Панкрат (№1) - Панкрат

Швейцар Петр Михалыч, стоявший у входа вот уже четвертый год, приветствовал вежливым наклоном головы и своим неизменным “как поживаете?"

— Спасибо, Михалыч, не жалуюсь, — так же неизменно ответил Панкрат, проходя через стеклянные двери, бесшумно раздвинувшиеся при его приближении.

Панкрат как-то поинтересовался у директора заведения, для чего нужен швейцар при дверях, которые открываются и закрываются фотоэлементом. “Для престижа, — ответил тот. — Ресторану полагается швейцар. Хорошему ресторану, разумеется”.

"Неаполь” был очень хорошим рестораном. В этом мнения администрации и клиентов полностью совпадали. Вот и стоял Михалыч “для престижу”. Он, впрочем, был вполне доволен своим рабочим местом — посетители, несмотря на то, что двери открывались сами, по традиции клали в его ладонь положенные чаевые…

Панкрат прошел в фойе, где полукругом стояли низкие и глубокие кожаные кресла для желающих подождать, когда освободится столик, или просто выкурить сигарету-другую в компании флегматичных тропических рыбок, колышущих радужными плавниками в сорокаведерном аквариуме размером во всю стену.

Девушка, стоявшая за стойкой мини-бара, улыбнулась ему чуть более ослепительно, чем это требовалось от нее при обслуживании посетителей, но улыбка эта, как всегда, не возымела на Панкрата никакого действия. У него было твердое правило — никаких девушек по месту работы. Не позволяя этого себе, он пресекал и всякие попытки своих подчиненных “познакомиться поближе” с женской половиной обслуживающего персонала “Неаполя”.

Ответив на улыбку легким кивком головы, Суворин вошел в неприметную дверь, оклеенную пленкой “под дуб” в тон широким панелям из натурального дерева, которыми были обшиты стены в фойе. На самом деле дверь была металлической, и находился за ней кабинет начальника охраны, то есть его, Панкрата, рабочее место.

Войдя внутрь, он аккуратно притворил дверь, включил компьютер и разделся. Повесил одежду в шкаф, а раскрытый зонт поставил в угол, в результате чего свободное пространство в маленькой комнатушке значительно уменьшилось. Затем Панкрат открыл своим ключом ящик стола и вытащил оттуда еще один ключ — от сейфа.

Из сейфа он извлек пистолет в подплечной кобуре — четырехзарядную “гюрзу” нелетального боя, заряженную пластиковыми пулями. Включил компьютер и, пока загружался пятисотый “пент”, привычными, отработанными за годы работы движениями одел “сбрую”.

Практически не глядя, Суворин выбил замысловатую дробь на клавиатуре, и экран семнадцатидюймового монитора, мигнув, разделился на четырнадцать частей — мини-экранчиков, на которые выводились изображения, транслируемые видеокамерами, установленными на посту каждого из охранников.

К восьми часам утра все его подчиненные уже были на месте. Убедившись, что каждый заступил на вверенный ему пост, и проведя краткий ежедневный инструктаж по рации, Седой переключился на камеры, обозревавшие зал.

Хоть какое развлечение-Рабочий день только начался, и в ресторане было пока не слишком много посетителей. Вот и сейчас только за одним из дальних столиков сидела пожилая пара, по виду и манерам — иностранцы. Крепенькие такие старички, живчики, нашим развалинам не чета.

Панкрат откинулся на спинку кресла, вынул из внутреннего кармана пиджака новую пачку “Десанта”, купленную по дороге в ларьке, и закурил. Включил кондиционер со встроенным ионизатором, и дым тонкой синеватой струйкой потянулся вверх, к декоративной пластиковой решетке.

Без пятнадцати девять он позвонил по внутреннему телефону и заказал зеленый чай и пару ломтиков рокфора. Ровно в десять официантка Маша, по совместительству — любовница директора ресторана, принесла заказ. Он открыл на ее стук в отозвавшуюся гулом дверь, забрал поднос и вежливо поблагодарил.

