась, и Квентин остался один на один со своими мыслями, время от времени забываясь в коротком дремотном состоянии. Вскоре дверь вновь заскрипела, и в проеме появились четыре фигуры. Эти походили на людей больше, чем первый его знакомый, во всяком случае, ростом и осанкой. Они легко подхватили щит с Квентином и вынесли его на улицу.

Деревня состояла из маленьких, прилепившихся друг к другу деревянных домиков, большей частью ветхих и запущенных. Его принесли, как он догадался, на центральную площадь. Толпа существ сильно заросших, с космами давно не мытых волос, одетых в какие-то лохмотья криками приветствовала их появление. Квентин заметил, что они были разными: некоторые походили на его первого посетителя – низкорослые, обезьяноподобные, заросшие шерстью; другие более походили на людей, – но все они, судя по их виду, находились на последней ступени человеческой деградации. Толпа быстро окружила его. Он уже нисколько не сомневался, что попал в плен к дикарям. Они кричали и показывали на него пальцами. В возгласах слышались удивление, испуг и нетерпение расправы. Щит, к которому он был привязан, установили на деревянный помост в центре площади.

Все это настолько походило на дурной сон, что Квентину казалось, он вот-вот проснется. Центральная площадь, на которую его принесли, была окружена частоколом остро отесанных бревен. В центре площади находилось узкое и высокое деревянное строение на сваях с высоким крыльцом, увенчанное остроконечной крышей. Крыльцо украшали два столба, ярко раскрашенные красками, с развевающимися на них пышными птичьими перьями. Откуда-то раздался трубный голос рожка. Толпа заволновалась и отступила от Квентина. Вперед выступили воины – обезьяноподобные существа, вооруженные длинными деревянными копьями. Толпа, постепенно расходясь от собственного неистовства, скандировала:

– Ёрк! Ёрк! Ёрк!

Краем глаза Квентин заметил, как в домике на сваях открылась дверь, и оттуда стал спускаться человек в разноцветных птичьих перьях. Длинные перья, налепленные на голое тело, превращали его в нелепого долговязого павлина. Спускаясь по лестнице, он исполнял какой-то обрядовый танец со сложными змееобразными движениями, отчего его павлиний хвост мотался из стороны в сторону.

Затрубили рожки, и ударили тамтамы. Толпу это завело еще больше, и она пришла в неистовство. Ёрк подошел вплотную к Квентину и что-то крикнул толпе на своем гортанном наречии. Из толпы вышли два воина, они несли меч и лук со стрелами, которые принадлежали Квентину. Толпа всеобщим охом выразила свое отношение к оружию Квентина. Видимо, им была неизвестна глубокая обработка металлов, которой владели мастера мастера Гедара.

Ёрк вытащил из ножен сверкнувший на солнце меч Гедара. Толпа снова зашлась в изумленном вздохе. Ёрк размахнулся и с размаху вогнал меч в один из деревянных столбов, что стояли рядом с крыльцом.

– Ирг! – крикнул Ёрк, и к нему приблизился тот обезьяноподобный ублюдок, что первым заходил к Квентину. Ёрк что-то быстро сказал ему, тот согласно кивнул головой и подошел к Квентину. Но прежде чем он заговорил, Квентин отвернул голову, чтобы поменьше наслаждаться смрадным дыханием этого урода.

– Вот теперь настало время познакомиться поближе, – проговорил он на Древнем языке, тщательно подбирая слова. – Меня зовут Ирг, и я один из всей стаи владею Древним ангом. Ты, я вижу, происходишь из знатной семьи и поймешь меня без труда. Все благородные не могут обойтись без Анга.

