— Понимаю, — кивнув головой, сказал Михара, — кассету украли прямо из дому.
— Значит, кто-то о ней знал? — предположил Чекан.
— Вполне возможно, что кто-то знал.
— Вот это вопрос серьезный, — хмыкнул Михара. — Если бы мы знали, кому она нужна, мы бы знали и человека, который ее уволок, — Михара грязно выругался, что с ним случалось крайне редко. — Говорил же я тебе, замки надо иметь надежные, а ты мне: кто сюда полезет, кто сунется, все знают, кто здесь живет… Вот и получается…
— Да всякое разное, — и Чекан принялся рассказывать, как ему пришла в голову мысль снять на видеокамеру все то, что происходит в балашихинской сауне, когда он туда привозит важных людей и подкладывает под них проституток.
— Да, дело хорошее ты задумал, — сказал Михара, — только получилось все непутево. Эту кассету хранить надо было, как справку об освобождении. А ты вот так, оставил…
— Кто-то знал, — резонно заметил Михара, — а может, случайно, — опять же предположил он. — Открыл замки, полазал по квартире, кстати, ничего больше не пропало?
— Да все на месте, ты же знаешь, если бы что, я бы тебе сразу сказал.
Чекан пожал плечами.
— Ты когда вернулся, мы с тобой видак не включали, а она торчала в видаке за два дня, — пытаясь припомнить, говорил Чекан, — я ее смотрел. Значит, прошло дней десять. У нас здесь, кроме Бориса, никто не появлялся, он взять не мог, дальше прихожей не заходит.
— Да, бля… — проговорил Михара. Ему уже несколько дней было не по себе. Он чувствовал, что с этой квартиры надо съехать, но пока не решил куда. Сейчас он уже жалел, что вообще приехал и остался у Чекана. Рискованно было затевать дело с алмазами, не зная, кто это так наехал на кореша. Вполне возможно, это тот, кто ему звонил и угрожал, тот, в кого Чекан стрелял, попутав с собственным отражением.
— Слушай, кажется, я знаю, — сказал Михара.
— Это сделал тот человек, который тебе звонил. Помнишь, позвонил при мне?
— Наверное, — выдавил из себя Чекан, и его щека дернулась, а руки сжались в кулаки.
Казалось, что он сейчас выхватит пистолет и начнет испуганно отступать к стене, стреляя налево и направо.
Чекан сдержался, он лишь схватил стакан, в который Михара налил водку для Прошкина, и залпом, так, как изголодавшийся человек пьет воду, вылакал алкоголь.
Затем вытер губы, тряхнул головой.
— Что-то никак не могу сообразить, кому это я так стал поперек горла, какая падла ко мне подбирается. Если бы менты, они бы наверняка действовали по-другому, заломили бы руки и завезли в КПЗ, а там начали бы разбираться по-своему. Это не менты, Михара.
— И я думаю, что не менты, почерк на них не похож.
Кто-то другой, отвязанный. Есть у меня предположение, Чекан, что все это с общаком связано, оттуда ножки растут, там копать надо.
— Может быть.
— Знаешь, что надо сделать? — вновь спросил Чекан, присаживаясь на край стула. — Надо к этому доктору в его дом, в его тайную загородную больницу, завезти кого-нибудь из наших, пусть полежит недельку, принюхается, присмотрится, может, чего и высмотрит. А доктору сказать, что наш человек не больной, а просто его на время надо припрятать.
— Это можно будет сделать.
— Правда, может не согласиться, тоже ведь упрямый.
— Да мы и не таких ломали, — ответил Михара, — только сделать все аккуратно.
Глава 14
Варвару Белкину знали не только в журналистских кругах. По-своему она была довольно-таки знаменитым человеком. Ни один скандал, особенно грязный, в Москве не обходился без ее участия. Хотя профессия у нее была вроде как интеллигентная.
В свое время она закончила журфак МГУ, успела поработать в «Комсомольской правде», в «Московских новостях», а затем, как многие знакомые над ней подшучивали, разменяла талант публициста на талант скандалиста.
