Глава 1

Летом тайга полна жизни. Особенно здесь, на юге Красноярского края, где жара иной раз доходит до тридцати градусов.

Не всю еще Сибирь испохабили. Не весь лес срубили для китайцев и японцев, не все равнины продырявили нефтяными скважинами, запачкали многокилометровыми масляными пятнами. Не всех пушных зверей перебили ради шкурок, за копейки скупаемых оптовиками. Земли еще до хрена и больше, заповедных мест хватает.

Солнечные лучи проклюнулись сквозь тяжелые ветки, защебетали птицы, радуясь новому утру, рыжая белка закопала в старой хвое кедровый орех. Всем было хорошо, кроме людей, спавших тяжелым беспокойным сном.

Пятеро валялись во вместительной брезентовой палатке, где топор можно было вешать от перегара. Кто-то стонал во сне, кто-то глухо матерился.

Каждому снилось свое, но ничьи сновидения нельзя было назвать ни светлыми, ни спокойными.

Один видел, как кровь впитывается в грязищу с глубоким следом от БТРа, как тускло поблескивают патроны в цинковом ящике. Он черпал их горстями, старался набрать побольше, про запас.

И вдруг показалась бледная рука покойника, уложенного на дно, спрятанного под патронами. Цинковый ящик оказывался гробом.

Другой, засев в разрушенной одноэтажной постройке с корявой надписью «Аудио-Видео», отслеживал в ночи потрескивание одинокого сверчка. Он четко знал, что это на самом деле снайпер.

Подпустил врага ближе, выстрелил, ориентируясь по звуку. Треск затих. Выбравшись из укрытия, он обнаружил на месте полутораметрового сверчка с зияющим в боку отверстием. Омерзительно огромное насекомое беспорядочно шевелило конечностями.

Третий пленник, руки связаны за спиной. Рядом на земле несколько бородатых типов. Сперва они переговаривались на чужом языке. Потом стали молиться, время от времени проводя ладонями по лицу. Третий знал, что последует дальше. Ножи уже готовы – с него будут обдирать кожу и свежевать, как барана…

Люди в палатке ворочались, скрипели зубами, сжимали кулаки. Спокойно спал только один из всей компании – абсолютно трезвый, он устроился в спальнике недалеко от костра, теперь уже погасшего. Еще двое бодрствовали – скоро должно было закончиться их дежурство.

Компания собралась не сразу – сперва четверо, потом пятеро, шестеро… Но с самого начала они ни разу не засыпали все вместе, кто-то обязательно бодрствовал с автоматом в руках. Смены у часовых не только ночные, даже среди бела дня кто-то должен отслеживать обстановку с оружием в руках. Такого человека нельзя отвлекать ни разговорами, ни работой.

Через полчаса бывшего сержанта Алексея Самойленко и отставного майора ВВС Дмитрия Воскобойникова должны были подменить. Пора будить сменщиков, чтобы умылись, привели себя в чувство. Кто крикнет, позовет по имени? В карауле нет старшего и младшего. На общем совете договорились, что прошлые заслуги, награды и звания здесь не в счет. Здесь все равны и никто не имеет права никому приказывать.

Воскобойников сидел на поваленном дереве и представлял себе, как сейчас завалится спать.

Лишнего шума не ожидается: Семен с Ди Каприо пойдут порыбачить, Бубен с Ильясом заступят на дежурство. Чем займутся Тарас с Витьком неизвестно. Но они не из самых шумных.

Бывший летчик расправил затекшую спину и оглянулся в сторону напарника. Тот в сотый раз медленно мерил шагами расстояние от мусорной ямы, где сжигали отходы, до дерева, пораженного неизвестной болезнью. Могучая ель наполовину облысела, опавшие иглы сменились какой-то бледной плесенью.

– Разбудишь? – поинтересовался Воскобойников. – Или мне?

– Сиди уже. Я все равно на ногах, – Алексей сместился в сторону палатки.

