Терпухин решил ползти едва слышно, чтобы не быть обнаруженным. Но события развивались стремительно. Еще не добравшись до первого с головы вагона, Юрий уже расслышал в его чреве знакомое ворчание движка. Судя по гулкому звуку, вагон идет порожняком.
      На что Гоблин рассчитывает? Окончательно спятил?
      В любом случае нельзя спешить и прыгать на крышу. Спуститься, стать ногами на сцепку, ходящую ходуном. Оттуда уже забраться наверх с максимальной осторожностью...
      Вот он здесь, мотоцикл. Если б крыша вдруг чудом раздвинулась, Терпухин упал бы точно на него. "Харлей" - то здесь, а где сам Гоблин? Сидит в седле? Ага, открыл на ходу вагонную дверь.
      Совсем оборзел. Хочет взять разгон с самого дальнего конца вагона, чтобы вылететь наружу на скорости. Не брякнуться камнем вниз, а взрезать колесами насыпь и там попытаться в движении удержать равновесие.
      И ведь удержит, как это невероятно ни звучит! Такие ублюдки в воде не тонут, в огне не горят и башку себе так просто не разбивают. Чтобы с ним разделаться, придется пропотеть кровавым потом.
      "Харлей" тронулся с места, и Атаман мгновенно принял решение. Пробежал по крыше несколько шагов и прыгнул вниз еще до того, как мотоцикл вылетел из открытого проема.
      Терпухин понимал, что теперь уж они оба разобьются почти наверняка. Его контакт с мотоциклистом собьет тому весь расчет, укоротит траекторию. Еще в воздухе "Харлей" даст крен вправо или влево, клюнет носом или, наоборот, завалится задним колесом.
      Наклон в любую сторону угробит мотоцикл: приземление на одну точку разнесет его на части и расшвыряет противников. На насыпи останутся куча железа да два мешка с костями.
      Но вера в необходимость немедленной кары была так велика, что Атаман ни секунды не сомневался. Он угадал с прыжком - успел вцепиться в летящего Гоблина обеими руками. Правой - в косматую гриву, левой - в кожаную безрукавку.
      Прыгая с неподвижной опоры, с моста, он бы, конечно, удержаться не смог. Только разорвал бы Гоблину любимый засаленный жилет. Но сейчас Юрий оторвался от быстро едущего поезда, его и Гоблина скорости были направлены в одну сторону. Только поэтому он не слетел, повис сзади "пассажиром".
      Зато "Харлей" закрутился в воздухе. Один оборот он сделал или два? Лес, небо и насыпь смешались, будто вмиг потеряли весомость, превратились в разрисованные бумажки, подхваченные снежным вихрем. Вместе с жалкими обрывками пейзажа куски прожитой жизни мелькнули перед глазами Атамана: лицо отца, родной хутор в Орликовской, присяга перед красным знаменем, кровь на ладони после первого ранения...
      Раскрученный в воздухе Гоблин уже никак не мог выправить мотоцикл. Но, может быть, именно это позволило совершиться чуду: "Харлей" приземлился на оба колеса одновременно.
      Зарылся по самые ступицы, обдал проносящийся мимо вагон градом из гравия и кусочков шлака.
      Единственное, что Гоблин успел, - вцепиться намертво в руль здоровой рукой и задрать ноги, иначе гравий смолол бы с них все мясо до костей.
      "Харлей" стремительно пропахал по насыпи глубокую борозду. По всем законам резина колес не должна была выдержать. Но выдержала, хоть глубокий рисунок почти полностью срезался - колеса были под стать самой машине.
      Оба противника не имели лишней секунды, чтобы осознать, переварить случившееся чудо.
      Терпухин сзади зажал шею Гоблина между своей кистью и предплечьем. Стал душить, одновременно выворачивая голову. Бородач, не глядя, ударил его в висок обрубком левой, обросшим на конце мозолистым наростом.
      У Атамана потемнело в глазах, но хватки своей он не ослабил. Какой бы мощной ни была у Гоблина шея, тот уже дышал с трудом. Ударил левой еще раз Терпухин успел перехватить руку. Теперь оба были сцеплены так прочно, что, казалось, уже не расцепятся никогда.
