ГЛАВА 36

Секретному агенту по прозвищу Слепой редко приходилось иметь дело со столь далеким прошлым. Вначале он не планировал погрузиться глубже чем до восемьдесят шестого года. Потом стало ясно, что главное в этой истории случилось в далеком сорок первом. Даже меньший, полувековой отрезок — обычный срок рассекречивания закрытых материалов. Считается, что любые тайны за полвека морально устаревают, утрачивают актуальность.

Технические открытия стареют гораздо быстрей. Трудно представить, что «бородатое», не востребованное в свое время изобретение способно двинуть вперед военную промышленность и рецепт изгоя-одиночки может прийтись ко двору. Но в век космических спутников-шпионов и самонаводящихся ракет сталь по-прежнему представляет интерес для военных действий.

Сиверов уже слышал со страниц документов разные голоса. Последняя попытка капитана «Лазарева» оправдаться перед судом. Затравленный голос советника посольства Сафонова, все еще надеющегося избежать «вышки». И вот теперь до него впервые донесся голос подлинного героя истории, оставшегося безвестным, как и все настоящие герои. Голос звучал буднично, но благородно. Поражение на поле брани, одиночество в мирной жизни. И несломленная душа.

Последние слова были написаны совсем другим, торопливым почерком:

Дальше следовали три густо замазанные чернилами строчки.

Ни малейшего намека на суть лаврухинского открытия в письмах из Германии не обнаружилось. Глеб даже рад был этому — ведь противник прочел их раньше. Но все-таки развязка назревала. На это указывали и датчики, и прибытие в Севастополь нового лица.

Человека с эспаньолкой нужно спровоцировать. Вызвать огонь на себя — и способ для этого один.

Для полного правдоподобия Глеб взял тот же самый комплект инструментов, хотя поиски на «Лазареве» собирался вести только для виду. Прибавился только один предмет. Но именно его Сиверов постарался замаскировать до поры до времени.

Он знал, какое изображение поступает с датчиков, это и продиктовало способ маскировки. Подводная съемка или взгляд другого ныряльщика моментально бы разоблачили нехитрый прием Слепого.

Мутная вода, одинокие грустные медузы, веселые стайки фосфоресцирующих рыбок. Чем ниже, тем холодней, тем меньше живности. Главный термоклин — даже сквозь костюм ощущаешь резкую перемену «климата». Если загробный мир существует, он должен быть именно таким: вечный холод, вечная тьма, состояние, подобное невесомости. И покойники с неустанно шевелящимися волосами…

Сейчас кто-то наверняка наблюдает за его уверенными движениями в воде. Люди возле монитора уже не сомневаются в очередном визите на «рэк» главного противника. Но спешить они не станут. Они хотят извлечь пользу. Пусть аквалангист еще раз попотеет. Вдруг ему повезет? А если он выяснил что-то новенькое и точно знает где искать? Пусть только найдет восьмиконечный крест, и вот тогда можно будет «спустить собак».

Глеб не пытался осмотреть как можно больше помещений судна. Сразу приступил к тщательному исследованию двух соседних переборок, разгоняя крабов, соскребая ракушки. Ни на секунду он не забывал, где находится ближайший датчик и каким выглядит движущийся силуэт.

Еще мгновение — и крест, закрепленный на груди, окажется в торжествующе воздетой руке. Движение должно быть естественным, чтобы наблюдатель не почуял подвоха.

Поиски и опросы престарелых участников рейса продолжались своим чередом, хотя никто в корпорации уже не верил в успех мероприятия. Наконец список пассажиров, еще не переселившихся к месту вечного покоя, был исчерпан. Ответственные лица приняли нулевой итог как должное, можно сказать стоически.

И тут вдруг обнаружился еще один неучтенный господин. В документах судоходной компании удалось разыскать строгий выговор от августа сорок первого года одному из старших матросов «Фридриха» и последующий приказ об увольнении. Поводом для наказания послужила попытка провоза безбилетного пассажира — матрос взял с собой восьмилетнего мальчугана, чтобы высадить его в шведском порту.

В те времена вряд ли хоть один рейс огромных океанских лайнеров обходился без неучтенных пассажиров. В плавучем «городе» можно было найти достаточно укромных мест. Низшие по рангу члены команды иногда подрабатывали, предлагая дешевый транзит или переправляя контрабанду. Обычно это сходило с рук, но в обстановке взаимных доносов случилось по-другому.

