Глава 12

Катя решила шиковать. С непривычки общественный транспорт оказывал угнетающее воздействие на ее психику. Заняв денег и доложив недостающую сумму из той премии, что выплатил ей Щукин за то, как она разобралась с грабителем в казино, она купила недорогой, но еще вполне жизнеспособный десятилетний «Скорпио» немецкой сборки. Сосед-инвалид, два месяца назад продавший свой «Запорожец» с ручным управлением, по сходной цене в рассрочку уступил ей металлический гараж во дворе. Выводя по утрам машину из гаража, Катя привычно отыскивала на третьем этаже окна своей квартиры и с некоторой неловкостью думала о том, что явно и недвусмысленно идет в гору — квартира на Арбате, машина, гараж, хорошо оплачиваемая работа... У нее было ощущение, что она заключила сделку с дьяволом. Условия сделки были ей не вполне ясны, зато плоды были налицо, весомые и ощутимые. «Какова-то будет расплата», — со вздохом подумала она, выбираясь из машины, чтобы запереть гараж.

Ворота в гараже были с норовом, и ей пришлось как следует надавить на них плечом, чтобы провернуть в замке ключ. Изо всех сил упираясь в неподатливое железо, покрытое шелушащейся голубой краской, Катя думала о том, сколько лишних, никому не нужных усилий совершает рядовой россиянин ежедневно, даже не замечая того. Сил и времени, постоянно расходуемых на незаметные миру сражения с заедающими замками, слишком тугими дверными пружинами, барахлящими водопроводными кранами и смывными бачками, на стояние в очередях и приготовление вкусной и здоровой пищи из последней луковицы, стакана манной крупы и позавчерашних объедков, хватило бы, наверное, на осуществление любой утопии, когда-либо рождавшейся в мозгу полубезумных философов, бредивших раем на земле. Американцы давно решили бытовые проблемы, но им, увы, наплевать на утопии — они делают деньги и учат птиц, как правильно клевать червяка... причем в глобальных масштабах.

А может быть, мечты о справедливом устройстве общества и всеобщем благоденствии прямо вытекают из пустого желудка? «Ну правильно, — иронически подумала она, — чему же еще вытекать из желудка, если он пустой? А что вытекает из желудка полного — общеизвестно. Вернее, выпадает...»

Заперев наконец упрямые ворота, она вернулась за руль и вдруг замерла в полусогнутом положении, глядя на сценку, происходившую неподалеку.

Ворона дралась с кошкой, отвоевывая у нее какой-то темный лоскут, имевший, по всей видимости, немалую кулинарную ценность. Большая серая птица прыгала вокруг припавшей к земле грязно-белой кошки, грозно растопыривая крылья и делая стремительные выпады острым клювом. Кошка шипела, отмахиваясь передней лапой с выпущенными когтями. Радуясь удаче, Катя зашарила вокруг себя и по себе в поисках камеры, но тут же обмякла, поняв тщетность этих поисков.

"Что это на меня нашло, — думала она, запуская двигатель и вряд ли замечая, что изо всех сил стискивает зубы. — Вспомнила бабушка девичий вечер... Вот они, сделки с дьяволом, — думала она, слишком резко трогая машину с места и с ювелирной точностью вписываясь в арку, которая вела на улицу. — Сучка ты, Скворцова. Квартирочки, машиночки... Телевизор купила, курица... Екатерина Ивановна Воробей... Или не Ивановна? Вот черт, надо бы в паспорте посмотреть, что ли... Плевать... Хоть Ивановна, хоть Степановна, а простенький фотоаппарат купить даже не подумала. Да зачем он мне, простенький? Не надо прибедняться, Екатерина как-вас-там по батюшке, денег у вас теперь на ха-а-ар-рошую фотолабораторию хватит. А если продать эту дурацкую таратайку, то и на две. Только зачем мне две? Мне и одна-то без надобности...

