- Да какая, хрен, разница, - легко переходя от неумелого славословия к более привычному богохульству, проворчал он, - херувимы, серафимы... Главное, уберег Господь, хрен ему в глотку - и тебя уберег, и меня, грешного, через тебя опять же.
      Юрий промолчал. Спорить со Степаном Петровичем было трудно. Если он говорил правду по поводу причин, заставивших его заняться табелем вместо того, чтобы первым, как обычно, подняться на опору, то жив он остался именно благодаря той красивой оплеухе, которую ему залепил Юрий и с которой началась недавняя свалка. А значит. Бог, дьявол, судьба или просто слепой случай, небывалая комбинация мелких совпадений и вероятностей - да неважно, кто или что! - действительно уберег их обоих от неминуемой гибели.
      Юрий не спорил еще и потому, что спорить ему не хотелось. Они со всей возможной скоростью шли по просеке под сверкающими на солнце новенькими проводами, держась проложенной "шестьдесят шестым" колеи и изнемогая от жары и непрерывных атак гнуса. Юрий держался из последних сил, да и то лишь потому, что было неловко показывать свою слабость перед" спутником, который был на два десятка лет старше и уже стоял на пороге настоящей старости. Держаться было тяжело: растянутая нога болела все сильнее, голова кружилась, ныла ушибленная Барабаном кисть, и при каждом шаге взрывался острой болью левый бок. Похоже было на то, что Юрий все-таки расшибся гораздо основательнее, чем ему показалось вначале.
      "А чего же ты хотел, - насмешливо сказал он себе, - что же ты думал? Помнится, давным-давно в "Комсомолке", кажется, была заметка про бывшего десантника, который навернулся с девятого этажа и отделался легким растяжением связок. Так ведь девятый этаж, милый ты мой, Понтя ты мой Филат, это от силы тридцать метров. А тридцать метров - это на целых двадцать метров меньше, чем пятьдесят. А ускорение между тем нарастает прямо пропорционально высоте, с которой приходится падать. Если бы не так шумело в голове, можно было бы легко рассчитать, с какой силой я воткнулся в родную планету. А приложился я очень даже прилично. И это ясно без всяких вычислений..."
      Он остановился и сел прямо там, где стоял. Сил не осталось совсем, и идея добраться до опоры, которую красили маляры, теперь казалась ему не стоящей выеденного яйца и такой же безумной, как попытка добраться пешком до Луны. Продолжавший сыпать молитвами вперемежку с отборными ругательствами Петрович по инерции проскочил вперед метра на три, тоже остановился и повернул к Юрию потную, перекошенную от переживаний волосатую физиономию, на которой медленно проступило удивленное выражение. В ответ на его невысказанный вопрос Юрий сообщил ему свои соображения относительно целесообразности предпринятого ими путешествия, обессилел от этого еще больше и тихонько лег на спину.
      - Ты Иди, Петрович, - сказал он. - Я тут полежу минуток десять-пятнадцать и догоню. А может, и не догоню, - добавил он после короткого раздумья.
      - Ага, - в тон ему проворчал Петрович. - Может, догоню, а может, и подохну потихоньку. Так, что ли?
      - Н-ну, примерно так, - неуверенно откликнулся Юрий, глядя в перечеркнутое блестящими нитками проводов голубое небо. За эти три месяца провода опостылели ему невообразимо, а после сегодняшнего, с позволения сказать, инцидента смотреть на них и вовсе было выше человеческих сил. Юрия затошнило, и он тяжело, с усилием повернулся на правый бок, чтобы не захлебнуться, если съеденная за обедом пшенка решит все-таки подышать свежим воздухом.
      Он увидел прямо перед своим лицом рыжий кирзовый говнодав сорок седьмого размера и понял, что Петрович никуда не ушел, а сидит над ним на корточках.
      - Переломы есть? - озабоченно спросил Петрович.
      - Да хрен его знает, - лениво ворочая языком, ответил Юрий. - Кажется, нету. Просто шмякнулся, как.., как жаба. Голова кружится, а так - ничего, жить можно.
      - Полета метров, - озабоченно пробормотал Петрович себе в бороду. Шмякнулся он... От тебя, ежели по уму, мешок с костями должен был остаться, а у тебя, видишь ты, голова кружится.
