Хотя в тот раз и страховка не помогла. Светлана наблюдала на улице и, когда машина бизнесмена остановилась у самого подъезда и первым вошел телохранитель, передала по рации:

– Охранник входит.

Вадим уже стоял на верхнем этаже в кабинке лифта, придерживая ногой раскрытые створки. Из-за зеркальных тонированных стекол Светлана не могла видеть, все ли вышли из салона. Она лишь отметила, что армянин выбрался из шестисотого «Мерседеса», и не сразу увидела, как следом за ним с переднего сиденья соскочил еще один приземистый охранник в черном берете.

Светлана заметила его только тогда, когда тот поднялся на крыльцо и уже входил в подъезд.

– Охранников двое! – крикнула она по рации.

Но Вадим не ответил: он уже спускался в лифте на площадку первого этажа, с пистолетом наготове, ожидая, когда створки разъедутся, увидеть перед собой двух противников. Как потом поняла Светлана, с первого выстрела он уложил охранника, стоявшего прямо у лифта. Армянин-бизнесмен бросился назад на улицу.

Вадим дважды выстрелил ему вдогонку, но тут же выстрелили и в него – тот низкорослый коротышка. Вадим, падая на пол лифта с простреленной грудью, все же успел нажать курок своей «беретты» и всадить пулю в лоб второму охраннику. Бизнесмен тоже успел выхватить оружие и выстрелил в самый последний момент, когда створки двери уже сходились. У Вадима был пистолет с глушителем. Охранники же и сам бизнесмен пользовались обыкновенными пистолетами системы Макарова, их выстрелы были слышны на весь двор.

Последним прозвучал выстрел из пистолета Макарова.

«Неужели его убили?» – выскочив из автомобиля, в котором она сидела, Светлана бросилась к подъезду.

В дверях она нос к носу столкнулась с вооруженным армянином. Тот чуть было с испуга не выстрелил, но, увидев перед собой женщину, промедлил, и это промедление стоило ему жизни. Светлана дважды выстрелила в упор, бизнесмена отбросило к стене. Только тогда она сообразила, что на нем бронежилет, и что сейчас он может выстрелить в нее. Реакция не подвела Жильцову, она дважды выстрелила в лицо: одна пуля вошла в глаз, вторая в висок над самым ухом. Бизнесмен был мертв.

В полумраке подъезда мерцал красный огонек на панели лифтовой шахты. И Светлана догадалась, что лифт с Вадимом где-то наверху. Но шум был поднят изрядный, надо было убираться поскорее, промедление могло стоить ей свободы.

Она выскочила из подъезда и, уже садясь в машину, запуская двигатель, несколько раз попыталась связаться с Вадимом по рации. Ответом была тишина.

«Да черт подери, что там такое?! Будьте вы все неладны!»

На угнанной со стоянки белой «девятке» Жильцова покинула несчастливый двор. И лишь на следующий день ей стало известно о гибели Вадима, который скончался в кабине лифта, застрявшей на седьмом этаже. Смерть бизнесмена-армянина и двух его телохранителей новостью для нее не являлась.

Вадим перед делом успел получить лишь аванс – двадцать тысяч долларов. О существовании Светланы никто не знал. Понимая, что раскрыться – значит нарваться на неприятности, она даже не стала искать заказчика для того, чтобы потребовать всю причитающуюся сумму.

После гибели любимого Светлана решила больше в подобных делах не участвовать. Но благие намерения молодой женщины остались лишь намерениями. Она уже привыкла жить ни в чем себе не отказывая, и как ни старалась ограничивать себя в тратах, это ей практически не удавалось, и деньги текли, как сухой песок сквозь пальцы. Вскоре ей стало ясно: еще месяц-два, и она окажется на мели. Вот тогда она и решила, что все-таки деньги, заработанные Вадимом и ею, – а ведь это она лично пристрелила бизнесмена-армянина – должна получить сполна.

Она отыскала заказчика, переговорила с ним. Ничего хорошего из этого не получилось: заказчик попросту послал ее, сказав, что не знает ни о каком армянине и с Вадимом Васильевым не знаком. А если она будет продолжать настаивать, то он обратится в ФСБ.

– И там с тобой, крошка, так поговорят, что никаких денег не захочешь и даже забудешь свою фамилию, – добавил он, мерзко хохотнув.

– Ну, что ж, воля ваша, – сказала Светлана, – на нет и суда нет..

