– Давно он уехал? – сердито спросил Манохин, не глядя на секретаршу.
– Пятнадцать минут назад, – прошелестела та.
«Шлюха задрипанная», – подумал Манохин и посмотрел на часы. Пятнадцать минут… Он еще в дороге.
Плюс час, а то и все полтора, на кладбище, плюс обратная дорога… Надо ехать, понял он. Береженого Бог бережет. С Москвой шутки плохи. У них другой отсчет времени и совсем другая система мер. Они там крутят такие дела, какие нам и не снились, и могут раздавить нас мимоходом, как неосторожно выползшего на дорогу жучка-паучка.
Надо ехать, твердо сказал он себе и разозлился еще больше.
Уманцев действительно был на кладбище. Манохин увидел его припаркованный в тени старых раскидистых лип «лексус» и поставил свой «ниссан» впритык к его заднему бамперу. На кладбище было безлюдно по случаю жары и разгара дачного сезона. Манохин снял опостылевший, пропотевший насквозь полотняный пиджак, швырнул его на сиденье, захлопнул дверцу и двинулся вперед по заросшему бурьяном и одичавшими кустами роз и шиповника лабиринту оградок и памятников. На ходу он засунул большие пальцы под кожаные ремни наплечной кобуры. Под ремнями было горячо и влажно. Манохин поморщился, нащупал в кармане сигареты, но закуривать не стал – было слишком жарко.
Уманцев чинно сидел на вкопанной в землю рядом с памятником деревянной скамеечке, обмахиваясь своим вместительным портмоне, как веером. Манохин подошел к нему сзади. Отсюда были хорошо видны предательские складочки жира, нависавшие над поясом уманцевских брюк, и проклюнувшаяся на его черноволосом темени загорелая плешь. На зеленой скамеечке рядом с Уманцевым стояла четвертьлитровая ополовиненная бутылочка с янтарным содержимым. По вполне понятным причинам Петр Николаевич уже который год принципиально не употреблял водку, перейдя на виски. Обычно он предпочитал скотч, но не брезговал и менее престижными американскими сортами.
На этот раз у него под рукой стоял классический «Джонни Уокер» – Манохин узнал его по знаменитой этикетке. Он ухмыльнулся, увидев на могильной плите полированного черного мрамора граненую стопочку, до краев наполненную той же жидкостью, которая медленно нагревалась в стоявшей на скамейке бутылке. Стопочка была по обычаю накрыта краюхой черного хлеба, и Манохин подумал, что кладбищенский нищеброд, который доберется до дармовой выпивки после ухода Уманцева, будет приятно удивлен: вряд ли ему когда-нибудь приходилось угощаться настоящим шотландским виски.
– Ты бы ему хоть колбасы положил, что ли, – насмешливо произнес он, приблизившись к Уманцеву со спины.
Уманцев не вздрогнул и даже не обернулся.
– А, – сказал он, – ты… Не надо смеяться над обычаями. А вдруг там, – он неопределенно мотнул головой, подразумевая, по всей видимости, загробный мир, – действительно что-то есть?
Манохин одну за другой перенес ноги через низкую железную оградку, зацепившись штаниной за венчавшую столбик остроконечную чугунную шишечку, и присел на горячую скамейку рядом с Уманцевым.
– Во-первых, – сказал он, – по обычаю покойникам наливают водочки или, в крайнем случае, вина, а вовсе не «рэд лейбл». А во-вторых, сам подумай: на хрена душе бухло? То есть, пока человек живой, выпивка его душе требуется. Но чтобы душа радовалась, спирт должен сначала пройти через желудок и всосаться в кровь. А так… Вот прикинь: летает сейчас наш Кеша вокруг и мучается – и вмазал бы, да стакан взять нечем. И лить, блин, некуда… Один садизм получается. Он даже нырнуть туда не может, потому что ты стопку краюхой накрыл.
Уманцев вздохнул, обдав Манохина парами алкоголя, и тот подумал, что бутылка, которая стоит на скамейке, похоже, уже не первая.
– Вмажь хоть ты, – предложил Петр Николаевич, протягивая ему бутылку.