      Мотоцикл уже съехал с насыпи и теперь прыгал на кочках со старой, высохшей и поседевшей от изморози травой. Рельсы ушли в сторону по дуге. Судя по выстрелам, раздавшимся вслед Атаману, милицейский спецназ почуял неладное. Вот-вот товарняк должны остановить.
      Но все решится не там, а здесь. Там обнаружат только пустой вагон с раскрытой дверью и следы. А здесь мышцы и кости все плотней вминались друг в друга...
      Рев мотоцикла забивал уши. Не ушами, а рукой чувствовал Атаман хриплое прерывистое дыхание, хруст шейных позвонков. Лес справа поредел, в просветах мелькнула трасса и машины с зажженными фарами. Казалось, Гоблин продолжает ехать по прямой и сама полоса асфальта льнет издали к мотоциклу, стелется под колеса.
      Оказавшись на дороге, Гоблин не стал прибавлять скорости. Поравнялся с грузовиком, прилепился сбоку и вдруг резко накренил "Харлей" в сторону кузова. Ухватив сзади шею противника, Терпухин всем корпусом отклонялся чуть левее. Поэтому именно он стукнулся плечом о нижний край борта.
      От дикой боли хватка ослабела. Резко откинув голову, Гоблин ударил его широким затылком. Нос Атамана, однажды уже сломанный, теперь, похоже, сломался по новой.
      Сжав кулак, Юрий, как молотом, ударил противника сверху вниз по самой маковке. Любой другой остался бы на месте с летальным исходом, но Гоблин стал терять сознание медленно.
      Это чувствовалось по тому, как "Харлей" постепенно становился неуправляемым. Едва не врезался во встречную "копейку", выскочил с дороги, вломившись в кустарник.
      Одно дерево, второе, пятое... Бросок в сторону, бросок в другую... Перед глазами мелькали стволы, хлестали по голове ветки. Потом удар и молчащая чернота - абсолютный покой.
      Глава 41
      НА АРКАНЕ
      Открыв глаза, Гоблин некоторое время продолжал лежать без движения. Он ровным счетом ничего не помнил из событий последних недель - кулак Атамана отшиб память. Поднялся, хотел оглянуться вокруг, но шею сразу пронзила боль. Нет, лучше поворачиваться всем корпусом.
      Сумерки еще только сгущались. За деревьями мигали движущиеся огни. Где он, зачем? Вдруг будто первая холодная вспышка осветила темноту: от неловкого ощущения в ногах родилось первое воспоминание. Мотоцикл, "Харлей".
      Гоблин сделал несколько шагов наугад и разглядел машину в зарослях по бликам хромированных деталей. На этот раз "Харлей" пострадал: руль погнут, разбиты все приборы, срезаны зеркала, помяты топливный бак и левый глушитель, треснула крышка головки цилиндров - судя по всему, масло благополучно вытекло.
      Поставив мотоцикл на колеса, Гоблин повел его к дороге. Он не задавался вопросом, как мог разбить машину. В голове красной аварийной лампочкой горела необходимость срочного ремонта. Главное - залить новое масло и заделать трещину на крышке жидкой сваркой, выправить руль. Остальное мелочи, их можно оставить на потом.
      Присмотреть подходящую машину - любую бортовую или фургончик, - куда можно будет загрузить "Харлей", доставить к ближайшему мастеру. Только не на автосервис - кажется, это небезопасно. Почему? Кажется, за ним гнались...
      Мелькнула еще одна картинка - дымный шлейф, уходящий в небо. Что бы она могла означать? А две эти грязные мочалки, зачем он их привесил к рулю? У самой дороги, уже попав в зону света фар, Гоблин пощупал их пальцами.
      Отдельные еще не испачкавшиеся волосинки блеснули золотыми нитями. Волосы...
      Новая картинка: он заворачивает в черный полиэтилен женский труп. Чем он обрезал этой дуре космы? Вот этой вот саблей, прицепленной на задней полке? Надежно прихватил. Так надежно, что не вылетела при последней остановке.
