Тамара сидела в кресле с раскрытой книгой в руках, Дорогин вышел из своей комнаты, лишь только хлопнула дверь. Женщина, как показалось Рычагову, немного испуганно посмотрела на него, словно боялась его приближения.
— Да, тепло, — рассеянно сказала она, — ветер такой, иногда кажется, что снесет крышу.
И только сейчас Рычагов заметил нового постояльца в своем доме. Рыжий колли лежал возле камина, уткнув голову в шерсть расстеленной перед решеткой овечьей шкуры. Загипсованная лапа в двух местах была уже погрызена. Пес заурчал и покосился на Дорогина, стоит ли начинать лаять, чужой пришел человек или свой?
— Да, забыла тебе сказать, Геннадий, Муму Тут собаку подобрал раненую, ты не против? — Тамара прикидывала в уме, стоит ли сообщать своему шефу, что оперировали они Лютера в операционной.
Но Рычагов развеял все сомнения Солодкиной, махнул рукой:
— Как хотите.
Раньше бы Тамара не услышала в этих словах издевки, теперь же «как хотите» прозвучало для нее с намеком, будто бы Геннадий Федорович подозревал о ее и Дорогина близости. Она быстренько пробежалась взглядом по гостиной, все ли они убрали, не напоминает ли что о происшедшем.
— Ты что, неважно себя чувствуешь? — спросил Рычагов.
— Да, — соврала Тамара, — я хотела бы сегодня поехать домой.
— Я устал и машину не поведу. Ужасно хочется спать, согреться. У меня был тяжелый день.
— А моя машина осталась дома, — вздохнула Тамара.
И тут к столу подошел Дорогин. Он показал на себя пальцем, а затем на Тамару.
— Что он хочет? — забеспокоился Рычагов.
— Не знаю, — растерявшись, произнесла Тамара. Ей казалось, таким образом Муму пытается дать понять Рычагову, что был с ней близок. — Может, он хочет отвезти меня домой? — нашлась она. — Да, Муму? — Тома показала на себя, а затем махнула рукой в сторону города, ухватилась за невидимую баранку автомобиля, затем принялась крутить ее. — Ты говоришь, что хочешь меня завезти?
Муму кивнул.
— У него же прав нет!
Дорогин приложил руку к сердцу, мол, все будет нормально, права, если что, есть у Тамары, мол, до города доедут. А если увидит, что стоит машина ГАИ, то он объедет, возвращаясь домой.
— Как хотите. Мне все равно. Да и права у него есть.
Купили.
— Тогда я собираюсь, — Тамара обрадовалась как девчонка, ей было в тягость оставаться сегодня в чужом доме, врать Рычагову, посматривать на Муму, когда Геннадий Федорович отвернется…
Уже через пять минут она переоделась в джинсы, высокие сапоги, короткую дубленку. В сумочке — самое необходимое: деньги и косметика.
Рычагов, занятый своими мыслями, рассеянно поцеловал Тамару в щеку, даже не заметив, что она попыталась уклониться от поцелуя.
— Езжай…
— Все, до встречи. Завтра увидимся в больнице.
— Если я туда приеду.., если будут спрашивать, скажешь, у меня грипп. За псом сами смотреть будете, — вспомнил о собаке Рычагов, когда попытался устроиться на своем любимом месте возле камина, а Лютер на него недовольно зарычал.
Машина еще не успела остыть, в салоне было тепло.
Тамара пристегнулась ремнем, чего почти никогда не делала, словно боялась, что Муму схватит ее и привлечет к себе. Дорогин с каменным выражением лица сел за руль, выехал во двор, выбежал, чтобы опустить ворота гаража и, ловко виляя по заметенной дороге, повел автомобиль к шоссе.
Тамара Солодкина нервно курила, постоянно не попадая сигаретой в пепельницу, пепел серыми хлопьями падал ей на джинсы, на брюки Дорогина.
"Дура! Последняя дура! — думала Тамара. — Какого черта я мучусь? Ну и что.., ну, переспали мы, раньше, что ли, такого не случалось? Нет, — тут же оборвала она себя, — это первая моя сознательная измена Рычагову, Да-да, именно сознательная. Раньше это бывало, но случайно, по стечению обстоятельств.