      - А у меня все не как у людей, - пожаловался Юрий. - Причем всю жизнь.
      - Это ты мне не рассказывай, - стаскивая с его правой ноги сапог, проворчал Петрович, - Мы тут все такие.., были. Было бы у тебя все как у людей, сидел бы ты сейчас в Москве, а не валялся бы тут, как беглый зека. Эх, - закряхтел он, размотав портянку и стащив с распухшей ступни носок, - нога-то у тебя, брат!.. Никуда ты с такой ногой не дойдешь, это факт. И на горбу мне тебя не дотащить. Чего же делать-то?
      Продолжая вздыхать, кряхтеть, поминать Господа Бога и беззлобно материться, он разодрал портянку на длинные лоскуты и принялся туго бинтовать ими распухшую лодыжку Юрия. Это получалось у него неожиданно ловко. Руки у Петровича были сильные, ухватистые, и действовал он ими аккуратно, хотя и без лишней деликатности, словно управлялся не с человеческой ногой, а с лошадиной или вовсе с поврежденной ножкой какого-нибудь табурета. Это было довольно болезненно, и Юрий в течение нескольких секунд предавался буржуазной роскоши: лежал на боку, тихонечко постанывал сквозь стиснутые зубы и жалел себя. Потом он решил, что нежиться, пожалуй, хватит, сосредоточился и сел, упираясь руками в песок у себя за спиной.
      Только теперь он заметил, что из кармана засаленной брезентовой робы, болтавшейся на костлявых плечах Петровича, предательски поблескивая, выглядывает бутылочное горлышко.
      - Ага, - сказал он, - лекарство! Ты, значит, эвакуировался без паники, а? Отступление должно быть упорядоченным и планомерным, так? Орел, Петрович, орел! Может, поделишься с инвалидом?
      - Так это... - смутился бригадир. - Ты же вроде того.., не пьешь.
      - Ты хочешь сказать, что на водку я не скидывался? - уточнил Юрий и полез в карман за деньгами. - Ну извини...
      - Дурак ты, Понтя, - во второй раз за сегодняшний день сказал бригадир. Дурак дураком, хоть махаться и навострился. На кой хрен мне твои деньги? Вон она, водяра, в вагончике - пей хоть до упаду... - Он скрипнул зубами. - За упокой... Я ведь что говорю? Не видел я, чтобы ты пил, не приходилось мне как-то такого видеть. Да и сотрясение у тебя. Как бы не развезло. А так - пей, мне этого дерьма не жалко.
      Он сорвал с горлышка колпачок желтыми лошадиными зубами и протянул бутылку Юрию. Юрий сделал несколько хороших глотков, обтер горлышко ладонью и вернул бутылку бригадиру. Водка была теплой и отвратительной, но от нее по всему телу быстро разбежалось приятное тепло, и Юрий почувствовал, что тошная муть, в которой тонул мозг, отступает и рассеивается.
      - Ото, - с уважением сказал Петрович, разглядывая бутылку, в которой осталось едва ли больше половины содержимого. - А ты, я вижу, не только морды бить умеешь. А мы-то думали, что ты из этих.., из трезвенников-язвенников, в Бога их, в душу и в мать.
      - В Афгане мы пили спирт, - зачем-то сообщил Юрий. - Горячий. Котелками.
      - А, - равнодушно сказал Петрович, - вон оно что. Афган, значит. То-то же я гляжу... Ну, десантура, чего делать-то будем?
      Юрий подвигал ступней, поморщился и стал натягивать сапог. Петрович, не сводя с него внимательных глаз, задрал к небу свою разлохмаченную бородищу, вылил в себя остаток водки - именно вылил, как в раковину умывальника, крякнул, утерся рукавом и не глядя швырнул бутылку через плечо в лес.
      - А что делать? - вставая, сказал Юрий. - Дальше пойдем. До маляров не больше километра, а там машина, да и до поселка оттуда рукой подать.
      Они двинулись дальше, увязая в песке и яростно отбиваясь от мошкары. Петрович вынул сигареты и протянул пачку Юрию. Тот отрицательно качнул головой - курить ему сейчас хотелось меньше всего. Петрович нерешительно повертел пачку в руках, вынул из нее сигарету, подумал, скривился и убрал курево обратно в карман.