      Кто-то в него стрелял недавно, вот отверстие на помятом крыле. Темная фигура в освещенном квадрате окна. Этот, кажется, получил свое. Запомнился только вытаращенный карий глаз с красными прожилками на белке.
      Ну-ка назад, это по твою душу... Проехали две милицейские машины, следом "Урал", судя по громким голосам, упакованный личным составом.
      ***
      В КПЗ ребятам спать не хотелось, мучила неизвестность. А сейчас, как назло, навалился сон.
      Есть предел, дальше которого организм отключается хоть на бегу, хоть за пилкой дров. А за рулем вообще вырубаешься без разговоров. Тело, в общем, неподвижно, монотонный ритм дороги незаметно убаюкивает.
      Сколько друзья видели разбитых фур - на ровном, как говорится, месте, при отличной видимости и сухом асфальте. Поехал дальнобойщик в одиночку, не захотел делить деньги с напарником. И тривиально заснул от переутомления.
      Теперь такое чуть не случилось с Майкоп.
      Штурман вовремя его окликнул, заметив безвольно повисшую голову.
      Остановились. Поглядели друг на друга - Так дело не пойдет. "Ария" это, конечно, круто. Но ангелы на том свете нам ее не споют. Поставь будильник, покемарим хоть два часа.
      - О'кей, - вяло согласился Майк, ему уже с трудом удавалось шевелить языком.
      Нашли подходящее место, натянули брезентовый полог от дождя и снега, залезли в спальники.
      Продрыхли восемь часов без вопросов, будильник, наверное, раскалился от возмущения.
      Пока спали, прошел снегопад, все кругом подновилось: бурое и грязно-серое подкрасилось белым. Перекусили, выехали на дорогу. И на тебе сразу памятник на обочине. Небольшая гранитная тумба с выбитым крестом и короткой надписью о погибшем в аварии человеке. Даже цветок пластмассовый уцелел - не сдуло ветром.
      Потерял цвет, стал грязновато-белым.
      Оба ехали без шлемов, снимать было нечего. И свежих цветов уже негде нарвать, чтобы оставить.
      - Дурной знак, может, повернем оглобли?
      Все равно ведь уже не успели.
      - Доберемся до города. Найдем байкерский клуб, оттянемся чуток. Послушаем впечатления о концерте. А утром будем смотреть.
      Спросонья чуть не подорвались еще на одной неприятности. Майк вроде уже нахватался опыта с лихвой. А тут пристроился в хвост крутой тачке, отжигающей до ста тридцати. Забыл, что машины могут всякое дерьмо спокойно пропускать меж колес.
      Водитель тачки так и поступил с кирпичом, упавшим с поддона час или сутки назад. А Майк едва на кирпич не наехал, в последнюю секунду успел вильнуть.
      Около десяти вечера остановились заправиться. Машин собралось необычно много для этого времени суток. Народ активно обсуждал причину, по которой трассу перекрыли на большую часть дня.
      - Болтали - ремонт.
      - Я сразу не поверил. Ловили кого-то.
      - Говорят, с зоны сбежал.
      - Значит, висело на нем немало, если так переполошились.
      - А я слышал другое. Вроде двое срочников застрелили начальника караула и подались в бега с автоматами.
      Штурман ностальгически запрокинул голову к очистившемуся звездному небу.
      - Помнишь, как за Гоблином гонялись? Классные были деньки.
      - Я и сейчас готов.
      - Надо только Атамана найти. Он, небось, не бросил это дело. Иначе не стал бы себе чоппер брать.
      Через пять километров от заправки услышали вдруг слева, на грунтовой, мотоцикл. По работе движка знающий человек сразу определяет стиль езды: профессионал это катит или лох.
      Профессионал, и на крутом байке.
      - Тормози, подождем. Как-никак брат, свой по крови. Словом перекинемся, узнаем местные новости.
      Когда Гоблин неожиданно выскочил из-за поворота, оба хотели сорваться с места. Но побоялись: неизвестно, как он среагирует на бегство.