Приземистый, с рябоватым лицом, он ходил зимой и летом в черной повязке, как привык в Чечне. Не всем это нравилось, многим хотелось забыть Кавказ навсегда. Но еще у команды был такой общий принцип: каждый имеет право на свободу до тех пор, пока впрямую не задевает свободу и законные интересы остальных. Законных интересов у этих людей осталось немного.

В первую очередь безопасность, во вторую – сытость и тепло.

Воскобойников продолжил обозревать свой обширный сектор ближайших подступов к лагерю.

Солнце быстро набирало силу, его лучи уже лились золотистым густым медом на хвою и мягкую мшистую подстилку на земле. Дмитрий не слышал шагов напарника – бывший сержант-спецназовец двигался бесшумно даже тогда, когда в этом не было особой нужды.

Какой-то звук все же донесся сзади. Ничего в нем не было подозрительного, и Воскобойников продолжал смотреть вперед. «Может, оглянешься проверить?» – спросил внутренний голос. Семеро из восьми страдали мнительностью, Воскобойников входил в их число. Часто сущий пустяк заставлял напрячься все мускулы, схватиться за оружие и передернуть затвор.

Крыша у него не начала потихоньку съезжать, как у Толи Тарасова. А пустая тревога… Много ли найдется тех, кто смог бы на его месте жить как ни в чем ни бывало? «Может, все-таки оглянешься?» – повторил внутренний голос с интервалом в пару секунд.

Голова невольно совершила пол-оборота назад.

Напарника нигде не было видно. Возможно, он прибавил шагу и успел зайти в палатку. Возможно… Но в отряде изгоев существовало третье правило: никто ни в коем случае не должен оставаться один. В караул вдвоем, по грибы вдвоем, на рыбалку или стирку одежды вдвоем, на б…ки – если уж очень приспичило – вдвоем.

Сортирную яму устроили метрах в пятидесяти от лагеря, чтоб не воняло под носом. Пожелавшего облегчиться обязательно сопровождал «человек с ружьем». И никто не имел права ворчать, если у другого возникали проблемы с желудком.

Воскобойников смотрел на палатку, ожидая каких-нибудь изменений. В голове тикал секундомер, прошла почти минута томительного ожидания. Что предпринял бы он дальше, так и осталось неизвестным. Удар по голове отключил «картинку», и бывший летчик упал навзничь.

Истории у восьмерых были разными, а судьбы получились схожими.

Майор Воскобойников и капитан Барсков по кличке Барсик были пилотами двух «сушек», получивших в самом начале первой чеченской кампании приказ атаковать аул Ведено. Тогда погибли дети Шамиля Басаева. Где именно стоял дом полевого командира, тогда еще не слишком широко известного? Кто из двоих пилотов выпустил ночью ту ракету? Вина легла в равной мере на двоих. Они узнали о случившемся не сразу – по прошествии полугода. Конечно, испытали острую жалость: чем виноваты дети? Но выбора в ту ночь не оставалось, полетное задание нужно было выполнять.

А спустя полгода поползли слухи, что Басаев выясняет номера самолетов. Начальство авиаполка успокаивало обоих пилотов – летный журнал в сейфе, куда посторонним доступа нет.

Первая чеченская уже подходила к концу. Воскобойников попал в Грозный за месяц до того, как столицу Чечни позорно сдали боевикам. Встретил там знакомого офицера из комендатуры и сразу понял по его лицу, что есть плохие новости.

Офицер рассказал, как в руки ему попали бумаги с брошенной боевиками базы. Все самое важное бандиты успели унести. Осталась в основном пропагандистская макулатура. Среди прочего номер газетенки со статьей, посвященной давнишнему обстрелу. Дети Басаева нигде не упоминались.

Приводилось общее число погибших мирных граждан, фотографии разрушенных домов, кое-какие подробности. Что хуже всего, указывались точные номера самолетов и паспортные данные обоих пилотов – Воскобойникова и Барскова.

Итак, Басаев точно знает убийц своих детей.