– Нет… Хотя…
Манохин решительно принял бутылку и припал к горлышку.
Напиток был крепкий и сильно отдавал дубовой бочкой, но привкус этот был мягкий, приятный, и разлившееся по всему телу тепло тоже было мягким и ласковым.
– Хорошо, – сказал Манохин. – Привет, Кеша, – спохватившись, добавил он и сделал приветственный жест зажатой в кулаке бутылкой, обращаясь к памятнику.
С гладкой черной поверхности мраморной плиты на него смотрело знакомое одутловатое лицо с расплывчатыми неопределенными чертами. Мастеровой, который делал гравировку, конечно, подкачал, и глаза на портрете вышли мутноватыми, слегка скошенными – точь-в-точь как в жизни, после второго стакана.
– Что-то ты сегодня как красна девица, – заметил Уманцев. – Да – нет, нет – да… Случилось что-нибудь?
– Угу. – Манохин снова приложился к бутылке и сделал экономный глоток. В голове у него начинался приятный шум. – Случилось. С тобой как, можно разговаривать или лучше отложить до завтра?
– Это смотря какой разговор.
Уманцев похлопал себя по карманам, вынул сигареты, закурил сам и протянул пачку Манохину. Тот отказался, помотав головой.
– Разговор, Петр Николаич, очень даже срочный.
Я только что общался с Чудаком. У нас проблемы.
– Да-а? И что за проблемы? Чудак просит прибавки к жалованью?
– Соберись, Петр, – попросил Манохин, – Мне не до шуток. Помнишь Бакланова?
– Это у которого сестра?.. Который Чудака каждый день доставал? Ты же сказал, что вы его взяли.
Или он тоже сбежал?
– Он не сбежал, – ответил Манохин. – С ним полный порядок. Но тут такое дело… Его ищут, Петр.
– Родственники? – пренебрежительно спросил Уманцев.
– Может, они и родственники, только Чудаку так не кажется. Два амбала из Москвы. Приехали на японском джипе. Заявились в райотдел и устроили Чудаку допрос: где Бакланов и почему его хата опечатана. Держатся нагло и, похоже, где-то уже нарвались: у одного лоб разбит. С виду крутые ребята.
Уманцев слегка подобрался.
– И что Чудак? – настороженно спросил он.
– Чудак навешал им лапши и отправил восвояси, – сказал Манохин.
– Что конкретно он им сказал? – с напором спросил Уманцев. От его полупьяной расслабленности не осталось следа.
– Ну, стенограмму он мне не показывал… Сказал, что Бакланов с кем-то квасил у себя на хате, его собутыльник не рассчитал, перебрал и загнулся, а Бакланов сдрейфил и рванул когти.
– Надеюсь, фамилию собутыльника этот идиот не назвал?
Манохин ухмыльнулся.
– Как можно, – сказал он. – Тайна следствия.
– До задницы мне его следствие! – неожиданно вспылил Уманцев. – А вы подумали о том, что эти фрайера залетные скорее всего искали вовсе не Бакланова?
– А кого? – слегка опешив, спросил Манохин.
– Макара они искали, вот кого! А через Макара рассчитывали выйти на нас! Тут два варианта: либо Валик там, в Москве, как-то наследил, и эти двое из тамошней ментовки, либо нас решили подмять. Тогда эта парочка – разведчики. И то и другое одинаково хреново. Нужна была мне эта Москва! Послушался вас, идиотов…
Манохин замысловато выругался и с треском ударил себя ладонью по лбу.
– Ах ты, мать-перемать, – выругался он. – То-то же мне не по себе, а в чем дело – не пойму. Мало ли, думаю, кто кого ищет… Как же я сам-то не допер?
– Это ничего, – утешил его Уманцев. – Главное, что предупредил вовремя. Когда, говоришь, они были у Чудака?
– Да с утра, – ответил Манохин. – Часов в девять примерно.
– Нормально, – сказал Уманцев. Голос у него был жесткий, деловитый. – Вот что, Василий Андреевич.
Чудака надо убрать из города. Позаботься, организуй ему больничный, то-се… Он знает нас, а они знают его.