      - А ты ничего мужик, По.., то есть Юрик, - сказал он после долгой паузы. Юрий неопределенно пожал плечами. - Нет, серьезно. Ты, может, решишь: подлизывается, мол, старая падла, чует, что рыльце в пушку... Я тебе на это так отвечу: на хрен ты мне нужен, чтобы к тебе подлизываться? Я ведь тогда, в обед, мог не в воздух шмальнуть, а в тебя. Барабан, между прочим, так и собирался сделать, да я не дал.
      - Ну и что? - спросил Юрий - спросил просто так, чтобы не молчать.
      - А то, что хороший ты мужик, - заявил бригадир. - А таким здесь делать нечего. Вот и вышло у тебя вроде как несовпадение.
      - Да уж, - сказал Юрий. - Несовпадение вышло, это факт. Ты это к чему, Петрович? Учти, целоваться я с тобой все равно не стану.
      - Да нужен ты мне! У меня тут мыслишка одна появилась. Про ребят-то, про покойных, я, считай, все знаю, а вот ты - дело другое. Темненький ты, непрозрачный. Да ты не косись, не косись! Я что хочу спросить: семья-то есть у тебя? Ну, жена, детишки?
      - Да нет, - ответил Юрий. - Не получилось как-то, не срослось.
      - Ага, - сказал Петрович таким тоном, словно Юрий только что подтвердил какую-то его теорию. - А родители?
      - Умерли, - коротко ответил Юрий. Этот допрос уже начал ему надоедать.
      - О! - сказал Петрович и даже задрал к небу корявый указательный палец. Вот видишь! Так я и знал!
      - Что? - устало спросил Юрий. - Что ты там такое знал?
      - А то, - торжествующе объявил Петрович. - Чуял я, что... А ну стой!
      Юрий послушно остановился, даже не успев сообразить, в чем, собственно, дело. Они стояли почти на вершине сопки. Впереди, на самом верху, стояла опора, до которой оставалось каких-нибудь двадцать-тридцать метров. Опора сверху донизу сверкала свежей алюминиевой краской, а еще дальше из-за вершины сопки высовывался самый кончик следующей опоры - той самой, которую сегодня должны были покрасить. Негромко шумел верховой ветер, разгоняя гнус и шевеля верхушки кедров. Кроме этого привычного шума, вокруг не раздавалось ни единого звука, и Юрий никак не мог взять в толк, что насторожило Петровича. Он уже открыл рот, чтобы спросить, какого черта они торчат на солнцепеке, как два идиота, но тут до него дошло: вокруг было слишком тихо. Если, бы маляры работали, с этого места уже можно было бы услышать гудение компрессора, голоса - по крайней мере, крики, которыми обмениваются старающиеся перекрыть шипение пульверизаторов работяги, - и прочие шумы, сопутствующие производственному процессу. Но тайга молчала, и теперь, когда до Юрия дошел скрытый смысл этого молчания, ему стало не по себе. Он подобрался, как в разведке, когда линия окопов оставалась позади, и посмотрел на Петровича.
      Бригадир был хмур и выглядел озабоченным.
      - Не то что-то, - сказал он. - Слишком тихо.
      - Странно, - поддержал его Юрий. - Линия-то в порядке, оставалось только проверить в последний раз...
      - Это ты про что? - спросил Петрович.
      - Это я про изоляторы, - ответил Юрий. - Изоляторы новые, исправные. Маляры по опоре лазят, проводов не касаются. Даже если бы кто-то случайно.., ну, один, два.., но не все же!
      - Да, - сказал Петрович, снова запуская пятерню в бороду. - Твоя правда, парень. Кабы они были живы, тут бы такой гвалт стоял, что в поселке было бы слышно. Шутка ли - сидеть на опоре и вдруг услышать, как провода гудят!
      - Угу, - сказал Юрий. - Загудели, заиграли провода, мы такого не видали никогда... Идем?
      - Не хочу я туда идти, - честно признался Петрович, глядя мимо Юрия на верхушку опоры. - Знаю, что придется, а не хочу. Вот хоть ты режь меня!