Самый мирный и покладистый чеченец до последнего вздоха будет искать случай отомстить. А что уж говорить о Басаеве? Даже если его где-нибудь шлепнут, у такого человека куча родни. Чеченцы не умеют забывать, прощать. Кровная месть – закон, который не нарушается никогда. Человек, не исполнивший долг, автоматически передает его следующему в очереди.

Кто же продал их с Барсиком? Кто-то из своих – тут сомнений быть не может. Суки рваные.

Все знали, что боевикам продают российское оружие, боеприпасы, сведения о передислокации частей. Но чтоб вот так продать конкретного человека… Вернувшись в часть, майор полез выяснять отношения с командиром полка – тем самым, который начисто исключил возможность утечки. Командир выдвинул встречное обвинение: мол, кто-то из них двоих хвалился по пьяни – вот пусть и пожинают плоды.

Воскобойникову кровь ударила в голову.

Схватил командира за грудки… Потом и вспомнить не мог, кто и когда его оттащил. Сперва отстранили от полетов, потом вызвали в Москву разбираться. Там сказали, что психологическое состояние не позволяет ему продолжать службу в авиации. Предложили уволиться из вооруженных сил по состоянию здоровья, с сохранением полной пенсии.

– Не нужны мне ваши подачки! – возмутился майор, – Я приказ. Родины выполнял и что получил в результате? Не у какого-нибудь малолетки ко мне счет, я кровный враг Басаева!

Его передали фээсбэшникам. Те обещали помочь и в самом деле помогли – быстро продать двухкомнатную квартиру в Курске, купить на вырученные деньги однокомнатную в Подмосковье.

Устроили на работу начальником службы охраны в местном, отделении коммерческого банка.

– Поменяйте мне документы, – просил Воскобойников. – У меня не Иванов и не Петров фамилия. По такой разыщут и здесь.

– Что вы уж так паникуете? – поморщился собеседник в штатском. – Военный человек, мужчина в конце концов. У нас здесь ЦРУ не может достать тех, кого мы в свое время завербовали и кто потом к нам перебежал. А в ЦРУ не абреки работают.

– Вы лично бывали в Чечне?

– Два раза ездил в командировку. В обшей сложности месяц оттрубил.

– А я два года. И не только с воздуха видел этих людей. Они за смерть взрослого сто лет мстят. Если убийцу достать не смогли, достают наследника. Про детей я вообще не говорю, за детей они такую казнь придумают, что чертям тошно станет. И не надо вспоминать американцев. Много здесь америкосов по улицам ходит? А чечены везде есть. Что у нас в Курске, что здесь, в этих долбанных Электроуглях.

Новое место жительства быстро разочаровало Воскобойникова и его семью. Курск был город как город, а здесь натуральная дыра, бомжатник.

До Москвы все равно далековато – сперва на маршрутке, потом на электричке пилить.

– Извините, что не на Кутузовском проспекте поселили.

– Ничего, обойдусь. Вы мне смените фамилию.

И жене с дочкой заодно. Только чтобы не вся Лубянка знала, чтобы не все секретарши за кофе посудачили по этому поводу.

Ничто не делается так медленно, как бумажные дела. Воскобойникову пришлось собирать справки, ждать в очередях. В конце концов он сдал в ФСБ два паспорта и метрику дочери. Но к этому времени они с женой уже измотали друг другу нервы до предела.

Каждый смуглый темноволосый человек, встреченный Воскобойниковой на улице или увиденный из окна, вызывал приступ страха, депрессии.

На все попытки мужа успокоить ее Светлана отвечала истерикой, обвинениями. Обвиняла его во всем: в выборе военной карьеры, в неумении дать взятку кому надо и откупиться от отправки на войну, в том, что из сотен летчиков, побывавших на Кавказе, именно его ракета угодила в басаевский дом.

– На тебя вечно будут все шишки сыпаться – так тебе на роду написано. А я не хочу получать рядом с тобой свою долю.

Воскобойников не мог излечить жену от страха.