– Ерк – вождь нашей стаи и жрец священной птицы. И прежде чем провести положенный ритуал, он хотел бы познакомиться с тобой. Всегда полезно знать с каким мясом имеешь дело! – Ирг снова разразился отвратительным смехом. – Он спрашивает, кто ты? Какой ты крови? Хотя, я думаю, мы это и так скоро узнаем…

Квентина охватила ярость. Этот урод издевался над ним, а он не мог ничего поделать. Скопище придурков, во главе с их идиотским вождем в перьях.

– Какая тебе разница, скотина, кто перед тобой! Или тебе не все равно, кем набить свою утробу – знатным или простолюдином?

Ирг опешил на мгновение, раздумывая то ли разозлиться ему, то ли рассмеяться. Но все-таки этот весельчак не удержался и снова захрюкал.

– Если ты думаешь, что нашел подходящее время для шуток с нашим вождем, то вскоре тебе придется пожалеть об этом. Вождь очень просит тебя сказать, кто ты? – Ирг смягчил тон.

– Скажи этому дураку в перьях, что перед ним Квентин из Монтании.

Ирг быстро пробурчал на своем языке. Вождь также быстро ему ответил. Бусинки-глаза Ирга забегали в надежде обнаружить в своей дебильной голове хоть какую-нибудь здравую мысль. Лицо же вождя, вывалянное в перьях, оставалось непроницаемым. Они все еще продолжали о чем-то совещаться, но Квентин заметил, что настроение толпы изменилось. Теперь уже многие люди что-то оживленно обсуждали.

– До нас донеслась весть, что Монтании больше не существует. Ее народ пытался противостоять великому правителю, и был уничтожен. Однако твое оружие, другие вещи, а также твое поведение выдают в тебе благородную кровь. Поэтому, Квентин, вождь спрашивает тебя еще раз, кто ты?

Квентину обрыдла вся эта болтовня. Уж если они решили приготовить его на обед или оставить на ужин, то, чтобы он не сказал, уже не сможет ни помочь, ни навредить ему.

– Скажи этому петуху, что я принц Монтании. Что моя страна восстала против Конаха, но мы потерпели поражение. Скажи, что я потерял все: родителей, дом и родину. Но я нашел путь, и он приведет меня к победе над Конахом.

Глупая улыбка сползла с лица Ирга, и они с вождем о чем-то долго совещались. Наконец Ирг снова обратился к Квентину:

– Знаешь ли, юноша, хоть ты молод и свеж на вид, но у тебя повреждена нога, а это может быть связано с каким-нибудь заболеванием. Мы не можем рисковать священным здоровьем божественной птицы и нашей стаи. Поэтому, поэтому… – он помолчал, подбирая слова. – Считай, у нас временно пропал аппетит. Хотя я могу тебя успокоить, – добавил он с улыбкой, сделавшей его обезьянью физиономию еще более отвратительной. – Он скоро вернется.

Вождь сделал круговой жест рукой, обращаясь к своему народу и призывая его к себе. Толпа сплотилась вокруг Квентина. Все о оживленно переговаривались и разглядывали принца Монтании. Вождь Ёрк застыл в величественной позе, сложив руки на груди, всем своим видом изображая глубокую задумчивость. «Мыслитель в перьях», – определил Квентин.

Но вот вождь ожил и, разглядев кого-то в толпе, громко выкрикнул его имя. Толпа пришла в движение, и из нее выбралась на редкость высокая и стройная для этого народа женщина. Длинные черные волосы у нее были распущены до плеч и на лбу стянуты тонким серебряным обручем. Ее длинное одеяние черного цвета без каких-либо украшений спадало до самой земли. Ничего уродливого и обезьяньего, присущего ее соплеменникам, в ней не было. В тонких пальцах, украшенных серебряными кольцами, она сжимала четырехлепестковый голубой цветок. Она изучающе смотрела на Квентина. Вождь о чем-то ее спрашивал, и она негромко отвечала низким грудным голосом. После короткого обмена фразами вождь пришел к выводу, что пора огласить решение. Он гордо поднял голову и, глядя поверх голов своего народа, произнес что-то длинное и распевное. Толпа вновь заволновалась. Квентин, как ему было ни тошно, все же расслышал в общем хоре и недовольные, ропщущие голоса. Вождь, видимо, тоже, и поэтому повторил то же самое еще раз, но более повелительным и строгим тоном.