Ушла в очень популярную желтую газетину «Свободные новости плюс».
Вот тут, на страницах этой шестнадцатиполосной газеты, она развернулась на всю мощь своего таланта. Газета выходила раз в неделю, продавалась в основном с рук. Весь тираж расходился мгновенно, ее разносили по электричкам, по поездам метро, приторговывали на входах в станции подземки и на базарах. Ее буквально выхватывали из рук.
А почитать в этой газетке было что. Если вам хотелось узнать о похудении Аллы Борисовны Пугачевой, то на этот вопрос газета отвечала полностью и без утайки. О гигантских крысах-мутантах, достигающих семидесяти сантиметров в холке, написала именно эта газета. Прочитав такую статейку, люди опасливо заходили в вагоны и поглядывали в темные стекла полными ужаса глазами, боясь увидеть на трубах и кабелях, тянущихся вдоль бетонных стен тоннеля, огромных животных с желтыми алчными глазами и клыками, как у тигров-людоедов.
А если уж поезд останавливался по какой-то причине посреди перегона, то люди отшатывались от стекол и настороженно вслушивались в тревожные звуки, заполнявшие темноту. Там что-то шуршало, что-то твердое царапало камень стен.
— Наверное, крысы, — переговаривались между собой мирные обыватели.
— Да-да, крысы. Вот и в газете об этом пишут. Их тут расплодилось видимо-невидимо, уже четырех путейцев сожрали, только каски, фонари и ботинки остались, а так даже желтые жилеты пожрали.
— Не может быть!
— Вы почитайте, Белкина об этом писала.
— Ну если уж она.., тогда, в самом деле."
Автором всей этой фантастической, в то же время очень правдоподобной галиматьи была, конечно же, Варвара Белкина. Подобные новости рождались прямо в ее кабинете. Редактор, получая от нее новый материал, морщился, и мурашки пробегали у него по спине.
— Что это, правда? — спрашивал он, глядя поверх очков на попыхивающую длинной сигаркой Варвару.
Та подбоченивалась, поправляла огромную грудь под вязаным свитером.
— А что, не похоже? — морщилась она и выпускала две струи дыма так, как это делает паровоз с паром, трогаясь с места и набирая скорость.
— Вроде похоже, что такое может быть.
— Конечно, может быть! Не сейчас, так завтра случится. Зато газетку раскупят.
— Ты, Варвара, о чем-нибудь приличном написала бы. А?
— О чем, например?
— О политике.
— Могу и о политике, о думском туалете большую статью, на весь разворот.
— Что, про надписи на дверях кабинок? Так про это уже писали.
— Про какие надписи! Про них я уже писала. Про то, кто кому дает.
— Где дает? — вскидывал голову от бумаг главный редактор.
— В туалете и дает, и берет.
— Да ты что, с ума сошла?
— Интервью с уборщицей. Милая женщина, я с ней знакома накоротке. Она в любое время вхожа в мужской туалет Государственной думы.
— Так ее же уволят!
— Ее уволят? Ну и что, — спокойно говорила Варвара, — за правду надо платить. А за сотню баксов она подпишет всю эту галиматью. К тому же ее и так скоро выгонят за пьянство.
— Ты бы женщину старую пожалела.
— Ничего, потом сможет всем рассказывать, что ее выгнали за политику, если захочет, сможет попросить политического убежища в Штатах.
— Ты с ума сошла, Варвара! Ладно, иди, я дочитаю.