Она даже не стала пугать, не стала сотрясать воздух угрозами, а просто удалилась, понимая, что если человек открыто пугает, то навряд ли применит силу. Она ушла. А через две недели на обочине Волоколамского шоссе в кювете, в грязной траве гаишники обнаружили труп. Автомобиль бизнесмена нашли метрах в четырехстах от мертвого хозяина, в густом кустарнике.

Следователю было непонятно, как он там оказался, не по воздуху же его туда забросили? И как так получилось, что труп владельца автомобиля находился метрах в четырехстах от машины? Портфель, с которым бизнесмен покинул свой офис и в котором, как потом выяснилось, лежала крупная сумма денег, исчез бесследно. Исчезли так же дорогие часы и перстень. Убит бизнесмен, как выяснили криминалисты из МУРа, был с довольно-таки приличного расстояния – метров с двадцати, причем не из винтовки, а из пистолета. Вот это наводило на определенные размышления. Было ясно, что убийца – профессионал, прекрасно стреляющий из пистолета. Следователь не сомневался в том, что убийство заказное, но так и не ухватил ни одной ниточки. Дело осталось нераскрытым…

Недели оказалось вполне достаточно для того, чтобы Светлана разработала жесткий сценарий, по которому она собиралась действовать против, в общем-то, глубоко безразличного ей Кленова. Но одно дело разработать, а совсем другое дело – реализовать. Ведь жизнь всегда подкидывает всевозможные сюрпризы.

Не был исключением и этот день. Во-первых, на улицах как назло было полно машин, и Светлана, сидя за рулем, нервничала, уже начинала волноваться, что может опоздать, и тогда реализацию плана придется отложить еще на неделю, что ее совсем не устраивало. Лицо Светланы оставалось бесстрастным, но когда ее новый «Фольксваген» застрял на перекрестке, она прикусила нижнюю губу и сжала руль так, что костяшки пальцев побелели.

Впереди маячила длинная череда машин, ожидающих, когда загорится стрелка, разрешающая поворот направо. Стрелка вспыхивала уже дважды, но машины ползли как караван тяжело груженых верблюдов.

– Уроды! – ругнулась Светлана и, резко вывернув руль, выехала из потока на встречную полосу, а затем, едва вспыхнула стрелка, резко повернула руль направо, подрезая троллейбус.

Вот здесь и случилась неприятность. Гаишник возник словно из-под земли, она видела, что еще несколько секунд назад, когда она выворачивала руль, на обочине никого не было, лишь торчал одинокий рекламный щит. А тут – здрасьте, стоит мент, свистит и зло машет своей полосатой палкой, дескать, поворачивай, подъезжай ко мне. Светлана выругалась, вздохнула и подъехала к обочине, упершись правым передним колесом в бордюр. Она не спешила выходить, лишь открыла правую дверцу, чтобы инспектор мог ее хорошенько рассмотреть. А гаишник не спешил к ней подходить, чувствуя свою власть.

Наконец он догадался, что если женщина не вышла из машины, значит что-то там не в порядке, сделал несколько шагов, вяло приложил руку к фуражке, назвал свою фамилию и звание. Лишь после этого, нагнувшись, заглянул в салон. Увидел он такое, что черные редкие брови сложились домиком на середине лба. Женщина в сером плаще сидела, почти касаясь животом руля, по щекам ее бежали слезы, губы были искусаны почти в кровь, глаза моргали, руки судорожно сжимали баранку.

– Ваши документы, – по инерции бросил сержант и осекся. – Вам что, плохо? – он не смотрел на лицо женщины, его взгляд прилип к огромному животу, который еле вмещался в зазор между баранкой и спинкой сиденья.

– Мне плохо, – выдавила из себя Светлана каким-то осипшим бесцветным голосом. – Вот только вы свистнули, я испугалась и началось…

– Что началось? – гаишник заморгал бесцветными ресницами, которые так не вязались с черными бровями, присел на корточки и действительно увидел, как живот под плащом подрагивает.

– Видите? Видите? – прохрипела Светлана. – Он шевелится!

– Да уж…

Сержант на своем веку навидался всяких штучек, знал все уловки, к которым прибегают и мужчины, и женщины, когда их останавливает инспектор, и провести этого сержанта было почти невозможно. Но тут уж испугался даже он.

"Черт подери, эта дуреха прямо здесь родить может!

Тогда возни будет… А что если я ее и на самом деле напугал?"

– Какого черта за руль села!