Машина неслась к Москве. Тамара напевала, поглядывая на снежную крупу, которая скользила по капоту и взмывала по лобовому стеклу. Она уже согрелась и курила не так нервно.
Дорогин сбавил скорость перед спуском и, не поворачиваясь к женщине, спросил:
— А ты не знаешь, где живет Чекан?
Машинально Тамара ответила:
— Что?
И тут же осеклась, внимательно посмотрела на Дорогина, думая, показалось ли ей это.., плод ли это ее фантазии, или в самом деле Муму заговорил?
— Так знаешь или нет? — усмехнувшись, спросил Дорогин.
Тамара подвинулась, прижалась спиной к дверце, словно собиралась выпрыгнуть из машины на ходу, и уставилась на Муму широко открытыми глазами. Она не смотрела на него так даже в тот момент, когда тот впервые обнял ее.
— Ты что… — только и сказала она.
— Чего ты удивляешься? — Дорогин протянул правую руку, левой продолжая вести машину, и положил ее на колено женщине. — Ты же сама говорила, что сомневаешься во мне.
— Одно дело сомневаться, другое дело — услышать своими ушами.
Тамара осторожно заняла прежнее положение.
— Если бы я сидела за рулем, мы врезались бы в столб.
— Нет, — убежденно произнес Дорогин.
— Почему?
— Ни одного столба здесь нет, мы бы улетели в кювет.
— И скотина же ты! — сказала Тамара. — Так долго меня держать в неведении. Я-то думала, ты глухонемой…
— Иначе ничего бы между нами не было? — усмехнулся Дорогин.
— Честно говоря — да. Я рассчитывала, что ты никому ничего не расскажешь.
— Это несложно показать жестами, — Дорогин опустил обе руки от руля и жестами изобразил, как бы он показал их близость.
Тамара зажмурила глаза, машина неслась с горы, развивая бешеную скорость, а руль в это время крутился сам по себе, лишь изредка Дорогин подправлял его коленом.
— Вы что, дурачили меня с Рычаговым все это время?
— Нет, это сегодня мы с тобой дурачили его.
— Так он знает о тебе?
— Конечно. И знает давным-давно.
— Ну вы и сволочи! Один другого стоите.
— Знаешь, есть такое понятие — мужская солидарность?
— И что же ты ее нарушил?
— Можно подумать, ты меня не соблазняла.
Тамара зло поджала губы.
— Уж лучше бы ты оставался глухонемым, — и она стала смотреть перед собой, делая вид, что одна сидит в машине.
— Так ты знаешь, где живет Чекан?
— А ты что, у него денег одолжил и теперь отдать хочешь?
— Кое-что он мне задолжал и отдавать не собирается.
— А если знаю, то что?
— То скажи. Я тебе буду признателен, по гроб жизни.
— Это звучит мрачно. Где живет — не знаю, — мотнула головой женщина и немного подобрела.
— Ладно, не злись, так было лучше для всех, особенно для тебя.
— Зачем вы меня дурачили?
— Как-нибудь разберемся в другой раз. Ты лучше мне о Чекане расскажи.
— Я знаю, где он бывает довольно часто, раза два-три в неделю, играет в карты.
— Ты мне покажешь этот дом?
— Покажу, и даже квартиру назову. Только ты мне скажи — зачем?
— Надо, — коротко ответил Дорогин.
— Это не ответ.
— Лучше скажи, зачем ты туда ездила? У тебя что, и с Чеканом роман был? Мужик он вроде видный, — чуть брезгливо произнес Дорогин.
— Я никогда не сплю с теми, кто платит мне деньги.
— Ну, ты уж скажешь! А с Рычаговым?
— С ним у меня совсем другое, и деньги я с ним зарабатываю на равных.
— Это понятно, — абсолютно невинным голосом произнес Дорогин. — А чего ты туда ездила?