А что, — оживилась она, выруливая на Новый Арбат и вливаясь в плотный транспортный поток, — это идея. Натянуть Щукину нос, продать к чертям квартиру, машину... все продать, купить аппаратуру и зажить, как раньше. А? Найдет? Найдет, наверное. Ну и застрелить его к чертовой матери — опять же, как раньше.

Ох, не к добру ты развеселилась, — одернула она себя. Это, между прочим, как раз и будет сделка с дьяволом: украсть и убить, чтобы жить, как раньше. Не получится, как раньше, Скворцова. Раньше ты была — человек, а теперь — человек с ружьем. Ощущаешь разницу? То-то и оно..."

Мысли ее, совершив небольшой скачок, снова вернулись к Лизке Коноваловой. «Кто же тебя приложил-то, подруга, — в который уже раз спрашивала она, — кому же ты помешала? Ох, найду я этого умника — живым не уйдет...» Мысль о таком убийстве ей почему-то не претила, по крайней мере, в данный момент, и она стала привычно прикидывать, кто же все-таки мог организовать нападение. Ничего нового она придумать, конечно, не могла, мысли крутились по замкнутому кругу, как белка в колесе: милиция — ФСБ — Щукин — мафия — Гоша — грабители, и опять: милиция — Гоша...

Но сегодня в этом гладком, отполированном до блеска колесе чувствовалась какая-то едва заметная щербинка, микроскопический изъян, зацепка, никак не дававшаяся в руки. Эта выбоина образовалась явно вследствие ее недавних размышлений — просто как след произвольно срикошетившей ассоциации. Какой? Что это было?

Катя стукнула ладонью по рулю и заставила себя думать, восстанавливая ход своих мыслей начиная с того момента, как она вышла из дома. Так... Ворота гаража, низкий КПД наших усилий... ага, утопии и антиутопии... ворона с кошкой... фотоаппарат... лаборатория, сделка с дьяволом... нет, все это было не то, хотя...

Она снова стукнула по рулю — на этот раз кулаком. Вот же оно! Аппаратура! Видимо, именно это слово придало ее мыслям некий научно-технический уклон. Она уже знала, что это была за щербинка, она уже уцепилась за нее обеими руками, вот только неясно было, что из этого можно извлечь.

"Конец двадцатого века, — выговаривала она себе, — эпоха НТР и прочего электронного дерьма, а Е. Скворцова, она же Е. И. (?) Воробей, боится компьютеров, как черт ладана. А ведь у Щукина в кабинете стоит отличная штуковина... По крайней мере, выглядит она достаточно новой... И этот, как его... модем... и модем тоже есть. Все делается, как в американском кино: высокомудрая Е. Скворцова проникает в компьютерный банк данных ГАИ, или как там это у них теперь называется, и находит информацию о человеке, на имя которого была зарегистрирована некая автомашина «ВАЗ-2107» небесно-голубого цвета. Помнит Е. Скворцова, она же Воробей, номерочек машины? А как же, — ответила она себе, — помнит. Память у нас, знаете ли, фотографическая, поскольку фотографией нам теперь заниматься некогда — мы пьяные драки растаскиваем, понимаете ли, и следим, чтобы стриптизерок во время выступления за разные места не хватали... После выступления — как договоритесь, а во время оного — Боже упаси...

Эх, — сказала она себе, — если бы да кабы..." Тут народная мудрость была права на все сто, но мысль уже прочно укоренилась в ее сознании, дала побеги и разрослась, как бузина. "Ну, а что такое, — спрашивала она себя, — в чем дело? Как там было в этой песенке: ну что ты потеряешь, если все узнаешь? Замазано, как говорит Щукин Алексей Петрович. Я не уверена, — подумала она, — но, по-моему, точно так же выражаются уголовники, скрепляя договор. Особый язык. Профессиональный сленг. Феня, блин. Мадам, вы по фене ботаете?

А компьютер? А что — компьютер? Здесь тебе, мамочка моя, Москва, а не Мухосрань какая-нибудь. Найдется человечек, если поискать. Дело, конечно, сугубо уголовное, но если к человеку правильно подойти... глазки там состроить... Да какие, к черту, глазки! Кому нужны чьи-то там глазки в наше-то время? Разве что в банк органов... Деньги — вот ключ к сердцу современной молодежи. И чем больше денег, тем универсальнее ключ..."