– А что, мне троллейбусом к врачу ехать? – выдавила из себя, цедя каждый звук, Светлана.

– Это точно, с таким брюхом в троллейбусе не поедешь, – хмыкнул сержант многозначительно и в растерянности оглянулся по сторонам, словно бы ища помощи. – Послушайте, может, мне вас подкинуть куда-нибудь, или «Скорую» вызвать по рации?

– Не надо, сама доберусь. Не бросать же машину па улице. Только что-то он расходился, как ненормальный. Весь в отца, у него и папашка такой же! – она большим пальцем прикоснулась к животу и тут же ойкнула, словно от нестерпимой боли.

– А ты, это.., доедешь сама? Может, все-таки…

– Доеду, доеду, вот только пару минут посижу, воздуха свежего глотну и тогда.., все нормально.

Спасибо за заботу, сержант, извините, что правила нарушила. Если бы я на повороте еще немного постояла, то уже не тронулась бы, пришлось бы вам меня вытаскивать. А так отпускает уже, видите… – она положила руку на переключатель скоростей и посмотрела прямо в глаза сержанта. Тот не возражал. – Спасибо вам большое!

Светлана хотела потянуться, чтобы закрыть дверь, но сержант замахал рукой:

– Сиди, сиди, дуреха! А то еще как наклонишься…

А про себя подумал:

«…а ребенок как полезет, вот делов-то будет! Ребята потом засмеют, скажут, повитухой стал. Говорят, в Америке полицейских учат роды принимать… Вот умора-то!»

Красный как свекла сержант заботливо закрыл дверь, обошел машину и тут же зло махнул жезлом, показывая серебристой «Тойоте», чтобы та немедленно стала рядом с ним. А затем, пока «Тойота» подъезжала к тротуару, подошел и сказал в приоткрытое окно:

– Осторожнее езжай.

– Спасибо, дорогой, спасибо, – Светлана отпустила сцепление и с облегчением вздохнула, точно на самом деле схватки у нее кончились.

«Фольксваген» тронулся с места, набирая скорость.

Она еще видела в зеркальце, с каким злым лицом сержант отчитывал водителя «Тойоты» за такой же самый маневр, который совсем недавно совершила она сама. Улыбка появилась па лице Светланы, когда она увидела, как гаишник изымает права у незадачливого водителя.

«Где же он прятался?»

И только сейчас Жильцова поподробнее рассмотрела рекламный щит «Путешествие в Америку с LM», поставленный на самой обочине. На щите был изображен городской пейзаж, который практически растворялся среди домов, людей и машин.

«Хитер инспектор, – подумала она, – чистый хамелеон. Небось, стоял на фоне щита, на котором люди изображены в натуральную величину, а все думали, что он нарисованный. И почему только никому в голову не приходило подумать, что делать российскому милиционеру в американском пейзаже?»

Теперь она могла позволить себе улыбаться. Но тем не менее десять минут было потеряно, теперь предстояло наверстывать, ведь на все про все ей оставалось чуть меньше часа.

«Маскарад удался на славу», – мысленно поаплодировала себе Светлана.

Она так лихо рулила, что постоянно ловила на себе восхищенные взгляды водителей-мужчин. Будь на ее месте мужчина, взгляды стали бы злыми, а ей вслед летели бы проклятия. А женщина за рулем – что с нее возьмешь? «Сумасшедшая какая-то, несется как на пожар! Но водит классно!» – так, должно быть, думали более осторожные автомобилисты.

Привязанный живот стеснял движения, но что поделаешь, в одном деле помеха, а в другом помощь. Сомнения стали закрадываться в душу Светланы Жильцовой, когда она уже подъезжала к Спасо-Андроникову монастырю.

«А вдруг места на стоянке не окажется? – подумала она. – А ведь я рассчитала время по секундам».

Свободное место нашлось. Но Светлану ожидал еще один сюрприз: возле ограды расположилась съемочная группа – оператор с телекамерой, вышка, автобус, выехавший на тротуар, и человек десять-двенадцать обслуги. Снимали какой-то клип явно православно-христианского содержания. Начали, наверное, недавно, толпа только собиралась. Съемочную группу окружало человек сорок, и ассистент режиссера тщетно пытался призвать зевак к порядку, чтобы не лезли в кадр.