– Дира позаботится о тебе, мой сладкий дружок, – с умилительно-притворной улыбкой объявил Ирг. – Пока мы окончательно не убедимся, что ты не опасен в качестве ужина.

Четыре гориллоподобных воина легко подняли щит с Квентином и, не развязывая его, понесли к дому Диры. Пока его несли по улицам деревни, и он с удивлением разглядывал маленькие домики с соломенными крышами, похожие на гнезда птиц. Двое воинов, вооруженных копьями, остались на страже перед входом в дом Диры, двое других удалились. Оконца домика, расположенные под потолком, были настолько малы, что в них не пролезла бы и кошка. Так что о побеге пленника можно было не беспокоиться.

Как только воины ушли, Дира сразу же освободила Квентина от его пут. В племени ее считали чужой, и вряд ли она опасалась, что кто-нибудь осудит ее за такое отношение к пленнику. Многие шептались, что она не почитает птицу Ру, и бросали вслед злобные взгляды, но никто не смел выступить против нее в открытую, – Дира слыла колдуньей. Даже Ёрк побаивался ее.

Она действительно не походила на остальных, была белой вороной в стае. Хотя ее предки вместе со всеми подверглись порче, на роду Диры это отразилось в меньшей степени: все они, также как их прадеды, сохранили прямую осанку и человеческую внешность. Ясно, без колдовства здесь не обошлось, поэтому соплеменники Диры относились к ней и ее роду с опаской и подозрением. Со временем люди стаи забыли речь, что досталась им от предков, и перешли на более легкий язык птиц. Из всего племени ангом владели лишь несколько человек, в том числе и Дира.

Был и еще один настораживающий момент в биографии Диры. Ее дочь Тана. Никто не знал, кто ее отец. Хотя это и было дело прошлого, но время от времени разговоры по этому поводу возникали. В стае было не принято жить женщине без мужа или с пришлым чужаком. Дира же жила вдвоем с дочерью и всякого, кто подкатывался к ней, мигом отшивала. И то, что таких находилось в избытке, злило особенно сильно. Ее дочь Тана так и осталась незаконорожденной, а значит, неполноценной, в чем-то обязательно ущемленной. Хотя народец был невелик и боролся за выживание, правило соблюдалось строго,

– чужим птенцам не место в стае. Уж как строго вождь и старейшины не допытывались, кто же является отцом маленькой Таны, выяснить ничего не удалось. Сама же Дира дерзко уклонилась от допроса, и это провело еще большую полосу отчуждения между Дирой и стаей.

Когда Дира осторожно освободился Квентина от пут, он с трудом смог пошевелить затекшими конечностями. Больная нога лежала бревном и ничего не чувствовала.

– Что у тебя с ногой? – спросила Дира.

– Упал с моста, когда переходил реку.

– По мосту уже давно не ходят. Ёрк рад этому обстоятельству. Даже если бы мост был исправен, он бы приказал его сломать, – Дира внимательно осматривала поврежденную ногу Квентина. – Река охраняет нас от вторжения чужаков, но не мешает свободно перемещаться птицам. На том берегу, с которого ты пришел, живут люди и гоблины, на этом птицы. Птицам угрожают и те, и другие, – она улыбнулась. – Так говорит вождь.

– А мне показалось, что ваш вождь, этот Ирг, да и многие другие сами гоблины.

Дира улыбнулась.

– Только не вздумай сказать им об этом, если не хочешь, чтобы тебя тут же изжарили заживо. Они считают себя происходящими из рода птиц.

– Птиц?

