— Хорошо. — Тон маркизы смягчился. — И вы простите меня, Лериас, это был слишком жесткий разговор. Я буду изо всех сил стараться оправдать надежды князя и обещаю во всем слушаться ваших мудрых наставлений.

— Благодарю вас, маркиза…

Дверь распахнулась, и затянутый в привычный зеленый камзол эльф прошел мимо замершего навытяжку стражника, не удостоив того даже взглядом. Жан смотрел вслед удалявшейся статной фигуре и думал о том, почему же эльфы настолько недолюбливают людей. Хотя, если трезво рассудить, эльфы вообще мало кого любили, кроме своих лесов с их обитателями, к которым они, разумеется, причисляли и самих себя. Почти бессмертные, в седой древности они вечно с кем-нибудь воевали — с гномами ли, с оборотнями, потом с орками. Кто знает, не начнись тогда нашествие, может, рано или поздно эльфийские лучники обратились бы и против людей, которые медленно, но верно теснили их леса своими полями и огородами.

Воровато озираясь, Жан снял здоровенный ключ с вбитого в стену крюка и быстро сунул в карман. Теперь главное, чтобы в ближайшее время никто не хватился его, а то ведь с сотника станется — несмотря на свои угрозы, вполне может догадаться, в чем тут дело, и начать поиски.

Парень закинул на плечо мешок и, стараясь никому не попасться на глаза, двинулся по направлению к двери, закрывающей вход в Пещеру. Мешок был изрядным — туда легла и фляга с водой, да еще одна такая же с пивом, и каравай хлеба вместе с добрым куском окорока, масляная лампа с кувшином масла, а заодно и несколько пропитанных маслом же факелов, здоровенный кусок белого камня, который парень, слегка мучаясь угрызениями совести, отобрал у игравшей в деревне детворы. Ну, переживут, еще найдут.

А ему искать было некогда. Положил он в мешок, конечно, и кое-какой инструмент. Не то чтобы верил в ждущий его клад, но кто ж его знает, как все может повернуться.

Была с собой у него и еще одна вещь — накануне купил у проезжего мага за два гроша огненную палочку — такие не раз продавались и в их деревне, странствующие маги знали, что этот товар всегда хорошо берут. Другое дело, что не каждый колдун мог такое чудо сотворить. Простая с виду палочка, один конец, чтоб не обознаться, белым выкрашен, а на втором — колпачок. Снимешь его, дотронешься кончиком палочки до чего-нибудь, и сразу вспыхнет огонек. Маг утверждал, что палочки хватит на много раз, так что без огня Жан в пещере не останется. Хотя на всякий случай прихватил, разумеется, и кремень с трутом. Магия, конечно, вещь хорошая, но очень уж ненадежная.

Оружия особого он не брал — лишняя тяжесть, да и от кого там отбиваться, в темноте-то. Прихватил только длинный кинжал, хлеб нарезать, да мало ли для чего он пригодиться может.

Жан уже открывал замок, когда сзади раздался знакомый голос:

— Никак в поход собрался?

Парень нервно оглянулся — шагах в пяти от него стоял Клад, скрестив на груди руки.

— Эх ты, а еще другом зовешься. Меня почему не позвал?

— Я… это… — растерялся Жан. Действительно, он считал Клада своим другом, поэтому ему трудно было объяснить юноше свое желание в одиночестве побродить по залам, сотворенным подземными умельцами. — У тебя же служба… вот попадем в увольнение вместе, так вместе и сходим. А я пока так… на разведку, что ль.

— Ладно, — вздохнул Клад, — только помни, пойдешь еще раз без меня, вовек не прощу. Ключ-то давай, дверь за тобой закрыть надобно, а то хватятся. Там сегодня опять зерно привезти должны, чует мое сердце, снова к вечеру перетаскивать его в Пещеру придется. Замок потом мы закроем, только я вечерком петли отверну, снаружи незаметно, а изнутри толкни посильнее, дверь и откроется.