Редактор, морщась, с нескрываемым интересом перелистывал страницу за страницей, приходя в ужас от торговли детьми и детскими органами в московских больницах, читая про то, как из «Скорой помощи», попавшей в аварию на углу Тверской, посыпались детские трупы со вспоротыми животами и грудными клетками. Внутри трупов органов, естественно, не было, и журналистка вела свое расследование дальше. Органы всплывали на Западе, в дорогих клиниках со звучными названиями. Все это вранье, в которое с радостью верили обыватели, было приправлено фотографиями из редакционного архива, не имеющими к делу ни малейшего отношения. Но подписи заставляли верить. Фотографию плачущей девчушки, племянницы фотографа, Белкина комментировала так:
«У Наташи Т, похитившие ее бандиты в белых халатах под наркозом вырезали одну почку, а через месяц оставили девочку на Павелецком вокзале. Ей еще повезло, другие дети были разобраны на отдельные органы так, как разбирают на запчасти краденую машину. Их искалеченные тела нашли на городской свалке».
В общем, редактор знал: все, что ни поручишь Варваре Белкиной, она преподнесет так, как преподносят катаклизмы всемирного масштаба. Стоит ей пронюхать, что в больницу попал какой-нибудь летчик или отдыхающий с каким-нибудь банальным инфекционным заболеванием, как тут же появлялась большая статья о червях, живущих под кожей, завезенных в Россию туристами, побывавшими в Египте. Бороться с подобной заразой почти невозможно, и лучше вообще не ездить в Египет, — утверждала всеведущая журналистка. Абсолютно точно приводились адреса клиник, где сейчас находятся больные, к которым боятся приближаться даже врачи.
Да уж, Белкина была мастером своего дела. Правда, ей за это и доставалось. На газету постоянно наезжали то турбюро, то санэпидемстанция, то Минздрав, подавали в суд после выхода почти каждого номера. И газете пришлось даже нанять парочку квалифицированных юристов, которые занимались исключительно тяжбами и разборками с читателями, с организациями, указанными в статьях. Но овчинка стоила выделки, штрафы хоть и были большими, но не могли сравниться с тиражом и доходом.
А самое главное, почти все скандальные материалы с удовольствием перепечатывали те газеты, которые считали себя солидными. И, чтобы не утратить свое реноме и не скатиться до бульварщины, они указывали источник информации, то есть указывали «Свободные новости плюс». А для редакции только этого и надо было. Теперь скандальные материалы сами стекались в редакцию, только фильтруй и выбирай, а затем отдавай сюжеты Белкиной и ее коллегам. А те уж расцветят, напустят, нагонят такой ужас, что мороз пойдет по коже, а к стакану водки и притронуться не захочется, потому что в водке вся отрава, этому были посвящены самые убойные материалы в двух последних номерах.
Все, о чем ни писали «Свободные новости», приобретало скандальный оттенок. Стоило какой-нибудь из московских звезд взять напрокат лимузин и один раз проехать в нем по городу, как тут же выходила статья о сверхдоходах звезды и неуплаченных налогах. Упоминались побочные дети, двоюродные братья, сестры, дома в деревнях и огромные дачи в три этажа сверху и три этажа вниз, со стеклянными лифтами, оранжереями и зоопарками.
Газета «Свободные новости плюс» устойчиво занимала одну из верхних строчек в рейтинге московской прессы.
Если ее и мог кто-то потеснить, то это «Московский комсомолец», слишком уж там был огромный коллектив.
А в «Свободных новостях» коллектив был небольшой, но все журналисты этого издания были преданы своему делу душой и телом, о репутации своей газеты пеклись денно и ношно. До хрипоты спорили, какой материал ставить в номер, а какой выбросить в корзину или продать на сторону, другой газете, менее скандальной.
Вернувшись от главного редактора, Варвара Белкина, дымя длинной сигаретой, поругиваясь матом направо и налево, набирала материал, свой очередной материал в ближайший номер. Он казался ей пресным, не было в нем никакой изюминки. А разговор велся, между прочим, про коррупцию в правоохранительных органах. Вроде бы и фамилии вспоминались звучные, вроде и тарифы взяток назывались, но все это выглядело безлико, чего-то не хватало. Парочку бы снимков, вот тогда дело завертелось бы! Тут не обойдешься фотографией плачущей племянницы фотокора, даже приправив ее подписью: «Эту девочку изнасиловал прокурор».