Долго ходить вокруг да около они не станут и очень скоро возьмутся за него всерьез, так что Чудака надо спрятать.
А больше им зацепиться не за что. Покрутятся-покрутятся, да и свалят обратно в свою Москву.
– А если не свалят?
Уманцев повернул к Манохину голову и некоторое время сверлил его взглядом.
– Ты, дружок, шлангом не прикидывайся, – сказал он наконец, – не надо… Ты пушку для солидности таскаешь или чтобы комаров отгонять? Если они не свалят, ты их завалишь. Их данные у тебя есть?
Манохин молча вынул из нагрудного кармашка листок перекидного календаря и продемонстрировал его Уманцеву.
– Вот и ладно, – сказал Уманцев. – Пора возвращаться. Ну, Кеша, земля тебе пухом. Лежи спокойно.
Он отобрал у Манохина бутылку, слил остатки скотча в рот, крякнул, сунул бутылку в карман и вслед за своим помощником двинулся туда, где стояли в тени старых лип их машины.
Вернувшись в офис, они обнаружили, что их доживается посетитель. Высокий и плечистый человек лет тридцати пяти, одетый в легкий светлый костюм, явно сшитый на заказ очень хорошим модельером, в свободной и одновременно изящной позе сидел в приемной, мило болтая с секретаршей. Чертова курица, забыв обо всем, отчаянно строила ему глазки, пребывая в состоянии полного обалдения. «Два ведра смазки», – презрительно подумал Манохин, очень не любивший секретаршу за то, что она не желала делить с ним постель, оставляя свои сомнительные прелести для Уманцева. Ему внезапно стало грустно. «Живем как собаки, – ни с того ни с сего подумал он, глядя на бедра почтительно вскочившей при появлении начальства секретарши. – Ни семьи, ни детей, ни дома человеческого…»
Это были странные, совершенно непривычные мысли, и он с удивлением прогнал их, как седой метрдотель прогоняет случайно проскользнувшего в зал ресторана оборванца. Манохин сосредоточился на посетителе, который уже стоял, протягивая Уманцеву руку и улыбаясь широкой располагающей улыбкой.
– Здравствуйте, – сказал посетитель. – Извините за вторжение. Я, собственно, здесь случайно и совершенно по другим делам, но решил все-таки зайти и немного осмотреться…
– Виноват, – сказал Уманцев, пожимая руку посетителя, – но, боюсь, я не вполне понимаю…
– Простите, – снова заулыбался посетитель, – я совершенно не хотел вас запутать. Просто у вас такая милая секретарша, что я сам слегка запутался.
Секретарша вспыхнула.
– У меня свой бизнес, – продолжал посетитель. – Ну, бизнес – это громко сказано. Так, торгуем помаленьку. Не так давно ко мне приходил ваш представитель, предлагал сотрудничество. Я, грешным делом, тогда не ответил ему ничего определенного, а теперь вот решил заглянуть к вам и познакомиться.
Его предложение, по зрелом размышлении, показалось мне довольно привлекательным.
– Вот как? – Уманцев вежливо приподнял брови. – Ну что ж… Давайте пройдем в кабинет и все обсудим.
– С удовольствием, – сказал посетитель.
– Вы не будете возражать, если к нам присоединится мой заместитель? Мы с ним компаньоны, так что секретов друг от друга от нас нет.
– Как я могу возражать! – воскликнул посетитель. – Партнерство – это прекрасно.
– Н-да, – сказал Уманцев, отпирая кабинет. – Мы даже, по убогости своей фантазии, назвали фирму по начальным буквам наших фамилий. Я Уманцев, Петр Николаевич, а это Василий Андреевич Манохин.
Получается – «УМ и компания».
Посетитель рассмеялся, усаживаясь в удобное кресло.
– А вы говорите, нет фантазии! «УМ» – это же здорово! Ум, честь и компания.., нашей эпохи.
– Так вы к нам по делу? – вмешался в беседу Манохин, которому уже до смерти надоела эта пустая болтовня.