Один из матросов стукнул капитану судна. Как порядочный человек, тот не стал немедленно реагировать и дал делу ход тогда, когда ребенка удалось переправить на берег.

Родители мальчика были активистами левого движения. В конце тридцатых, спасаясь от ареста, им пришлось срочно бежать в нейтральную Швецию. Ребенок остался жить с двоюродной теткой. Чем дальше, тем больше они опасались за его судьбу и, наконец, решили рискнуть.

В документах пароходства ничего не говорилось о дальнейшей судьбе матроса. Вряд ли возмездие за его проступок ограничилось увольнением. Но сейчас оружейную корпорацию мало интересовала судьба самоотверженного моряка. Мальчишка Отто из далекого сорок первого превратился в старика Отто, но, к счастью, еще не умер. Нужно было и его охватить опросом.

Он единственный из бывших пассажиров доживал своей век неустроенно и бедно. Кто-то состарился в кругу семьи, кого-то потомки определили в комфортабельный дом престарелых, а Отто обнаружился в неопрятной комнатушке на франкфуртской улице, облюбованной эмигрантами-курдами.

Перещеголяв родителей, он стал крайним леваком. Стены комнаты украшали портреты Мао Цзэ-дуна, Че Гевары, Троцкого и «отца анархизма» Бакунина. Старик, обросший седой щетиной, сидел на матраце голый по пояс, но в берете. Бренчал на расстроенной гитаре, распевая слабым дребезжащим голосом песни протеста шестидесятых годов.

Гости заранее знали, что к нему нужен особый подход, и представились антиглобалистами из Восточной Европы. К движению антиглобалистов Отто имел самое прямое отношение, как, впрочем, и ко всем другим движениям протеста и сопротивления — от Курдской рабочей партии до баскских сепаратистов. Насильственные методы он, правда, осуждал.

Разговорить его не составило труда, гораздо сложнее было вставить слово в непрерывный поток красноречия, переправить этот поток в нужное русло. Отто сообщил, что не признает готовой пищи и напитков. Покупает у курдов хлеб, который пекут их женщины, и кислое молоко, собственноручно ими приготовленное. Возможно, именно такая диета сохранила ему бодрость души и тела. Отто сразу же вручил гостям целую кипу листовок и десяток маек с разнообразной символикой.

Часа через два его энергию удалось переключить на воспоминания детства. Конечно, путешествие по морю осталось одним из ярких впечатлений. Отто признался, что с тех пор ни разу еще не брал билет ни на один вид транспорта.

— Если сесть без билета слишком сложно, я добираюсь до места другим способом. Например, самолетами я не летаю с конца пятидесятых. Еще пять лет назад всю Европу можно было исколесить автостопом. Но теперь люди за рулем всего боятся. Даже водители трейлеров отводят глаза и делают вид, будто не замечают голосующих на обочине.

Собеседники не позволили Отто перескочить на другую тему, снова вернули его к давнему круизу «Фридриха». Старик гордо сообщил, что еще мальчишкой ничего не боялся, не желал подчиняться диктатуре взрослых.

— Матрос пугал меня корабельными крысами, гестаповцами и еще черт знает чем. А я все равно не желал сидеть на месте, шнырял повсюду. Ради спортивного интереса стянул ананас с ресторанной кухни. Есть не стал, иначе почувствовал бы себя вором.

Старик рассказывал, как подглядывал за танцующими парами и восхищался игрой оркестрантов. Как следил, потея от трюмной жары, за работой кочегаров, подкидывающих уголь в топку. И даже видел через щелку мужчину, который прятал какой-то неизвестный предмет.

Оба гостя буквально дыхание затаили. Когда Отто, размахивая руками, стал описывать дым из труб и яркие спасательные крути, они в два голоса прервали его, проявив особый интерес к последнему эпизоду. Интерес этот не вызвал у рассказчика ни тени беспокойства. Маленький мальчик словно так и не повзрослел: под морщинистой кожей и неопрятной седой щетиной жила все та же детски наивная душа.

Человека он рассмотрел плохо, предмет вообще не увидел. Вначале собирался дождаться ухода незнакомца, потом его самого отвлек низкий корабельный гудок. Отто подумал, что они прибывают в порт или встретили на море другое судно. Он решил вылезть на палубу, узнать, в чем дело, а потом вернуться назад.