      - Ну, резать я тебя, положим, не стану, - сказал Юрий. - Я и без тебя сегодня на трупы насмотрелся на полжизни вперед. Если хочешь, оставайся здесь. Я схожу, все узнаю и пригоню машину.
      - Во, блин, дает, - восхитился Петрович. - Полчаса назад помирать собирался, а теперь в герои рвется, да так, что впятером не удержишь. Нет уж, браток. Вместе пойдем, раз уж так вышло. Эх, жалко, лекарства я мало захватил!
      - Да, - сказал Юрий, - это жалко. Выпили бы сейчас, рукавом занюхали и - в кустики, спать. И все проблемы побоку. Милое дело!
      - Ладно, ладно, - проворчал бригадир. - Понес... Аида, что ли.
      Они взобрались на вершину сопки и остановились. Юрий сразу же присел на шершавый бетонный фундамент опоры, слегка припорошенный мелким желтым песком. Отсюда открывался отличный вид на подернутые голубоватым знойным маревом окрестности, а интересовавшая их опора и вовсе была видна как на ладони.. У ее подножия стоял знакомый тентованный грузовик, а внизу, в распадке, виднелась обнесенная проволочным забором мешанина проводов, изоляторов, порталов и конических разрядников. Это была территория подстанции, у въезда на которую Юрий разглядел какой-то автомобиль знакомого темно-синего цвета. На солнце ярко блестели хромированные дуги и подножки. Во всей округе был только один такой автомобиль, и Юрий понял, что смотрит на машину прораба.
      - Гляди-ка, - подтвердил его догадку стоявший рядом Петрович, - а Петлюра уже там. Пронюхал, черт усатый. Вот кому сейчас не позавидуешь! Это ж такое ЧП, что за него очень даже свободно можно на отсидку пойти.
      Юрий вздохнул. Проблемы прораба Алябьева его волновали мало. Гораздо сильнее его беспокоило то обстоятельство, что он, оказывается, никак не мог заставить себя как следует приглядеться к опоре, рядом с которой стоял тентованный "газон". Нехорошая ватная тишина, казалось, волнами наплывала именно оттуда, от опоры, и Юрий поймал себя на том, что помимо собственной воли принюхивается - не пахнет ли паленым?
      Он заставил себя сфокусировать взгляд на решетчатой стальной вышке и без особого труда разглядел свисавшие с нее темные продолговатые мешки, на таком расстоянии не имевшие ни малейшего сходства с тем, чем они являлись на самом деле. Он вытер рукавом потный лоб и посмотрел на Петровича.
      Петрович мрачно копался в бороде, исподлобья глядя на него.
      - Ну что, Петрович, - сказал ему Юрий, - похоже, кончилась наша командировка. Как же это они, а? Петрович засопел и снова полез за сигаретами.
      - Страх-то какой, - сказал он наконец. - Страх-то какой, Господи!
      Спички ломались в его трясущихся руках, но он упрямо чиркал ими о засаленный разлохмаченный коробок до тех пор, пока не закурил наконец свою "приму".
      - Нечисто тут что-то, - сказал он сквозь рваное облако синего табачного дыма. - Не бывает так, чтобы все сразу... Тем более маляры.
      Юрий, кряхтя, поднялся с нагретого солнцем бетона и, не оглядываясь на бригадира, сильно хромая, стал спускаться по просеке вниз, коверкая подошвами сапог проложенную "шестьдесят шестым" колею. Опора вырастала прямо на глазах, с каждым шагом становясь все яснее и четче, прорисовываясь до мельчайших подробностей, видеть которые Юрию совершенно не хотелось. Он шел, чувствуя, как мало-помалу проходит анестезирующее действие алкоголя, и думал о том, как быть дальше. В его судьбе наступил очередной перелом, это было ясно, но вот куда заведет его круто изменившая свое направление линия жизни, Юрий сказать не мог.
      Добравшись до опоры, они немного постояли, задрав головы. Спасать и здесь было некого, и Петрович очень удивился, когда его спутник вдруг полез наверх.
      - Ошалел, что ли? - спросил он. - Куда тебя несет, блаженный?