Где-то на втором плане его сознания все время маячили москвичи, приехавшие на синем джипе, и его улегшееся было раздражение снова начало расти.
– Да, – принимая серьезный деловой вид, ответил посетитель. – Моя фамилия Подберезский.
Манохин отвернулся к окну, зажмурился и снова открыл глаза. Стараясь двигаться как можно естественней, он переместился так, чтобы посетитель его не видел, и вынул из кармана рубашки листок перекидного календаря.
Убедившись в том, что ошибки нет, он неторопливо подошел к столу и как бы между прочим положил листок перед Уманцевым.
– Кстати, – сказал он посетителю, – вы ведь, похоже, не здешний?
– Из Москвы, – как ни в чем не бывало ответил тот.
Уманцев взял со стола листок, рассеянно повертел его в пальцах и как бы невзначай заглянул в него одним глазом.
Он переменился в лице, но это длилось всего лишь одно мгновение, и посетитель, похоже, ничего не заметил.
– Что ж, – сказал Петр Николаевич, медленно сминая листок в кулаке, – давайте поговорим.
Глава 9
Пока Подберезский утрясал свои коммерческие дела, Борис Иванович, чтобы не скучать, прогулялся по окрестностям в поисках достопримечательностей. Из достопримечательностей ему удалось обнаружить только душную, несмотря на открытые двери, довольно грязную и битком набитую шумными завсегдатаями пивную, в которой торговали сильно разбавленным светлым пивом местного производства и лежалыми бутербродами с копченой рыбой. Борис Иванович заметил, что за некоторыми столиками пиво щедро доливают водкой. Этикетка на одной из бутылок показалась ему знакомой, и, присмотревшись, он узнал «Русалочьи слезы». К горлу сразу подкатил комок, а в почках толчком отдалась боль.
Комбат с сочувствием посмотрел на трех краснолицых, давно нуждавшихся в бритье и горячем душе «гуманоидов», которые, усиленно дымя сигаретами, оживленно беседовали, периодически прикладываясь к пол-литровым кружкам, наполненным взрывоопасной смесью цвета мочи. Понаблюдав за ними с минуту, он понял, что ни в сочувствии, ни тем более в советах эти ребята не нуждаются. Конечно, сеанс принудительного лечения в наркодиспансере им бы не помешал, но Борис Иванович считал, что подобные вещи взрослый человек должен решать самостоятельно. Если кому-то нравится спиваться, это его право – до тех пор, пока он не мешает окружающим. К хроническим алкоголикам и наркоманам он относился с брезгливой жалостью, но никак не с ненавистью. Ненавидеть можно было тех, кто сознательно травил людей, играя на, их слабостях, усугубляя их и получая на этом фантастические барыши. А эти… Комбат посмотрел вокруг.
Это, строго говоря, были уже почти не люди. Мозг у них был едва задействован, словарный запас сократился до нескольких десятков затертых от постоянного употребления фраз, и, судя по тому, как спокойно и без видимых последствий они литрами хлестали заведомо ядовитую дрянь, даже их физиология существенно отличалась от человеческой.
"Точно, – с иронией подумал Борис Иванович, мелкими глотками отхлебывая из кружки попахивающее псиной пиво, – марсиане. Купились на этикетку.
Думают, раз написано: «водка», значит, там и на самом деле водка. А раз водка, значит, надо пить. Вот я их и расколол. А может, ее марсиане и выпускают?
А в Куяре у них база. Спрятали летающую тарелку в сарай и в ус не дуют."
Он с отвращением отставил кружку. Пить эту дрянь было невозможно. Какой-то засаленный тип в растрепанной бороде и грязных лохмах, глядя мимо него мутными глазами, заплетающимся языком осведомился, будет ли «братан» допивать.
– Владей, горемыка, – сказал ему Борис Иванович и торопливо покинул заведение.
После спертой духоты пивной перегретый воздух улицы показался ему свежим и прохладным. Скверное пиво противно булькало в животе, иногда прорываясь наружу вонючей отрыжкой. Борис Иванович заметил гастроном, зашел в него, купил бутылку кефира и половинку батона. Он не жаловал кефир, но здешний оказался неплохой, да и батон был свежий, а поданный теткой Марьяной завтрак уже успел утрястись, так что Борис Иванович с аппетитом позавтракал вторично и не спеша двинулся к оставленной возле офиса машине.