      Стояли и смотрели на "Харлей", как кролики на удава.
      Гоблин уже успел благополучно отремонтироваться. Мастер настолько ошарашен был видом мотоциклиста, что даже деньги отказался брать. К голой татуированной груди, клочковатой бороде и обрубленной у запястья левой руке добавились мутный после терпухинского удара взгляд и несколько кровоподтеков на лице.
      От страха мастер сработал так быстро и качественно, как только мог. Прежде чем уехать, Гоблин покровительственно похлопал его по плечу и поднял вверх большой палец.
      - Завтра можешь кому хочешь хвалиться клиентом. А сегодня ни-ни.
      Можно было не сомневаться, что мастер близко не подойдет к телефону и даже отключит его, чтобы не отвечать на звонки...
      Друзья-байкеры даже не заметили, что "Харлей" побывал в ремонте. Как только Гоблин оказался совсем рядом, все их опасливое внимание сосредоточилось на самом мотоциклисте. Впервые после долгого перерыва они видели его так близко. Но в Ростове он еще не был тем Гоблином, мрачная слава которого разнеслась чуть ли не по всем российским автодорогам.
      - Здорово, мужики.
      Оба торопливо кивнули. Штурман хотел выдавить из себя приветственное слово, но горло перехватил спазм.
      - Ну как "Уралы"?
      Изо рта у Гоблина вырывались клубы пара, на бороде висели капли. Шея была туго перевязана черной косынкой, похоже специально, чтобы зафиксировать ее в постоянном положении.
      - Нормально, - кое-как произнес Майк.
      - Говно твой "Вояж", понял?
      Майк промолчал, спорить совсем не хотелось.
      - Бензин есть? , - Есть, недавно затоварились, - Майк обрадовался в надежде, что дело может обойтись изъятием топлива.
      - Бери канистру.
      Заглушив движок, Майк снял десятилитровую канистру, готовый отдать ее в чужие руки.
      Но идея у Гоблина была совсем другая.
      - Открой. Теперь плесни на свой "Вояж".
      - Только не это, - простонал Майк.
      Он слышал, как владельцы американских мотоциклов устраивали себе праздник, сжигая мотоцикл японский: "Судзуки" или "Ямаху". Но свидетелем таких выходок не был еще ни разу.
      - Все вылей. До капли.
      - Только не это, - продолжал бормотать Майк.
      Руки так сильно дрожали, что бензин расплескивался из канистры на асфальт. Мимо проносились машины, но все пока видели только кучку беседующих байкеров. Даже если "Вояж" полыхнет факелом, никто не подумает остановиться, чтобы не заработать неприятностей.
      - Что ты сказал? - переспросил бородач.
      - В натуре, Гоблин. Это не самая лучшая идея, - вмешался Штурман.
      - Откуда ты меня знаешь?
      - Просто догадался, кто ты есть. Ходят разные легенды...
      - Потом перескажешь, а пока заткнись, - отмахнулся бородач и снова впился мутным взглядом в узкие бакенбарды Майка. - Значит, все что угодно, только не это?
      Ответить Майк не успел. Неожиданно резким движением Гоблин набросил ему на шею петлю из обычного автомобильного троса. Крюк быстро прицепил к своему мотоциклу и рванул с места.
      Конечно же, Майк потерял равновесие, его понесло вслед за "Харлеем". Первые несколько секунд он перебирал ногами, цеплялся за узел в тщетной надежде ослабить петлю.
      Туже она не затягивалась, окончательно не душила, но и выскользнуть, освободиться никак не удавалось. Майка приподняло в воздух, шлепнуло об асфальт, потом снова приподняло.
      После второго удара о дорожное покрытие конечности байкера уже болтались, как пришитые.
      Штурман тем временем все выжимал из своего "Волка", пытаясь догнать Гоблина. Орал во все горло, надеясь привлечь к себе внимание на дороге. Где чертов ДПС? Когда не надо, подстерегают за каждым кустом, а теперь как сквозь землю провалились!