— Я не нашел обратной дороги. Корабль был огромным, я так до конца и не научился ориентироваться среди этих палуб, коридоров, кают.

Гости гораздо лучше знали планировку судна, хотя и не бывали там ни разу. Мелких подробностей хватило им, чтобы достаточно точно определить «адрес». Один из гостей буквально через пару минут вспомнил о неотложной проблеме. Попрощался с Отто, сжав правую руку в кулак — традиционным жестом всех леваков. Второй визитер еще задержался, чтобы снять возможные подозрения. Престарелый ребенок так и не разглядел скрытой цели визита, не почувствовал короткого взлета и быстрого падения интереса гостей.

ГЛАВА 37

Подняв руку с крестом, заранее заготовленным из подручного материала, Сиверов на секунду завис в торжествующей позе. На случай, если внимание человека за экраном расслабилось, если он некстати щелкнул зажигалкой и пропустил, закуривая, важный момент.

Глеб все продумал еще до погружения. Случайно обнаружить крест в лабиринтах огромного судна все равно что вытянуть иголку из стога сена. Пусть все выглядит так, будто ему удалось наконец раздобыть сведения и поиск стал целенаправленным. Заодно больше воздуха останется в баллонах — побочный плюс.

В следующий момент Слепой с силой оттолкнулся от переборки, направляя свое тело наружу, к свободной воде. Датчики этого типа не обладают достаточным дальнодействием, скоро контуры его фигуры пропадут с экрана. Противники просто обязаны предпринять срочные меры.

Отплыв от «Лазарева» метров на десять в сторону, Глеб погасил софит и резко изменил направление. Теперь он следовал вдоль судна, опускаясь все ниже и ниже, пока не коснулся естественного морского дна.

В этой части пароход, накренившийся на левый бок, больше всего оброс «бородой» из водорослей и мелких ракушек. При спасательных работах восемьдесят шестого года здесь не прорезали ни одного входного отверстия. Потому и датчиков не имело смысла ставить.

Сиверов затаился, весь обратившись в слух. Впервые за многие годы он не мог вполне рассчитывать на преимущества своего феноменального зрения. Конечно, и здесь, в мутной воде, он видел дальше всех остальных. Но всего лишь на полтора-два метра.

Застыв в неподвижности, Глеб перешел на скупое, экономное дыхание, подобное дыханию животного в долгой зимней спячке. В полной тишине он слышал каждый воздушный пузырек, уходящий вверх при выдохе, — их стало гораздо меньше, чем минуту назад.

Медленно и беззвучно, словно во сне, мимо проплыла глубоководная рыба с колючим загривком. Какое-то мелкое неразличимое существо проползло, шевеля водоросли. Если б ладони или лицо открыто соприкасались с морской водой, он бы кожей ощутил вибрацию от движения крупных масс. Но в холоде, царящем здесь, реально находиться только в утепленном, герметичном гидрокостюме.

Наконец пловец появился — только один. Дышал он аккуратно, но распознать его не составило труда. Глеб и не ждал многих. Отловить на глубине человека — затея почти безнадежная, даже если знать направление его движения. Человек — крупная рыба, зато умная, на приманку не позарится. Его имеет смысл ловить либо возле берега, либо у какого-то объекта-ориентира.

Наверняка его будут ждать на берегу. И не обязательно только там, куда ведет кратчайший путь от затонувшего парохода. Но если враг достаточно грамотен, кто-то обязательно наведается и сюда, на «рэк»: все ли здесь «чисто».

В главном Сиверов не ошибся: на пароход в самом деле прибыл «инспектор». Ошибся он в другом — «инспектор» не спешил возвращаться обратно и показывать Глебу дорогу к стоящему на дежурстве судну. Едва-едва шевеля ластами, Глеб следовал за ним в хвосте на расстоянии десятка метров по своеобразному следу — клубящейся, потревоженной мути. След дважды обвел судно по периметру на разных уровнях высоты. Потом вдруг неожиданно «ушел» в круглую дыру на месте выбитого иллюминатора.

Соваться туда было опасно — враг вполне мог притормозить и развернуться лицом к отверстию. Мог поступить и по-другому — проплыть по коридорам и выйти наружу с другого борта, оторвавшись таким образом от возможного преследования.