— Уж не трахаться, поверь. У них какая-то непонятка произошла во время игры в карты. Сказали мне, что один гость с Кавказа перепился и прошел сквозь стеклянную дверь. Короче, располосовал себе всю голову и руки. Пришлось зашивать. Кровищи было… Доктора не было в городе, и Чекан прислал за мной машину. Потом еще пару раз пришлось ездить и делать перевязку.
— Хорошо заплатил? — спросил Дорогин.
— Да, хорошо. Не помню сколько, но много. Денег он не жалеет, такое впечатление, что их у него куры не клюют.
— Это понятно.
Машина пересекла кольцевую.
— Слушай, давай я сяду за руль, а то командовать тебе.., налево, направо…
— Давай.
Машина остановилась, Дорогин поменялся с Тамарой местами. Теперь она вела машину, и Дорогин начал нервничать.
— Слушай, кто тебе дал права? Чекан, что ли, выписал?
— А что такое? — воскликнула Тамара.
— Да ты машину водишь так, как солдат срочной службы, которому не жалко ее угробить. Ты же портишь машину, тем более хорошую. Пожалей!
— Зато она не моя, — улыбнулась Тамара.
Водила машину она, действительно, не очень, хотя и лихо. Особенно это было видно в городе. Она тормозила резко, скорость переключала нервно, иногда забывала включать показатель поворота. И Дорогин сидел, испытывая страх, думая, скорее бы все это кончилось, а то сейчас они могут заехать в зад какой-нибудь иномарке.
Тамара, уже справившись с первым волнением, вела себя спокойно.
Наконец они добрались до той улицы и до того дома, о котором знала женщина. Тамара, пока они ехали, даже не удосужилась сообщить Дорогину, что они въезжают в нужный двор. Когда автомобиль уже остановился, она показала рукой на стоявшую в десяти метрах от них машину.
— Вот видишь, машина Чекана стоит.
— Дура! — только и успел сказать Дорогин. — Нас же сейчас увидят!
— А ты ничего не говорил о том, что тебе надо приехать тихо.
— Ты, можно подумать, не догадывалась?
— Я как-то не подумала…
Тамара уже схватилась за рычаг передачи, как Дорогим остановил ее:
— Ты хоть не рви так резко с места, а то точно проснется, — он посматривал на водителя, дремавшего в кабине.
В дом того не пустили, чтобы время от времени прогревал двигатель.
— Все, тронули, — тихо сказал Дорогин, когда Тамара показала ему на освещенные окна квартиры, где сидел Чекан, играя в карты.
Тамара на этот раз ехала осторожно.
— Вроде бы не заметили, — вздохнул Дорогин, закуривая.
Лицо Тамары было сосредоточенным, она явно решала какую-то сложную задачу.
— О чем думаешь? — спросил Сергей.
— Так вот, я думаю, как мне себя вести с тобой, с Рычаговым. Сволочи вы, мужики, и ты, и Геннадий Федорович, и Чекан. Все одним миром мазаны. Кобели вы! Кстати, — она криво усмехнулась, — как там сейчас Лютер?
— Нажрался и спит.
— Дня еще в доме не пробыл, а всюду его шерсть.
Вычесывать надо. Ладно, — Тамара свернула в слабо освещенный переулок. — Если уж сегодня день открытия тайн, то скажи мне, что собираешься делать после того, как Рычагов свалит за границу?
— А ты откуда знаешь?
— Геннадий Федорович говорил, приглашал с собой.
— Точно, Рычагов сволочь, — проговорил беззлобно Дорогин, — обещал мне никому не говорить, даже тебе.
— И откуда у него только деньги взялись?
— Наверное, нашел у какого-нибудь богатого больного в животе.
— Так я же ему на всех операциях ассистирую, ничего ценного в желудках пациентов он не находил. Пару пуль, осколки и ничего более. Таких больших денег никто ему не заплатит.
— Ты согласилась с ним поехать?
— Нет, не интересно.
— Неужели не интересно?
— Что-то не верится мне, что я там кому-то нужна.
— А здесь ты нужна кому-нибудь? — спросил Дорогин, положив руку на руль.
— Пусти, а то свернуть не сможем, — Тамара пыталась вывернуть руль, но Дорогин держал крепко, и машина проехала поворот.