      Штурман отставал все сильней. Уже потерял из виду "Харлей" и только по звуку отслеживал его перемещения. По лицу байкера катились слезы. Ветер скорости размазывал их, растирал во влажные пятна.
      С лицом Майка дело обстояло гораздо хуже.
      Метров сто он проехал им по асфальту. Кожу почти сразу стерло на всех сколько-нибудь выступающих местах - на лбу и носу, на губах и подбородке. Кое-где испачканное в грязи мясо уже висело клочьями.
      Один из встречных водителей так крутанул руль, что вылетел далеко на обочину. Нужны крепкие нервы, чтобы не дернуться, когда фары твоей машины вдруг выхватили из темноты летящего над дорогой человека в разодранной одежде, со стертым в кровь лицом. Еще один водитель отъехал за поворот и только тогда схватился за трубку сотового.
      Скоро Гоблину надоели постоянные глухие удары за спиной. Он отцепил крюк, и трос свернулся мертвой змеей вокруг неподвижного Майка...
      Глава 42
      СТАЯ
      Прошла неделя. Зима с места в карьер набрала полную силу, хотела с самого начала безоговорочно утвердить свою власть. Дни стояли солнечные, ясные, но здесь, к востоку от Урала, температура уже не поднималась выше минус десяти. А ночью мороз крепчал раза в два. Снег искрился, отражая лунный свет, деревья отбрасывали резкие тени.
      Время от времени, как пришельцы из другого мира, появлялись огромные ажурные конструкции - выставленные в цепочку опоры высоковольтных линий электропередач. От них разносился слабый, но постоянный гул, в темноте вокруг обледеневших изоляторов мерцало зеленоватое свечение.
      Снег укрыл отвердевшую землю равномерным, но легким покровом. Заносами еще не пахло, и ветки деревьев не склонялись под тяжестью наброшенных перин. Одна проблема отпала - мотоцикл больше не буксовал в грязи.
      Больше не приходилось слезать и толкать его вперед. Зато возникла другая забота - придерживать его скольжение по льду. На каждом повороте машину заносило.
      Возможно, единственную в этих краях трассу федерального значения регулярно чистили от снега, посыпали солью. Но Терпухин давно уже отклонился от нее в сторону, заехал в глушь, где людей почти не встречалось. На последней заправке залил в придачу к баку аж три канистры, догадываясь, что на следующую может долго еще не нарваться.
      Теперь он точно так же правил одной рукой, как и Гоблин. Другую, правую, от самого плеча до запястья сковывал гипс.
      После падения Терпухин очухался на несколько часов позже Гоблина. Ни "Харлея", ни его владельца нигде не было видно. Вкус горечи во рту был таким сильным, словно от удара лопнул желчный пузырь. Но это была горечь злости на себя, горечь разочарования от упущенного шанса.
      В отличие от своего противника, Юрий помнил все до последней секунды. Первый раз смог добраться до Гоблина, ухватил его крепче некуда. И на тебе выпустил.
      Открытый перелом руки давал о себе знать на каждом шагу, пронизывал все тело болью. Терпухин подвязал ее к шее, чтобы меньше болталась, но понял, что возвращение за мотоциклом придется отложить. Первым делом найти хирурга, наложить гипс...
      Врач предупредил об осторожности, спросил, нужен ли больничный. Ему даже в голову не могло прийти, что к полудню пациент будет мчаться на мотоцикле.
      Искать Гоблина стало гораздо сложнее - одинокий ездок ушел в те края, где люди, машины и дома у дороги попадались гораздо реже.
      И все-таки после недельных блужданий Атаман вышел на след.
      Иногда он даже различал в воздухе, тихонько звенящем от мороза, отдаленный стук "харлеевского" сердца. Это могло быть самообманом, слуховой галлюцинацией, но Атаман сворачивал на стук, спешил за ним.
      В здешней глуши транспорт попадался не чаще, чем три раза в сутки. Какой-нибудь трактор на колесном ходу с обледенелыми бревнами в прицепе, старенький "уазик" или бортовая машина с молочными бидонами.
      Атаман каждый раз спрашивал о бородатом мотоциклисте. Отвечали как-то неопределенно.
