Глава 20

Под утро тучи как-то незаметно разошлись, мороз усилился, и рассвет получился, как на новогодней открытке – яркий, сверкающий, искристый и очень холодный. Вскарабкавшееся на звонкий от мороза, словно заиндевелый небосвод зябкое солнце осветило заметенный ночным снегопадом город, на улицах которого уже вовсю буксовали, озверело гребя колесами глубокий снег и окутываясь облаками влажного вонючего пара из выхлопных труб, кое-как очищенные от похоронивших их под собой сугробов автомобили.

К небу поднимался рев и лязг вступивших в неравный бой снегоочистителей и проседающих под тяжестью грязного снега самосвалов, мерное шарканье дворницких лопат и вдохновенный мат водителей увязших по самое брюхо легковых автомобилей. По всему городу, наплевав на голодное урчание в животах, катались в сухом снегу очумевшие от радости собаки – по одной и целыми стаями, невзирая на размер, масть и породу. Снег на разные голоса визжал под ногами пешеходов, снег сверкал и переливался на каждой ветке, каждом карнизе, на крышах, газонах, тротуарах, на лысинах, кепках, плечах и призывно воздетых руках памятников – везде был искрящийся в лучах морозного солнца снег.

К десяти часам утра мороз, казалось, еще усилился, в движениях пешеходов появилась некоторая излишняя легкость и торопливость, а кое-кто откровенно двигался перебежками, прикрывая рукой в перчатке полуотгрызенный свирепым морозом нос.

На самом деле было не больше минус двадцати, но по контрасту со вчерашней оттепелью холод казался арктическим.

Водителю потрепанной темно-синей спортивной «тойоты» с помятой правой дверцей было наплевать и на мороз, и на красоты этого зимнего утра. В салоне автомобиля было тепло, а пейзажи его сейчас просто не занимали – он ощущал себя летящей в цель пулей, хотя на самом деле никуда не летел, а сидел за рулем своего купленного по дешевке двухместного автомобиля и крутил ручку настройки портативного приемного устройства, пальцем другой руки придерживая вставленный в ухо наушник. В губах у него дымилась сигарета – термоядерный французский «Голуаз».

Дым щипал глаза, и человек в «тойоте» морщился, одним глазом кося на стоявшую метрах в ста впереди черную «волгу» с тонированными стеклами. На сиденье рядом с водителем «тойоты», прикрытый свежим номером «Московского комсомольца», лежал крупнокалиберный «магнум» с глушителем, легендарное оружие гангстеров и полицейских, нашедшее, наконец, дорогу на заснеженные российские просторы.

Позади возносил к небу заиндевелый шпиль главный корпус МГУ, впереди была смотровая площадка на Воробьевых горах, в это время года пустая и заснеженная. То, что генерал Потапчук решил вдруг побеседовать со своим коллегой из ГРУ генералом Федотовым на этом продуваемом морозным ветром пятачке, вселяло в водителя «тойоты» некоторую надежду – генералам явно было что обсудить, и сделать это они хотели без свидетелей: ни в черной «волге» Потапчука, ни в похожем на нее как две капли воды служебном автомобиле Федотова не было водителей.

Самих генералов Слепой видеть не мог – их скрывало плавное закругление подъездной дороги, – но слышимость была прекрасной. Закончив настраивать приемник, он поудобнее устроился на сиденье, смахнул с коленей упавший с сигареты кривой столбик пепла и стал слушать, как генералы говорят о погоде, словно два выползших подышать свежим воздухом пенсионера.

Сидеть в «тойоте» было даже удобнее, чем в БМВ – сиденье было глубокое, низкое, ноги полностью уходили в пространство под приборной панелью. Правда, из каждой впадинки пластиковой отделки салона смотрела неотмытая прежними хозяевами грязь, искусственная кожа сидений протерлась и потрескалась, да и дизайн вызывал снисходительную улыбку, но Слепой выбрал эту машину не за дизайн, а за редкое сочетание внешней неприметности с высокой мощностью и запредельной скоростью, которую могла развивать эта старушка. Конечно, бензин она пила, как лошадь, только что совершившая трудный переход через пустыню Гоби, но это уже были сущие пустяки. Один знакомый Глебу торговец крадеными автомобилями по этому поводу говорил:

«Зачем покупать машину, если нет денег на бензин?»