— Больше ничего не нужно? — откровенно двусмысленно спросила Маша, встряхнув огненно-рыжими локонами до плеч.

Суворин позволил себе выразительный взгляд на монитор, а когда снова повернулся к официантке, то увидел, что понятливая девушка уже исчезла.

Не хватало еще закрутить шашни с любовницей шефа!

В одиннадцать он устроил своим добрым молодцам негласную проверку и остался, по большому счету, доволен результатом. Если не считать одного из охранников, любезничавшего с пришедшей на репетицию стриптизершей, все прочие занимались тем, чем и должны были заниматься — следили за порядком в заведении.

Закончив проверку, Седой выкурил еще одну сигарету, с какой-то отстраненностью в который раз уже подумал, что с куревом пора завязывать, и вышел из программы, контролирующей скрытые видеокамеры.

Самое время покрошить десяток-другой врагов. Панкрат кликнул на иконке с надписью “Quake”.

Сохраненная игра приветствовала его перекошенными рожами гипертрофированно мускулистых противников, в очередной раз твердо намеренных уничтожить Панкрата. В очередной раз задуманное не получилось. Пройдя на следующий уровень, он сохранился в самом начале и выключил компьютер.

Сейчас полагалось “выйти в люди” — то есть лично проверить готовность подчиненных, заглянуть в зал, поздороваться и наговорить дежурных комплиментов стриптизершам, а на обратном пути к себе в кабинет зайти и поприветствовать шефа. Программа та же, что и со стриптизершами — минус комплименты.

В зале посетителей прибавилось. На эстраде появился джаз-банд — вполне профессиональный и игравший в “Неаполе” за довольно солидную плату. Две девицы, выбравшие ресторан площадкой для съема состоятельных клиентов, уже заняли свое обычное место — столик на некотором удалении от эстрады, рядом с миниатюрным фонтаном. Хотя присутствие шлюх и не поощрялось администрацией, для этих делалось исключение — своим внешним видом они нисколько не портили общее впечатление от заведения, скорее даже наоборот. Шлюхи были дорогие, а посему весьма представительные и элегантные, за что все прочие мелочи, вроде грязной работы, им прощались.

За шлюхами оценивающими взглядами следили трое “деловых”, попивавших полезное для желудка красненькое по пятьсот “зеленых” бутылка. Панкрат помимо воли усмехнулся — ничего у ребят не выйдет, девочки в групповухах принципиально не участвуют.

За одним из столиков в центре зала веселилась местная золотая молодежь — наверняка отмечали окончание сессии в каком-нибудь из престижных вузов столицы, а то и дальнего зарубежья.

Трое парней и столько же девушек оживленно переговаривались и над чем-то заразительно смеялись. Панкрат не стал задерживать на них внимание, и его взгляд сам собой переместился на соседний столик, за которым сидела девушка, явно не входившая в число постоянных посетителей ресторана “Неаполь”, что отнюдь не лишало ее всех очевидных достоинств, неплохо упакованных в стильный прикид, что называется, “от кутюр”.

Панкрат присел за столик в одной из угловых кабинок и принялся незаметно рассматривать незнакомку. Та же, как назло, словно почувствовала его взгляд и отвернулась. Вынув из лежавшей на столе сумочки пачку длинных дамских сигарет и зажигалку, она прикурила и подозвала официанта.

Суворин тоже решил закурить. Затянувшись, он неспешно выдохнул горький дым, снова посмотрел в направлении столика, за которым сидела девушка, и увидел, что она плачет — так, как это бывает у сильных натур: без слез, когда состояние человека выдает лишь подозрительный блеск в глазах и выражение искаженного внутренней болью лица.

Его, в общем-то, мало волновали проблемы посетителей заведения — до тех пор, пока они были совместимы с требованиями порядка и безопасности. Но этой девушке ему вдруг захотелось помочь.