— Так и будем ехать прямо, пока не упремся или гаишники не остановят.
— Нет, будем ехать, пока бензин не кончится, — Тамара сняла руки с руля и вдавила педаль газа в пол.
Дурачась, они проехали два квартала, пока наконец женщина не затормозила.
— Ну ладно, — Тамара открыла дверцу, — я тут зайду к знакомым, давно их не видела.
— Любовник тут живет?
— А тебе — дело? Я же не спрашиваю про твоих любовниц.
— У меня их нет.
— А я? — обиделась женщина.
— Ты не в счет.
— Так это от скуки?
— Ты же не поверишь, если скажу, что от любви.
— А хотелось бы, — то ли в шутку, то ли всерьез ответила Тамара, резко нагнулась и поцеловала Дорогина в неровно остриженную бороду. — Что-то в тебе есть, не зря я тебя зашивала. Но знала бы, зашивала поаккуратнее, чтобы швы не были видны.
— По-моему, вы с Рычаговым и так отремонтировали меня на славу.
— В клинику сама приеду, скажешь Рычагову… — она махнула рукой, — скажи ему что хочешь. Только про нас ничего не рассказывай.
— А по-моему, будет лучше— взял ее за руку Дорогин, — если у него дома все останется по-прежнему.
— Я тоже так думаю. Ты будешь глухонемым, а я буду делать вид, что в это верю. И даже если я начну кричать «пожар», ты ухом не должен вести.
— Лады, — Дорогин прикрыл дверцу, убедился: Тамара зашла в подъезд.
Сергей поехал назад, боясь, что Чекан может покинуть дом, где играет в карты.
Он оставил машину в соседнем дворе и два часа мерз, ожидая, когда Чекан выйдет из подъезда. Такси, нанятое Сергеем, стояло на улице, счетчик крутился, наматывая тысячи. На автомобиле Рычагова выслеживать Чекана было бы глупо.
— Езжай за «БМВ», только держись подальше, — вскочив в такси и растолкав сонного шофера, сказал Дорогин.
— Тоже мне, догонялки устроил, — пробурчал шофер.
Но счетчик еще даже не перекрыл сумму, заплаченную авансом, так что жаловаться ему было не на что.
Стояла глубокая ночь, светофоры мигали желтым, и поэтому машины неслись по городу как сумасшедшие.
— : Ну и гонит, — говорил водитель, — словно бы сам президент по городу катит или министр внутренних дел.
— Погоди, лучше объедем, а то скоро глаза намозолим, — Дорогин рискнул приказывать водителю свернуть в сторону и проехать квартал параллельной улицей.
Чекана он не потерял, перехватил на повороте. Когда «БМВ» заехал в арку, Дорогин остановил такси:
— Подожди здесь.
— Это можно, счетчик-то щелкает.
Сергей забежал во двор и проследил, в какой квартире загорятся окна. Он дождался, когда «БМВ» выедет и лишь после этого вернулся в такси.
— Теперь завези меня туда, где брал.
— Столько по городу накрутили, что я уже забыл.
Сергей назвал адрес. Водитель таксомотора остался доволен щедрым клиентом, столько чаевых он и за неделю не зарабатывал. Хоть гоняли по городу как угорелые, но проблем никаких не возникло.
— Если что надо, — сказал таксист, — вызывай по телефону. Вот моя карточка. У меня все диспетчеры знакомые, если закажешь, меня и пришлют. А если ночью, то звони по домашнему. У меня своя машина, «мере», еще не старый.
Сергей поблагодарил. Таксист сидел, высчитывая, сколько он заработал, и удивленно посмотрел на то, как Дорогин садится в свою машину.
«Какого черта он меня брал, если у самого колеса есть? Это же столько денег ухлопал! Ну да черт поймет этих богатых, у них свои причуды. Может, любовника жены выслеживал, а может, конкурента. Может, бандит, замочить кого хотел. Хотя рожа у него не бандитская… мне-то все по хрен, лишь бы деньги платили, да проблем не создавали».
Теперь Дорогину было известно, куда ездит Чекан играть в карты и где живет.