Катя затормозила напротив «Омикрона», пристроившись в хвост Гошиному желтому «жуку» и некстати вспомнив, что двигатель у этой модели расположен сзади, как у «Запорожца»... «Денег ему, что ли, одолжить? Смеются ведь над ним его священные коровы, а ему хоть бы что... Вот кто мне поможет, — решила вдруг она. — Если уж Гоша не знает какого-нибудь толкового компьютерщика, то, значит, их и вовсе нет в природе. У него кругом знакомые, и все до единого — непризнанные гении. Каковы сами, таковы и сани... или наоборот? Впрочем, на суть это в данном случае не влияет».

Она вышла из машины и направилась к крыльцу, но с полдороги ей пришлось вернуться и запереть дверцу, про которую она все время забывала. Брелок зацепился за что-то в кармане, и вся связка, мелодично звякнув, упала на асфальт, отскочила от бордюра и точнехонько, как живая, нырнула под брюхо машины. Пока Катя, присев на корточки и согнувшись в три погибели, шарила в узкой щели между бетонным краем тротуара и грязным бортом машины, пытаясь выудить оттуда свои ключи, тихо матерясь и делая вид, что сама себя не слышит, мимо проехала еще одна машина. Взвизгнули тормоза, и Катя, подняв голову на звук, увидела такси, остановившееся перед «Мерседесом» Щукина, за которым был припаркован Гошин «жук», а за ним, в свою очередь, стоял Катин «Скорпио», что в переводе, если кто-то еще не догадался, означает «Скорпион»... «Ну и компашка, — подумала Катя, с интересом наблюдая за такси. — В доме жука и скорпиона... Интересно, где я вычитала эту фразу?»

Она немедленно забыла о жуках, скорпионах и прочей им подобной ползучей и кусачей дряни, потому что из такси вслед за каким-то худым и длинным хлыщом с пластырем на шее с трудом выкарабкался друг сердечный Бэдя — пьяный в стельку и тоже с пластырем, только не на шее, а на лбу. На челе, так сказать. Это самое чело было омрачено какой-то тяжелой думой, и Катя не без оснований заподозрила, что дума эта может непосредственно касаться ее, хотя уж кто-кто, а она в Бэдином позорном увольнении с работы была виновата в последнюю очередь. То, что Бэдя явился не один, а с приятелем, казалось, подтверждало ее подозрения — приди он, скажем, проситься обратно, то постарался бы обойтись без свидетелей. Мало чести — в ногах валяться, пусть даже и у Щукина...

Кроме того, Бэдя был пьян до такой степени, что даже не заметил притаившуюся за машиной Катю. «Не иначе, как для храбрости принял, — с легким отвращением подумала она. — Впрочем, тем лучше», — решила Катя, осторожно выпрямляясь и следуя за подозрительной парочкой, уже вошедшей в зеркальную дверь «Омикрона».

Она отстала от них приблизительно на полминуты, но, войдя в вестибюль, сразу поняла, что отставание было неоправданно большим — дежуривший сегодня охранник по кличке Гриня отдыхал в углу под зеркалом. Лицо у него было залито кровью, красные помазни остались и на зеркале, и Катя решила, что свою травму, какой бы она там ни была, Гриня получил именно при столкновении с зеркалом, причем на довольно большой скорости. Парочке явно было море по колено: они шли напролом, и Катя со всех ног бросилась на доносившиеся из коридора голоса, на ходу вытаскивая пистолет и гадая, отчего эти уроды так шумят. Казалось бы, на их месте стоило соблюдать хотя бы видимость осторожности.