— Ух ты! — восхитился Жан. — Я бы и не догадался.

— То-то же… Ладно, давай. Только помни, до завтрашнего утра не вернешься, скажу Корту, придется искать тебя. Белый камень-то взял?

— Ну.

— Метки оставляй везде, где пойдешь. А то без меток искать там тебя и всю седьмицу можно.

— Не учи ученого.

— Это ты-то ученый? Да рядом с нашей деревней такие пещеры были… ну, может, эта и побольше, но и в наших вполне заплутать можно было. Так я там все излазил. Правда, — вздохнул Клад, — гномов в тех местах отродясь не бывало. Ну, удачи…

Жан скрылся за дверью. Тяжелые дубовые створки сомкнулись за его спиной, и лишь тонкий лучик света сейчас проникал сквозь щель, бессильно увязая во тьме. Лязгнул замок, напоминая о том, что пути назад нет — что ж, вперед, навстречу сокровищницам древних подземных королей.

Темнота обрушилась со всех сторон — казалось, она была живой, опасной. Уши ловили странные шорохи, глаза вглядывались во тьму, везде чудилось движение неведомых тварей. Пришло странное и неприятное чувство, что сам воздух наполнен чем-то жутким.

Конечно, только дети боятся темноты, и все же Жану стало не по себе, по коже пробежали мурашки, а волосы на голове явственно зашевелились.

Он рванул завязку мешка, лихорадочно выдернул оттуда один из факелов и торопливо зажег его магической палочкой. Пламя весело вспыхнуло, рассеивая мрак и отгоняя страхи. Теперь, когда отблески живого огня весело плясали на каменных стенах туннеля, все пережитое мгновениями раньше казалось смешным и не стоящим внимания. Жан закинул мешок за спину и, освещая себе дорогу факелом, двинулся в глубь Пещеры.

Он миновал огромный зал, наполовину заставленный мешками с зерном, бочками с соленой рыбой и деревянными стойками, к которым были подвешены многочисленные окорока. Подумав и прикинув свои запасы, парень достал кинжал и срезал с веревки увесистую свиную ляжку. Отхватив добрый кусок окорока и запихав остатки в мешок, он, жуя нежное мясо, на-правился дальше, туда, где от центрального грота отходило несколько узких туннелей.

Жан бродил по ветвящимся переходам уже давно — там, наверху, наверняка день уже был в самом разгаре. Восторженное состояние постепенно сменялось легким разочарованием — ничего интересного ему так и не встретилось. Может, конечно, и гномы пробили эти бесконечные штреки, с них станется, но однообразие каменных коридоров мало-помалу начинало приедаться.

Идти было в общем-то легко, хотя здесь явно давно не убирали — на полу хватало и пыли, и каменной крошки, а кое-где, особенно в углах, громоздились вполне приличные груды щебня. Когда первый факел догорел, Жан второй зажигать не стал, вместо этого вынул масляный светильник и шел дальше с ним — света лампа давала побольше, да при этом еще и не так сильно коптила. А факелы стоило приберечь, мало ли как повернется в дальнейшем это путешествие.

Уже несколько раз он сворачивал в более узкие проходы в надежде, что они выведут его к чему-нибудь интересному — как правило, рано или поздно он упирался в глухую стену и приходилось возвращаться назад, ориентируясь по старательно оставляемым белым меткам. Жан снова и снова воздавал себе хвалу за предусмотрительность — не прихвати он с собой белый камень, давно бы уж заблудился среди бесчисленных перекрестков подземных дорог.

Вот и в этот раз, свернув за очередной угол, он увидел перегораживающий проход монолитный камень. Вполголоса выругавшись, он остановился и опустил мешок на каменный пол.