Хотя бы потому, что сам боялся всерьез. Но не сдавался, не раскисал. Он-то отлично знал, что чеченцы на самом деле бывают разные – в том числе рыжеволосые, голубоглазые, говорящие на русском без малейшего акцента.

Он вглядывался во всех людей подряд, пытаясь отличить посланных с Кавказа убийц по более мелким и тонким признакам – форме ноздрей, разрезу глаз. Потом понимал, что это глупо – что им стоит нанять киллера славянской внешности?

Супруги мучились бессонницей. Долго ворочались, потом начинали есть друг друга поедом.

Первое время не повышали голоса, чтобы не будить ребенка. Потом однажды нервы у жены не выдержали – закатила такую истерику, что соседи стали в стенку стучать.

Одним словом, в день получения новых паспортов они сразу подали на развод. К этому времени летчик убедился: даже если изменить внешность, ни жена, ни дочка не будут знать покоя рядом с ним.

Глава 2

Очнувшись, Воскобойников почувствовал, что руки связаны за спиной. Рядом валялся Алексей Самойленко – судя по всему его тоже оглушили.

Из палатки вышел незнакомец в потертых белесых джинсах и легкой, видавшей виды куртке из плащевой ткани. В руках три «калаша», конфискованные пистолеты рассованы по карманам.

«Неужели все, конец? – подумал Воскобойников. – Нет, только начало. Никто здесь легкой смертью не помрет».

Он сам не ожидал от себя такого спокойствия – спокойствия обреченности. Может, в самом деле лучше страшный конец, чем бесконечный страх?

Бросив оружие на землю, незнакомец оставил себе один автомат. Свободной рукой взял миску, еще не отмытую после вчерашней трапезы, и громко постучал ею о закопченный бак с остатками ухи.

– Подъем!

Алексей приоткрыл глаза и дернулся, – но связан он был так же надежно, как и Воскобойников.

– Эй, народ! – крикнул незнакомец еще громче.

Серо-стальные глаза смотрели спокойно, почти равнодушно. На первый взгляд, ничего угрожающего, но сразу ясно, что незнакомец умеет когда нужно быть беспощадным.

«Продался, Иуда. А где остальные? Если уж нас выследили, то вряд ли отправили кого-то одного», – летчик с трудом огляделся, но никого больше не заметил.

Утро цвело всеми красками, птицы радостно распевали, равнодушные к беде людей, застигнутых врасплох.

В палатке зашевелились, впрочем, особой активности не наблюдалось. Воскобойников услышал ворчание Жоры Бубнова, у которого явно раскалывалась голова после вчерашнего. Выдержав паузу, незнакомец снова постучал миской по закопченному баку.

– Приехали. Выходи по одному.

Тут из палатки высунулось припухшее лицо с узкими щелками вместо глаз. При виде чужака глаза сразу раскрылись во всю ширь – сна и похмелья как не бывало.

Незнакомец помахал стволом, приглашая Бубна двигаться вперед. А тот оцепенел, таращился на него как на привидение. Тяжелой после пьянки головой пытался понять, наяву это все или привиделось во сне.

Алексей Самойленко тем временем напрягал все мышцы, пытаясь ослабить веревки. Стиснул зубы и тихо хрипел от нечеловеческого усилия.

На лбу и виске надулись жилы – казалось, голова, налившаяся кровью, лопнет сейчас, как воздушный шар.

Как он мог так опозориться, прошляпить этого подонка с тонкими губами и гнусно-насмешливым выражением лица? Майору простительно, его стихия небо. Только он, Алексей Самойленко, до сих пор считающий себя спецназовцем, только он один будет виновен в гибели своей и остальных ребят. Ни серебряный нательный крест, ни последняя в жизни молитва не помогут на том свете искупить вину.

…За чеченские дела Алексей вины не чувствовал. Штурмовали село, в котором окопались гелаевцы. Сперва его обрабатывала авиация, потом утюжила артиллерия. Потом на дымящиеся развалины пошел спецназ, и почти сразу же лучшего друга Алексея сбила пуля.