Он как раз проходил мимо красивой, отделанной под красное дерево двери под полукруглым навесом, к которой вели выложенные мраморной плиткой ступеньки, когда кто-то раздвинул планки жалюзи на расположенном справа от двери окне и просунул в щель озабоченное бледное лицо. Стрельнув глазами направо и налево, человек в окне заметил Комбата, секунду разглядывал его в упор, а потом поспешно скрылся, выпустив планки жалюзи, которые тут же стали на место.
Борис Иванович пожал плечами и свернул за угол, где была припаркована машина. Странные типы работают в этой фирме, подумал он. Ну и рожа…
Подберезский уже сидел за рулем и курил в открытое окошко. Его кремовый пиджак был небрежно заброшен на заднее сиденье, узел галстука распущен, а воротник рубашки расстегнут. Затягиваясь сигаретой, Подберезский сильно выпячивал и без того квадратную челюсть, что в сочетании с нахмуренными бровями и наморщенным лбом выдавало крайнюю озабоченность.
– Ну что, – открывая дверцу со стороны пассажира и забираясь в салон, спросил Борис Иванович, – как прошли переговоры?
Подберезский повернул к нему хмурое лицо, в последний раз затянулся сигаретой и выбросил ее в окно.
– Переговоры прошли странно, – ответил он и запустил двигатель.
Комбат некоторое время ждал продолжения, но так и не дождался. Он осторожно поерзал на сиденье, откашлялся и спросил:
– Как это – странно?
Подберезский вывел машину из переулка, переключил передачу и бесцельно покатил по городу, продолжая хмуриться.
– Странно – значит странно, – ответил он после долгой паузы. – Просто другого слова не подберу.
Постепенно он разговорился. По его словам выходило, что встретили его приветливо, всячески обласкали, выразили готовность сотрудничать и в конечном итоге ни с чем выставили за дверь.
– Ничего не понимаю, Иваныч, – признался он. – Ради этого просто не стоило пилить за семь сотен километров. Они что, идиоты?
– Почему идиоты? – рассудительно ответил Комбат. – Может быть, они просто не заинтересованы с тобой работать. Хорошо быть большой лягушкой в маленькой луже. Ты вот мечтал: организовать бы здесь филиал, да поставить бы главным Бакланова…
Может быть, как раз этого они и опасаются. Приехал какой-то москвич. Черт его знает, что за птица. Сначала надует, а потом и вовсе бизнеса лишит, все под себя подгребет. А?..
– Да? – задумчиво переспросил Подберезский. – Где-то ты, конечно, прав. Морды у них именно такие: кто ты, мол, такой и чего тебе здесь надо? Я их, грешным делом, спросил, зачем же тогда они ко мне своего представителя прислали, а они делают большие глаза и твердят, что никого никуда не посылали. Как же, говорю, не посылали? Макарьев Валентин Петрович, фирма «УМ и компания»… Нет, говорят, у нас такого служащего и никогда не было. Как же, говорю, не было, когда он мне вашу водку предлагал? По цене производителя и в любых количествах. Что вы, говорят, какая водка? Мы вообще ничего не производим, тем более водку. Наш профиль – продукты питания. Окорочка из Бельгии, вермишель быстрого приготовления из Китая, шоколад из Германии и прочая белиберда.
А на торговлю спиртным, говорят, у нас и лицензии нет. Это, говорят, какое-то недоразумение, но вы молодец, что зашли. Сотрудничество, говорят, дело хорошее. Ты что-нибудь понимаешь? Молодец, что зашел!
Всего-то навсего пол-России проехал и так, между делом, забежал познакомиться. Блин!
Борис Иванович покусал ус, поправил на голове каскетку и вздохнул.
– Интересное кино, – сказал он. – А тебе как показалось: правду они говорили или нет?