Пора было и перекусить. Голода он в общем-то не чувствовал, время от времени ныряя в мешок за очередным куском окорока, но и уставшим ногам надо было дать отдых, да и стоило подкрепиться поосновательнее, чем проглоченные на ходу куски. Нарезав хлеб и взгромоздив на него солидный кусок сыра и сверху — такой же ломоть мяса, парень принялся с аппетитом уплетать полученную конструкцию, прерываясь лишь за тем, чтобы сделать глоток из фляжки, где плескалось вполне неплохое пиво.

Жан уже почти созрел на то, чтобы бросить этот поход и вернуться на поверхность. Когда он только собирался сюда отправиться, в воображении мелькали образы величественных подземных гротов, нерукотворные дворцы, облагороженные и украшенные вековыми стараниями мастеров… увы, пока свет лампы вырывал из тьмы лишь бесчисленные повороты узких коридоров, зачастую таких низких, что высокому парню приходилось сгибаться в три погибели, чтобы не царапать макушкой потолок. Ни сокровищ, ни хотя бы зрелищ определенно не наблюдалось — стало просто скучно.

“Иду назад”, — решил он и резко встал. Нога подвернулась на устилавшем пол гравии и, чтобы сохранить равновесие, парень уперся ладонью в стену.

А в следующее мгновение рука потеряла опору и парень полетел головой вперед в зев внезапно раскрывшегося прохода.

Гномы были мастера делать тайные двери и скрытые люки.

Собственно, гномы были мастерами во всем, за что брались. У них, к примеру, хватало ума не заниматься выращиванием зерна или разведением свиней — животные вообще относились к ним несколько настороженно, не то что к эльфам — у тех даже дикий и голодный волк возьмет пищу из рук и будет, как встречающая доброго хозяина собака, радостно скулить и вилять хвостом. А гномам даже с обычными пони иметь дело было сложновато — те не то чтобы боялись подземных жителей, но явно недолюбливали их и, по возможности, всегда рады были удрать.

Поэтому гномы и не лезли в ту работу, которую испокон веков лучше умели делать другие. Никто не делал ткань лучше эльфий-ских умельцев — легкая и прочная, она согревала в стужу и навевала прохладу в жару. Говорят, особые умельцы делали и такую, что меняла цвет, принимая вид дерева или там камня, благодаря чему увидеть эльфа в лесу — задача не из простых. Люди вполне успешно снабжали их продуктами и пивом — вещь, которую гномы особо уважали, но готовить так и не научились. Так было и в других делах — эльфы занимались магией, а люди

— политикой. Эльфы растили леса, а люди изводили их своими пилами и топорами, поставляя гномам необходимые для укрепления сводов туннелей балки и доски.

Зато сами они были непревзойденными знатоками оружейного дела — гномья броня, равно как и выкованное ими оружие, ценилось, бывало, и на вес золота. Делали они клинки и попроще, и броню подешевле — для тех, кто не мог заплатить сполна. Но и тогда, лишенная золотой или серебряной насечки, не украшенная чеканкой и барельефами кираса ценилась подчас куда выше, чем полный доспех людской работы. Не раз и не два пытались люди подделывать мечи, вышедшие из кузниц подгорного племени, но никому и никогда не удавалось повторить главную метку гнома — стоило сунуть клинок в огонь, и на блестящей стали проступали древние руны, прочесть которые не могли даже самые мудрые из магов. Да и не было колдовства в этих знаках — об этом поведали эльфы, для которых прочесть письмена было делом несложным — так, имена кузнецов или, реже, названия мечей, ежели мастер хотел дать своему клинку имя. Этими именами пользовались редко, отчасти из-за поверья, что звать оружие по имени может только его истинный хозяин, тот, для которого оно сделано, отчасти потому, что имена эти были, как правило, слишком сложны, и правильно выговорить их могли немногие, а называть что-либо неверным именем было опасно — разгневается меч да начнет вредить — из руки в бою выпадет, к примеру.

Отменно гранили они камни, умея даже из простого куска горного хрусталя сделать чудо, достойное герцогской короны. Эту работу делали они охотно, да только отдавать свои творения в чужие руки очень уж не любили.