По опыту он знал — чтобы избавиться от эмоций, мешающих работе, следует больше внимания уделить своим прямым обязанностям. Поэтому, позволив себе вздох сожаления, Седой вынул рацию и провел внеплановую перекличку сотрудников, потребовав от каждого краткий доклад о ходе дежурства. И, дослушав последний, снова обернулся к девушке.

Обстановка несколько изменилась. Шлюхи и бизнесмены уже ушли, и вряд ли вместе — за такой короткий промежуток времени даже о цене столковаться невозможно. Мажоры остались и по-прежнему хохотали так, словно и не переставали это делать все то время, пока Панкрат занимался перевыполнением своих служебных обязанностей.

Рядом с девушкой, так заинтересовавшей Суворина, уже стояла открытая бутылка шампанского в ведерке со льдом — видимо, успел расстараться официант. Светлый напиток искрился в бокале, который она держала в левой руке, отставив мизинец — и это выглядело отнюдь не манерно, а совершенно естественн”.

В длинных и тонких пальцах правой руки (пианистка она, что ли?) дымилась очередная сигарета, а в глазах по-прежнему стояли слезы.

Внезапно взгляд девушки скользнул куда-то в сторону, и ее глаза тут же расширились, словно от ужаса. Седой скосил глаза в направлении ее взгляда и увидел быстро идущего между столиками длинноволосого парня в дорогом черном пальто. Заметил он и еще кое-что: справа и слева на некотором расстоянии от нового посетителя держались двое мрачной наружности субъектов, исподлобья зыркавшие по сторонам, словно высматривая затаившуюся дичь. Судя по профессиональной, хотя и слишком вызывающей манере держаться, — телохранители. Скорее всего — из братвы. Последнее вовсе не исключало и принадлежности самого посетителя к пресловутым криминальным кругам.

На всякий случай Седой поспешил вернуться к камере, транслирующей изображение того столика, за которым сидела девушка. Как оказалось, вовремя — парень уже был рядом с ней, и дальше события начали развиваться стремительно. В самом неожиданном направлении.

Подойдя к столику, парень улыбнулся и, быстро наклонившись к девушке, начал что-то шептать ей на ухо. Та неожиданно залилась краской, вскочила со стула и со всего размаху, на который была способна, закатила ему звонкую, на весь зал, пощечину, а затем выплеснула шампанское из своего бокала прямо в лицо парню.

Длинноволосый в долгу не остался и отреагировал в том же духе — его кулак мелькнул очень быстро, и девушка, сбитая с ног коротким ударом (профессионально, черт возьми!), рухнула всем телом на столик.

Никто не бросился к ней. Парни-мажоры дернулись, правда, но исключительно для того, чтобы их тут же остановили подруги. Из обслуживающего персонала тоже никто не подбежал — проинструктированные Панкратом официантки и официанты накрепко усвоили, что с беспорядками разбирается охрана.

Впрочем, всего этого Суворин уже не видел. Он пулей вылетел из кресла в ту же секунду, когда длинноволосый ударил девушку, и уже на ходу подозвал по рации еще двоих — охранника, дежурившего в холле, и того, что слонялся рядом с репетиционным танцзалом. Еще одному он успел передать, чтобы тот срочно вызвал милицию.

Это дело скверно пахло. Но ему еще только предстояло узнать, насколько скверно.

Три секунды — и он был у входа в зал. Длинноволосый уже отошел от столика и направлялся к выходу, вытирая лицо большим белоснежным платком, а его мордовороты шли в авангарде. Поэтому первым, с кем Панкрат оказался нос к носу, был один из шкафоподобных телохранителей.

Тот не стал болтать попусту и, проигнорировав бэдж на лацкане его пиджака, небрежно ткнул кулаком ему прямо в живот. Быстрым, почти незаметным для постороннего движением.

Но не попал. На малоподвижном лице верзилы отразилось некоторое удивление, которое тут же сменилось гримасой боли — уйдя от удара, Панкрат тут же взял его руку “на прием”.

Длинноволосый, остановившись, со скучающим видом наблюдал за развитием событий.