      - Посмотреть, - коротко ответил Юрий, на секунду повернув к нему сосредоточенное потемневшее лицо, и стал карабкаться выше, стараясь по возможности держаться подальше от болтавшихся на монтажных поясах тел.
      Он добрался до самых проводов, немного посидел там, вертя головой во все стороны, и стал медленно, неловко спускаться вниз. Двигался он с заметными усилиями, и Петрович с огромным беспокойством наблюдал за этим спуском, только теперь сообразив, что чертов Понтя Филат даже не подумал надеть пояс, как будто в запасе у него было девять жизней.
      Юрий неловко спрыгнул на песок, качнулся, морщась от боли, и поспешно сел прямо на землю, привалившись взмокшей спиной к серому кубу фундамента.
      - Ну, что? - спросил бригадир.
      - Да, - тяжело дыша, ответил Юрий, - так оно и есть. Какая-то сволочь закоротила провода на опору. Так что, Петрович, никакой это не несчастный случай и никакая не авария, а самое обыкновенное убийство. То есть что я говорю - обыкновенное? Никакому киллеру такое и в страшном сне не приснится. Это почище взрыва в подземном переходе. И главное, чеченцев к этому делу никак не пришьешь!
      - Это точно, - мрачно согласился Петрович, избегая смотреть наверх. Бедные менты. Без чеченцев им в этом деле разобраться будет трудновато. Слушай, а ты уверен?
      - В чем? В том, что это не чеченцы? На все сто. Что им здесь делать?
      - Да при чем тут... Ты уверен, что провода закоротили?
      Юрий криво усмехнулся, закуривая сигарету.
      - Поднимись и посмотри сам, - предложил он. - Чтобы это заметить, высшего инженерного образования не требуется. Просто взяли кусок кабеля и зацепили одним концом за провод, а другим за опору. Кабель почти расплавился, но понять, что к чему, несложно. Сам он туда попасть просто не мог.
      Петрович вдруг страшно заторопился.
      - Давай, - сказал он, нервно переступая огромными сапожищами, поднимайся. Надо Петлюре сказать, пока он не уехал.
      - Не суетись, - охладил его пыл Юрий, вставая тем не менее с земли. Через десять минут тут будут все менты, сколько их есть в этой тараканьей дыре.
      - Так я про это и говорю, - откликнулся Петрович, целеустремленно шагая к машине. - Им ведь все равно, кого под замок сажать. Главное, чтобы в сводке было написано: подозреваемые, мол, задержаны. А потом и оглянуться не успеешь, как срок навесят. Знаю я эти дела, пробовал.
      Он торопливо открыл дверцу и вскарабкался на место водителя. Юрий, кряхтя от боли в боку, уселся рядом.
      - Петрович, - сказал он, - а правда, что ты свою жену убил?
      Петрович повернулся к нему и с полминуты смотрел Юрию прямо в глаза тяжелым, как свинец, взглядом. Потом протяжно вздохнул, отвернулся и нащупал на приборном щитке ключ зажигания.
      - Не правда, - сказал он, запуская двигатель. - Правда, что отсидел, а убивать не убивал. Пальцем я ее, лярву, не тронул. До сих пор не знаю, кто это сделал. Потому и не хочу, чтобы менты меня возле этой опоры застукали. - Он опять длинно, тоскливо вздохнул. - В бега, что ли, податься?
      Юрий не ответил. Перекрутившись на сиденье винтом, он полез за спинку и выволок оттуда длинный сверток из мешковины. "Газон", подвывая движком, катился по просеке, периодически пробуксовывая в песке и подпрыгивая на кочках. Юрий размотал мешковину, протер ложу карабина рукавом и вынул обойму. Увидев, что в ней осталось всего два патрона, он недовольно поморщился.
      - С кем это ты воевать собрался? - неодобрительно поинтересовался бригадир, сосредоточенно вертя баранку. - Мало тебе покойников?
      - Мало, - ответил Юрий, загоняя обойму на место и передергивая затвор. Только не мне, а тому парню, который все это устроил. Вряд ли он рассчитывал, что мы с тобой уцелеем. Ошибочка у него вышла, а умные люди потому и называются умными, что признают свои ошибки - сначала признают, а потом, сам понимаешь, исправляют.