— Ну вот, — сам себе сказал Муму, — теперь я скоро до тебя доберусь, и ты от меня не уйдешь, ничто не спасет тебя от мести.
* * *
Лютер встретил Дорогина в прихожей. Пес уже облюбовал себе это место и не собирался его менять. Рычагов спал. Сергей посмотрел на часы: было начало четвертого. Набрал воды в миску, подвинул к собаке. Лютер благодарно лизнул руку Дорогина.
— Ну что, признал меня за хозяина? А что тебе еще остается?
Пес постучал хвостом по коврику и часто заморгал.
— Ну что, хороший ты мой? — Сергей погладил его длинную морду и заглянул в умные глаза. — Смотрю, жить будешь. На улице, я тебе скажу, холод собачий. Хотя В твоей шубе можно и на Северный полюс идти.
Дорогин хоть и понимал, что сразу не заснет, лег в кровать.
Глава 8
Сергей Дорогин проснулся сразу, сон как рукой сняло.
За окном ярко светило солнце, и даже по его золотистым лучам было несложно догадаться, что там, за окном, мороз, звонкий и колючий. Сергей приподнялся на кровати И выглянул в окно. Действительно, снег ослепительно сиял, ярко-голубые тени тянулись от деревьев.
— Зима, зима, — пробормотал он, — крестьянин, торжествуя…
И в самом деле, он услышал стук во дворе. Стук был резкий и звонкий.
«А, старик колет дрова», — догадался Сергей.
Можно было конечно же подняться, быстро одеться, выскочить во двор и помочь Пантелеичу справиться с дровами.
«Зачем он это делает? — подумал Дорогин. — Ведь в доме дров хватит на три зимы, а может, и больше. Привычка к работе?»
Но тут же его мысли переключились. На карниз окна села желтогрудая синица. Она вспыхнула в солнечном луче — яркая, маленькая, крохотная точка.
«Холодно тебе, наверное, — подумал Сергей, — Да, мороз нешуточный».
Он подошел к другому окну, на котором был укреплен градусник.
— Ну и ну! — произнес Сергей.
Ярко-красный столбик застыл у цифры двадцать. Если на улице светло и ясно, то этого нельзя было сказать о внутреннем состоянии Дорогина. У него на душе было смутно и сумеречно, его мысли мгновенно вернулись к тому же, вокруг чего безостановочно крутились все последнее время.
"Это же надо, такая погода, искрится солнце, снег скрипит под ногами, а этот мерзавец Чекан, наверное, радуется!
Ходит себе по улицам, хохочет, пьет водку, а на душе у него праздник. Он живет, живет полноценной жизнью, Наверное, встречается с женщинами, спит с ними, целуется…
Вот я мучусь, несмотря на то что природа так великолепна, а мои дети и моя жена всего этого не видят, для них жизнь, благодаря этому мерзавцу, кончилась. Ну нет, так продолжаться долго не может! И убить этого гада, уничтожить физически — слишком мало, это мизерная плата за те мерзости, которые он сотворил, за то бесконечное горе, которое он принес мне и другим людям. Нет, я не стану его убивать выстрелом в голову или ножом в сердце. Нет, нет, он должен пройти по всем кругам ада, он должен испить чашу мучений до самого конца, до последней капли. И даже этого для подобного мерзавца будет слишком мало", — и Дорогин, тяжело вздохнув, сел на кровать, обнял голову руками и принялся тереть виски.
Он почувствовал, что от тяжелой ночи, от мыслей, которые, как испуганные птицы в тесной клетке, бились у него под черепом, ему стало не по себе.
«Нет, нет, сволочь, подонок, ты не будешь убит сразу! Ты будешь мучиться, корчиться, страдать. И даже если тебе придется страдать сто лет — это ничтожно малая плата за все то, что ты сделал мне. Хотя, скорее всего.., да, да, я в этом убежден, ты меня даже не знал, ты даже не думал о моем существовании. Ради жалких денег, ради каких-то десяти или пятнадцати тысяч ты лишил меня любимых людей, ты лишил меня семьи, ты лишил меня опоры в жизни, лишил смысла жизни. Ох, как мне тяжело, ox!» — Сергей вздохнул, по его щекам текли слезы.