Катя бомбой влетела в коридор, в конце которого располагался кабинет Щукина. За кабинетом коридор поворачивал под прямым углом, и там, за углом, была Гошина каморка, в которой Катя так любила иногда посидеть, поболтать ни о чем с веселым Колобком. Она застала Бэдю и его приятеля в коридоре — Бэдя упал, запутавшись в собственных ногах, и теперь приятель устанавливал его вертикально, в чем ему, похоже, сильно мешал зажатый в правой руке большой тускло-черный пистолет.

— Ох, мать твою, — тихо прошептала Катя. — Стоять! — крикнула она, вскидывая пистолет.

Длинный приятель Бэди оказался человеком с тонкой душевной организацией, не переносившим резких выкриков. В ответ на Катино вполне невинное предложение стоять на месте он трижды быстро нажал на курок своего смертоубойного ТТ. Одна из трех пуль продырявила Кате левый бок, заставив ее скорчиться и упасть на колени.

— Ага! — закричал только теперь заметивший ее Бэдя. — Получила, с-сучара?!

Кате было очень больно, а Бэдины несправедливые слова вдобавок сильно ее обидели, и поэтому она, повинуясь внезапному импульсу, передвинула ствол своего пистолета на полсантиметра влево и спустила курок. Бэдя выронил свой пистолет — оказывается, он тоже был вооружен — и грохнулся на пол, издавая невнятные приглушенные вопли и хватаясь за раздробленную нижнюю челюсть. Катя поняла, насколько ей плохо, только когда мизерная отдача пистолета опрокинула ее на раненый бок. Она упала, невольно застонав, и следующая пуля Мутного Папы прошла над ее головой вместо того, чтобы пройти сквозь нее. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Катя поспешно разрядила обойму по высокой сутулой фигуре, видевшейся ей как бы сквозь мокрое стекло. Очертания фигуры колебались и плыли, но Катя была уверена, что попала как минимум трижды, потому что человек трижды резко дернулся и вдруг начал складываться, как плотницкий раскладной метр — в коленях, в поясе, в шее, и так, в сложенном виде, мягко повалился на бок, коротко перебрал ногами и затих.

— Засранец, — сказала ему Катя, уплывая в темноту по раскисшему от осенних дождей проселку, освещенному косыми лучами заходящего солнца. Рядом с ней кто-то дымил вонючей самокруткой, кто-то умирал и не должен был умереть на заднем сиденье, и вокруг кто-то топал и орал, требуя брать осторожнее и пошевеливать задницами, и ее куда-то несли, казалось, целую вечность, а она все давила и давила на педаль газа, отчаянно вертя непослушный, непривычно большой руль, а потом ее положили, перестав наконец трясти и кантовать, и в мире стало темно и тихо.

К этому моменту Мутный Папа уже завершил свои поиски — одна Катина пуля пробила ему легкое, другая продырявила кишечник, а третья в клочья разорвала печень. А продолжающего вопить, как недорезанная свинья, Бэдю дорезали, полоснув по горлу остро отточенным ножом. Сделали это аккуратно, засунув Бэдину голову в унитаз, чтобы не пачкать кровью пол — Голова не любил грязные полы, а от вида крови его мутило. Ночью оба тела тайно погрузили в серебристый «Лендоровер-дискавери» с номерными знаками, выданными ГАИ города Гвоздилино, который двумя часами позже сгорел дотла на тридцать втором километре Минского шоссе.

Утром Катя пришла в себя и попросила пить, еще не зная, что стала богаче на двадцать тысяч долларов: Голова умел быть милейшим человеком, когда хотел.

И был еще один человек, который в это утро беспокойно расхаживал по квартире, грызя ногти и поглядывая на молчащий телефон. Он курил одну сигарету за другой и к десяти часам утра докурился до сильнейшей головной боли.

Хакер оказался совсем молодым парнем — лет двадцати двух или двадцати пяти, никак не больше, и чем-то очень напомнил Кате ее старого знакомого Валерия Панина. «Впрочем, — подумала Катя с легким, почти безболезненным уколом грусти, — какой же Студент старый — он теперь так и останется двадцатипятилетним шалопаем... увы, навсегда. Не надо, Скворцова, не надо ворошить старые могилы, иначе к вечеру ты опять будешь пьяненькая и зареванная, а доктор, между прочим, велел беречься».