      Вроде что-то видели однажды вдали, вроде слышали. От одного из водителей пахло крепким табаком, от другого недавно принятой внутрь жидкостью для чистки стекол. Атаман начинал подозревать, что здесь, в глуши, люди просто не хотят показаться несведущими.
      Рассматривал отпечатки на снегу. Их было не так много, но ведь и дорогу проложили узкую, два грузовика уже с трудом бы на ней разъехались. Время от времени как будто повторялся один и тот же след - след новенькой, с четким узором резины. Иногда рельефно вырисовывался, иногда пропадал - там, где ветром снег сдуло с ледяной корки.
      Но все-таки Терпухину суждено было получить весомое подтверждение. Там, где лес после некоторого перерыва снова вплотную подступил к дороге, он вдруг увидел прямо перед собой серое тельце. Притормозил, сошел с мотоцикла...
      Мертвый волчонок лежал, оскалив молодые, еще мелкие зубы. Атаман дотронулся до него рукой - тепла почти уже не чувствовалось, но он не был полностью окоченевшим. Это Гоблин, его почерк.
      Внезапно Терпухин ощутил чье-то присутствие рядом. Поднял голову. Впереди, метрах в тридцати, стоял на дороге матерый хищник.
      С такого расстояния Атаман не слишком отчетливо видел глаза зверя, но тяжелый взгляд чувствовал.
      Видел ли взрослый волк момент наезда? Способен ли серый зверь различить двух мотоциклистов? Или любой на двух колесах теперь должен нести ответственность за дела Гоблина?
      Люди ведь тоже частенько пользуются принципом коллективной ответственности: кто-то из твоего рода-племени совершил преступление, значит, ты, сородич, должен ответить по всей строгости. Если волк задрал корову, то облаву устроят на всех без разбору.
      Поворачивать назад Терпухин никак не мог: не время сейчас было делать крюк. Развернувшись, он признает свою вину. Но ведь волк - хищник, ему не нужно ни прямых, ни косвенных улик, чтобы прыгнуть, напасть.
      Тронувшись с места, Терпухин почти сразу отпустил руль и взялся за саблю - ту самую, наполовину обкорнанную сваркой, которую взял с собой из дому. Жалко серого зверя, но выхода, наверное, нет - или он, или ты.
      Волк оставался на месте, ожидая того, кого опознал как врага. На последних метрах Терпухин все-таки передумал: сунул саблю за широкий армейский пояс и снова ухватился за руль.
      Немигающие желтые глаза... Прыжок с раскрытой пастью. Терпухин едва успел накренить мотоцикл - серый бок задел щеку, обманчиво-мягко щекотнув ее шерстью. Колеса проскользнули, сорвавшись в букс, чоппер едва не опрокинулся. Если б машина завалилась, прищемив Терпухину ногу, защищаться было бы сложно.
      Но Атаман проскочил. Он понимал, что это не конец, в лесу наверняка целая стая и волки постараются его достать.
      ***
      Полет на вертолете попортил много крови всем его участникам, но закончился, к счастью, благополучно. Об операции этого нельзя было сказать. Левашов боялся, что наверх через командированного следователя может уйти подробная информация. Пригласил Парамонова к себе в кабинет, завел задушевный разговор, прощупывая почву.
      Гость из Ростова не собирался никого подводить под монастырь. Но хотел использовать в интересах дела опасения полковника. Добился того, что допросы свидетелей и потерпевших целиком передали в его руки.
      Доставленные из отстойника водители рассказали, как неизвестный на мотоцикле предъявил фотографию девушки буквально через сорок минут после ее отъезда с Гоблином.
      Машинист и его помощник поведали невероятную историю о прыжке мотоцикла из вагона.
      Глубокая борозда на насыпи вполне ее подтверждала.
      Катино тело было обнаружено во второй и теперь уже в последний раз. Рядом сидел на снегу прикованный цепью Хмель. Наполовину поседевший от страха, он дико озирался, сжимая в руке гаечный ключ. Умолял не выпускать его, держать в камере. Даже на допрос выходить боялся.
