– Ах, вот как, – мигом сделавшись серьезным, протянул полковник. – Ну, сказывай, что ли. То-то же я смотрю, что на тебе как будто лица нет... Говори, Федор Дементьевич, да только по делу: не люблю я реверансов твоих светских, не приучен.

Он уселся в покойное кресло и принялся не спеша набивать чудовищных размеров трубку с затейливо изогнутым мундштуком, изредка бросая на Федора Дементьевича заинтересованные взгляды. Бухвостов некоторое время мялся, не зная, с чего начать и как подойти к этому деликатному делу (шутка ли – измена государю и отечеству!), а потом махнул рукой на дипломатию и выложил все как есть: про княжну, про француза, про анонимные письма, про княгиню Зеленскую с ее никчемным супругом и про флигель-адъютанта Стеблова, который сейчас, наверное, уже стучался в запертые ворота вязмитиновской усадьбы.

Когда он закончил, полковник Шелепов долго молчал, задумчиво посасывая мундштук своей трубки и выпуская дым тоненькими струйками из уголка рта. Глаза его были полузакрыты; казалось, что он задремал.

– Ну, и чего ты от меня хочешь? – спросил он негромко, не поднимая глаз, в тот самый момент, когда граф уже решил было, что ответа вовсе не последует.

Федор Дементьевич в великом затруднении подергал себя за кончик носа, скосил глаза к переносице, с неловкостью откашлялся и сказал:

– Это, друг мой, тебе виднее. Нельзя, чтобы сей паркетный стратег жизнь девушке испортил. Как хочешь суди, что хочешь говори, а этого нельзя. Нельзя, нельзя и нельзя! Костьми лягу, сам на дорогу с кистенем пойду... На дуэль его вызову, петуха этого петербургского! – взвизгнул он неожиданно фальцетом и, застеснявшись, умолк.

– Ну-ну, – с легким недоумением в голосе сказал Шелепов и наконец-то открыл глаза. Глаза у него были серьезные, без единой смешинки. – Горяч ты, братец, не по годам. То-то будет потеха для всей округи, когда ты с кавалергардом стреляться-то пойдешь! Ты понимаешь ли, на какое дело меня подбиваешь? Ты говоришь: дело благое, честное. А Стеблов твой скажет: измена, на кол его, старого пса! На мыло его, мерина сивого... А? Как, говоришь, девицы-то фамилия?

– Да ты не пьян ли часом? – вскипел Федор Дементьевич. – Вязмитинова ей фамилия, Мария Андреевна, князя Александра Николаевича родная внучка! Вяз-ми-ти-но-ва! – прокричал он по складам. – Ты понял ли меня? Вязмитинова! А ты мне про измену толкуешь! Вот уж, воистину, старый пес. Как раз на мыло тебе и дорога, да и то сказать, какое из тебя мыло? Так, вонь одна...

Старого князя Петр Львович знал прекрасно, помнил крепко и почитал едва ли не наравне с Суворовым, поскольку именно под началом майора Вязмитинова заслужил свой первый солдатский крест. Было это под Измаилом, где Федор Дементьевич служил в чине поручика, а Петр Львович числился корнетом. Поэтому он нисколько не оскорбился ругательными речами графа Бухвостова, а лишь тяжело вздохнул.

– Александра Николаевича кровь, – сказал он задумчиво. – Да ты уверен ли, что она чиста? Она ведь даже не дочь ему – внучка...

– А ты? – сердито спросил Федор Дементьевич. – Ты не уверен?

– Да нет, кой черт! – воскликнул вдруг полковник. – Это отрава какая-то в мозгах, ей-богу! Что за времена настали, скажи ты мне, Федор Дементьевич! Приедет ряженый с золотой шпажкой, наговорит с три короба, а ты сиди и думай, как быть: по совести или так, как начальство велит... Баста! – Он грохнул по столу пудовым, поросшим серебристыми волосами кулачищем, перевернув свою рюмку и разлив водку по скатерти. – Сроду я с женщинами не воевал, и драгуны мои с женщинами воевать не станут! В солдаты пойду, в каторгу, в Сибирь!.. Не позволю, трам-тарарам, честь генерала Александра Николаевича пятнать!