Варвара даже и не думала, даже не предполагала, что ее спасение совсем рядом, вернее, приближается ее спаситель.
Зазвенел телефон. Варвара кивнула одной из молоденьких журналисток:
— Люся, возьми трубку, послушай, чего надо этим уродам.
Авторов, а тем более посетителей она иначе, чем уродами и ублюдками, не называла.
— А самой тебе западло?
— Ты, Люся, молодой боец, тебе и трубки снимать, и очко драить по чину положено.
— Ладно.
Люся сняла трубку, приложила к уху. Приятный мужской голос осведомился, правильно ли он позвонил, та ли это газета.
— Да, «Новости», тем более свободные и тем более с плюсом, — выкрикнула в трубку Люся. — А вам, собственно, чего?
— Мне Варвара Белкина нужна.
— Белкина, тебя, возьми, — и бросила трубку.
Та поймала ее на лету, прижала к уху и произнесла, не расставаясь с сигаретой:
— Белкина на проводе, говорите.
И тут она услышала то, что ее заинтересовало. Разговор длился не более пяти минут, выражение лица Белкиной постоянно менялась. Она раздавила в пепельнице окурок сигареты, сунула в рот следующую, прикурила, выключила компьютер. А затем, когда положила трубку, потерла ладонь о ладонь и взглянула на часы.
— Ну, что, любовник звонил?
— Лучше, — сказала Варвара. — Правда, хрен его знает, кто это, но предложение любопытное.
— Что, стрелку тебе накинул?
— Узнаешь скоро. Если меня кто-нибудь спросит, скажи, через полтора часа буду.
— Значит, три часа тебя не будет — точно.
Надев шубу из искусственного меха, закрутив голову пестрой шалью, Белкина, накинув на плечо рюкзак, покинула редакцию. Служебная машина завезла ее на Варшавское шоссе, и Варвара сказала водителю:
— Ты, Саша, никуда не отлучайся, жди меня здесь, а я скоро буду.
— Знаю я твои «скоро».
Она еще раз взглянула на часы. Водитель служебной машины увидел, как Варвара, запахивая на ходу шубу, скрылась за дверью видеосалона. Журналистка подошла к стойке, оттеснила плечом трех подростков, просматривающих каталог, и, положив свой увесистый бюст на стойку, улыбнулась желтыми прокуренными зубами. Затем облизнула губы.
— Меня здесь ждать должны.
— Кто вы?
— Не важно.
Парень, сидевший среди стеллажей с видеокассетами, внимательно посмотрел на нее. В лицо он журналистку не знал, хоть и читал почти все ее статьи. По повадкам он понял: это человек, привыкший входить куда хочет, требовать то, что ему принадлежит и не принадлежит, и попробуй только не дать.
«Скорее всего журналистка, — догадался парень, — а эти скандалят почище ветеранов второй мировой. Если тех еще можно чем-то напугать, то журналистов напугать невозможно. Эта мадам явно из газеты».
— Да-да, вон кабинка — восьмая, проходите, она свободна. Не знаю, вас ли там ждут, но кого-то ожидают.
Журналистка убрала бюст со стойки, парень даже привстал взглянуть на ее бедра. Те оказались ничуть не меньше, чем грудь.
Заинтригованная Варвара прошла по коридору и, хоть слабо себе представляла, где находится кабинка номер восемь, все равно ни о чем не спрашивала, считая, что тем самым уронит свое достоинство. Наконец она остановилась у двери с привинченным к ней номером.
«Восьмерка. Сюда, то, что надо».
Открыла дверь. В кабинке царил полный полумрак, лишь подмигивал красным огоньком видеомагнитофон.
Широкий мягкий диван, журнальный столик с грязной пепельницей. Никого там не было.
«Ага, — подумала она, — подожду пять минут, если ничего, то пойду печатать дальше».
Женщина сбросила шубу и уселась на диване. Вновь в ее пальцах появилась сигарета, и она задымила.