Деньги у Слепого были – он мог позволить себе приобрести новенькую тачку в престижном автосалоне, но такая сверкающая игрушка привлекала бы к себе слишком много внимания, да и долго ездить на ней Глеб не собирался – сразу по окончании этого дела машина должна была исчезнуть.

Он безотчетно запустил пальцы в недра уже изрядно отросшей бороды и энергично поскреб. Борода должна была исчезнуть вместе с машиной. Сейчас она служила для маскировки – во всяком случае, Слепой уверял себя в этом, хотя на самом деле ему вдруг стало просто наплевать на то, как он выглядит.

Неопрятная, с проседью борода соответствовала его внутреннему состоянию.

Слепой поправил на переносице очки со слегка притененными стеклами и привычно поморщился: одно стекло в очках давно треснуло, а он все время забывал купить себе новые. Его мозг был полностью отключен от таких мелочей, занятый проигрыванием бесчисленных вариантов развития событий. Краем сознания Глеб понимал, что сильно опустился со дня встречи с майором Коптевым, но сейчас его это нисколько не занимало – на то, чтобы заняться своим внешним видом, у него будет еще сколько угодно времени.., если он выйдет из этой переделки живым.

А если не выйдет, то червям совершенно безразлично, выбрит их клиент или зарос бородой по колено.

Конечно, неприятно ощущать себя не совсем чистым и каким-то помятым, но, сидя в подземной норе, трудно выглядеть, как картинка с обложки модного журнала.

Он безучастно срезал острым, как бритва, перочинным ножом заусенец на большом пальце левой руки и вдруг насторожился – похоже, разговор о погоде подошел к концу. Генерал Потапчук внезапно прервал на полуслове длинную метеорологическую ретроспективу, охватывавшую период в полвека и территорию нескольких континентов, и, откашлявшись, спросил напрямую;

– Ну, Петр Иванович, говори, зачем позвал, а то здесь и вправду холодно.

– Нет плохой погоды, – ответил Федотов, – есть плохая одежда.

– Нет плохой одежды, – вздохнул Потапчук, – есть просто старая кровь, склероз сосудов и атрофия мышц.

– Ну и настроеньице у тебя, товарищ генерал.

Неприятности?

– При нашей работе неприятности – неотъемлемая часть жизни, – вздохнул Потапчук. – Избавь меня сейчас от неприятностей, я бы, наверное, помер.

Да ты не коли меня, как врага народа. Говори прямо, чего хочешь.

Генерал Федотов помолчал. Глеб слышал, как громко скрипит снег под двумя парами обутых в дорогие ботинки ног.

– Что ж, – сказал, наконец, Федотов, – хитрить с тобой я не буду, не мальчики уже. Я хочу, чтобы ты сдал мне агента по кличке Слепой.

Глеб ударил кулаком по баранке – в игру вступал новый противник, и, судя по тому, что он сумел как-то проведать о существовании Слепого, противник серьезный. «Федин, – подумал Слепой, – это Федин, больше некому. Ах, как жаль, что я его не нашел! Хорошо, что, кроме клички, этот слизняк про меня ничего не знает. Потапчук, блюдя собственную безопасность, по идее, должен промолчать.»

– Так, – сказал генерал Потапчук. – Сколь веревочке ни виться… Зачем он тебе, Петр Иванович?

– Мне кажется, что его пора остановить, – ответил Федотов. – Иначе он полностью обезглавит ФСБ, пока доберется до Поливанова. Ведь это он, насколько я понимаю, последний из тех, кого ищет твой агент?

Слепой улыбнулся – ничто не прошло напрасно.