      В гостиничном номере обнаружился Вадим Улюкаев. Он внешне спокойно принял известие о гибели жены. Но разговаривать не хотел. Парамонов решил не мучить человека. Пусть везет покойницу домой, хоронит, устраивает поминки, заказывает памятник. Одним словом, делает все положенное, избавленный до поры до времени от допросов.
      Ценную информацию дал другой человек - байкер по прозвищу Штурман. Этот тоже не сразу пришел в себя. А потом выложил все, что знал насчет Терпухина и совместной их поездки по следам Гоблина.
      Следователь понял, что ошибся. Упустил из виду, что атаманы на Святой Руси бывают не только у воров-разбойников. Но и у тех, кто с давних времен взял на себя миссию охранять границы страны и приграничное население.
      Казачий атаман. Вот кто мелькнул на месте взрыва у трубопровода, кто предъявил в придорожном отстойнике Катину фотографию. Он и никто другой прыгнул на товарный вагон с опоры моста, потом чудом ухватил на лету Гоблина.
      Парамонов с удивлением восстанавливал путь этого человека за последние месяцы, поражаясь тому, как Юрий Терпухин упрямо сидел у Гоблина на хвосте. Иметь бы таких в МВД.
      Нет, судя по всему, что о нем теперь известно, бывший капитан армейского спецназа не потерпит, чтобы им командовали полные ничтожества вроде Левашова. Не потерпит вообще чужих приказов. Уже оттрубил свое на службе и теперь хочет быть хозяином самому себе.
      ***
      С наступлением темноты вспомнился Улюкаев с его нелепой ветрянкой. Обычно слабые духом мужики вызывали у Терпухина презрение.
      Этот, наоборот, вызывал симпатию, сочувствие.
      Истоком его слабости были не страх, не забота о своем благополучии, а преданная любовь к жене. Редкая в теперешнее время штука.
      По-хорошему надо было приехать в гостиницу, самому сообщить тяжелую весть. Но это означало потерять по крайней мере сутки в погоне за врагом.
      Атаман не видел в себе больших способностей утешать. Говорить прочувствованные слова он был не мастер. Правильно молчать тоже не умел.
      Он знал только один способ облегчить страдания человека, потерявшего по чьей-то злой воле самое дорогое для себя существо.
      Возмездие. Пусть говорят сколько угодно, что этим мертвых не вернуть к жизни. Но каждое несчастье разрушает порядок в мире, не оставляет от него камня на камне. В первый момент все кажется бессмысленным. Восстановленная справедливость, конечно, не утоляет боль, но дает силы осиротевшему человеку снова принять этот мир.
      Лучшее, что он может сделать для Улюкаева, - покончить с Гоблином. И все-таки... Может быть, он, Юрий Терпухин, уже непоправимо зачерствел, закаменел сердцем в этой беспрестанной войне с разношерстным отребьем. Неужели правду говорят: с кем воюешь, на того отчасти становишься похож?
      Жестокость должна быть сокрушена только ответной жестокостью. Недобитый, подраненный враг еще страшнее, а ты незаметно привык ломать хребет, размазывать по стенке. Постоянно спешить, чтобы быстрее затоптать еще один очаг чадящего огня, не дать ему разгореться в настоящий пожар. Все меньше и меньше времени остается на простые, нормальные чувства, на смех и радость.
      Но кто-то ведь должен брать на себя черную работу, чтобы смеяться хоть иногда могли другие. Если он, Юрий Терпухин, не остановит Гоблина, с ним еще долго провозятся. Провозятся те, кому положено по должности охранять в России порядок...
      ***
      После двух ночи он явственно расслышал впереди "Харлей". Этот отчетливый звук уже нельзя было счесть обманным миражом, затягивающим в глубины безлюдной тайги. А Гоблин слышит своего преследователя? Если слышит, вполне может повернуть обратно.
      Вдруг из-за дерева, растянувшись в прыжке, метнулся второй, совсем непохожий на первого волк. Не смог с точностью оценить скорость мотоцикла и промахнулся, приземлился на асфальт в шаге от заднего колеса. Помчался следом, сжимаясь и распрямляясь, как пружина, но сразу же отстал.