«Небось снимают эти кабинки те, кому негде потрахаться или выпить».
В комнате, лишенной окон, стоял запах пота, спиртного, табака и грязных носков. Но такие мелочи прожженную журналистку смутить не могли, они могли навеять лишь приятные воспоминания из личной жизни или новые сюжеты для творчества.
«Непременно напишу что-нибудь о видеосалонах», — решила она.
И тут дверь бесшумно открылась и тут же захлопнулась. Варвара Белкина даже не успела рассмотреть человека, вошедшего в помещение. Теперь в полумраке, царившем здесь, она видела высокого, крепко сложенного мужчину в лыжной шапке, натянутой по самые глаза.
Насколько она могла судить, у него была довольно солидная борода, ворот куртки поднят.
Мужчина тихо сказал:
— Это я вам звонил. Вы Белкина? — и подошел к видеомагнитофону.
— Да я! А как вас зовут?
— Сергей, — не задумываясь, ответил пришедший мужчина.
— Фамилия?
— Если бы я хотел назваться Ивановым, то сказал бы, что меня зовут Иваном Ивановичем, — довольно странно ответил он на вопрос.
Белкина решила больше не спрашивать.
— И что же мне интересного скажет Сергей Иванович Иванов?
— Я вам кое-что покажу.
— Мое время дорого стоит.
— Мое тоже.
Он вставил кассету, которую, вытащил из-за пазухи, нажал кнопку. Экран телевизора ожил, в комнате стало немного светлее. Мужчина уселся на край дивана так, чтобы оказаться чуть впереди Белкиной, чтобы она не видела его лица.
— Вы боитесь, что я увижу ваше лицо?
— Я не хочу этого.
— Понятно.
— Не на меня же вы пришли смотреть.
На экране пошла картинка. Лица двух мужчин, развлекавшихся в бане с проститутками, были ей незнакомы.
Она с опаской посмотрела на своего соседа и подумала, как обычно употребляя нецензурную лексику:
«Вот, бля, никому не сказала, куда еду, поймали меня на крючок. Может, это какой-нибудь маньяк и он сейчас попробует меня изнасиловать? Вполне возможно, начитался моих статеек и решил отомстить. Последняя моя статья — это статья про маньяков, которых полно в Москве и которых никак не могут переловить».
Но мужчина вел себя вполне мирно.
— Вы смотрите? — спросил он, не оборачиваясь.
— А что же я делаю?
— И как?
— Впечатляет, но пока я не могу понять, к чему вы клоните.
— Вы знаете этих мужчин?
— Нет, как и девиц не знаю, как не знаю и вас.
— Тот, что постарше, — это Юрий Михайлович Прошкин, один из районных прокуроров Москвы, второй — преступный авторитет, Чекан.
— Это вы снимали?
— Нет, — не стал вдаваться в подробности мужчина, сидевший спиной к Белкиной.
— А кто?
— Главное, кого снимали, а не кто.
Теперь Варвара смотрела на экран телевизора куда более заинтересованно. Движущаяся картинка сама собой рождала в ее голове строки будущей статьи, а также возможные названия: «Прокурор на рабочем посту», «Голая правда о прокуроре», «Лучше голая правда, чем красивая ложь» или просто «Голая правда и красивая ложь». Белкина даже почувствовала зуд в подушечках пальцев.
— Вы мне просто показать принесли или оставите в собственность?
— Вопрос не конкретен, — сказал мужчина. — Сперва я должен знать, нужна вам эта кассета или нет.
— Очень нужна! — честно призналась Белкина.
— Что вы собираетесь с ней делать?
— Буду работать, публиковать…
О том, что именно сейчас она пишет статью о коррупции среди прокурорских работников, ей говорить не хотелось, она боялась, что мужчина сейчас же заломит за кассету дикую сумму, которую редактор не согласится оплатить, а с собой у нее имелось где-то около двухсот долларов.
— Я могу ее отдать почти бесплатно.
— Что значит почти?