Он шел в атаку в бронежилете, но удар в живот был слишком силен. Друг корчился в грязи, как человек, получивший удар чугунной лапой в солнечное сплетение. Самойленко притормозил, нагнулся, чтобы оказать первую помощь.

– Спокуха, я в порядке.

– Точно? Ну я тогда пошел.

По негласному правилу, принятому среди бойцов спецназа, человек, получивший такую вот весточку от смерти, уже не должен был в этом бою лезть на рожон, вставать в первый ряд. А друг полез. Во второй раз снайпер учел свою ошибку – пуля пробила сонную артерию.

Алексей осатанел, вряд ли он в эту секунду беспрекословно подчинился бы команде отступать.

Такой команды не последовало, и село было взято штурмом.

В отдельных домах продолжали отстреливаться. Самойленко лично накрыл одного такого стрелка. Заполз в дом убедиться, что враг мертв, и услышал в погребе шорох. Кто-то из ублюдков решил схорониться, чтобы потом выстрелить ребятам в спину. Алексей швырнул в темноту гранату, потом оказалось, что в погребе пряталась от войны семья…

Теперь он мечтал оказаться на месте Бубна.

Пусть без оружия, зато со свободными руками. Он бы не таращился как идиот, он бы бросился на врага. Даже если поблизости свора чеченцев. Лучше погибнуть в неравном бою, чем попасть на заклание к этим зверям – распорют тебе живот, найдут сухую веточку и станут медленно, с улыбкой наматывать на нее кишки.

Или начнут стругать на мелкие ломти. Начнут с пальцев, потом обчистят руки до костей, потом примутся за спину. У них на этот случай свой метод разработан. Такой, что крови выливается немного и ты достаточно долго остаешься живым.

В тебя вливают какой-то настой, который не дает вырубиться от болевого шока. Один парень, переживший плен, рассказывал, как кромсали омоновца у него на глазах. Уже кости руки и ног белели, а мужик еще оставался в сознании, чувствовал боль. Неужели Бубен и все другие пропили вчера все мозги? Или страхом можно загипнотизировать даже таких людей?

Тем временем в палатке уже сообразили, что к чему. В отличие от Бубна, загораживающего выход, остальные четверо протрезвели мгновенно и лихорадочно искали оружие.

Их не просто вычислили, не просто сняли караул, у них еще забрали оружие. Одну «пушку» из-за пояса, ее ствол вжимался в поясницу. Другую с живота, от ее ребристой рукоятки еще остался на коже след. Вроде не так много оприходовали вчера, чтобы ничего не почувствовать.

Молча обменявшись взглядами, они уже решили дорого продать свои покалеченные войной жизни, как вдруг незнакомец произнес:

– Будем считать, что с проверкой мы покончили. Вылезайте, разбирайте стволы и развязывайте этих орлов.

Вначале не верилось, что оружие снова у них в руках. Проверяли обоймы в пистолетах, автоматные рожки – патроны на месте. Развязанный Алексей кинулся на незнакомца с кулаками. Его с трудом оттащили, но общее настроение было совсем не благоприятным для чужака.

С разных сторон на него нацелились стволы.

– Ну-ка, руки за голову.

Обыскали. Нашли пачку сигарет «Camel», зажигалку, CD-плейер и тысячу рублей с мелочью, Ничего похожего на оружие, нет даже ножа.

– Попугать решил?

Незнакомец присел на землю и спокойно смотрел снизу вверх на обступивших его людей.

Взгляды были разными – от угрюмо-тяжелого до кипящего от злости. Казалось, еще секунда и пришельца забьют ногами и прикладами.

– Растолкайте мужика, – кивнул он в сторону спального мешка, где здоровым и крепким сном продолжал почивать их товарищ.

– Е-мое! Мы тут по три раза родили, а Семену хоть бы хны.

– Дрыхнет себе и в ус не дует.

Ни один волосок густых, аккуратно подстриженных усов действительно не шевелился ни от дыхания, ни от легкого дуновения ветерка.

– Вот счастливчик. Нас бы тут живьем закопали, а он бы даже с боку на бок не перевернулся.