Телохранитель попытался освободиться, но эта попытка только усугубила его и без того незавидное положение. Он едва не застонал, когда Панкрат, сжав, словно клещами, его запястье, повел руку вниз, а затем резко дернул ее вверх и вправо. Верзила поневоле развернулся, очутившись к нему спиной, и Панкрат свободной рукой снял со своего пояса наручники.

Двое его подчиненных уже находились в зале, но пока не вмешивались, внимательно следя за происходящим. Они были начеку, и поэтому среагировали вовремя.

Когда второй телохранитель длинноволосого сунул руку под пиджак и, вытащив пистолет, направил его на Седого, один из охранников, стоявший за его спиной, полностью вне поля зрения, выхватил свою “гюрзу” и выстрелил навскидку. Глазомер у парня был хороший — пластиковая пуля угодила телохранителю в кисть, и тот, выронив оружие, заорал от боли.

В это время второй охранник, не давая ему опомниться, сорвался с места, легко перемахнул через оказавшийся на пути столик и Приземлился точно на согнувшегося от боли верзилу, отчего тот потерял равновесие и растянулся на полу — да так неловко, что лицом угодил прямо в ботинок охранника. Или же ботинок врезался ему в переносицу , так или иначе, результат вышел плачевный.., для переносицы, разумеется.

Воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь кряхтением верзилы, которому охранник уже заломил руки за спину и надел “браслеты”.

Седой, вопросительно приподняв бровь, посмотрел на длинноволосого. Тот досадливо передернул плечами.

— Ладно, потренировались — и хватит. Отпустите моих людей.

Панкрат оглянулся на столик, на котором без движения лежала “выключенная” ударом длинноволосого девушка. Мажоры хранили молчание, но по их лицам было ясно видно, что они с трудом удерживаются от того, чтобы не броситься наутек.

Суворин не удостоил длинноволосого ответом.

— Максим, ты милицию вызвал? — поинтересовался он у охранника, стрелявшего из “гюрзы”. Тот молча кивнул.

— Посмотри, что с девушкой, — приказал ему Панкрат. — Если ей совсем худо, вызывай “скорую”.

Едва охранник сделал движение в сторону распластанной на столике девушки, как длинноволосый резко выкрикнул:

— Стоять! Это моя… — он запнулся. — Моя жена. Не трогай ее!

Максим на мгновение замер, метнув на своего начальника вопросительный взгляд.

Панкрат ободряюще кивнул ему: действуй, как приказано. Сам же медленно двинулся к длинноволосому, оставив своего пленного на попечение второго охранника.

До столика, однако, Максим так и не дошел. Он даже не успел осознать, каким образом оказался на полу — все произошло со скоростью, доступной не каждому профессионалу.

Длинноволосый переместился в его сторону быстрым скользящим шагом. Суворин не успел ему помешать — во-первых, недооценил противника и не ожидал от него такой прыти, а во-вторых, как ни крути, он был еще слишком далеко от длинноволосого, когда тот коротко ткнул Максима в солнечное сплетение.

И вот парень уже лежит, скорчившись, на блестящем полу из желтого итальянского гранита.

Панкрат успел еще краем сознания отметить, что мажоры, озадаченные таким поворотом дела, спешат вместе с подругами побыстрее убраться подальше от столика, предчувствуя осложнение ситуации. Его тело среагировало, опередив мысль, и в этом не было ничего удивительного — свои рефлексы Панкрат оттачивал до автоматизма не в спортзале, а на самой настоящей войне, когда или ты, или тебя — третьего не дано.

Он одним прыжком преодолел расстояние, остававшееся до противника, замершего в боевой стойке, и “наметил” удар ногой по верхнему уровню. Длинноволосый купился — рукой, в которой держал платок, выставил отводящий блок. Панкрат же вместо удара в самый последний момент сгруппировался и попросту врезался в него, словно живой снаряд. Не выдержав столкновения, парень шлепнулся на пол, и Суворин тут же подмял его под себя. Он не слишком деликатничал, и в итоге шея длинноволосого оказалась зажата в коленном сгибе его правой ноги, а патлы — намотаны на кулак. Сполна насладившись криком противника, перешедшим вскоре в невнятный хрип, Седой решил немного ослабить хватку.