Рана в боку оказалась пустяковой — пуля пробуравила мышцы, не задев ничего жизненно важного, но болезненной. Боль вскоре прошла, напоминая о себе только тогда, когда не привыкшая болеть Катя, забывшись, делала какое-нибудь излишне резкое движение, но зуд под повязкой доводил ее просто до неистовства. Катя утешала себя тем, что пролитая кровь оказалась на поверку весьма выгодным вложением капитала — Щукин чуть ли не носил ее на руках, каждый день названивал по телефону и присылал цветы и фрукты. Цветами и фруктами дело не ограничилось — щедрый Алексей Петрович, расчувствовавшись, аннулировал все ее долги и выплатил, как он выразился, единовременное пособие в размере двадцати тысяч, так что Катя, лежа дома на тахте, целыми днями смотрела телевизор, килограммами лопала витамины и уже начала ощущать себя кем-то вроде богатой наследницы.

Три или четыре раза заезжал на своем тарахтящем «жуке» оживленный и болтливый, как всегда, Гоша. Катя слушала его бесконечный треп, по мере возможности внося в разговор свою лепту, и боролась с желанием спросить, что стало с ее менее удачливыми оппонентами. Собственно, ее не столько занимала судьба недоумка Бэди и его приятеля, сколько своя собственная. В конце концов, перестрелка в центре города должна была бы попасть в поле зрения так называемых компетентных органов, но все было тихо, и Катя в который уже раз засомневалась в компетентности этих самых органов. «Да черт с ними, — решила она в конце концов. — Если нужно будет подаваться в бега, думаю, меня своевременно известят».

Во время последнего Гошиного визита Катя и завела речь о специалисте в области компьютерного хулиганства.

Когда она, вклинившись в поток густо пересыпанной рискованными анекдотами Гошиной трепотни, спросила, не может ли тот свести ее с грамотным компьютерщиком, Гоша ответил именно так, как и следовало ожидать:

— Нет проблем. Ыаэм оу ыэ?

— Чего? — борясь с напавшим на нее смехом, спросила Катя. Пытавшийся говорить с набитым ртом Гоша выглядел предельно комично — у него даже глаза выпучились, словно он хотел таким способом увеличить свой внутренний объем.

— Я говорю, а зачем он тебе? — повторил Гоша.

Катя нерешительно открыла рот, раздумывая, как бы ей повежливее пресечь Гошино любопытство на самом корню, но Гоша выставил перед собой ладонь в останавливающем жесте.

— Стоп, стоп, — сказал он. — Только не надо говорить, что это не мое дело. Оно и в самом деле не мое, просто я должен знать, кого к тебе приводить. Если, скажем, ты насмотрелась рекламы по ящику и решила купить себе какой-нибудь «вист» для невинных забав долгими осенними вечерами, то это одно. А если...

— Вот именно — если, — перебила его Катя. — Я хочу найти одного старинного знакомого, но так, чтобы об этом никто не знал.

Гоша комично задрал брови в гротескном удивлении, а потом скорчил зверскую рожу и энергично чиркнул себя большим пальцем по горлу, издав при этом соответствующий звук.

— Обижаешь, — с улыбкой сказала Катя. — Я мухи не обижу.

— А разве кто-то сомневается? — развел руками Гоша. — Уверен, московская популяция мух может чувствовать себя в полной безопасности. Сделаем, — добавил он и заговорщицки подмигнул Кате.

Парень по имени Паша появился у Кати буквально на следующий день. Это был смуглолицый небритый субъект в линялой брезентовой куртке с кожаными вставками на локтях и плечах и, само собой, в вытертых добела джинсах. На его больших ступнях сидели расшлепанные, давно потерявшие цвет и форму кроссовки, а в жесткой смоляной шевелюре поблескивали капли дождя. В углу обрамленного щетиной рта он держал потухшую беломорину, а взгляд похожих на спелые вишни глаз был скучающим, как у человека, пришедшего к занятому интеллектуальным трудом соседу заменить перегоревшую лампочку.