      Петрович, который явно еще не успел додуматься до такой элементарной вещи, поспешно втянул голову в плечи и даже пригнулся к самой баранке, словно по ним уже открыли массированный огонь из стрелкового оружия. Это было бы смешно, если бы Юрий сам не ощущал себя так, будто на лбу у него нарисована мишень.
      - Ты стрелять-то умеешь? - спросил Петрович, но тут же спохватился. - А, ну да, конечно... Жалко, что патронов мало.
      - А больше нет?
      - Есть. У Петлюры в сейфе.
      - Значит, нету... Ну ладно. Обойдемся как-нибудь. Да и не придется, наверное, стрелять. Это я так, из интереса спросил.
      Петрович неопределенно хрюкнул и затормозил возле вплотную стоявшего у ворот подстанции джипа. Даже не выходя из машины, они увидели, что салон джипа пуст.
      - Долго они разбираются, - сказал Петрович, выбираясь из кабины. - Сторожу не позавидуешь. Петлюра с него, наверное, с живого шкуру спускает.
      - Если так, то он хороший хирург, - заметил Юрий. - Аккуратно работает. Заметь: ни крика, ни шума... А?
      - Твою мать, - медленно сказал Петрович. - А ведь верно. Чего они там притихли-то? Стекла же должны дрожать от Петлюриного рева...
      - Стекла? - странным тоном переспросил Юрий. - Погляди-ка.
      Он вытянул руку, указывая направление, но Петрович уже и сам увидел то, что хотел показать ему его новый компаньон. Он смотрел на окно аппаратной. Одно стекло в нем было выбито, осколки блестели в траве, как драгоценные камни, а уцелевшие стекла были густо перепачканы чем-то красным.
      ***
      Мент был худой, весь какой-то заморенный и словно пылью припорошенный. Тяжелая челюсть у него отливала темной синевой из-за проступившей щетины, впалые щеки казались кое-как отштампованными из скверной сероватой пластмассы, белки глаз розовели не то от недосыпания, не то просто с перепоя, а редкие волосы плотно прилегали к длинному черепу слипшимися беспорядочными прядями. Пахло от мента дешевым одеколоном, но под этим мощным ароматом, от которого, наверное, в ужасе шарахались местные комары, легко угадывался предательский запашок застарелого пота и еще чего-то неприятного - какой-то затхлой сырости, печной гари и чуть ли не мышиного помета. Было совершенно ясно, что мент живет в старом деревянном доме с печным отоплением и без удобств и, вполне возможно, до сих пор не женат, а может быть, наоборот, разведен - воротник форменной рубашки у него был засален, верхняя пуговица кителя держалась на соплях, готовясь вот-вот отскочить напрочь, а капитанские звездочки на погонах сидели вкривь и вкось.
      - Что смотришь? - неприветливо спросил мент, на секунду переставая рыться в ящике стола. - Нравлюсь? Да, видок у меня, наверное, еще тот. Не успел, понимаешь, домой заскочить, все утро в болоте ковырялся...
      - В каком еще болоте? - довольно равнодушно спросил Юрий. Убогая обстановка кабинета навевала на него чугунную тоску, а отлежанный на нарах ушибленный бок ныл, как больной зуб.
      - Да в Федоскиной топи, - неохотно буркнул капитан, - в каком же еще. Ребятишки по грибы ходили, нашли пиджак с документами, весь в кровище... - Он помолчал, роясь в столе и явно прикидывая, стоит ли продолжать. Юрий его не торопил, хотя известие его заинтересовало. - С документами, - повторил капитан. - Документы на имя... А, чего там! В общем, отыскался ваш водитель. Как бишь вы его звали? Да, Квазимода. Федякин Андрей Григорьевич, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, прописан в Москве, холост, не судим. Смешно, да? Федякин в Федоскиной топи утоп.
      - Очень смешно, - сказал Юрий. - Прямо обхохочешься.