Он, стиснув зубы, подскочил, быстро прошелся по комнате. А затем, чтобы хоть как-то избавиться от навязчивых мыслей, стал отжиматься от пола.
— Раз, два, три, четыре…
Когда он дошел до восьмидесяти и почувствовал боль в суставах и тяжесть в мышцах, он просто-напросто лег на пол. Перевернулся на спину, обессиленно закрыл глаза. И тут же, как и все последнее время в свободные минуты, перед его глазами возникли дети и жена.
— Держись, Сергей, держись, — сказал он сам себе. — Простите, мои любимые, простите, что этот мерзавец все еще жив. Но скоро я до него доберусь, очень скоро!
Быстро позавтракав, приняв душ, Сергей удалился в свою комнату, закрылся и принялся размышлять над тем, какой смертью должен погибнуть Чекан, какие муки он ему уготовит.
«Я слишком мало о нем знаю, чтобы придумать что-то чрезвычайно страшное. Я должен знать о нем все. Я должен знать, чем он дышит, что он ест, с какими женщинами спит, куда ходит, с кем встречается, даже какой бритвой бреется. Только тогда.., только собрав всю информацию, я сделаю свой бросок, смертельный бросок. Я буду наносить удар за ударом, точно и жестоко. Но Чекан — не единственный, есть мерзавцы и кроме него. Мой список длинный, и, если Бог даст, если он не отвернется от меня, я доведу свою месть до конца. И каждый из этого списка выпьет чашу мучений, выпьет до дна».
Дорогин был бледен, руки его подрагивали, губы кривились в судорожной улыбке. И, если бы кто-нибудь сейчас его увидел, он наверняка подумал бы, что этот мужчина болен, что, возможно, он не в себе, что у него с; ное нервное расстройство.
«Успокойся, Сергей, успокойся, — сам себе приказал Дорогин, — все надо делать на трезвую голову, тщательно взвесив, тщательно обдумав, и не пороть горячку. Если ты хочешь довести месть до конца, надо быть осмотрительным, внимательным и хитрым. Быть хитрее и умнее, чем они, чем твои жертвы. Так что успокойся, это самое главное, самое важное. Как это там говорили, по-моему, о Дзержинском или он сам о своих кровавых дружках чекистах говаривал: „У чекиста должно быть горячее сердце, чистые руки и холодная голова“. Вот голова у меня не холодная, она буквально раскалывается, кипит. Но ничего, ничего, я понемногу успокоюсь».
Уже через полчаса Сергей унял эмоции. Его лицо порозовело, а глаза уже не сверкали тем сумасшедшим, зловещим блеском. Он был спокоен, его движения потеряли нервность и суетливость. Каждый шаг, наклон, поворот Рыли выверены и точны, он стал внимателен.
«Ну вот, — сказал он сам себе, — таким ты мне нравишься», — он посмотрел на свое отражение в зеркале:
— Теперь ты похож на спокойного убийцу, на спокойного и бесстрастного мстителя. Сейчас ты соберешься и поедешь в город. И плевать на мороз, плевать на то, что холодно, ты станешь следить за Чеканом.
Попытаешься проникнуть в его квартиру, чтобы как можно больше узнать о нем, ведь вся информация, которую ты соберешь, может оказаться полезной. Денег у тебя, Дорогин, для мщения предостаточно. Вообще, ты сказочно богат, можешь себе позволить все что угодно. Единственное, что ты не можешь, так это оставить в живых своих врагов, ты должен разобраться с каждым из них".
Увидев телефон, Сергей подумал:
«А может, я зря позвонил Чекану? Может, пока не стоило этого делать? — но тут же он сам себя одернул. — Сделанное назад не вернуть, слово — не воробей, выпустил, так уж не жалей. Нет, ты правильно сделал, пусть не спит, пусть мучится. Хотя, может быть, он воспринял твои угрозы как полную ерунду, может, он подумал, что это муж одной из его любовниц или мало ли кого Чекан в своей жизни обидел? Врагов и недоброжелателей, наверное, у него хватает. Ну да что теперь думать, дело сделано».