— С условием, что вы дадите ей ход. Опубликуете материал и некоторые кадры видеозаписи.
— Я на все согласна. Так, значит, денег не надо? — с замиранием поинтересовалась Белкина, боясь вспугнуть удачу.
Такого в ее практике раньше почти не случалось, за все материалы приходилось платить, и иногда своим собственным телом. Здесь же не требовали даже этого.
Она подвинулась чуть ближе к мужчине, улавливая запах дорогого одеколона.
— А вы не из ФСБ будете? — спросила она на всякий случай.
— Нет.
— Не из МВД?
— Я из общества зеленых, из «Гринписа».
— Тогда понятен ваш интерес, вам не нравится, на что они используют в бане березовые веники.
— Я эту кассету уже видел, и не раз, так что, если хотите, можете досмотреть до конца в одиночестве. Но ничего принципиально нового вы там не увидите, разве что парочку новых поз.
— Да, позы действительно впечатляют, — прочувствованно сказала Варвара, закидывая ногу за ногу и кладя руку на спинку дивана.
Мужчина, если бы захотел, мог бы откинуться и воспользоваться предложением. Но он продолжал сидеть не оборачиваясь. Варвара мгновенно вспомнила, что презервативы лежат в боковом кармане рюкзака, так что в случае чего они под рукой, даже не придется вставать с продавленного дивана.
— Я пошел, — мужчина, даже не дожидаясь ответа, поднялся и приоткрыл дверь.
— А как вас найти потом? — крикнула ему вдогонку Белкина.
— Зачем?
— Вдруг понадобится…
— Никак. Я сам вас найду и скажу спасибо.
Она стояла в коридоре, глядя на удаляющегося мужчину. Лыжная шапка и поднятый воротник куртки — вот почти и все, что она запомнила. А еще, спокойный низкий голос и запах хорошего одеколона, который продолжал витать в вонючей просмотровой кабине.
Белкина даже не досмотрела кассету, бросила ее в рюкзак и в расстегнутой шубе выскочила на крыльцо.
Бросилась в машину и приказала шоферу, будто бы собиралась лететь на пожар, который вот-вот погасят и она не успеет ничего увидеть:
— В редакцию гони!
Привыкший к подобному шофер не стал задавать вопросов, а сразу же поехал в редакцию, где возвращения Белкиной уже ждал главный редактор, которому насплетничала Люся.
Он знал: если Варвара Белкина срывается с места, значит, подвернулось что-то стоящее.
Белкина шла по коридору так, как идет знаменосец на параде под звуки фанфар. Она ногой толкнула дверь кабинета главного редактора и, ничего не объясняя, закрыла замок на ключ.
— Ты чего? — спросил главный поверх очков, глядя на свою сотрудницу.
— Не бойся, приставать не стану, не время да и не место.
— Почему? И время, и место.
— Нет, — возразила Белкина, садясь на письменный стол, прямо на бумаги. Она вытащила из сумочки кассету:
— Вот это дорогого стоит, — сказала она, держа кассету над головой.
— Что на ней?
— Крутая порнуха.
— Порнуха, дорогого стоит?
— Еще какого! Главное, кто и где этим занимается.
Сейчас увидишь. Кстати, видак работает? А телевизор?
Тогда прекрасно.
Белкина сунула кассету в видеомагнитофон, перемотала ее на начало, завладев пультом, уселась опять же на стол, закурила.
— Ну, смотри. Ты готов?
Пепел падал на рукописи.
— Готов, — пожав плечами, ответил редактор.
— Тогда протри очки. То, что ты сейчас увидишь, повергнет тебя в ужас.
И на экране пошла картинка. Редактор, видавший виды, многое не сразу понял, но комментарии Варвары все поставили на свои места.
— Ух ты, бля! — единственное, что произнес редактор. — Откуда это?
— Оттуда, — сказала Белкина. — Надеюсь, когда будешь выписывать гонорар, учтешь мои затраты и тот риск, с которым было связано предприятие.