— Вызови еще двоих и оттащи Максима, — приказал он второму охраннику. — Да где же эти чертовы менты?

К счастью, Максим нашел в себе силы подняться самостоятельно. Вид у парня был не слишком веселый: разом сошел с лица румянец, левая рука почему-то дрожала. Он, пошатываясь, отошел к стене зала и опустился на стул, подставленный вторым охранником.

Сжав зубы, Панкрат подавил в себе желание тут же накостылять длинноволосому и снял с пояса наручники. Когда обе руки парня оказались в браслетах, тот вдруг рассмеялся:

— Слушай, может, ты придурок? — вопрос явно был адресован Панкрату. — Ты хоть знаешь, на кого руку поднял, охрана? Да я…

Вместо ответа Суворин молча ткнул наглеца в ребра, и тот подавился очередным словом, не закончив фразу.

С улицы донесся вой сирены и визг тормозов. Мгновением позже в зал вошли двое милиционеров, а следом за ними — Аскольд Матвеевич Полторацкий, директор ресторана “Неаполь”, непосредственный начальник Панкрата. Он имел обыкновение приходить на работу часам к двенадцати, когда количество клиентов обычно возрастало.

Суворин отпустил распластанного на полу длинноволосого, выпрямился и двинулся навстречу вошедшим.

— Что здесь происходит? — задал дежурный вопрос милиционер. — Кто вызывал милицию?

— Мой помощник, — ответил Панкрат, кивая в сторону охранника, стоявшего рядом с Максимом. — Я — начальник охраны ресторана “Неаполь”. Вот этот молодой человек, — кивок в сторону длинноволосого. — ударил в зале ресторана девушку, — кивок в направлении столика и тела на нем. — Когда мы попытались его утихомирить, оказал сопротивление. Пришлось применить силовые методы воздействия к нему и его спутникам.

Милиционер хмуро оглядел зал, на секунду задержал взгляд на поверженных спутниках длинноволосого. Ткнул пальцем в присмиревших мажоров, собиравшихся было ретироваться под шумок, и спросил:

— Эти все видели?

Панкрат молча наклонил голову.

— Останьтесь, — приказал им милиционер и, обернувшись к своему помощнику, скомандовал. — Допросите свидетелей, сержант.

— Слушаюсь, — козырнул тот.

Аскольд Матвеевич, упитанный и лоснящийся, благоухал дорогим одеколоном, топорщил щегольские усики и обводил всех непонимающим взглядом. Наконец он остановился на Суворине и вопросил, принимая грозный вид:

— Панкрат, что здесь происходит? Тот пожал плечами: мол, только что объяснял. Сержант уже что-то записывал, разложив на столике, за которым сидели мажоры, свою тонкую кожаную папку. Второй милиционер, оставив без внимания телохранителей длинноволосого, зыркавших исподлобья, подошел к неподвижно лежавшей девушке, невозмутимо перешагнув через лежавшего на его пути “возмутителя спокойствия”. Тот дернулся было, выгнувшись дугой со скованными за спиной руками, но помешать перемещению милиционера не смог и лишь зло выругался сквозь зубы.

От Панкрата не ускользнуло то, что Аскольд Матвеевич, услышав голос длинноволосого, как-то странно вздрогнул и присмотрелся к распластанному парню повнимательнее.

Без особых церемоний отхлестав девушку по щекам, милиционер так и не смог привести ее в сознание. Выражение его лица из хмурого сделалось и вовсе мрачным. Он приподнял ей веко, молча пожевал губами и спросил, повернувшись к Суворину:

— “Скорую помощь” вызывали?

— А, черт! — не сдержался Панкрат. Он вспомнил, что “скорую” поручил вызвать Максиму, но тот так и не успел этого сделать, — Сейчас вызовем.

Он сделал знак охранникам, безучастно взиравшим на происходящее, и зло сверкнул глазами: быстрее!