* * *
Москва поразила Сергея Дорогина. По всему было видно, что скоро Новый год и Рождество. Хоть и до этого, в будние дни, она выглядела ухоженной, но сейчас повсюду чувствовалось приближение праздников. Рекламы, казалось, стало раза в три больше. Повсюду висели плакаты и транспаранты, извещающие о предновогодних распродажах, о скидках от пятнадцати до семидесяти процентов. Вся эта реклама зазывала, предлагала, обещала и сулила всевозможные выгоды тем, кто зайдет в торговые центры и в маленькие магазины. Даже те, кто понимал, что все это сущий обман, стремились в магазины. В общем, насос по откачиванию денег из горожан работал вовсю.
На улицах, несмотря на двадцатиградусный мороз, было многолюдно. Тут и там мелькали люди и с искусственными и настоящими елками. В воздухе, кроме запаха бензина, стоял запах хвои.
«Да, хорошо, — подумал Сергей, и его мысли вновь вернулись к погибшей семье. — Вот если бы они были живы, и я, наверное, как тысячи москвичей, стремился бы в какой-нибудь магазин, топтался бы у прилавков, разглядывая всевозможную пеструю мишуру, и размышлял бы, мечтал, что подарить дочери, а что сыну. И естественно, выбирал бы дорогой подарок для жены. Ведь я всегда к Рождеству ей что-нибудь дарил. Иногда это была мелочь, сущая безделица, а иногда подарок случался и дорогой. В общем, я жил так, как позволяли мне средства. А вот детям неизменно покупал дорогие и хорошие подарки, баловал их так, словно знал, что скоро их у меня не станет. Черт подери, — потряс головой Сергей, — если бы я знал, что все сложится так ужасно и трагично, я баловал бы их еще больше. Я плюнул бы на все — на работу, на друзей, не ездил бы ни в какие командировки, а все время отдавал бы им. Я возился бы с сыном, собирал бы из конструкторов замки и автомобили, разговаривал бы с дочкой, отвечал на все ее бестолковые, а иногда и очень мудрые вопросы и забывал бы обо всем».
И тут он усмехнулся, представив детей в том возрасте, в котором они ушли из жизни. Хотя, останься они в живых, сейчас были бы уже почти взрослые и вряд ли их сейчас интересовали бы игрушки.
«Хотя нет, игрушки мальчиков интересуют почти до армии. Правда, игрушки становятся другими».
На смену игрушечным машинкам приходят велосипеды, мотоциклы, магнитофоны, плейеры, компьютеры.
«Я бы обязательно купил сыну компьютер. Пусть бы он сидел перед экраном, нажимал на клавиши, водил мышкой по коврику, выстраивая на экране хитроумные лабиринты и проводя по ним своих компьютерных героев. Виртуальная реальность… — подумал Дорогин, — слово-то какое! Вообще-то, и у меня такое впечатление, что я нахожусь сейчас в какой-то виртуальной реальности. Весь город живет одной жизнью, а у меня мысли заняты абсолютно другим. Я сам иду по лабиринту, который выстроила для меня жизнь, я сам избрал эту дорогу, сам придумал ее. И, пока не дойду по ней до конца, пока не выберусь из лабиринта, моя жизнь лишена смысла. А будет ли смысл, когда я выберусь, и чем займусь тогда?»
Ответа на вопрос Сергей не нашел. Он не мог представить, чем займется потом, когда не станет у него врагов, Когда месть будет закончена и каждому он сумеет воздать по заслугам.
— Ну, держитесь, гады! Держитесь! — губы Сергея Дорогина подрагивали, а руки в перчатках сами сжимались в кулаки.
Он совершенно не чувствовал холода, происходящее вокруг стало ему безразлично, словно бы все творившееся рядом происходило на экране, а он один находится в огромном зрительном зале, как уже бывало на просмотрах, и лишь следит за передвижением выдуманных режиссером и сценаристом героев. Он словно бы смотрел немую ленту, под которую еще не подложен звук, шумы города, крики, вздохи. Лишь в его голове звучали голоса: смех дочери, нежный голос жены, какой-нибудь непутевый вопрос сына.