– Что я, детектор лжи? – резонно ответил Подберезский. – Правда, были моменты… Записочки какие-то, намеки… Может, у них неприятности? Налоговая наехала или с «крышей» проблемы. Хотя что касается «крыши», то у одного из них под мышкой висит что-то очень солидное. Даже из-под пиджака выпирает. В общем, черт их разберет, Иваныч. Но был, был момент… Этот, у которого пистолет, в самом начале вроде как невзначай подсунул на стол своему шефу какую-то бумажку. Тот в нее этак незаметненько заглянул и что-то такое там увидел…
Его прямо перекосило всего, а зыркнул он на меня так, что чуть было дырку во мне не прожег. И все.
Бумажку смял и дальше улыбается, как будто я его родственник из Австралии.
– Темнят, – уверенно сказал Борис Иванович. – Или темнят, или боятся, что ты темнишь. Что-то у них изменилось, а ты вперся не ко времени. Надо подумать. И знаешь что? Надо бы нам найти этого твоего Макарьева. Может, он просто жулик. Дешевая водка, говоришь? Мы с тобой уже один раз выпили дешевой водки. Не твой ли Макарьев ее в Москву привез? Помнишь, что на этикетке было?
– Поселок Куяр, – упавшим голосом сказал Подберезский. – Вот суки!
– Может, это не они, – остудил его Комбат. – Может, твой Макарьев действует на свой страх и риск, а названием этой фирмы просто прикрывается.
Наведет человек справки, узнает, что есть в Йошкар-Оле такая солидная фирма, глядишь, и клюнет. Ты вот с ходу не стал наживку хватать, а кто-то другой мог попасться. Особенно из тех умников, которые любят на каждую вложенную копейку по доллару получать.
В любом случае эти фирмачи с тобой больше разговаривать не станут. Жалко, что Макарьева того под рукой нету. Где его теперь искать?
Подберезский невесело усмехнулся, взял с передней панели бумажник, одной рукой покопался в нем и на ощупь выудил оттуда прямоугольничек плотной мелованной бумаги.
– Вуаля, – сказал он. – Визитная карточка представителя торгово-посреднической фирмы «УМ энд компани» Валентина Петровича Макарьева. Только учти, Иваныч, что это скорее всего чистое фуфло.
Комбат задумчиво повертел в руках визитку.
– Фуфло… – повторил он. – Может, и фуфло.
Странная у нас получается поездка, верно? Ни хрена не понять, но что-то в этом городе нечисто. И мент этот нам лапшу на уши вешал, и вообще… Кто, спрашивается, вчера за нами на «гольфе» гонялся? Не Макарьев же, надо понимать. А телефончик на визитке, заметь, только один. Обычно ведь пишут два: домашний и рабочий. А тут только один, и никакого адреса.
Странно, да?
– Странно, странно, – проворчал Подберезский, который все никак не мог отойти после беседы в офисе. – Честно говоря, плевать я на них хотел. В гробу я видал такое расширение бизнеса. Пусть крутят в своей Йошкар-Оле без меня, а я в такие игры не играю. Свалить бы отсюда поскорее! Вернемся, шашлычки поджарим, примем по стакану, вспомним, как съездили, – животы надорвем, это я тебе гарантирую. Вот только…
– Вот именно, – вставил Борис Иванович, – только. Мы ведь собирались с Мишкой повидаться.
Слушай, – внезапно оживившись, сказал он, – а вдруг здесь есть какая-то связь? Помнишь, что мент сказал? Тот тип, который у Бакланова дома загнулся, помер от водки, так? И Макарьев тебе предлагал водку – похоже, ту самую, от которой мы с тобой чуть не окочурились. Может, Баклан как-то во все это влез и его за это убрали? Или попытались убрать, и он теперь прячется… А?
– Ну, Иваныч, – сказал Подберезский, на мгновение бросив руль, чтобы развести руками, – ну ты загнул. Тебе бы детективы писать, как Александра Маринина. А еще лучше – сказки. За морями, за лесами, за высокими горами жила-была мафия…
– Угу, – проворчал Комбат. – Давай-давай, упражняйся. В общем, ты как знаешь… У тебя бизнес, дела, проблемы, а я человек свободный. Места здесь красивые, воздух свежий, торопиться мне некуда…
В общем, ты езжай, а я здесь еще немного побуду. Поброжу, позагораю, с людьми пообщаюсь…
Подберезский резко свернул направо из второго ряда и остановил машину у тротуара.