Эй, Семен, завтракать пора! , – Еще только полвосьмого, –'– произнес Семен, не открывая глаз.

– Откуда он знает? – восхитился белобрысый Витек.

– Чует носом, что воздух еще не прогрелся, – предположил кто-то.

– По цвету век. Видит, насколько просвечивают. Солнце поднялось, – и они уже розовые, – была другая версия.

Завязался короткий спор, который Барсков не пожелал разрешить самолично. Общее настроение изменилось, незнакомца уже не рвались уничтожить, стереть с лица земли. Решили для начала выяснить, кто он и откуда, как разыскал их в дебрях.

– Захочешь – найдешь, – спокойно ответил непрошеный гость. – Слабовато у вас ребята дело поставлено.

– Кто ты такой, чтобы нас здесь учить?

Гость усмехнулся:

– Я думал, претензий не возникнет. Вы хоть осознали, что сейчас стряслось? Безоружный человек снял караул, забрал у вас из под носа стволы и мог бы преспокойно продать всех хоть оптом, хоть в розницу, хоть чеченцам, хоть черту с рогами.

Этот факт сознавали все, кроме спящего Семена. Просто не верится. Столько лет ежедневного напряжения, самоконтроля и вдруг…

Им и раньше случалось выпить. Без этого они бы не смогли так долго выдержать напряжение, вести жизнь изгоя в родной стране – к этому невозможно привыкнуть.

Пить садились раз-два в месяц. Барсков, как сторонник здорового образа жизни, неизменно и добровольно воздерживался. Кому-то приходилось подавлять спазмы желудка, жаждущего огненной воды, и заступать на дежурство. Разве это не было проявлением дисциплины, столь важной для команды?

Даже если запас водки и спирта не исчерпывали полностью, наутро никто не смел даже заикнуться насчет опохмелки. Почему же сегодня все разом утратили бдительность? Нужно найти объяснение. Пока не найдешь, кусок в горло не полезет.

– Скажи толком, как у тебя это вышло.

– Если завтра придет настоящий враг, он меня копировать не станет. Дело в вас самих, вы тут как дачники не пикнике устроились.

– Придержи язык, – снова рванулся Алексей, который больше других чувствовал себя виноватым.

– Тихо ты, – нахмурился Бубен. – Сегодня он имеет право нас с дерьмом мешать.

Никто не возразил. Все вспоминали происшедшее. Слава Богу, это оказалось только проверкой.

– Может, Кормильцев тебя подослал?

– Первый раз о таком слышу.

– Какого хрена болтаешь лишнее? – теперь Алексей накинулся на Бубнова, упомянувшего о «спонсоре». – Если муть в башке еще не осела, держи, по крайней мере, язык за зубами.

– В натуре, Бубен. Нашел что спросить. Нам теперь его и отпускать нельзя, слишком много знает.

– А я и не спешу вас покидать, – заявил незнакомец. – Не для того сюда тащился.

– Это мы будем решать, как с тобой дальше быть. Ты давай поконкретней. Как нас нашел? Ни одна живая душа тебе дороги показать не могла.

– Творите добро и вам воздается сторицей, – иронично произнес человек в потертых джинсах. – Шутки шутками, но это как раз тот случай. Было дело, выручил одного типа из тех, кто пальцы держит веером. Не люблю, когда десять лезут давить одного. На днях он меня разыскал с приятной новостью. Вроде бы один приезжий кучу бабок ихнему шефу отвалил, чтобы помог взять живыми восьмерых по списку. Их базу приезжий показал на карте, предупредил, что все вооружены.

Несколько человек из команды переглянулись, но прерывать не стали.

– Почему он обо мне вспомнил? Просто заходил в свое время поблагодарить, видел у меня дома трофей.

– Какой еще трофей? – скептически поинтересовался Самойленко.

– Ухо копченое. Красивое ухо, с золотой серьгой.

– Дешевый пи…еж, – отрезал Алексей. – Этот тип еще опасней, чем я думал. У него целая легенда заготовлена.