Светлана, стараясь не привлекать к себе внимания, хотя с ее животом это было непросто, выбралась из машины. Ею заинтересовались, но всего лишь на пару секунд: у ограды монастыря появился певец с огромным золотым крестом на волосатой груди и принялся беззвучно разевать рот, а из динамиков грянула оглушительная песня – что-то про купола, кресты и бессмертную святую Россию, в припеве незаметно превратившуюся в матушку-Русь, будто это две разных страны.

«С одной стороны, хорошо, – подумала Светлана, – толпа, в ней нетрудно затеряться. Но с другой стороны, неровен час.., еще попадешь в кадр».

Что-что, а это не входило в ее планы. Запахнув плащ, так, чтобы максимально скрыть фальшивый живот, набросив капюшон, Светлана двинулась к арке.

Ее руки были в тонких кожаных перчатках серого цвета, в тон плащу. На ногах – туфли без каблука на мягкой подошве. Она двигалась неторопливо, искусно имитируя походку женщины на сносях: ставила ногу на всю ступню, и казалось, каждый шаг дается ей с трудом.

Уже почти у самого подъезда Светлана взглянула на часы: без десяти семь. Значит, минут через десять появится тот, кто ей нужен, тот, за кого ей платили деньги.

«Пять, два, три», – вспомнила она, нажимая три кнопки кодового замка.

Послышалось жужжание. Дверь разблокировалась, Светлана потянула ее на себя, оглянулась. Никто не видел, как она вошла в подъезд. Жильцова поднялась по лестнице и остановилась у окна, на площадке между третьим и четвертым этажом.

Отсюда отлично просматривался весь двор, была видна арка на противоположной стороне и козырек над подъездом, засыпанный битым стеклом, пробками от бутылок, обвалившейся штукатуркой. На подоконнике стояла жестяная банка с водой, в которой плавали окурки. Подоконник широкий, на таком было удобно сидеть, свесив ноги, и курить.

Но ни сидеть, ни, тем более, курить, Светлана не собиралась. Она еще раз взглянула на часы: время пошло для нее быстрее. До предполагаемого приезда жертвы оставалось семь минут. Она прислушалась к звукам, наполнявшим подъезд. Голоса, детский плач, смех, обрывки музыки – все это сливалось в какое-то монотонное гудение, в котором время от времени прорывалось что-то внятное – то аккорд гитары, то окрик, то несколько слов из песни, то ругательства.

По лестнице, конечно, мог кто-нибудь пройти, но Светлану это не беспокоило. Ну, стоит себе беременная женщина, может, ждет кого… Показывать свое лицо и с кем-то общаться она не собиралась. Мужчины к беременной приставать не станут, а женщины – тем более.

Каждая ведь понимает, что если у женщины живот такого размера, то лучше ее не трогать.

Вот так она и стояла, прислушиваясь.

А в квартире на той же площадке, где жил В. П. Кленов, человек, которого поджидала Светлана, ссорились муж и жена. Дело еще не дошло, правда, до рукоприкладства, от устного выяснения отношений супруги пока не перешли к действиям. Но словесный поединок был в разгаре и изобиловал непарламентскими выражениями.

Жила в этой квартире странная пара, в общем-то, на взгляд соседей, вполне интеллигентная. Оба пенсионеры, оба ученые, он доктор наук, а она кандидат.

Но площадь квартиры уже несколько лет была разделена между супругами и ступать на чужую территорию было категорически запрещено, за этим следили ревностно. Ссоры в семье Баратынских, как правило, происходили на нейтральной полосе – на кухне, в коридоре или па балконе. Сейчас дверь в комнату мужа, где телевизор включен на всю громкость, была настежь открыта. Так же настежь была распахнута дверь в комнату жены – Софьи Сигизмундовны. Пока еще каждый чувствовал себя в безопасности, укрываясь на своей территории и оттуда источая яд.

– Да ты же полная дура! Полная! Ты дерьмо на палке!

– А ты козел!

– Я козел?

– Ты, а кто же! Или ты уже оглох на старости?

– Это ты дряхлая старуха! Посмотри на свою шею.

– Да я из-за тебя такая. Это ты меня довел, гнусный кобель!

– А ты сучка грязная!

– А ты кобель! Кобель! Всю жизнь ни одной юбки не пропускал, даже уборщиц в институте трахал.

– Все лучше, чем тебя. Была бы ты нормальной женщиной, тебя бы трахал.

– Это я, по-твоему, ненормальная? Да я и теперь могу замуж выйти.

– Так выйди, – расхохотался мужчина, почесывая волосатую грудь. Он был в спортивных штанах, в майке и в комнатных тапках на босу ногу. В правой руке держал литровую чашку с чаем, в которой плавала половинка лимона.