Теперь он знал имя. Знал он и человека – не только понаслышке, но и наглядно. То, что он был всего один, слегка разочаровало Слепого, но ненадолго – эти двое, что сейчас обсуждали условия его сдачи, прогуливаясь по смотровой площадке, тоже были опасны и, следовательно, приговорены. Случайно поймав свое отражение в салонном зеркальце, он непроизвольно вздрогнул – ему показалось, что из глубины стекла на него смотрит кто-то совершенно незнакомый и вдобавок не вполне нормальный. Заросшее грязной бородой, осунувшееся лицо было рассечено надвое широкой ухмылкой тигра-людоеда, обнажавшей желтоватые, давно не чищенные зубы – он все время забывал приобрести зубную щетку и пасту, точно так же, как и новые очки. Впрочем, Слепой немедленно забыл о своем испуге, стоило лишь отвести от зеркала взгляд – теперь его одолевало нетерпение. Он с трудом удерживался от того, чтобы сию минуту отправиться на поиски генерала Поливанова – следовало все-таки послушать, до чего договорятся эти двое.

– Надеюсь, это не ты дал ему задание ликвидировать Володина, Строева и Алавердяна? – спросил Федотов. – Кстати, не пойму, при чем тут Алавердян. Он же, кажется, не участвовал во всей этой истории?

– Он сошел с нарезки, – глухо проговорил Потапчук. – Сам выносит приговоры и сам приводит их в исполнение. Боюсь, он не вполне нормален.

– Как же это ты просмотрел? – с сочувствием поинтересовался генерал Федотов.

– С ним такого никогда не случалось. Это профессионал высшей пробы. Помнишь аферу Разумовского?

– Так это, значит, он… Да, это специалист.

Слепой уже со всех ног мчался к машине Потапчука, одной рукой придерживая оттягивающее карман подслушивающее устройство, а другой – наушник. Добежав до «волги», он разбил стекло рукояткой револьвера, открыл дверь и вывел из строя радиотелефон. Сотовый аппарат, лежавший на сиденье, он сбросил на снег и припечатал каблуком. Потом он взялся за шины.

Закончив с «волгой» Потапчука, он методично вывел из строя автомобиль Федотова и бросился к своей «тойоте».

– Я пытался его нейтрализовать, – продолжал между тем Потапчук. Чувствовалось, что он рад, наконец, выговориться, мало заботясь о последствиях. – Ничего не вышло, совсем ничего…

– Ну, почему же, – сказал Федотов, – шуму твои орлы наделали много.

– Я мог его застрелить, – при этих словах Слепой лишь иронически ухмыльнулся, запуская двигатель, – но не смог. Понимаешь, он был мне почти как сын. И потом, он не сам стал таким…

– Давай без лирики, Федор Филиппович, – попросил Федотов. – Каждый маньяк когда-то мочился в пеленки и гукал на погремушку. В данный момент, как я понял, мы имеем дело с маньяком, и действовать надо соответственно.

– Штурмовыми отрядами его не взять, – сказал Потапчук. – Пробовали уже – и я, и Володин. Тут нужен еще один специалист такого же уровня, так где его найдешь?

Слепой не стал слушать дальше – швырнув наушник на сиденье, он выжал сцепление и плавно тронул машину с места. Глаза его под линзами очков были нехорошо сощурены, а рука сжимала удобно изогнутую рукоять «магнума».

– Есть у меня такой человек, – сказал Федотов. – Специализация у него, правда, пошире, да это, может быть, и к лучшему. Кто он, твой Слепой?

– Сиверов Глеб Петрович, капитан. Считается погибшим в Афганистане, перенес операцию по изменению внешности, псевдонимы…

– К черту псевдонимы! Где его можно найти?

– Не знаю, – вздохнул генерал Потапчук. – Он лег на дно и выходит только для того, чтобы кого-нибудь отправить на тот свет.

– Надо будет установить негласное наблюдение за Поливановым, – решил Федотов. – Шум Поднимать не будем. Откровенно говоря, жалко мне тебя…

– В жалости не нуждаюсь, – почти надменно сказал генерал Потапчук. – Моя вина – мой ответ.

– Ты не виноват, что этот твой Слепой вздумал вдруг рехнуться, – твердо сказал Федотов. – Да и мысль у него была в целом правильная: какой смысл брать к ногтю исполнителей, если самые-то затейники продолжают здравствовать, как ни в чем ни бывало?