В душе он беспокоился о том, чтобы не было слишком поздно — судя по состоянию Максима, удар у этого парня будь здоров.

Милиционер посмотрел на длинноволосого сверху вниз.

— Ну, поднимайте красавца…

Взяв парня за воротник, Суворин рывком поставил его на ноги. Длинноволосый выглядел довольно жалко, поскольку, когда лежал на животе, вынужден был упираться лицом в пол. Тот, хотя и был вымыт с утра, все же нельзя было назвать стерильным. Что и отражалось сейчас на лице длинноволосого.

Тут же раздался какой-то странный звук — нечто среднее между возгласом удивления и хрипом полузадушенного человека. Все обернулись…

Источником этой акустической аномалии оказался не кто иной, как Аскольд Матвеевич. Правда, он быстро взял себя в руки и изобразил на сытом лице нейтральную улыбку из разряда “не угодно ли у нас отобедать”.

— Вы знаете этого человека? — быстро спросил милиционер, сверля глазами директора заведения.

— Не имею чести, — без запинки и насквозь фальшиво откликнулся тот.

— Ну, положим, чести от такого знакомства мало, — милиционер криво усмехнулся. — Проедете с нами для дачи показаний сейчас или вызвать повесткой?

— Уж лучше повесткой, — быстро выбрал Аскольд Матвеевич. — И, если можно, завтра, — увидев, как багровеет лицо милиционера, директор счел за благо добавить:

— Когда вам будет угодно…

Панкрат вдруг почувствовал, что тучи сгущаются.. Слишком уж невозмутимое лицо было у длинноволосого; слишком уж трясся шеф, виновато поглядывавший в сторону задержанного Сувориным нарушителя.

— Товарищ капитан, — произнес вдруг длинноволосый ровным голосом абсолютно спокойного и уверенного в себе человека, у меня во внутреннем кармане пальто визиточница. Будьте добры, достаньте, пожалуйста.

Милиционер удивленно приподнял бровь.

— Я вас убедительно прошу, — повторил длинноволосый. — Вы увидите, это поможет разрешить все недоразумения. Я признаю, что моя охрана погорячилась, но и этот… — он покосился на Панкрата, — влез не в свое дело. К тому же угрожал оружием…

Милиционер колебался. В конце концов, поморщившись, он сунул руку за пазуху длинноволосого — с таким видом, словно боялся укуса гадюки. Вытащил портмоне и визиточницу, раскрыл ее…

Немая сцена. Вытянувшаяся физиономия блюстителя закона могла бы в этот момент соперничать с отражением в кривом зеркале, в котором лица растягиваются по вертикали. В эту секунду Панкрат дорого дал бы за то, чтобы узнать: что именно обнаружил в визиточнице длинноволосого милиционер.

Возникшую паузу заполнила прибывшая наконец “скорая”. Не обращая внимания на собравшихся в зале охранников и всех прочих, медики тут же развернули носилки, на которые положили девушку, загрузили ее в свою так называемую “карету” и удалились, включив сирену.

Панкрат, как-то вдруг отрешившись от всего происходящего, наблюдал за отработанными действиями санитаров, поэтому не сразу расслышал слова обращавшегося к нему милиционеру. А когда расслышал, то на всякий случай еще и переспросил:

— Что-что, простите?

— Я сказал, снимите наручники с этого человека! — рявкнул тот, глядя куда-то в сторону. — И побыстрее!

Сжав зубы, Панкрат вынужден был под торжествующим взглядом длинноволосого вынуть из кармана ключи от наручников и разомкнуть их. Парень, потирая запястья, поблагодарил милиционера, но тот уже не слушал — повернувшись к сержанту, он приказал ему собрать разложенные на столе бумаги с записями показаний, данных мажорами, и направился к выходу из ресторана.

— Ас тобой мы еще встретимся, — длинноволосый поджал тонкие губы. — Ив самое ближайшее время. Понял, козел вонючий?