Знавали они и высокую магию — не в той, конечно, мере, как лесные эльфы, но кое-что знали и знаниями этими пользовались не без пользы для себя. Холод и огонь, всегда боровшиеся в непроглядной темноте подземелий, были подвластны мастерам, которые, кроме того, владели и иными чарами, недоступными даже Дивному народу, — магией земли. И хотя применяли они ее только для своих подземных потребностей, тем не менее в нужное время и в нужном месте их заклинания могли многое.

Но главным умением гномов было все же их мастерство в строительном деле. В древности считалось, что если при строительстве крепости командовали гномы, то взять ее будет чертовски трудно, если не невозможно. А в своих каменных чертогах они вообще творили чудеса. И очень любили гномы тайные двери

— умели они делать их и обычными, лишенными замков и запоров, но столь слитыми со стенами, что и дотронься — не догадаешься.

Бывали и посложнее — те открывались потайными рычагами, которые трудно было заметить, даже в упор на них глядя — а без такого рычага и думать нечего — разбить каменную дверь очень сложно, а если на нее наложены и чары твердости, то тогда любая кирка будет лишь бессильно высекать искры из ставшего вдруг чудовищно прочным гранита. Были и вовсе неприступные, для открытия которых потребно было заклинание, да не простое, а именно к этой и только к этой двери подходящее. Обычно на таких дверях лежали столь сильные защитные чары, что взломать их нечего было и думать.

Жан напоролся на простую дверь, ничем не защищенную и даже не запертую, хотя, по традиции умельцев, столь тщательно сровненную с монолитной скалой, повторяя выступы и сколы настоящего камня, что парень, просидевший с полчаса у самой двери, так и не догадался, что рядом с ним — врата, ведущие, возможно, к залам, где еще не ступала нога человека — когда его рука уперлась в казавшийся неподатливым камень, створки внезапно легко распахнулись.

Очнулся он от тупой боли в голове — волосы были липкими, надо понимать, от крови. Застонав, парень сел, постепенно приходя в себя. Еще раз потрогал голову — под волосами яв-ственно ощущался рубец — видимо, при падении рассек кожу, оттуда и крови столько натекло. Горели пальцы, с которых наверняка была содрана кожа, а бедро, проехавшее по каменной крошке, ощутимо ныло, да и штаны мечника были разодраны во многих местах. Вокруг была кромешная тьма — светильник, может, все еще горел, однако где именно он находился — парень не догадывался. Он принюхался — в затхлом сыром воздухе не чувствовалось запаха копоти.

К счастью, при падении его рука крепко вцепилась в мешок, поэтому у него остались факелы — немного, но на некоторое время хватит. Жан, скрипя зубами от боли в голове, достал один из них и зажег.

Он находился в почти таком же туннеле, как и тот, из которого он так скоропостижно “удалился”. Разве что обломков гравия на полу было поменьше, а пыли, пожалуй, побольше. С этой стороны дверь была хорошо видна, и прежде всего Жан, сдерживая стоны, попытался ее открыть — увы, его попытки были тщетны, каменные створки даже не шелохнулись. Видимо, эту дверь можно было открыть только оттуда. Ободрав все пальцы и сломав кончик кинжала, Жан понял всю бессмысленность этих попыток. Такую дверь и тараном не прошибешь. Может, и был способ, да кто ж его знает.

Итак, дорога назад была отрезана. Выход был один — вперед, искать путь наружу. “Если он, конечно, есть”, — невесело подумал Жан. Подхватив мешок, он двинулся вдоль по коридору.

То ли он действительно устал от этих блужданий, то ли страх остаться под землей навсегда лишил его сил — так или иначе, но скоро Жан почувствовал, что смертельно устал. Бесконечные коридоры по-прежнему вели в никуда, и лишь белые отметки у проходов свидетельствовали, что здесь побывал человек. Постепенно Жан выработал собственную систему меток, которая ясно давала понять, куда ведет тот или иной коридор, — по крайней мере теперь он не путался среди туннелей, и знал где уже побывал.