Плевать ему на то, что они устали биться головой о стену, и на государственные интересы ему плевать – государству, которое допускает подобные вещи, прямая дорога на помойку…

– На помойку… – задумчиво повторил Потапчук. – Помойка…

– Эй, – забеспокоился Федотов, – Федор Филиппович, ты что? Что с тобой? Сердце?

– Погоди, – оттолкнул его Потапчук, – постой.

Вертится что-то, никак не ухвачу.

Откуда-то из-за поворота долетел нарастающий рев мощного двигателя. Он был здесь настолько неуместен, что генерал Федотов невольно потянулся за пистолетом. Полковник Мещеряков носил «беретту» в подражание генералу, который, хоть и пользовался своей карманной мортирой в основном в тире, да порой на даче, где любил иногда развлечься стрельбой по консервным банкам, считал, тем не менее, что оружие должно быть максимально мощным – дураку оно все равно не поможет, а умного может выручить в критической ситуации.

Из-за поворота вылетела приземистая длинноносая спортивная машина и устремилась, казалось, прямо на них. Генералы инстинктивно отпрянули к гранитному парапету смотровой площадки, темно-синяя торпеда с помятой дверцей резко затормозила, ее занесло, и из открытого окна донесся едва слышный хлопок выстрела. Генерал Федотов, ощутив вдруг вместо испуга молодой азарт, выхватил свою автоматическую «беретту» и разрядил ее по машине.

Брызнуло стекло, одна пуля, как бритвой, срезала кронштейн, на котором крепилось зеркало, две ударили в помятую дверцу, еще три продырявили переднее крыло. Взвизгнув покрышками и выбросив из-под задних колес центнер снега, «тойота» резко вильнула обрубленным, высоко задранным задом и с ревом унеслась прочь.

Генерал поймал на мушку задний скат, но «беретта» лишь сухо щелкнула. Рука Федотова метнулась к карману, где лежала запасная обойма, но залепленный спрессованной снежной пылью номерной знак, еще раз круто вильнув, исчез за поворотом.

– Ну, паршивец, – почти добродушно сказал генерал, пряча пистолет в наплечную кобуру. – Это он, что ли?

Генерал Потапчук не ответил. Федотов резко обернулся и увидел, что его коллега сидит на снегу, привалившись спиной к гранитному парапету. Рядом с его бессильно повисшей правой рукой лежал припорошенный снегом «стечкин». С пальцев генерала на рубчатую рукоять пистолета часто капал красный дождик.

Федотов подбежал к нему и опустился на колени.

Пуля большого калибра ударила генерала под правую ключицу. Он дышал с трудом, в груди у него хрипело и булькало, а на губах выступила розовая пена. Снег под ним потемнел от крови.

– Федор Филиппович, да как же это? – беспомощно произнес генерал Федотов, пытаясь остановить кровь своим мохнатым шарфом. – Погоди, погоди, я сейчас…

– Дурака-то.., не валяй, – медленно, с трудом вытолкнул из сереющих губ Потапчук. – Слушай… канализация…

– Что – канализация? – переспросил Федотов.

Ему показалось, что Потапчук бредит.

– Запах.., от него пахло.., канализацией.

– От кого? От этого твоего Слепого?

Потапчук слабо кивнул и потерял сознание. Федотов осторожно опустил его на снег и беспомощно оглянулся. Нужно было бежать к машинам – там, по крайней мере, был телефон, но он боялся оставить раненого одного. Ему казалось, что, оставшись без его поддержки, тот непременно умрет. Наконец, он решился и неловкой оскальзывающейся трусцой побежал туда, где они оставили свои машины. Миновав поворот, он остановился и тихо, с одышкой выругался. К машинам можно было не бежать – все было отлично видно и отсюда.

Когда он вернулся к оставленному на смотровой площадке генералу Потапчуку, тот уже начал остывать.

Генерала Федотова спас случай – чертов «магнум» вдруг дал две осечки подряд, чего никогда не бывало с оставшимся в руке мертвого майора Сердюка «кольтом».