Человек в потертых джинсах замолчал, провел рукой по русым волосам ото лба к затылку.

– Чего замолчал?

– Хотите дослушать «дешевый пи…еж»?

– Ты говори, не отвлекайся.

– Я человек не обидчивый. Мне просто скучно рассказывать, когда народ не верит.

– Чье это ухо было?

– Одного крутого абрека. Сотню человек под началом имел. Брата отправили, попросили привезти доказательства. Хочешь, труп сфотографируй, хочешь, ухо отрежь. Только правое. В правом ухе этот абрек серьгу носил. На цепочке золотой шарик с бриллиантом – скромно и со вкусом. Брат решил, что фотопленка вещь ненадежная. Может, нырять придется, может, гореть – запортятся кадры. Вот он и привез ухо.

Прокоптил над костром, чтоб ненароком не испортилось. Посмотрели, убедились и вернули – можешь себе оставить.

– А ты при чем?

– Брат погиб. В Чечне выжил, а здесь разбился на мотоцикле. Он мне рассказывал, во сколько оценили его голову. И на всякий пожарный предупредил: если с ним вдруг что случится, к примеру заболеет и помрет, придется мне жить осторожно.

Когда абреки не успевают отомстить, когда человек без их помощи уходит на тот свет, они переносят месть на брата.

– Врет, – убежденно повторил Алексей.

– Да погоди ты, – отмахнулся Воскобойников. – Чье задание? Кто его посылал?

– Насчет этого он никогда не отчитывался.

– А может, помогли ему разбиться?

– Нет. При мне все случилось. Я сам на втором мотоцикле гнал.

– Да он над нами издевается. Поосторожней, мужик, а то сейчас собственное ухо в зубы получишь.

– Сперва дайте докончить. Не так уж много осталось… Короче, мой знакомый подумал: вдруг я имею отношение к этим восьмерым – то есть к вам. Да и вообще – не очень ему понравилось, что русские русских чеченам сдают.

– Дело обычное, – прищурился Воскобойников.

– А я про ваш отряд ни сном ни духом. Приятная неожиданность. Вчера вечером сошел с трассы.

И вот я здесь, с первыми лучами зари.

Глава 3

Незнакомец назвался Глебом. Восемь во всем разуверившихся мужиков не спешили верить, что он явился сюда на помощь, из чувства солидарности. Осознал свое родство с ними, общность судьбы. Гость не похож был на человека, загнанного в угол.

Это их предали, бросили без прикрытия. Брезгливо отвернулись, как от людей, перепачканных в невинной крови. «Скажите спасибо, что вас не отдали под суд, как некоторых других».

Впрочем, Толю Тарасова судили и признали невменяемым на момент совершения «преступления». Кому нужен такой вердикт, после того как бывшего замкомполка целый месяц демонстрировали по программам новостей в клетке для подсудимых? Демонстрировали всей Чечне – вот он, запоминайте.

Потом посадили в психушку за колючую проволоку. Мол, мы тебя прикрыли, но ты уж сделай милость, побудь здесь для виду пару лет.

Да с этими психами через месяц станешь таким же, как они. Не пойдет!

К концу недели замкомполка сломал челюсть двухметровому амбалу санитару, посмевшему на него замахнуться. Тарасова скрутили, продержали неделю в изоляторе. Думали, выйдет оттуда шелковый – как бы не так. Он просто затаился.

Ждал удобного момента и скоро дождался. Охрана в больнице была дешевая, и он без проблем выехал за ворота, договорившись с водителем мусоровоза. Потом его полгода преследовал гнусный коктейль из мусорных запахов. Но все равно лучше, чем памятный запах крови.

Через полгода его изловили – как только он решился навестить мать. На место возвращать не стали. Предложили работу, уже не в Чечне, а в России. Работу грязную, но разовую. «Будешь бегать, абреки рано или поздно достанут, распилят на части. Окажи нам услугу, и прикроем тебя до конца дней».