      - Да, - не стал спорить капитан, - смешного маловато. - Он вынул из ящика и бросил на стол паспорт Юрия, его бумажник и пачку сигарет. Юрий удивленно приподнял брови, но мент не стал возвращать ему его конфискованное имущество, а как бы невзначай положил сверху широкие ладони с короткими толстыми пальцами и принялся барабанить этими пальцами по обложке паспорта. - Странная петрушка получается, - продолжал он, глядя куда-то мимо Юрия своими неопределенного цвета глазами. - Завьялов.., ну, сторож с подстанции, который вашего прораба подстрелил и рубильник включил... Непохоже это на него, понимаешь? Тихий ведь был мужик, мухи не обидит. Ну, даст кому-нибудь в пятак по пьяному делу, так ведь у нас, у русских, без этого не бывает. А тут вдруг такое... Ну ладно прораб. Могли они, в конце концов, поссориться... Правда, все равно непонятно, откуда у Митяя ствол. А теперь и вовсе получается, что Завьялов не один работал, а в компании. Понимаешь?
      - Нет, - сказал Юрий. - Если честно, не понимаю. Не понимаю, к чему вы клоните, не понимаю, зачем вы мне, задержанному, все это рассказываете, и не понимаю, почему меня задержали... Хотя об этом я, помнится, уже говорил.
      - Да погоди ты со своим задержанием, - отмахнулся капитан. - Успеешь еще права покачать, не спеши. Тут, понимаешь, такой винегрет... Я, честно говоря, даже не знаю, как быть. Ты тут с боку припека - и ты, и этот твой бригадир. Повезло вам, вот и все. Будете свидетелями, а должны бы.., ну, сам понимаешь. А про пиджак я тебе вот зачем рассказываю. Там ведь не только пиджак нашли. Борозда там осталась, как будто тело тащили, и кончается эта борозда аккурат возле оконца.
      - Какого еще оконца? - спросил Юрий, - А это на болоте такие, как бы тебе сказать, озерца. Не озерца даже, а так - лужицы. Ступишь в такую лужицу и вася-кот, поминай как звали. Никаким шестом не достанешь. Вообще, в Федоскиной топи что-то искать - дело гиблое. Водолаза засосет - хрен ты его потом вытащишь, технику туда тоже не протащишь, да и кто ее туда попрет, эту технику, рада одного жмура? В общем, ушел ваш Федякин с концами. И никто не узнает, где могилка его... А от Федоскиной топи до подстанции, между прочим, рукой подать. Улавливаешь? А мы-то голову ломали, куда это водитель подевался и почему его с прорабом в тот день не было. Выходит, что был, только пошустрее оказался, чем его начальник, успел ноги унести. Да только не местный он, черт его к топи понес. Уперся, увяз, а тут его и настигли. Настигли, замочили и в болото бросили.
      - Красиво у вас работают, - криво улыбаясь, сказал Юрий. - Кто бы мог подумать!
      - Это еще вопрос, у нас или у вас, - огрызнулся мент. - Размах не наш. Боюсь, что завелись у нас тут какие-то гастролеры.
      - Да какие гастролеры! - взорвался Юрий. - Ведь ясно же, что наша бригада местным была как бельмо на глазу! Ведь работу у них из-под носа выдернули! Да и наши работяги - не ангелы: баб щупают, морды бьют, деньгами сорят направо и налево - по местным понятиям, конечно. Ну что тут думать?! Неужели тяжело сложить два и два? Ты посмотри: бригаду уничтожили, считай, до единого человека, прораба застрелили, водителя утопили, склад, где одного медного провода было черт знает сколько, разграбили и сожгли.., сторожа, между прочим, без всяких тонкостей топором по башке тяпнули.., прорабскую сожгли. Да что там прорабскую - бытовку, где, кроме грязных тряпок, ничего не было, тоже сожгли! Медь сперли - на продажу, надо полагать...