– Да если бы я захотела, я бы тут же нашла себе партию!

– Да я бы свечку поставил за этого дурака! Кстати, надо говорить – пару, а не – партию.

Уже несколько лет Павел Павлович и Софья Сигизмундовна не обращались друг к другу по имени. Самым распространенным обращением являлось короткое «ты», и в это слово-лилипут вкладывался максимум презрения.

Иногда мужчина и женщина удивлялись, как это две буквы, два звука могут столько вместить в себя – такую гамму чувств, столько гнева, злобы и ненависти.

– Да ты же маразматичка, – отхлебывая чай, бросил в открытую дверь мужчина и на этот раз поскреб не грудь, а голень, задрав штанину выше колена.

Он сделал это демонстративно, повернувшись к открытой двери. Реакция была такой, словно бы он показал своей жене немытую задницу. Софья Сигизмундовна сидела в своей комнате, но казалось, стены для нее не преграда, и она видит сквозь толстую кирпичную кладку. За долгие годы совместной жизни и муж, и жена так хорошо изучили друг друга, что даже находясь в разных комнатах, прекрасно представляли, что и кто в данную минуту, в данную секунду делает.

– Что, обезьяна, спустил штаны и чешешь волосатую задницу?

– Такую задницу и почесать не трех. А вот тебе никто не чешет.

– Еще не хватало!

– А для кого это ты себя блюдешь?..

Если бы сейчас у них зазвонил телефон, то первый, добравшись до трубки, наверняка сказал бы, что другого нет дома и никогда больше не будет, мол, впредь его здесь не ищите. Зная это, друзья и знакомые давным-давно перестали набирать номер Баратынских.

Муж покинул свою территорию: чай в литровой кружке кончился, и ее следовало занести на кухню, вымыть и спрятать в свой шкафчик. Можно было, конечно, это и не делать, оставить ее на телевизоре. Но муж завелся, ему хотелось активных действий, ему надоели словесные перепалки, ведь жене от них хоть бы хны, только себя накручиваешь. Держа перед собой чашку, он вышел в коридор, подошел к комнате жены, пока еще стоя за порогом, и громко произнес:

– Дура ты, дура!

И тут же, словно черт из шкатулки, выскочила жена.

– Ты бы уж молчал, умный нашелся! Вспомни, кто тебе докторскую написал, ты же без меня двух слов связать не можешь! – и жена, не удержавшись, смачно плюнула в мужа.

А он судорожным движением, забыв о том, что его кружка пуста, попытался плеснуть чай своей супруге в лицо. Вместо воды вылетел выжатый теплый лимон, ударил ей в грудь и упал на ноги.

– Ах ты, сволочь! Мерзавец!

– Дура! – рявкнул разъяренный муж.

Тыльной стороной ладони он вытер плевок на майке, затем вытер руку о портьеру, прикрывавшую дверь жены, развернулся, направляясь на кухню. И в этот момент, в это мгновение том «Анны Карениной», сделав в воздухе несколько оборотов, ребром ударил в лысый затылок, да так сильно, что Павел Павлович чуть не упал..

Он-то ожидал, что вдогонку полетит тапок или, в лучшем случае, полотенце, а никак не прижизненное издание графа Льва Николаевича Толстого. Он резко развернулся, на всякий случай прикрывая руками голову, и уже было замахнулся, чтобы запустить в жену чашкой, но та оказалась проворнее. Филенчатая дверь захлопнулась, щелкнул ключ в замке, и керамическая чашка, с такой удобной ручкой, такая объемистая, долго сохраняющая чай горячим, разлетелась вдребезги.

Удобная ручка осталась до обидного целой, она как белая колбаска лежала прямо у босой ноги хозяина.

– Сука! Сука! – крикнул Баратынский, понимая, что бросаться на дверь бессмысленно: та сработана не в наши безобразные времена, а сорок лет назад, на совесть, из хорошего дерева, петли крепки, замок надежен.

Он все еще стоял и пыхтел, изрыгая проклятия на голову жены. А та громко хохотала за дверью, понимая, что теперь недосягаема для волосатых, короткопалых рук постылого спутника жизни.