Он послал подальше человека в штатском. «Услуги я все уже оказал на войне, хватит с вас. Хоть до конца дней сажайте, я готов». – «Спокойной жизни захотел? Не получишь. Иди гуляй на все четыре стороны».

…Глеба связали тем же самым проводом, каким он связал охранников. Он как будто был к этому готов, даже не стал протестовать. Только время от времени просил, чтобы поднесли пачку и огонек.

Вытягивал губами сигарету, закуривал и спокойно ждал, что решит «совет стаи».

Семен Барсков уже проснулся. Вылез из спальника, потянулся с хрустом и собрался, как обычно, делать зарядку. Тут его взгляд упал на связанного незнакомца, прислоненного спиной к стволу.

– Не понял.

– К тебе, между прочим, приходил, – заметил Тарасов. – Подкрался, ножик достал. Я проснулся среди ночи – ни хрена не понимаю. Кто это так к Барсику приник, с кем такая любовь?

– Нет, серьезно, – Семен дешево не покупался.

Все свидетели разговора в очередной раз позавидовали непоколебимому оптимизму румяного человека с ровно подстриженными усами.

Вроде бы вместе с Воскобойниковым слетал на задание, вроде бы оба выпустили ракеты по Ведено. Только вот майору каждый день мерещатся призраки возмездия, а капитан энергично делает зарядку по утрам. Рассчитывает до ста лет прожить.

Он единственный из всех не верил, что чеченцы смогут их разыскать:

– Велика Россия. Вы только прикиньте, одних городов сколько. Да здесь любая звезда затеряться может, хоть Джек Николсон. Забурится, если надо, в каком-нибудь Абакане, прикинется шлангом. Будет подрабатывать по мелочам и покупать в магазине чернила. И ни одна спецслужба в мире его не раскопает. А вы говорите чечены. Кишка у них тонка всю Россию прошерстить.

Ему хотели верить, но не могли. И поэтому возражали с ожесточением:

– Если б там шла полным ходом мочиловка, может быть, у них бы руки и не дошли. Но сейчас их там, на месте здорово прижали, серьезно рыпнуться боятся. Значит, будут по мелкому пакостить. Среди прочего и долги попробуют вернуть.

Думаешь, они не в курсе, что нас никто давно не прикрывает?

– Говоришь, Россия большая? – добавлял другой. – А ихний культ кровной мести ты в расчет не берешь? Вся Чечня сотни лет на этом держится: найти и отомстить. У них в этом деле такой опыт, что любая спецслужба отдыхает.

– Что наш русский мужик? – вступал третий, – злится, на стенку лезет. Потом устанет, присядет бутылку раздавить. Выпьет, пожалуется на жизнь. Глядишь, и запал уже не тот. Может у нас старый дедок завещать месть сыну? Да сын покрутит пальцем у виска: «Одурел, старик? Сам не решил своих проблем, теперь на меня вешаешь? Мне завтра на техосмотр надо подъехать, послезавтра внучке твоей к школе новые кроссовки купить, в четверг у меня рыбалка, а в пятницу баня. И больше не суши мне мозги: что было, то сплыло». А у них, у абреков? Сын всю свою жизнь ради мести поломает. Если сам без рук, дом продаст, последнюю рубашку снимет, чтобы нанять убийц. Пусть Ильяс подтвердит, если не веришь.

Ильяс неохотно кивал. Его самого фээсбэшники подцепили на этот крючок.

– Каждый из нас не простого горца обидел, – продолжалась обработка Семена. – Особенно вы с Димой. Ты представляешь Басаева и его возможности? Да он львиную долю забугорных бабок получает, особенно теперь, после смерти Хаттаба. Что Хаттаба замочили – верю. Он был приезжий, со стороны, рано или поздно его должны были замочить. Про Шамиля не поверю никаким фотографиям. Он там все ходы-выходы знает.

Вроде бы из лучших побуждений пытались раскрыть Семену глаза. На самом деле, многих брала зависть: им отовсюду мерещится опасность, им снятся кошмары, а Семен до сих пор не заразился этим настроением.