— Какой же там был риск?
— Огромный, — многозначительно сказала Варвара, стряхивая пепел прямо в карандашницу. — Это, это, это, — она указывала пальцем на стоп-кадры, — надо будет распечатать. Кассету спрячешь в сейф, ведь могут затребовать.
— Обязательно затребуют, — с видом знатока сказал — главный редактор.
— Вот когда затребуют, тогда и покажешь. А еще лучше сделать несколько копий. В отделе новостей есть еще один видак, и кассет у них, как грязи. Сделаем копии.
Учти, я за нее заплатила пятьсот баксов.
— Ты с ума сошла! Это же сумасшедшие деньги! — воскликнул главный редактор.
— А что, не стоит, по-твоему? Если бы запросили тысячу, я бы не задумываясь отдала.
— Естественно, ты отдаешь не свои деньги.
— А то чьи же?
— Редакционные.
— Да ладно тебе! Через час я принесу тебе статью, она уже вся у меня вот здесь, — и Варвара постучала указательным пальцем по своему низкому лбу.
Главный редактор был ошеломлен, но он даже боялся себе в этом признаться. Его грело другое: завтра выйдет газета, а именно такого в ней и не хватало. Была обещанная статья Белкиной, но теперь с фотографиями, с фамилиями, с именами — это совсем другой коленкор! Большую фотографию-коллаж на первую страницу, несколько фотографий в середину.
"И тогда, — редактор самодовольно заморгал глазами и улыбнулся, — тогда мы станем еще более известны.
И в типографии следует заказать еще десять тысяч тиража, как-никак раскупитея. А если разгорится скандал, а то, что он разгорится, сто процентов, можно будет еще допечатать тысяч десять. Итого — двадцать тысяч сверху. Причем тут пятьсот долларов?"
Главный редактор посмотрел в глаза Белкиной, в чистые и невинные, чуть навыкате.
— Фамилии, звания, должности героев, надеюсь, ты уточнишь?
— Так точно, — отрезала Варвара. — У меня, слава Богу, в прокуратуре знакомых хоть пруд пруди, все регалии и послужные списки предоставят мгновенно.
— Только осторожно, пока волну не гони.
— Я пока и не буду гнать.
Дело завертелось. Через час распечатки фотографий были уже готовы, и художник-ретушер доводил их до кондиции, прикрывая надписями срамные места.
Глава 15
В начале двенадцатого черный «БМВ», за рулем которого сидел Борис; пересек кольцевую и, набрав скорость, помчал в сторону Клина. Борис внимательно следил за дорогой, погода стояла не очень приятная, и стоило лишь немного притормозить, как машину начинало нести то вправо, то влево. Тогда Борис кривился, но реакция у него была отменная, и он быстро выравнивал автомобиль. Чертыхался он шепотом, так, чтобы не беспокоить пассажиров. На этот раз их было двое, и когда машину заносило, то Чекан наваливался на Михару, то наоборот. Мужчины переглядывались, подмигивая друг другу, словно играли в странную игру. В пальцах Михары дымился неизменный «Беломор».
— Что ты куришь эту дрянь, как будто денег нет купить хороших сигарет? Давай я тебе подарю пару блоков американских, настоящих, не какое-нибудь дерьмо поддельное.
Михара вскинул брови:
— Ас чего ты взял, что твои американские сигареты хорошие, а не дерьмо?
— Ну как же, куришь их — и вкус чувствуешь.
— Вкус чего? — рассмеялся Михара и тут же глубоко затянулся «Беломором».
— Вкус табака.
— А вот и нет, — старый рецидивист сбил пепел в ладонь и, приоткрыв окошко, сдул его на дорогу. — Дрянь все эти сигареты, — вновь вздохнув, проговорил он, — и курить я их никогда не буду, потому что там сплошная отрава. Я на зоне сидел, так у нас в колонии один мужик срок отбывал — биохимик, он мне рассказал про эти сигареты. У них в лаборатории проверяли. Так вот, в твоих американских сигаретах, которые делают кому не лень, какой только дряни нету! И цианистый калий, и нитраты, и смола. А вот самые чистые сигареты — это «Прима» и папиросы «Беломор».