Стараясь не ускоряться сверх необходимого, Сиверов всплыл повыше. Решил более простым путем — через открытую палубу — добраться до противоположного борта.

Неожиданно он почувствовал вибрацию — даже сквозь слой теплоизолирующего неопрена. И тотчас различил в воде, в нескольких сантиметрах над головой, тончайшую нить микроскопических пузырьков.

Сомневаться не приходилось — это траектория подводного выстрела. Скрывать свое присутствие больше не имело смысла. Резко вильнув в сторону, Сиверов скользнул под поручнем наружного трапа и укрылся за массивной двутавровой балкой.

Повторного выстрела не последовало. Как и всякий профессионал, противник, очевидно, презирал стрельбу наугад, вдогонку. Сиверов достал нож с широким лезвием — единственное оружие, взятое с собой под воду. Бросил взгляд на манометр — воздуха в баллонах пока еще достаточно, но в любом случае его гораздо меньше, чем у «инспектора».

Ошарашенные резкими движениями крупных существ немногочисленные обитатели дна понемногу приходили в себя. Оба противника затаились, намеренные подловить друг друга на первом же неосторожном движении.

Положение Сиверова было хуже. Во-первых, он не знал точно, где сейчас затаился «инспектор». В ближнем радиусе, где муть позволяла различать окружающее, пузырьков от дыхания не просматривалось. Во-вторых, Глеб был хуже вооружен.

С началом паузы у него появилось достаточно времени, чтобы вспомнить и оценить смертоносную траекторию. Она однозначно указывала на особо малый калибр. Дробью в воде никто не станет баловаться. Почти наверняка эти пули эффективны не убойным своим весом, а чем-то другим, скорее всего ядом. Любая царапина от касательного пролета может оказаться смертельной.

Прошло пять минут, десять, пятнадцать. Еще немного, и мелкие рачки станут спокойно ползать по двум застывшим пловцам, как будто по подводным камням. Сиверов оценил еще одно преимущество противника. Ему нет нужды спешить. Возможно, он уже послал на судно сигнал тревоги. Возможно, сам факт его невозвращения в срок будет рассматриваться как сигнал.

Если бы Глеб хотел незаметно скрыться, он мог бы это сделать хоть сейчас. Но в этом поединке он не был дичью. Не для того он блефовал с мнимой находкой, чтобы сейчас спасаться бегством. Нет, он был таким же охотником, как и противник, только ставил перед собой более далекие цели.

Вдруг случилось неожиданное — огромное затонувшее судно осветилось огоньками, словно ожило. На долю секунды показалось, что капитан сейчас выйдет на мостик отдать громогласный приказ, матросы возьмутся рьяно драить и скоблить освещенную палубу, а пассажиры потянутся ужинать в ресторан.

На самом деле зажглись скрытно установленные датчики. Сиверов не предполагал в них такой добавочной функции, но моментально оценил суть дела. При заказе такую возможность попросили добавить, что и было исполнено производителем. Теперь вот, опасаясь упустить добычу, «инспектор» решил зажечь иллюминацию.

Каждый из датчиков давал направленный световой конус, где-то они перекрещивались, где-то с трудом дотягивались друг до друга, где-то оставляли непроглядно темные области. Каждый точечный источник света не так глубоко пронизывал мутную взвесь, как софит, позаимствованный Глебом у телевизионщиков, но позволял видеть гораздо дальше, чем свет фонарика.

От неподвижности становилось все холодней. Чтобы кровь не застаивалась, приходилось слегка вращать ступнями ног и кистями рук. В стальном профиле не было ни одного даже крохотного отверстия, чтобы бросить взгляд в сторону противника, и Глеб продолжал ориентироваться исключительно на слух.

Наконец он принял решение. Если необходимо исключить даже легкую рану, страховка должна быть двойной. В одном из кармашков гидрокостюма среди разной полезной мелочовки имелся и вместительный, сложенный во много раз пакет из черного полиэтилена. Стараясь обходиться минимумом движений, Сиверов достал его и зажал в той самой руке, где держал нож. Свободной рукой ухватил и крепко стиснул крупную и флегматичную камбалу, неосторожно ткнувшуюся снаружи в стекло маски. Она даже хвостом не могла вильнуть, только жабры ходили туда-сюда.