– Ну, до Сибири-то дело, положим, не дойдет, – негромко заметил граф Бухвостов, вертя в пальцах свою рюмку, которую он успел подхватить в самый последний момент. – Княжна чиста, даю тебе в том мое слово. Она едет к Кутузову просить покровительства и защиты, и это покровительство, я верю, будет ей оказано. Так что нечего кулаками-то махать. Видишь, что ты наделал? Чисто дитя, а еще полковник...

– Оно и лучше – без Сибири-то, – неожиданно мирно и тихо сказал Шелепов. – Староват я уже кайлом-то махать. Да и ты, чай, туда не больно рвешься. Хотя места там, сказывают, исключительной красоты.

– Тьфу на тебя, – сказал Федор Дементьевич. Он хотел добавить что-то еще, но тут дверь распахнулась, и на пороге, щелкнув каблуками, возник полковничий денщик Соломатин. Он замер на пороге, вытянувшись во фрунт, как на смотру. Физиономия у него при этом была какая-то растерянная, что заметно дисгармонировало с его молодецкой выправкой. Несоответствие это было столь велико, что Петр Ильич нахмурился и, не донеся горлышка графина до своей рюмки, которую он как раз собирался наполнить, проворчал:

– Что это с тобой, братец? Аршин проглотил?

– Виноват, господин полковник, – сказал денщик, совершая какие-то странные движения глазами, очень похожие на некие условные сигналы, разобрать смысл которых, впрочем, не представлялось возможным. – Тут к вашему высокоблагородию...

Договорить он не успел, поскольку позади него раздались быстрые, решительные шаги, сопровождаемые отрывистым звяканьем шпор, чья-то рука бесцеремонно смела его в сторону, и в дверном проеме мелькнули хорошо знакомые Федору Дементьевичу золотые аксельбанты, ордена и аккуратные бакенбарды флигель-адъютанта Стеблова. Добрейший Федор Дементьевич мгновенно понял, что час расплаты наступил, и, схвативши лежавшую на диване газету, поспешно прикрылся ею.

– Господин полковник, – с порога решительно начал Стеблов, – именем государя императора я требую вашего решительного содействия. Велите срочно посадить в седла десяток... нет, два десятка драгун. Нам необходимо выступить в течение ближайшего часа...

– Виноват, милостивый государь, – раскатисто отозвался Шелепов, нисколько не смущенный этим бешеным напором. – Прежде чем я подниму полк по тревоге, чего вы, как видно, надеетесь от меня добиться, мне хотелось бы для начала узнать, с кем я имею честь беседовать. После этого я льщу себя надеждою получить разъяснения по поводу вашего странного поведения. Вы врываетесь ко мне домой даже без доклада и с порога начинаете распоряжаться, словно я служу под вашим началом. А между тем я даже не имею чести знать вас. Вы уж не обессудьте, батенька, но я – человек старой закалки и привык к соблюдению некоторого порядка. Я – полковник Шелепов, что вам, похоже, хорошо известно. А вы...

Федор Дементьевич заметил, что держит газету вверх ногами, но перевернуть ее не осмелился. “Старею, – подумал он. – Таков ли я был под Измаилом?”

Граф Стеблов с видимым усилием подавил раздражение и представился. Полковник Шелепов учтиво поклонился и предложил гостю присесть и спокойно изложить свое дело.

– Спешка, милостивый государь, – сказал он, – нужна при ловле блох. Если же вы действуете именем государя, то тут надлежит все как следует взвесить и лишь после этого предпринимать решительные шаги. Итак, что стряслось? Надеюсь, вы не хотите меня уверить, что к городу приближается колонна французской конницы? А кстати, не желаете ли водочки? Водка у меня отменная, и огурчики – первый сорт. Покойный генералиссимус Суворов очень уважал водочку под соленые огурцы, это вам кто угодно скажет.

– При всем своем уважении к вам, полковник, я не имею возможности пить с вами водку, – резко возразил Стеблов, бросаясь в кресло. – Во всяком случае, не теперь, когда у меня имеется дело, не терпящее отлагательств.