— Не верю, — сказал Чекан.
— Правильно, так и надо, не верь, не бойся, не проси, — напомнил зэковский закон Михара. — Но мне-то ты верить должен. Курю «Беломор» и жив пока.
— Все мы пока живы, и вряд ли кто-нибудь из нас умрет от курения, — Чекан усмехнулся и протянул руку к пачке «Беломора», которая лежала поверх старого картонного чемодана с металлическими уголками, кое-где проржавевшими.
— Кури, вспомни молодость.
— Теперь твой «Беломор», Михара, труднее достать, чем хороший «Мальборо».
— Вот-вот, не люблю быть таким, как все, — Михара с дружелюбной улыбкой угостил Чекана папиросой.
— Подзабыл я его вкус, ты только мне его и напомнил.
— Вспоминай, вспоминай. "Нам дым отечества. — "
Теперь Чекан попытался повторить то, что сделал с папиросой Михара, но ему не удалось так лихо переломить мундштук, и папироса криво торчала в его зло напряженных губах. Он трижды затянулся, тут же закашлялся и в сердцах выругался:
— Хрень какая-то, сразу горло дерет! Я себе представляю, если полпачки таких обложить, тогда язык распухнет, а утром горло не продерешь.
Михара хохотнул:
— А тебе что, в опере песни петь?
— В опере песни не поют, — сказал Чекан.
— А что ж они там делают?
— Арии исполняют.
— Но все равно голосят, как на поминках. Да и не об артистах речь, про тебя говорим. А сильного мужика ничто не берет, да и привыкать к этому импортному дерьму мне не хочется, зависеть будешь от дорогих сигарет.
А «Беломор» на зоне достать проще.
— Ты так говоришь, — посмотрел на кореша Чекан, — словно опять туда собрался, словно на вольняшке задерживаться не думаешь. На шконки потянуло?
— Знаешь, думаю на воле задержаться. И желательно побыть здесь подольше. Не хочется, чтобы опять кости болели, чтобы суставы крутило. Холодно там, вот это мне и не нравится.
— Так попросись, договорись, тебя куда потеплее отправят. Тебе устроят.
— Там везде погано, не мне тебе рассказывать.
— Это точно, там везде не курорт.
Машина проскочила место, на котором Чекана тормознуло ГАИ, когда он спешил к Резаному. Авторитет помрачнел.
— А вот здесь нас гаишники долбаные тормознули, Бориса тогда еще у меня не было, Митяй сидел за рулем.
— Это когда — тогда? — спросил Михара.
— Когда к Резаному гнали, когда он мне позвонил.
— А что он тебе такого сказал?
— Сказал, что ему хреново, сердце щемит, чтобы я все бросал и летел к нему.
— И ты бросил?
— А то нет! И карты бросил, и деньги оставил. А карта шла, как назло, лучше не бывает.
— Когда везет в одном, в другом обязательно ждет прокол. И ты это должен знать.
— Да знал я это, вот и полетел сломя голову. А эти долбаные гаишники то это, то се. — И это им не так, и то не туда глядит, и ремни не пристегнуты, и номера грязные.
В общем, минут пятнадцать разбирался с ними, а в это время, наверное, и порешили Резаного азербы долбаные — Рафик со своими дружками.
— Да уж, и не говори, в таком деле минута дороже года.
— Дороже, дороже, — сказал Чекан, судорожно вспоминая то, что произошло тогда на этом отрезке дороги, ведущей в Тверь. — Ну а ты не передумал, Михара?
— Чего же это мне передумывать?
— Может, кого другого подсеем?
— Кого ты подсеешь? В таком деле только на себя и можно полагаться, все остальные чего-нибудь хомутнут, завинтят. Вот твой Винт полежал там, а где он сейчас?