— Меня прислал Жора, — сказал этот парень.

Катя не сразу сообразила, кто такой Жора, а потом, спохватившись, отступила от дверей, впуская гостя в прихожую и мучительно пытаясь понять, чем он так напоминает ей Студента. Так и не поняв, она проводила Гошиного посланца в комнату и усадила в кресло, предварительно свалив на пол ворох лежавших там тряпок. Гость уселся, осматриваясь, и теперь в его взгляде Катя без особого труда прочла одобрение.

— А у вас уютно, — сказал гость, осторожно отодвигая носком кроссовка Катину кожаную куртку, чтобы было куда поставить ногу. Под курткой обнаружился томик Тютчева, который Катя искала уже третий день, и она быстро подобрала его, невольно сморщившись от боли в простреленном боку. — Яблоко можно взять?

— Бери... берите, — поправилась Катя. Несмотря на скучающее выражение небритой физиономии, вид у парня был настолько свойский, что ей было тяжело выдерживать официальный тон.

— Спасибо, — сказал хакер, выбирая яблоко покрупнее. — Представляете, со вчерашнего вечера ничего не жрал... Забыл, елы-палы. Слушай, давай на ты, а то не люблю я весь этот марлезонский балет.

— Давай, — сказала Катя. — Ты посиди, а я поищу что-нибудь посолиднее этого силоса. Ты водку будешь?

Паша сделал глубокомысленное движение небритой челюстью и вздохнул.

— Да, — сказал он, — водка — это солидно. Даже, я бы сказал, фундаментально. Буду. Главное в деловых отношениях — солидный фундамент.

— Я сейчас, — сказала Катя и ушла на кухню.

Когда она вернулась с нагруженным подносом, ваза с яблоками уже опустела. Теперь в ней неопрятной грудой лежали огрызки.

— Икскьюз ми, — с некоторым смущением сказал хакер Паша, кивая в сторону вазы. — Я тут увлекся чуток...

— Убери ее, — велела Катя. — На пол, на пол... ага, под стол.

Поставив поднос на освободившуюся поверхность, она уселась напротив гостя.

— Ну, — энергично жуя ветчину, сказал Паша, когда они выпили за знакомство, — так в чем проблема? Жора сказал...

— Жора не в курсе, — перебила его Катя, закуривая и бросая обгорелую спичку на пол. — И я хочу, чтобы так оно и оставалось. Это первоочередное условие.

— Я не справочное бюро, — ответил Паша, — если ты это имеешь в виду.

— Именно это, — кивнула Катя. — Мне нужны сведения об одной машине.

— О, — сказал Паша, переставая жевать. — Детектив, криминал и погони со стрельбой. Этого я не люблю.

— Я заплачу, — сказала Катя.

— Само собой, — спокойно ответил хакер, снова принимаясь жевать. — Я не беженец, чтобы за кормежку работать. Значит, компьютер родной автоинспекции... Черт, заманчиво.

— Что заманчиво? — спросила Катя.

— Да вирус им подкинуть... Пусть поскачут маленько. Ладно, рассказывай про свою машину.

Он вынул из кармана куртки блокнот и шариковую ручку, записал номер и марку интересующего Катю автомобиля, допил водку и ушел, заставив Катю почувствовать легкое разочарование — похоже, то, что она слышала о программистах, было чистой правдой: ничего, кроме этих их электронных монстров, эту породу людей не интересовало. Проанализировав свои ощущения, Катя рассмеялась — честно говоря, это была диковатая идея: клеить полузнакомого мужика, имея незажившее пулевое ранение. Ежик резиновый шел и насвистывал дырочкой в левом боку... Екатерина Воробей — секс-машина с турбонаддувом и дополнительной вентиляцией... «Тьфу ты, черт, о чем я вообще думаю, — оборвала она себя, но тут же возразила: — а о чем мне, собственно, думать? Живая, молодая, по самые брови напичканная витаминами, прекрасно отдохнувшая, ничем в данный момент не занятая, никаких житейских проблем... Баба, что называется, с жиру бесится... Так о чем еще прикажете думать? О мире во всем мире? Об этом не такие, как я, думали, да так до сих пор ничего и не придумали. А наше дело бабье...»