Теперь требовались выверенные и точные движения обеих рук. Глеб сориентировал плоскую рыбину мордой влево и резко выпустил из рук. Одновременно разжал правую, и пакет раскрылся в воде большим темным пятном.

Все должно было выглядеть стандартным приемом дезориентации противника, когда человек делает выброс в одну сторону, а сам стремительно уходит в другую. При этом у стрелка обычно нет времени распознавать мелькающую тень. Он тотчас жмет на спусковой крючок, чтобы не опоздать с выстрелом.

Сиверов никогда не спешил недооценивать противника. Он решил подстраховаться дважды и не прогадал. С интервалом в долю секунды одна отравленная игла поразила камбалу, еще две прошили пакет. Но вовремя сориентировать ствол в третьем направлении Пеликан не успел. С мизерной задержкой после ложных выбросов Сиверов резво нырнул вниз, в открытый проем. Пеликан все же выстрелил по нему, но малость опоздал.

Взбешенный обманом, противник потерял осторожность. Не тратя времени, нырнул в азарте охоты следом, но тут его оглушил удар кулаком по темени. На какое-то время Пеликан потерял ориентацию. Этого хватило Сиверову, чтобы приставить ему к горлу нож и защелкнуть на запястье браслет наручника.

Тут Пеликан отчаянно дернулся, пытаясь развернуть свое ружье дулом в подбородок Глебу.

— Ну-ну, — процедил Сиверов, протыкая слой неопрена на горле противника.

Теперь острие коснулось большого кадыка киллера, и это касание выглядело уже более убедительным, чем первое. Вместе с холодом лезвия под неопреновый костюм стал просачиваться другой холод, еще более отвратительный — холод глубинной морской воды.

Слабый отсвет «праздничной иллюминации» на борту проникал через проем и сюда, в служебное помещение. Наконец Пеликан мог разглядеть противника с близкого расстояния — точнее, глаза и переносицу за прозрачной частью подводной маски.

Ничего хорошего чужой взгляд не предвещал, Пеликан узнал в человеке такого же безжалостного убийцу, каким был он сам. Сейчас не имели значения причины, по которым убивал каждый из них. Главное — рассчитывать на слабость или ошибку не приходилось.

Пеликан выпустил подводное ружье. Скосив глаз, увидел, как его плавно и медленно уносит в сторону. Холодное влажное пятно уже переползло с груди на живот и спину.

«Инспектор» болтался, прикованный наручниками к толстой трубе, проходящей под самым потолком. Сиверов чуть отвел назад руку с ножом и поднес к глазам пленника компас с подсветкой, закрепленный ремешком на запястье. Прекрасно уяснив вопрос, киллер показал направление на судно ногтем указательного пальца. Он ожидал еще вопросов и готов был объяснить на пальцах и расстояние, и число людей на борту, лишь бы только потянуть немного время и изменить расклад в свою пользу.

Но Глеб не собирался больше ничего выяснять. Как и не намерен был отмыкать браслет наручников. Хватит и того, что он не перерезал врагу горло, дал ему время осознать перед смертью все свои ошибки и покаяться в грехах. Редко кому секретный агент по прозвищу Слепой предоставлял такую возможность.

ГЛАВА 38

Судно оказалось больше, чем ожидал Сиверов, — с грязными бортами, облезлой краской на поручнях и обезображенной ржавчиной кормой. Но запах от корабля исходил божественный. Глеб почуял его, как только высунул голову из воды под самой носовой частью, где никто не смог бы разглядеть пловца.

Он сделал короткую паузу, прислушиваясь. В темную воду полетел окурок, огонек погас с коротким шипением. Послышалось несколько слов на языке, который Глеб не смог опознать. На Кавказе в ходу сотни языков и диалектов — сам черт ногу сломит.

Через несколько минут, оказавшись на палубе, он понял сразу и причину чудесного аромата и национальность говорившего. Вся палуба была загромождена кучами оранжевых шаров в морщинистой кожуре, размером побольше мандарина, но поменьше апельсина.

Время для сбора цитрусовых в Абхазии вроде бы еще не приспело, но Сиверов как-то слышал краем уха, что выведен новый гибридный скороспеющий сорт. Торговля цитрусовыми — главная и единственная статья доходов непризнанной республики. Простой народ тянет полные мешки и тележки к российской границе. Кораблями фрукты возят более серьезные люди. Судя по осадке судна, трюм забит под завязку, здесь, наверху, излишки.