– А я, с вашего позволения, выпью, – миролюбиво сказал Петр Ильич, наполняя свою рюмку. Он покосился в сторону газеты, за которой скрывался до сих пор не замеченный флигель-адъютантом Федор Дементьевич, но ничего ему не сказал, ограничившись лишь тем, что незаметно усмехнулся в усы. – У меня, любезный граф, никаких спешных дел не имеется... – Он залпом выпил водку, крякнул и закусил огурчиком. – Итак, – продолжал он, аппетитно жуя, – каковы новости из Петербурга?

– Вы меня удивляете, полковник, – сдерживаясь из последних сил, проговорил Стеблов. – Какие новости? Я говорю вам, что у меня спешное дело государственной важности, а вы упорно делаете вид, будто я заглянул к вам со светским визитом. Должен с прискорбием отметить, что все это начинает сильно напоминать мне заговор. Одно официальное лицо покрывает бежавшего государева преступника, а другое угощает меня солеными огурцами, в то время как нужно спешно снаряжать погоню!

– Вот как? – очень натурально удивился Шелепов. – Простите мое любопытство, граф, но кто он, этот негодяй, который покрывает бежавшего преступника?

Развернутая газета в углу дивана легонько вздрогнула. Стеблов по-прежнему ничего не замечал.

– Это граф Бухвостов, – сказал он. – Кстати, я просил бы вас отправить на дом к графу конвой. Его необходимо арестовать и допросить по делу, которое я расследую.

– И что же это за дело? – продолжая со скрытой усмешкой поглядывать на газету, поинтересовался полковник.

– Дело о государственной измене, – железным голосом ответил Стеблов. – Княжна Мария Андреевна Вязмитинова, подозреваемая мною в пособничестве французам, нынче утром бежала в неизвестном направлении при явном содействии графа Бухвостова, который скрыл от меня сей факт.

– Ай-яй-яй! – воскликнул Шелепов. – Каков мерзавец! Нет, кто бы мог подумать! Но вы уверены, что так уж необходимо его арестовывать? Все-таки пожилой, уважаемый человек...

– Пожилой преступник! – окончательно выйдя из себя, закричал Стеблов. – Уважаемый обманщик! Облеченный доверием дворянства государев изменник!

Газета медленно опустилась, и Петр Ильич Шелепов неожиданно для себя увидел над ее верхним краем молодые, яркие и очень сердитые глаза юного поручика, который при штурме Измаила с горсткой храбрецов вскарабкался на стену и в кровавой рукопашной собственноручно заколол своей офицерской шпагой двенадцать янычар. Добрейший Федор Дементьевич медленно скомкал злосчастную газету и медленно, очень медленно встал во весь свой небольшой рост. От неожиданности Стеблов заметно вздрогнул и замолчал на полуслове.

– Лет двадцать назад, – холодно и. раздельно проговорил граф Бухвостов, – за такие слова я отхлестал бы вас по щекам, а потом пригласил прогуляться за город и проткнул насквозь. – Руки его продолжали мять и комкать газету, и полковник Шелепов вдруг преисполнился очень неприятной уверенности, что эта газета вот-вот полетит в физиономию флигель-адъютанта. – Я и сейчас еще, между прочим, могу...

– Ну-ну, господа, – поспешно вмешался полковник, – что это вы тут затеяли? Успокойтесь, Федор Дементьевич, не то как бы вас кондратий не хватил. Что вы, ей-богу, как маленький! Граф, – повернулся он к Стеблову, – при всем моем уважении к высокой... гм... миссии, которую вы здесь выполняете, и ни в коей мере не одобряя горячности моего старинного приятеля Федора Дементьевича Бухвостова, я все же вынужден вам заметить, что в его словах есть некоторая доля правоты. Вы не должны оскорблять столь пожилого, заслуженного и уважаемого всеми человека, как Федор Дементьевич. Он мой друг, а вы поносите его в моем доме, обвиняя во всех смертных грехах без малейших к тому оснований. За это, милостивый государь, и впрямь можно удостоиться вызова, хотя бы и от меня. Извольте немедля извиниться, иначе это дело кончится черт знает чем!

Стеблов вскочил, словно его ткнули снизу шилом, и затравленно огляделся, переводя дикий взгляд с полковника на графа Бухвостова и обратно. У него был вид человека, который внезапно удостоверился в своих самых худших предположениях.