Панкрат вздрогнул, но пересилил себя и сдержался. Кивнув своим подчиненным, он покосился на Аскольда Матвеевича — тот был бледен, как полотно, — и, ничего не говоря, пошел между столиками в направлении выхода.

— Эй! — по-хозяйски окликнул его длинноволосый. — Ты забыл про моих ребят, козел.

Оглянувшись через плечо, Панкрат увидел, как отъезжает от ресторана милицейская “лада”, и остановился. Затем обернулся к длинноволосому, медленно согнул в локте правую руку и резким движением левой завершил свой жест.

— Панкрат! — взвизгнул вдруг директор. — Отдай хоть ключи, не дури. Ты не понимаешь…

— Ну так объясните мне, Аскольд Матвеевич, — процедил сквозь зубы Суворин. — А ты, патлатый, за козла ответишь…

И, повернувшись к ним обоим спиной, зашагал в противоположном направлении. Максим и второй охранник, однако, ослушаться своего работодателя не посмели — они остались, чтобы снять наручники с телохранителей длинноволосого.

— И где здесь у вас можно умыться? — спросил тот, обращаясь к трясущемуся директору ресторана. — Ч-черт, пальто испачкал… Ну, чего лыбитесь! — зло прикрикнул он на своих телохранителей. — Идите в машину, толку от вас все равно никакого.

Верзилы с виноватыми рожами поспешили исчезнуть.

Проводив их отсутствующим взглядом, Аскольд Матвеевич подозвал одного из присутствовавших в зале официантов и, тяжело вздохнув, произнес:

— Принеси в мой кабинет бутылочку красного, самого лучшего. А закуску пусть шеф-повар соорудит — он знает, какую.

Официант отправился было выполнять заказ Полторацкого, но тот остановил его, окликнув по имени (железное правило — знать имена и фамилии всех сотрудников), и добавил:

— Скажи Михалычу, пусть закрывает… Все, иди. Повернувшись к длинноволосому, директор “Неаполя” извиняющимся тоном попросил:

— Поднимемся ко мне, Артур, неудобно здесь, в зале, разговаривать.

* * *

Панкрат курил, стоя у окна, и сизые струйки дыма тут же исчезали в круглом зеве кондиционера. На столе — открытая керамическая бутылочка с итальянским бальзамом, настоянным на кофейных зернах, и рюмка, в которой опалесцировала жидкость темного янтарного цвета. Табак немилосердно драл горло, и это до боли напоминало то время, когда Суворин в составе безымянного спецподразделения скитался по горам Ичкерии, выполняя приказы отдела “ноль”… Тогда все курили дешевый и забористый “Десант”, блоки которого им сбрасывали вертолеты вместе со снаряжением. Не курил только командир их группы, интеллигентного вида сухопарый мужик лет сорока, непрестанно повторявший: “Жизнь и так слишком коротка, чтобы делать ее еще короче по собственной воле”.

Суворин с невесть откуда взявшимся ожесточением вдавил окурок в пепельницу, стоявшую на подоконнике, и вытащил из пачки новую сигарету. Взял со стола рюмку, отпил — густая ароматная жидкость с горьковатым вкусом побежала по венам, наполняя тело ощущением мягкого тепла.

Задребезжал зуммер интеркома. Панкрат усмехнулся, но не двинулся с места. Зуммер продолжал трезвонить.

После двенадцатого звонка он подошел-таки к столу и нажал кнопку. Из динамика тут же вырвался негодующий голос Аскольда Матвеевича:

— Суворин, где тебя черти носят?! Быстро поднимись ко мне!

Панкрат отключил связь, не удостоив шефа своим ответом, с сожалением посмотрел на плоскую темно-коричневую бутылочку, в которой еще оставалось больше половины бальзама, подумал и налил треть стакана.

Выпил залпом. Потом снял “сбрую”, подержал некоторое время в руках и положил в сейф. Вместе с “гюрзой”. Надел пиджак, метнул один за другим три дротика в физиономию “национального героя” Басаева, поразил оба глаза и переносицу и отправился на “ковровые разборки” к шефу.