«Андрей, — подумала она. — Андрюша, прости. Как там раньше говорили? Ты на тот свет — и я вслед... Нынче так не делают. Подожди, дружок... Вы поговорите там со Студентом, вспомните меня, что ли... Как это у мужиков водится: где какая родинка да какие слова вам на ухо шептала... Я догоню, вот только со всей этой сволочью разберусь».

Боль шевельнулась было внутри, как чудовищный младенец, зачатый в полнолуние от покрытого каменной чешуей рогатого монстра, но тут же послушно утихла, испугавшись Катиного окрика, — свернулась калачиком и затаилась до лучших времен, чтобы, улучив момент, вонзить свои клыки прямо в душу.

Катя без аппетита прожевала ломтик ветчины, сглотнула и снова закурила. Размышлять о своих «бабьих» делах ей не хотелось. «Ну правильно, — вяло подумала она, — все верно. Поскольку стрелять в данный момент не в кого, нам подавай мужика. Как там раньше ругали западное кино? Пропаганда секса и насилия — так они и говорили. Всегда рядом, как партия и Ленин. Если не секс, то насилие, а если не насилие, то секс. Выбирай, но осторожно. Ну и жизнь...»

Катя включила телевизор и уставилась в экран. По телевизору вовсю пропагандировали секс и насилие, для разнообразия перемежая это дело рекламой зубной пасты и жевательной резинки. Катя выключила телевизор и раздраженно прошлась по комнате, автоматически перешагивая через разбросанные вещи и огибая то, что перешагнуть было затруднительно. Порядок, что ли, навести, без энтузиазма подумала она. А кому это надо, спрашивается? Да никому не надо, ответила она себе и покосилась на телефон. Изящный аппарат из красной пластмассы, казалось, подмигивал ей, подстрекая делать глупости. Память немедленно принялась выдавать давно, казалось, забытые номера. «А что, — подумала Катя, — взять да и позвонить. Устроить вечер воспоминаний».

В конце концов она оделась, вышла на улицу и до самого вечера бродила по городу под моросящим осенним дождем. Вернулась она поздно и сразу легла спать, а утром ее разбудил звонок в дверь.

Это вернулся Паша. От него пахло дождем и табаком, и Катя, на которой был только накинутый второпях халат, зябко поеживаясь, снова ощутила вчерашнее смутное возбуждение, отдавшееся теплым толчком внизу живота.

Хакер держал в руке свернутую в трубку слегка подмокшую распечатку.

— Каковы успехи? — спросила Катя, вслед за ним проходя в комнату и набрасывая плед на развороченную постель. Спала она беспокойно и проснулась с отчетливым ощущением, что во сне пережила как минимум два оргазма.

Паша рухнул в кресло и вытянул на середину комнаты длинные ноги в мокрых расшлепанных кроссовках. Распечатку он небрежно бросил на журнальный столик рядом с собой.

— Говно успехи, — буркнул он, ковыряясь согнутым пальцем в криво надорванной пачке «Беломора».

— Что, совсем ничего? — осторожно спросила Катя, тоже присаживаясь. Паша поднял на нее глаза, зацепился взглядом за вырез халата и поспешно вернулся к своей пачке, возобновив попытки выудить оттуда папиросу.

— В общем, так, — заговорил он, старательно не замечая нервного жеста, которым Катя запахнула халат. — Номерочек, который ты мне дала, был, скорее всего, украден.

— Почему ты так решил? — удивилась Катя.

— Под этим номером в ГАИ зарегистрирован учебный грузовик межшкольного УПК, — проинформировал ее Паша, продувая папиросу. — Марка грузовика ЗИЛ-169, то есть машина раритетная и скорее всего давно пошла под пресс.