– Да, происходящими от священной птицы Ру, покровительницы рода. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом. – Она продолжала осматривать его ногу, и внезапно надавила на больное место так, что Квентин вскрикнул.

– Нога у тебя повреждена серьезно, надо будет полежать недельки две. Перелома нет, но, возможно, трещина или сильный ушиб. Хорошо, если все обойдется. Будем лечиться. Я дам тебе чудесные снадобья, и будешь здоров, как сокол.

– Если меня не съедят к этому времени, – улыбнулся Квентин.

Лицо Диры стало настороженным.

– Это все проклятая порча, она принесла перерождение. Люди стали злобными и кровожадными. Хранители еще борются с этим, но их остается все меньше, – глаза ее потемнели и с грустью потупились. – Но ты не пострадаешь: никто не сможет изменить того, что записано в скрижалях судьбы,

– темная тень промелькнула по ее бледному лицу, будто некая печаль от ужасов и несовершенства этого мира омрачила ее душу.

– Добрые травы и напитки помогут тебе преодолеть недуг и встать на ноги, – она поднесла ему расписной кубок с пряно пахнущим напитком. – Ты останешься у меня в доме под надежной охраной. – Она кивнула в сторону двери, где маялись воины – Так, что тебе пока не о чем беспокоиться.

Квентин медленно пил мятную влагу и чувствовал, как что-то теплое и приятное, словно материнское тепло разливается по его телу. Сознание стало медленно сворачиваться в точку и погружаться в сладкий сон.

– Это волшебное птичье молоко, мало кто из людей твоего мира пробовал его на вкус. Некогда оно помогло нам выжить… – Это было последнее, что он услышал прежде чем скользнуть под мягкий полог сна.

Когда он проснулся, было яркое солнечное утро. «Не может быть, что я проспал сутки», – подумал Квентин. Солнце выстреливало в маленькие оконца, пронзая яркими утренними лучами пространство домика Диры. Голова слегка туманилась от долгого сна. Но вместе с тем, он чувствовал, что силы вновь наполняли его. Он взглянул на левую ногу, она была перевязана свежей повязкой, скрывающей аккуратно наложенную шину. Еще, пока он спал, его перенесли с деревянного щита, напоминающего помост для казни, на лежанку покрытую теплой овечьей шерстью.

Он лежал на спине, приводя в порядок свои мысли, когда один из лучиков восходящего солнца вдруг изменил свое направление и коснулся его носа. Стало щекотно, Квентин не выдержал и громко чихнул. И тотчас услышал тоненький, знакомый ему, смех:

– Хи-хи-хи.

– Ти-ти-ти, – вторил голосок потоньше.

Они вернулись! Квентин был рад несказанно, хотя еще ощущал небольшую обиду: они бросили его в трудную минуту и не показывались так долго. Тоже мне друзья, называется.

– Ти-ти-ти. Прости, но раньше мы не могли придти.

– С тобой всегда мы будем вместе, пока ты будешь в этом месте!

– Спасибо большое, но будь вы мне друзья, предупредили бы о нападении.

– Тогда уж солнышко зашло, и время нам вздремнуть пришло.

– Эх, вы… Из-за вас я в плену, и меня хотят съесть.

– Не бойся ничего и будь здоров. А как встанешь молодцом, запасись зеркальным ты ларцом. Тогда хоть день, хоть тьмы покровы, лишь позови, – всегда служить готовы.

Рикки и Молли взялись за руки и устроили пляску, смешно выбрасывая тоненькие ножки и взмахивая ручками. А затем, слившись с одним из солнечных лучиков, вылетели из окошка.

Это было так забавно, что Квентин рассмеялся. И тут ему показалось, что кто-то, словно передразнивая его, тихонько рассмеялся в ответ. В тишине раннего утра этот смех прозвучал звоном хрустального колокольчика. Квентин поспешно оглянулся – в маленькой передней этого домика укрыться было негде. Но краем глаза все же заметил, как кто-то промелькнул за углом соседней комнаты. Он приподнялся на локтях, чтобы заглянуть за угол, но никого не увидел. Любопытство разбирало его, и он огляделся в поисках чего-то, что могло послужить ему костылем. Ничего подходящего не увидел, приподнялся и сел на лежанке.