– Иваныч, – медленно сказал он, – ты на что намекаешь? Иначе говоря, ты кого козлом назвал?
– Да никого, – с преувеличенным удивлением ответил Комбат. – Ты чего взвился? Я прямо говорю, что тебе здесь оставаться – только время зря терять, а мне все равно делать нечего, вот я и проверю, сказки я сочиняю или, наоборот, былины… Понимаешь, что бы этот мент ни говорил, сдается мне, что Баклан во что-то вляпался. Ну сам посуди: могу я его бросить?
– А я, значит, могу, – сказал Подберезский. – Ну спасибо, Иваныч. Вылезай на хрен из машины и иди куда хочешь. Знать тебя не желаю, понял? Совсем ополоумел на старости лет…
– Ну вот, – сказал Комбат. – Договорились…
Да ты чего, дурак, шуток не понимаешь? Распетушился, герой.
– Не помню, – сказал Подберезский, – говорил я тебе или нет, что у тебя странные шутки?
– Говорил, – ответил Борис Иванович. – Много раз.
– Приплюсуй еще один. Шутник, мать твою… Ладно, что делать будем?
– А во-о-он, – Борис Иванович указал рукой куда-то в сторону, – телефонная будка. Сейчас позвоним твоему Макарьеву, а там поглядим, как дальше дела пойдут. Не нравится мне эта винно-водочная катавасия!
Телефон, номер которого значился на визитной карточке Макарьева, не отвечал. Они сделали по три попытки каждый, всякий раз вслушиваясь в бесконечные длинные гудки до тех пор, пока автоматика не прерывала связь, и наконец вынуждены были сдаться.
– Нету, – разочарованно сказал Комбат. – Бродит где-то.
– Если это вообще его телефон, – добавил Подберезский. – Найти бы телефонную книгу… О! Поехали на узел связи!
– А может, прямо в Куяр? – предложил Борис Иванович.
– Твой Куяр никуда не убежит, – возразил Подберезский. – Давай, раз уж взялись, действовать по порядку. Сначала закончим с этим телефоном, а потом можно будет и в Куяр наведаться, посмотреть, что это за ООО «Заря»…
– Правильно, – сказал Комбат. – Я им покажу русалочьи слезы!
На городском узле связи Подберезский взял инициативу в свои руки, велев Борису Ивановичу молчать и улыбаться, а еще лучше – посидеть в машине, пока он сам утрясет все дела. Борис Иванович немного поворчал, но в конце концов вынужден был признать, что дипломатия – не его стихия.
Он откинул спинку сиденья, принял полулежачее положение и надвинул на глаза козырек каскетки, заявив, что будет думать, «Ну-ну», – сказал Подберезский и скрылся за дверью служебного входа.
Борис Иванович попытался собраться с мыслями, но все, что произошло с ними в Йошкар-Оле, никак не складывалось в стройную систему, разваливалось на куски и оставалось просто кучей разрозненных, никак не связанных друг с другом неприятностей. Печать на дверях квартиры Бакланова, серый «гольф», который следовал за ними по пятам, а потом улизнул и больше не появился, шитая белыми нитками история, рассказанная старшим лейтенантом Чудаковым, непонятное поведение фирмачей, ради которых Подберезский предпринял эту дальнюю поездку, страшноватые слухи об исчезновениях людей, поведанные теткой Марьяной… Это была какая-то каша, и на мгновение Борис Иванович почувствовал острое желание махнуть на все рукой и предложить Подберезскому вернуться в Москву. На то, чтобы разобраться в здешней ситуации, нужна уйма времени, да и кому это нужно – разбираться? Пусть разбираются те, кому за это деньги платят. Кто сказал, что исчезновение Бакланова как-то связано с бизнесом жуликоватого Макарьева? И вообще, люди меняются. Баклан за эти годы мог стать кем угодно – например, податься в бандиты или спиться. Ведь не зря же дома у него, по словам Чудакова, нашли целое море водки и упившегося до смерти собутыльника!