      - Да, уж, наверное, не огороды городить, - неожиданно спокойно согласился мент. - Ну, ты проорался? Теперь меня послушай, умник. Послушай и постарайся понять, о чем я тебе толкую. Ты, конечно, из Москвы приехал, а я, как у вас там говорят, лох, ментяра таежный, но только и у меня голова не опилками набита. Это, знаешь ли, и козе ясно, что ваша гол-компания торчала тут у нас, как заноза в заднице, и что порешили их всех, чтобы другим неповадно было сюда соваться. А главное, конечно, - медь. Металл вроде бы не сильно дорогой, но было его, насколько я понимаю, много. Этот ваш Сухоруков, бригадир, показал, что вы сменили на ЛЭП все провода. Старый провод складировался на вашей базе у Сухого ручья с целью последующего централизованного вывоза и сдачи на перерабатывающий комбинат. Так? Так! А теперь подумай. Поселок наш - как воробей нагадил. Конкурентов для вашей фирмы у нас тут нет и в ближайшие сто лет не предвидится. Это - раз. Медь попятили, ладно. Так ведь у нас каждый человек на виду, я уж не говорю о машинах. А тут ведь одной машиной не обойдешься. И куда ее, эту медь, девать? До железной дороги двести верст. Большак один. Перекрой его с двух концов, и баста. Что же, пятаки из этой меди чеканить? Нет, брат, местным она ни к чему, да и нет у нас таких отчаянных, чтобы на это дело решились. Тут чисто кто-то сработал, профессионально, и живет этот кто-то не здесь, а в городе. Я эти свои соображения изложил в письменном виде и отправил в область. Обещали помочь, но, сам понимаешь...
      - Не понимаю, - снова повторил Юрий. Откровенность мента казалась ему странной. Он что, в дружинники меня вербует? В юные друзья милиции? Нет уж, приятель, это ты как-нибудь сам... - Не понимаю, при чем тут я.
      - При том, что ты свидетель, - сильно подавшись вперед, доверительно сказал ему мент. - Эти отморозки двадцать пять человек порешили, чтобы все было шито-крыто. Ты что же думаешь, они тебя пожалеют? Или бригадира твоего? Я тебе все это рассказываю только потому, что мне лишние трупы не нужны. У меня участок - что твоя Бельгия, и обслуживают его пять человек. Так что на милицию надейся, а сам не плошай. Я бы, конечно, еще подержал вас обоих под замком, да нынче все грамотные. Не имею я права вас дольше задерживать, понял? Обязан, во-первых, отпустить, а во-вторых, взять подписку о невыезде, как у ценных свидетелей. И потом, кормить вас мне нечем, даже если бы вы сами попросились. На пару ночей приютить могу, но не больше. Так как?
      - Нет уж, - сказал Юрий, - спасибо. Бог не выдаст, свинья не съест. Жаль вот только, что бытовка сгорела. У тебя на участке бомжи есть, капитан? Если нету, то считай, что парочка уже завелась.
      Капитан в ответ только хрюкнул. Склонившись над столом, он оформлял подписку о невыезде, старательно заполняя корявыми, с сильным наклоном буквами стандартный бланк с лиловой печатью. Закончив, он подвинул бумагу к Юрию, и тот поставил свою подпись там, где стояла птичка.
      - Свободен, - сказал капитан и со вздохом подвинул к Юрию его имущество. Шагай и помни, что я тебе сказал. Кстати, тебя там на улице дожидаются. Замучила, ей-Богу, - признался он в ответ на удивленный взгляд Юрия. Примите, говорит, передачу.., Насилу отбился.
      - Ну и принял бы, - сказал Юрий, совершенно не понимая, о ком, собственно, идет речь. - Жалко тебе, что ли? Сам толком не кормишь, так хотя бы людям не мешал.
      - Не положено, - буркнул капитан. - И вообще, ты с ней поосторожнее, с этой.., доброй самаритянкой. Брательник у нее двоюродный.., да и вообще...
      Юрий посмотрел на него, ожидая продолжения, но капитан, похоже, уже сказал все, что хотел, и снова принялся рыться в ящике стола. Филатов едва заметно пожал плечами, забрал со стола выписанный капитаном пропуск и, миновав дежурного, выбрался на улицу.
      Полуденная жара обрушилась на него, как раскаленный молот, но это было даже приятно. В кутузке тоже было жарко и даже душно, но дышалось там тяжело и пахло всякой дрянью: масляной краской, лизолом, стыдливо притаившейся по углам грязью, тоской, убожеством. А здесь, на улице, теплый ветер свободно доносил с сопок смолистые запахи тайги, а воздух был таким чистым, что его хотелось пить, как воду.