В который раз выйдя в небольшой зал, откуда отходили несколько путей, парень, невесело глянув на собственные следы, задумался, изучая оставленные им на стенах белые отметки.

— Так, этот заканчивается тупиком, — бормотал он вслух, больше для того, чтобы услышать человеческий голос, даже если этот голос его собственный.

— И тот, слева, тоже. Второй справа разветвляется на три, в среднем тупик, левый и правый соединяются и приходят обратно сюда, это будет третий справа. Какому дураку понадобилось строить такие запутанные лабиринты… Хорошо, где я еще не был? Я не был в среднем, идем туда.

Новый туннель ощутимо опускался вниз, местами даже начали появляться самые настоящие ступеньки — не лестница, а так, одна-две. Сделав очередной поворот, Жан вдруг замер — что-то маленькое выскочило из-под его ноги и со звоном откатилось в сторону. Парню показалось, что он даже заметил место, где замер звук.

Он не ошибся: через несколько минут поисков он нашел источник звенящего звука — на его ладони лежал небольшой кусок металла, не больше полупальца длиной. Это явно был обломок долота — и, несомненно, инструмент принадлежал гномам — никакой сваренный руками человека металл не смог бы так сохраниться. На тускло блестящем обломке не было ни пятнышка ржавчины, как будто он только что вышел из-под руки мастера.

Он огляделся по сторонам — странно, здесь не было каменного крошева на полу, как будто кто-то безмерно любящий порядок тщательно вымел каждый кусочек камня, не оставив ни одного обломка.

— С чего бы такая любовь к чистоте? — пробормотал Жан.

Внезапно краем глаза он увидел на стене тень — небольшую, так, в пару ладоней. Повернувшись, он уставился на ровную поверхность камня — нет, наверное, показалось. Внезапно опять нахлынули мысли о гномьих сокровищах — и сердце в груди затрепетало в предчувствии чего-то необычайного.

Внимательно осмотрев и ощупав стену, он почти разочаровался — гладкий гранит, никакого намека на неровность. И все же он мог поклясться, он видел тень. Так, теперь надо попробовать снова заметить ее.

Прошло не меньше часа, прежде чем уставшие от напряжения глаза снова уловили еле заметное, но, несомненно, существующее не только в его воображении темное пятно. Его нельзя было увидеть, просто глядя на камень, однако если стоять сбоку и если факел находится в строго определенном положении, то было видно — на высоте его пояса часть монолитной стены была чуть-чуть темнее, чем остальная.

Едва переставляя ноги, Жан приближался к пятну, стараясь, чтобы оно не исчезло с глаз. Каждое движение грозило потерей цели, иногда приходилось сделать шаг назад, иногда — долго водить факелом, выбирая нужный угол освещения. Наконец он смог кое-как дотянуться до стены кончиком кинжала — сейчас тень была еле видна, но уже через минуту клинок пометил ее границы, и теперь можно было оставить осторожность.

Парень был убежден, что нашел гномий схрон — да, если бы не отблеск огня, прошел бы мимо и не заметил. Да и не найди он обломок долота — пожалуй, и не остановился бы здесь. Теперь дело было за малым — вскрыть нишу, искусно замаскированную неведомым умельцем. Прошел еще час; руки ныли, испещренные ссадинами и порезами, снова сломался клинок — теперь в руках парня оставалось не более двух ладоней стали, хотя работа постепенно пошла быстрее. Вокруг очерченного участка стены уже пролегла глубокая борозда — теперь сомнений не оставалось, часть монолита, выглядевшая как самый настоящий гранит, была лишь великолепной маскировкой. На деле она оказалась гораздо мягче, и обломок кинжала уверенно выковыривал один кусочек породы за другим.