«Гады, гады, лишили меня самого дорогого!»
Почему-то именно сейчас, накануне Нового года и Рождества, мысли о семье казались просто невыносимыми. Они причиняли ему острую боль, словно бы его сердце протыкали раскаленной иглой. И о чем он ни начинал думать, мысли снова и снова возвращались к потерянной семье.
"Они погибли из-за меня. Если бы я не связался с кино, если бы я не пожелал.., и не возомнил, что в состоянии сделать фильм, и не набрал этих дурацких кредитов.., если бы меня не подставили в банке.., все эти долбанные бизнесмены, пытавшиеся через меня отмыть свои грязные деньги, все было бы хорошо. Сколько этих «если»! Но назад уже повернуть нельзя, надо идти по лабиринту, спотыкаться, вставать на ноги и снова идти вперед к поставленной цели. Надо исправлять ошибки, сделанные еще тогда, в той жизни, ведь теперь мне хорошо известно, кто подлец, а кто друг. А кто же друг? Из старых — единственный человек, Сан Саныч, мудрый старик, который никогда ничего плохого мне не сделал. Надо бы купить ему подарок, — вдруг мелькнула мысль в голове Дорогина, — ведь он тоже не вечен, он тоже может умереть. А что купить старику? — тут же задал вопрос себе Сергей. — Наверное, ему ничего не надо, но получить что-нибудь от меня ему будет, думаю, приятно. Я обязательно придумаю, принесу ему подарок. Мы выпьем с ним водки, закусим капустой. Ведь Сан Саныч уже лет тридцать сам квасит капусту, ставит ее на балконе, а затем, когда появляются гости, капуста превращается в фирменную закуску. Да, старик это умеет делать, капуста у него — самая вкусная, я ни у кого такой не ел. Сан Саныч говорит, что капусту надо ставить в определенные дни, в мужские. Что это за дни — известно только ему одному, скорее всего, сущая ерунда. Просто этим он прикрывает свои секреты. А секретов у Сан Саныча полным-полно. Никто не может так, как он, пустить дым на съемочной площадке. Кажется, захоти он — и дым поплывет против ветра, а взрывы будут такие, словно сбрасывают атомные бомбы. Да, мастер есть мастер. И самое интересное, столько лет прошло, а он, как ребенок, любит кино, наперечет знает всех актеров.
А еще лучше знает тех, кого никогда не бывает на экране крупным планом, тех, кто это кино делает и без кого ничего не произойдет: камеры работать не будут, свет погаснет, пленка остановится".
И тут, проходя по улице, Дорогина осенило. Он увидел киоск, где, как кирпичи в стене, за стеклом лежали видеокассеты.
"Вот чего у Сан Саныча нет. Накуплю ему видеокассет со всеми советскими фильмами, к которым он имел отношение. А к каким он имел отношение? — задумался Сергей, пытаясь вспомнить. — Да практически ко всем, которые снимались на «Мосфильме». Или работал сам, или помогал советами. Черт побери, это же столько фильмов!
Чудесный подарок!"
И Дорогин решил, что для старого пиротехника придется закупить, по меньшей мере, весь этот киоск. Но лишь подошел к киоску, понял, что его ждало разочарование: фильмов прошлых лет, произведенных на знаменитой киностудии «Мосфильм», почти не было. Все заполняла американская дребедень.
«Нет, эти фильмы старик смотреть не любит». Но на всякий случай он наклонился к окошечку, постучал в заиндевевшее стекло. То мгновенно открылось, словно прикосновение было волшебным, а за окошком появилось лицо молодого небритого парня.
— Чего вам?
— Слушай, друг, — негромко произнес Дорогин, — а что у тебя есть из советских фильмов?
— Из советских? — удивленно заморгал глазами парень. — Не знаю, смотреть надо.
— Глянь, пожалуйста.
Парень принялся листать толстую бухгалтерскую книгу.
— Есть штук десять.
— А «мосфильмовские» есть?
— Хрен их знает, «мосфильмовские» они, или одесской студии, или горьковской? Это же все старье, зачем оно вам?