Полторацкий был разгневан. И тоже успел выпить. Похоже, не один — на столе Панкрат увидел опустошенную бутылку “Шато-Тьери” урожая “…надцатого” века и два пузатых бокала из богемского стекла, по размерам смахивавших скорее на небольшие вазы. Суворин догадывался, кем мог быть собутыльник шефа, и это не сулило ему ничего хорошего.

— Ты знаешь, что ты сделал, Панкратушка? — с перекошенным лицом набросился на него Аскольд Матвеевич, едва начальник охраны переступил порог его кабинета.

— Пытался утихомирить хулигана. Что входит, прошу заметить, в мои служебные обязанности, — совершенно спокойно ответил он, уже подозревая, чем закончится сцена.

— Хулигана! — завопил Полторацкий. — Да ты знаешь, на кого ты сегодня браслеты надел?

Он выбежал из-за стола и, подскочив к Панкрату, схватил его за лацканы пиджака. Брызгая слюной в лицо Суворину, он почти прорычал, что было весьма неожиданно для человека, который ни разу не повышал голос в присутствии своих сотрудников:

— Это — сын самого Бутырского! Нашей “крыши”! Это ты понимаешь?

— Теперь — да, — чувствуя, что терять уже нечего, Панкрат усмехнулся. — Разрешите идти, Аскольд Матвеевич?

Шеф внезапно сник, будто из него выпустили воздух. Повернулся спиной к Суворину и бросил:

— Катись к чертовой матери! Только с приказом об увольнении ознакомься…

Полторацкий указал Панкрату на бумагу рядом с подносом, на котором стояла вазочка с фруктами и еще одна — с остатками черной икры. Там же лежала и ручка — “паркер” с золотым пером.

Подписав приказ о своем увольнении, Суворин машинально оглядел стол, задержал взгляд на списке сотрудников, в котором его фамилия была обведена жирной красной линией, и протянул бумагу шефу.

— Теперь я свободен? — невозмутимо спросил он.

— Абсолютно, — зло ответил директор, выдернув бумагу из его пальцев. — Вали, Суворин, куда подальше…

Панкрат недобро усмехнулся. Накопившееся за день возмущение требовало выхода.

— Одну минутку, шеф, — проговорил он.

— Что еще? — резко обернулся тот.

И получил сокрушительный удар в челюсть, после которого оказался в противоположном углу комнаты в обнимку с невысоким сейфом-тумбой.

— Приятно было поработать под вашим чутким руководством, — бросил Панкрат, выходя в коридор, и аккуратно притворил за собой дверь.

Потом он зашел к себе в кабинет, надел пальто, полюбовался на стрелы, торчащие в мишени, забрал со стола бутылочку с бальзамом и закрыл дверь кабинета на ключ.

Уже на выходе он увидел Машу, сидевшую у барной стойки и потягивавшую коктейль из высокого узкого бокала. Прошел было мимо, но потом остановился, подумал и решительно дал задний ход. Маша, конечно же, продолжала оставаться любовницей Полторацкого; но теперь он больше не был шефом Суворина. Определенно, даже увольнение имеет свои плюсы.

— Привет, Маша, — весело произнес Панкрат, садясь на высокий табурет рядом с официанткой. — А меня уволили.

Оно рассмеялась негромким грудным смехом. Погладила тонкими холеными пальцами изящную ножку бокала.

— А ты шутник, — произнесла, улыбаясь.

— Серьезно. И это событие стоит отметить, — продолжал он, в свою очередь улыбнувшись. — Как насчет романтического ужина при свечах?

— Странно на тебя действует увольнение, — произнесла Маша. — Другой бы на твоем месте…

Она не закончила.

Панкрат форсировал события: накрыл ее ладонь своею, легонько пожал и решительным, не терпящим возражений голосом объявил:

— Я очень рад, что ты согласилась. Жду к семи вечера у себя. Адрес, — он сунул руку во внутренний карман пиджака и вынул свою визитку. — Вот, возьми.