Наконец появилась щель, сначала тонкая, затем ставшая чуть шире, в нее уже можно было загнать лезвие. Жан изо всех сил навалился на рукоять, используя оружие как рычаг — раздался звон, лезвие обломилось у самого основания, но дело свое оно сделало — большой камень выворотило из стены настолько, что теперь его можно было вынуть без особого труда.

Дрожа от нетерпения, он заглянул в открывшуюся нишу — там и в самом деле что-то лежало. В памяти всплыли рассказы о заклинаниях, охраняющих такие клады от любителей легкой наживы, и это удержало Жана от того, чтобы сразу схватить небольшой сверток.

Некоторое время подумав, он все же решился. Сняв куртку и положив ее на пол под нишей, он рукояткой запасного факела стал аккуратно извлекать неведомый предмет на свет божий… хотя какой здесь свет, погаси факел, и носа своего не увидишь. Наконец сверток мягко шлепнулся на куртку.

Все еще не рискуя дотрагиваться до ткани, парень обломком лезвия надрезал стягивающую ее бечеву и стал с помощью клинка и факела разворачивать изъеденную временем холстину. Большей частью она рассыпалась в прах — да, действительно, лежит она здесь уже неизвестно сколько сотен лет.

Полностью освобожденный от покрова перед ним лежал странный предмет. Это был медальон в форме звезды, подвешенный на тонкую, чудесно выкованную золотую цепь. В центр кулона был вставлен крупный камень, не граненый, как обычная драгоценность, а выпуклый, гладкий, тщательно отполированный. Создавалось ощущение, что камень был живым — в глубине его, казалось, колышется серая дымка, все время изменяясь и клубясь. В восторге парень протянул руку, чтобы поднять с пола чудесное изделие…

Внезапно он замер — холодок ужаса пробежал по коже. Там, где кончик факела касался ткани, дерево почернело и словно обуглилось. И чернота продолжала ползти по древку — медленно, но верно приближаясь к побелевшим пальцам, вцепившимся в деревяшку.

С воплем Жан отбросил факел от себя, со стуком тот укатился куда-то в темноту.

— Магия… защитная магия! — прошептал он. — Или яд какой. О господи…

Он уставился на зажатый в другой руке обломок лезвия.

Наверное, яд был не страшен металлу — на поверхности клинка не было заметно никаких следов разрушения. Осторожно, стараясь унять дрожь в руке, парень подцепил кулон за цепочку и снял его с куртки — ни за какие блага в мире он не смог бы теперь не то что надеть ее, а даже заставить себя прикоснуться к ней. Та же чернота, что и на древке факела, теперь распространялась по шерстяной ткани. Если присмотреться, в неверном свете факела было видно, что пятно проедает куртку насквозь, в некоторых местах уже проглядывал камень.

Теперь надо было очистить медальон. Жан уже понял, что именно попало к нему в руки, знал и то, как с этим обращаться.

Туманный кристалл… редчайшая и дорогая вещь, столь ценимая всеми магами. Он позволял волшебнику становиться неизмеримо сильнее, он направлял его колдовство и делал чары могущественнее.

Камень служил только своему хозяину, и больше никому. Тот, чья рука дотрагивалась до камня и замирала на нем дольше, чем три удара сердца, становился властелином этого кристалла. Ходили слухи, что если спрятать камень от света на долгие годы, то он, во мраке ночи, забывал прежнего хозяина и тогда снова становился готов служить первому встречному.

Жан, стараясь, чтобы кулон не соскользнул с клинка на пол или, что еще хуже, ему в руку, нашарил в мешке флягу. Возможно, потом он об этом и пожалеет, но сейчас этот выход был единственным, и потому наилучшим.

Тонкая струя драгоценного сейчас эля потекла по золотой оправе, смывая частички рассыпавшегося в прах зачарованного или, что скорее, отравленного холста. Капли со звонким стуком падали на каменный пол, тут же исчезая в неразличимых глазу трещинках.