– Заговор! – почти шепотом ахнул он. – Так и есть, заговор!

– Сударь, – тоже вставая и выпрямляясь во весь свой огромный рост, внушительно проговорил полковник Шелепов, – я настоятельно рекомендую вам успокоиться и понять, наконец, что никакого заговора, о котором вы столь настойчиво толкуете, нет и быть не может. Есть лишь оскорбление, которое вы, находясь в расстроенных чувствах, нанесли уважаемому человеку, каковой едва ли не втрое старше вас и по возрасту, и по заслугам перед отечеством. О себе я не говорю, я понимаю, что на службе всякое бывает, и готов отнести ваши обидные слова на счет вашего искреннего радения о пользе государства Российского. Посему, ежели вам будет благоугодно принести свои извинения графу Бухвостову, они, как мне кажется, будут охотно приняты, после чего мы сможем, наконец, спокойно поговорить о деле и сообща решить, что следует предпринять для того, чтобы дело оное завершилось должным образом.

Наступила тягостная пауза. Было простым глазом видно, как Стеблов борется с владевшим им раздражением. Его можно было понять: он был уверен, что его блестящий кавалергардский мундир и широкие полномочия поставят его в этом захолустном городишке едва ли не вровень с господом богом. Вместо этого его вторые сутки подряд водили за нос и при этом неустанно учили хорошим манерам, которыми он в спешке и гордыне совершенно пренебрег. Поджав губы и побледнев лицом, голосом сухим и бесцветным он произнес скупые слова извинения, старательно глядя при этом мимо Федора Дементьевича. Извинения, как и предсказывал полковник Шелепов, были с охотою приняты, после чего блестящего кавалергарда заставили-таки выпить водки. В процессе угощения Федор Дементьевич, весь боевой пыл которого давно уже прошел, горячо и многословно уверил Стеблова, что не имел к побегу княжны ни малейшего отношения и что побег этот, вероятнее всего, побегом вовсе не является. Стеблов, выслушав его, поморщился с явным сомнением, но ничего не ответил и обратился к полковнику, требуя все-таки снарядить погоню. Шелепов, не имея права отказать, выразил готовность немедля, то есть завтра же с утра, выслать по следам исчезнувшей княжны отряд под командованием расторопного молодого офицера, который примет все меры к скорейшему отысканию Марии Андреевны Вязмитиновой.

Граф Стеблов поблагодарил его за содействие, но внес свои коррективы в предложенный полковником план, а именно заявил, что выступление отряда должно состояться не завтра, а самое позднее через два часа, а еще лучше – через час, и что, помимо расторопного молодого офицера, в погоню отправится он сам, граф Алексей Иванович Стеблов, поскольку дело сие поручено государем лично ему, и он не успокоится, пока собственноручно не доведет упомянутое дело до успешного завершения.

Возразить было нечего, и Шелепов незаметно для графа сделал Федору Дементьевичу большие глаза и сокрушенно развел руками: ничего, мол, не попишешь.

Отряд, состоявший из полутора десятков верховых драгун, молодого поручика Жарова и санного возка, в котором ехал закутанный в шубу граф Стеблов, выступил из города спустя три с половиной часа, то есть, фактически, на ночь глядя. Поручик Жаров перед отъездом был вызван полковым командиром и имел с ним непродолжительную, но весьма содержательную и любопытную беседу, в ходе которой полковник Шелепов подробно проинструктировал его по поводу того, что ему, поручику Жарову, надлежит делать, а чего, напротив, следует всеми силами избегать. Выйдя от полковника, поручик имел несколько озадаченный и вместе с тем загадочный вид, а по губам его то и дело пробегала неопределенная улыбка.

С наступлением темноты отряд, несмотря на неудовольствие графа Стеблова, остановился на ночлег в деревне, расположенной всего в десяти верстах от города. От старосты были получены верные сведения, что экипаж княжны Вязмитиновой проезжал здесь, держа путь в сторону Москвы, и что было это вчера утром. Таким образом, погоня была на верном пути, хотя и отставала от преступной княжны почти на двое суток.