– Эй, кто там?! – спросил он, как можно строже. – Что за мышь скребется там в углу?

В ответ послышались такие же прыскающие звуки, но более приглушенные, словно кто-то пытался удержать непослушную смешинку в ладошках. Квентина самого разбирал едва сдерживаемый смех, но он твердо решил довести дело до конца и добраться до невидимого пересмешника. Он вскочил на здоровую ногу и поскакал на ней ко входу в соседнюю комнату. Может, и не стоило вести себя столь бесцеремонно, но и сил лежать больше не было. Он держался за стенки бревенчатого домика и помаленьку, скок-поскок, подбирался к проходу. Вот и угол. Квентин, подобрав больную ногу, оперся двумя руками о стенуи заглянул за угол.

Но в тот же миг отпрянул назад, как ошпаренный, и, не удержавшись на одной ноге, грохнулся на пол. Ничем больше не сдерживаемый заливистый смех зазвучал по всему дому. Квентин едва пришел в себя: из темноты на него глянули два огромных горящих глаза.

– Ну, ладно, извини, я не хотела пугать тебя. – Он увидел протянутую ему узкую ладошку. Перед ним стояла молоденькая девушка небольшого роста. – Никогда не видела ничего более забавного, чем эти твои друзья, – она улыбалась ему лучистой улыбкой на полном детской непосредственности лице.

– Мама научила меня кое-чему, что можно применять в особых случаях, – не без гордости заявила она. – Вообще, мама знает много всяких забавных фокусов.

Она все еще протягивала Квентину руку помощи. Длинные распущенные волосы темными волнами покрывали ее плечи. Черное платье изящно облегало невесомую фигурку, приоткрывая для взоров лишь белизну маленьких босых ступней и немного лодыжку. Тоненькая шея горделиво поддерживала прелестную головку, и Квентин заметил еще один открытый участок тела около шеи, где белая нежная кожа была очерчена рубцами грубой материи.

Конечно, он не мог взять эту маленькую ладошку в свою грубую руку и продолжал оглядываться по сторонам в поиске подходящей опоры. Как на грех, поблизости ничего пригодного не было. Положение становилось все более стеснительным, и Квентин почувствовал, как румянец заливает его щеки. Он неуклюже перевернулся на колени и, опираясь руками об пол, затем о стену, вернулся в вертикальное положение. Девчонка прыснула, и принц готов был провалиться от стыда под землю.

– Меня зовут Тана, – она снова протянула ему свою детскую ладошку. Только теперь с великой предосторожностью он осмелился пожать ее. Тана, едва доходившая ему до плеча, казалась такой хрупкой и беззащитной. Он взглянул ей в глаза, и она тут же опустила взор.

– Мама не хотела, чтобы я беспокоила вас, – перешла она на официальный тон. – Но это представление было настолько чудесно и восхитительно, что я не удержалась, простите.

– А, вижу, вы уже познакомились, – в дверях стояла Дира. – Моя дочь Тана – существо непоседливое, любознательное и, – она взглянула на Тану, – непослушное.

– Мама, но я… Ты не поверишь… Тут происходили такие чудесные вещи, что я не удержалась и подглядела.

– А как же ты узнала, не подглядывая, что здесь творится что-то интересное.

Они сидели за добротно сработанным столом, еще пахнущим здоровым и свежим запахом леса, и наслаждались вкусом молока, меда и пышного, только что испеченного хлеба. Квентин рассказал почти всю свою историю, умолчав только о деталях его пребывания в Гедаре. В ответ Дира решила рассказать древнее предание, повествующее об истории ее народа.