Это был еще один секрет гномов — никто так и не узнал, как они этого добивались, но в их коридорах на полу никогда не скапливалась вода.

Наконец последняя капля сорвалась с горлышка фляги, стекла по цепочке, обогнула медальон и упала вниз. Пиво кончилось. Затем он вылил и последние капли воды, стараясь не думать о том, что в скором времени может об этом горько пожалеть.

— Ну что, рискнем? — спросил парень сам у себя. Затем ему пришла в голову отличная мысль — бережно положив кулон на камни подальше от того места, где лежала теперь уже почти полностью затянутая чернотой куртка, он быстро достал кусок холста, в который был завернут сыр. Осторожно завернув кулон в чистую, слегка масляную ткань, он сел рядом и стал ждать. Глаза сами собой закрылись — усталость медленно, но верно погружала его в сон. Не было сил сопротивляться приятной истоме, да он и понимал, что сейчас отдых ему просто необходим. Скоро дыхание парня стало ровным — он крепко заснул.

Открыв глаза, он ничего вокруг не увидел — факел, видимо, догорел, и теперь Жана окружала непроглядная тьма. Он напрягся, вспоминая, где лежал его мешок — больше всего парень боялся во мраке дотронуться до так и лежавшей на полу куртки. Он выругал себя за то, что не расположился на отдых где-нибудь подальше отсюда, но делать было нечего.

Мешок, разумеется, лежал там, где он его и оставил, — уже много сотен лет некому было потревожить покой этих коридоров.

Достав новый факел и магическую палочку, Жан зажег огонь и огляделся.

От куртки уже ничего не осталось — лишь черный прах покрывал то место, где она лежала. А вот белая холстина, в которую был завернут кулон, была все также девственно чиста. Значит, весь яд с золота смыт и можно взять его в руки.

Да только вот стоит ли… ведь кристалл, как бы могуч он ни был, помогает магу, и только магу. Не у всех есть способности, еще в детстве Жана осматривал проезжий волшебник, искавший себе учеников, и тогда выяснилось, что таких способностей у мальчишки не было и в помине. А маг уверенно заявлял, что дар этот дается с детства, никакая учеба или воспитание тут не помогут. Если уж нет способностей, то никогда и не будет, как ни старайся. Так что владение волшебным кристаллом лично ему, Жану, особой пользы не принесет, для него он — просто дорогая и красивая безделушка, украшение, носить которое к тому же воину и не пристало.

Конечно, находку можно было продать — кристалл такой величины стоил дорого, очень дорого, да и золото гномьей выделки оценивалось куда как дороже собственного веса, и все же… мысль, появившаяся сначала в виде мимолетной тени, теперь окрепла и приобрела явственные очертания. Теперь парень точно знал, что именно он сделает со своей находкой.

Он встал и аккуратно, не разворачивая холст, уложил кулон в мешок. Вздохнул, глядя на оставшиеся факелы — их было мало, если в ближайшее время он не найдет выхода, то будет обречен на блуждания в темноте. А это, конечно, означало верную гибель, лучше уж тогда ножом по горлу.

Сон неплохо освежил парня и вернул утраченные силы. Теперь он бодро шагал по коридорам, по-прежнему отмечая своими знаками избираемый путь. Туннели все так же вели вниз, иногда резко, когда гладкая поверхность пола превращалась в недлинную лестницу, иногда медленно, когда лишь чувства подсказывали ему, что дорога идет под уклон.

Внезапно один из коридоров вывел его в небольшой зал, посреди которого парень увидел зев древнего колодца. Спустя минуту он уже припал губами к ледяной воде, вливающей в тело силу и бодрость. Жизнь сразу стала казаться чуть лучше, появилась и надежда на то, что рано или поздно удастся выбраться на поверхность. Воспользовавшись находкой, он еще раз тщательно промыл кулон, на всякий случай выбросив кусок холста и заменив его другим, с остатков хлеба. Наполнив фляги и напившись до того, что вода чуть ли не булькала в нем при ходьбе, парень двинулся дальше.