      Прыжок, однако, оказался всего лишь отвлекающим маневром. Терпухин невольно оглянулся назад, а когда повернул голову обратно, увидел в свете фары целую стаю. Эти волки уже вели себя абсолютно правильно. Не стояли в ожидании, не летели навстречу. Медленно набирая скорость, они бежали в ту же сторону, в какую ехал Атаман. Через несколько секунд мотоцикл поравняется с ними.
      Не раздумывая, Терпухин резко сбросил скорость. Волки тоже притормозили, бежали теперь легкой трусцой. Расстояние сокращалось прежним темпом. Когда до серой стаи осталось метров десять - двенадцать, Юрий пришпорил свой чоппер. Тот ускорялся не хуже гоблинского "Харлея" - белую полосу дороги вместе с волками и придорожным лесом будто дернул кто-то, как дергают в гневе скатерть.
      Большинство зверей не ожидало такой хитрости от дымящего существа со странными вертящимися лапами и человечьей головой. Они оказались позади, и только два волка успели среагировать, ускориться так же сильно.
      Один впился Терпухину в ногу выше колена.
      Второго, слева, Атаман сбил в воздухе здоровой рукой. Зверь уцепился-таки лапами за сиденье для пассажира, но держаться там было не за что - когти вспороли покрытие из искусственной кожи, и волк окончательно сорвался. Прежде чем упасть на дорогу, он ударился об обод заднего колеса одно это должно было намертво отбить ему внутренности.
      Тем временем справа зубы и когти рвали терпухинскую ногу. Пришлось выпустить руль и ударить зверя саблей промеж глаз. Лезвие раскроило волку череп. В первый миг после удара, еще до того, как волчья кровь смешалась с человечьей, Атаман увидел в разрезе под рассеченной шкурой белую с трещиной кость.
      Зверь зубов не разжал - в предсмертной судороге он стиснул челюсти даже крепче. Продолжал рычать, давясь своей и чужой кровью. Атаман ударил еще раз, теперь по шее. Туловище почти отделилось от головы и болталось на одном лоскуте плоти. Наконец волчьи глаза остекленели и голова с прижатыми ушами отпала от терпухинской ноги, беззвучно ударившись о землю.
      Из глубоких рваных ран обильно текла кровь.
      По-хорошему ногу надо было зашивать, колоть лошадиные дозы антибиотиков. Но Терпухин не мог себе позволить остановиться. Он знал, что волки преследуют его с той же яростью, с какой сам он преследует Гоблина.
      К зверям он не чувствовал никакой вражды.
      Мысленно даже прощения попросил у тех двух, погибших. Они, наверное, были самыми лучшими, самыми смелыми. Не объяснишь им, что ты не виноват, что враг у вас общий.
      Лес отпрянул от дороги, уступив свое место заледеневшей реке. Терпухин мельком оглянулся: далеко позади ему померещились в свете луны серые, величиной меньше булавочной головки точки. И среди них одна красно-рыжая. Сразу вспомнилась та лиса, что сгорела в пламени взорвавшегося бензина. Лиса среди волков - быть такого не может.
      Терпухин не поверил своим глазам. Но откуда-то появилась уверенность, что волки выдохлись, отложили до поры погоню. Скоро можно будет притормозить, перевязать как-нибудь ногу, чтобы остановить кровотечение. Долить в бак бензина и снова запустить движок уже привычным движением ноги.
      Глава 43
      ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ
      Он решил, что досчитает для верности до ста и тогда уже вплотную займется раной. Вдруг отдал себе отчет, что перестал слышать впереди рокот "Харлея". Это могло означать одно из двух: либо Гоблин решил резко изменить курс, либо встал с намерением потешить себя еще одной схваткой с достойным противником.
      Больше верилось в последнее, и Атаман не ошибся. Он досчитал до девяноста пяти, когда слева на речном льду увидел знакомую фигуру в кожаной безрукавке, надетой на голое тело.