«Водка, водка, – подумал Борис Иванович. – Как ни крути, о чем ни думай, все в конце концов упирается в эти чертовы „Русалочьи слезы“. Даже если между этой отравой и исчезновением Баклана нет никакой связи, я не успокоюсь, пока не раскопаю все до конца.»
Машину качнуло, мягко хлопнула дверца. Борис Иванович открыл глаза и увидел веселого Подберезского, который устраивался на водительском сиденье, держа в зубах какой-то листок. Перехватив взгляд Комбата, Андрей залихватски подмигнул и вынул листок из зубов.
– Порядок, Иваныч, – сказал он. – Девчата немного поупирались, но я с ними договорился. Телефончик квартирный, и прописан по этому адресу действительно Валентин Петрович Макарьев. Ну что, поедем, осмотримся?
– Так его же дома нет! – садясь в нормальное положение, возразил Комбат.
– Кто знает? Может, он просто трубку не берет.
И потом, можно же поговорить с соседями, вообще понюхать, чем там пахнет…
– Правильно, – решил Борис Иванович, – едем.
Все равно надо что-то делать.
Подберезский хмыкнул и включил зажигание.
В два приема развернувшись на узкой улице, темно-синяя «тойота» с треснувшим передним бампером и помятым крылом двинулась в направлении микрорайона, в котором до недавнего времени проживал Макарьев.
Когда джип с московскими номерами удалился метров на сто, от бровки тротуара неторопливо отъехала немолодая «пятерка» со слегка тронутыми ржавчиной крыльями, когда-то принадлежавшая пропавшему без вести Михаилу Бакланову. За рулем «Жигулей» сидел Леха-Маленький. Он был весел и оживлен, поскольку впервые в жизни принимал участие в настоящей слежке. Это будоражило, и он предвкушал, как будет рассказывать о своем приключении поддатым телкам за лучшим столиком городского кабака. Он не сомневался, что телки будут в восторге от его украшенного художественными подробностями рассказа.
Рядом с Маленьким, от нечего делать играя барабаном старенького обшарпанного «нагана», сидел Большой. Он курил, насмешливо косясь на своего напарника, которому не сиделось от возбуждения, и время от времени поглядывал вперед, чтобы не упустить из виду синий джип.
Большой не был любителем приключений, но был полностью согласен с Манохиным: давать спуску московским фрайерам нельзя, иначе проглотят.
«Хрен вы нас проглотите, – подумал Большой. – Как бы вам не подавиться, козлы.» Он снова повернул барабан «нагана», заставив пружину издать звонкий щелчок, и выбросил в приоткрытое окошко «Жигулей» изжеванный окурок.
* * *
– Ну и как тебе это нравится? – спросил Борис Иванович.
– Охренеть можно, – искренне признался Подберезский и, словно не веря собственным глазам, осторожно дотронулся кончиком пальца до сине-зеленой пластилиновой печати, которой была украшена массивная стальная дверь, кокетливо обтянутая искусственной кожей.
Посреди двери поблескивал широкой выпуклой линзой стереоскопический дверной глазок, накладки двух импортных секретных замков и дверная ручка сверкали надраенной латунью. Под дверью лежал пластиковый коврик для ног, который тоже пересек не одну границу, прежде чем попасть сюда. Борис Иванович зачем-то встал на этот коврик и пошаркал по нему подошвами.
– Кучеряво, – сказал он. – Богатая дверь.
– Дверь как дверь, – пожал плечами Подберезский. – На зарплату такую дверь, конечно, не купишь, а так – ничего особенного. Водочный бизнес, Иваныч, доходней нефтяного.
– Правда? – Борис Иванович покачал головой. – Надо же… А печать, гляди-ка, точь-в-точь, как у Бакланова. Даже пластилин такой же.
– Может, так положено, – с сомнением сказал Андрей. – Чтобы единообразие. Форма серая, печати синие.