А спустя бесчисленное количество лестниц, поворотов и тупиковых ответвлений он зажег свой последний факел.

Пламя, до того бывшее ровным и ярким, внезапно заметалось — щека почувствовала слабый ток воздуха. Жан встрепенулся — где-то рядом был выход. Он бросился было вперед, но вдруг резко остановился и все же заставил себя сделать очередные пометки перед разветвлением коридора — белый камень уже почти стерся, в руке оставался лишь крошечный обломок. Если ему не удастся найти дорогу на поверхность до того, как погаснет и этот факел, то и надобность в метках отпадет, так что экономить смысла особого не было.

Три коридора, три пути было перед ним. Один из них, в этом он почти не сомневался, вел наружу, к солнцу, к людям. Два других наверняка вновь завели бы его в нескончаемые лабиринты, откуда можно и вовсе не выбраться. Жан долго стоял на развилке, пытаясь угадать, в каком проходе сквозняк сильнее — если можно было Назвать сквозняком это едва ощутимое движение воздуха. Наконец он принял решение и двинулся по среднему коридору…

И почти сразу же дорогу ему преградила стена. Но в этой стене было нечто особенное, отличавшее ее от других скал, перегораживающих туннели. Она была как бы чужеродной здесь, отличалась от остальных и цветом, и формой — камень казался необработанным, грубым. Но самое главное — сквозь тонкую щель шел еле видимый, но несомненный свет. Перед ним был выход, выход, который он искал все эти бесконечные часы. Выход, закрытый скалой, через которую даже с киркой не пробиться и за неделю…

В отчаянии, даже не осознавая, что делает, Жан всей грудью навалился на скалу, яростно стараясь сдвинуть огромный монолит.

Камень такого размера вряд ли смогли бы даже пошевелить и десяток сильных мужиков, однако скала была не простой — древние строители позаботились об этом. Внезапно камень подался под его руками и бесшумно сдвинулся в сторону, открывая достаточно широкий проход, сквозь который мог бы пройти, пожалуй, даже конь, и парень, спотыкаясь, бросился наружу, с наслаждением вдыхая прохладный и такой восхитительно сладкий, после затхлых подземелий, воздух.

Занимался рассвет — похоже, под землей он пробыл сутки.

Легкий шорох за спиной заставил Жана обернуться — прохода не было и в помине, дверь вернулась на место и теперь ничем не отличалась от других таких же скал. Пожалуй, он и не смог бы с уверенностью сказать, какой из валунов скрывает вход в мрачные лабиринты.

Парень находился в глубокой лощине — нагромождения скал и могучие дубы делали ее совершенно незаметной. Да, гномы удачно подобрали место для потайного выхода — вряд ли кто, даже находясь недалеко отсюда, смог бы заметить тень, выскользнувшую из открывшейся на несколько мгновений пещеры. В голову пришла мысль, что в руках у него находится тайна, которая наверняка заинтересует маркиза — самый настоящий потайной ход из замка.

Конечно, при строительстве наверняка что-нибудь подобное было предусмотрено, но в том, что этой дорогой он прошел первым, если не считать гномов, разумеется, парень был совершенно уверен.

Впрочем, рассказывать о своем открытии маркизу он не собирался, решив, что это должно остаться его маленькой тайной. В конце концов, формально служит он, конечно, именно ему, и в то же время… в общем, не расскажет, и все тут. Правда, кое-кому рассказать все же придется, Кладу, например, — иначе как объяснишь приятелю, самолично запершему за тобой дверь, как ты оказался черт его знает где. Но никому другому — ни полслова.

Решено.

Жан подхватил мешок и двинулся в сторону дороги, которая должна была привести его к воротам замка. Надо было еще успеть на утреннюю поверку — его увольнительная заканчивалась, а опозданий Корт смертельно не любит.