И тут зазвонил телефон, с которого, в общем-то, и началась ссора. Дело в том, что жена как-то, позвонив по межгороду и наговорив на изрядную сумму со своей институтской подружкой, наотрез отказалась оплачивать счет. Собственно, весь разговор сводился к тому, какой Павел Павлович мерзавец, сволочь, подонок, мразь, грязный кобель, скупердяй и к тому же импотент. Часть из этих обвинений была правдой, но, ясное дело, оплачивать подобный разговор из своего кармана он отказался наотрез. Жена же не оплачивала счет из одной ей ведомого «принципа».

Муж подошел к телефону, снял тяжелую трубку и услышал голос той самой подруги из Питера.

– Супруга ваша дома? – после короткого молчания осведомилась она.

– Пошла ты… – и Баратынский дал несколько направлений, одно похлеще другого. А затем заорал так, чтобы жена услышала сквозь дверь:

– Да сдохла она, уже похоронили, и я успел помочиться на ее могилу!

Чтоб и ты сдохла! – и Павел Павлович с чувством глубокого удовлетворения и выполненного долга нежно положил трубку на рычаги телефона.

А сам устало опустился на банкетку рядом с телефонной тумбочкой, ожидая эффекта, который произведут его слова на спрятавшуюся за дверью жену. Та на время затихла, оцепенев. Минуты через три ключ медленно провернулся в замке, дверь распахнулась.

Софья Сигизмундовна стояла, держа в руке бронзовый канделябр.

– Я знала, что ты мразь, но не думала, что до такой степени.

– Это я мразь?

– Да, ты. Сейчас же позвони ей и извинись.

– А кто оплатит звонок? Или ты, может, рассчитываешь, что я стану платить за твои разговоры? Оплати-ка сперва счет, а потом звони подруге и узнай, как она со своим климаксом живет! Тебе ее опыт пригодится.

– Ты геморроидальный старик, выживший из ума!

– Это я-то?

– Ты! Ты!

– Я геморроидальный?

Вот это уж было наглой ложью, но опровергнуть ее муж не решался, пока в руках жены был канделябр.

Он понимал: одно слово, и сие грозное оружие может со свистом преодолеть пространство между ним и женой. А удар тяжелым канделябром – это даже не книгой, это серьезно, а то и смертельно.

– Послушай, – вдруг сбавил тон Баратынский, – давай успокоимся. Покричали, пошумели и хватит. Давай эту квартиру разменяем.

– Я менять не стану, меня она устраивает. Это квартира моих родителей, забыл?

– Ты опять за свое. Я тебе предлагал уже десять вариантов, я тебе еще доплачу.

– Лучше себе доплати и убирайся отсюда к какой-нибудь из своих лаборанток. Что, теперь ты им, старый хрыч, не нужен?

– Нужен, – приосанился Павел Павлович, – я еще как бабам нужен.

– Ты-то нужен? Да у тебя вся жизнь уже свелась к кефиру и к сортиру.

– Кефир – вещь полезная, – резонно заметил муж.

Жена, держа подсвечник, как кинжал или милицейскую дубинку, двинулась к телефону. Баратынский, прижавшись к стене, отступил от телефона. Жена подошла к аппарату, сняла трубку и принялась набирать код Питера. Муж присел на корточки, словно поправляя тапок, и резко вырвал шнур из колодки. Софья Сигизмундовна побледнела, се щека задергалась, как студень на тарелке, на лбу выступила жила, набрякшая кровью, приоткрывшиеся губы обнажили острые редкие зубы.

Казалось, сейчас она, как кошка, бросится на мужчину, вцепится зубами в его тройной подбородок и начнет рвать мясо, подбираясь к артериям. А затем, когда хлынет кровь, усядется на поверженном сопернике с окровавленным ртом и примется безумно и радостно хохотать.

Муж счел за лучшее ретироваться. Колодка от телефона с обрывком провода осталась в его сжатом кулаке.

Жена поняла, что проиграла: муж таки лишил ее средств связи. Как подсоединяются провода, она понятия не имела, а ведь связь во время ведения военных действий – самое первое дело. Это нервы войны, по которым передаются все приказы и распоряжения, по которым можно в случае чего вызвать подкрепление или санитарную службу, чтобы унести с поля боя раненых или оказать первую помощь. Бесполезную теперь телефонную трубку женщина положила рядом с аппаратом и от души саданула ногой в дверь мужа.

Тот хохотал раскатистым басом, полностью убрав звук телевизора, чтобы тот не мешал ему наслаждаться мучениями жены.

– Ах, так, – закричала она, – тогда тебе будет стыдно! Я пойду к соседям и позвоню от них.

– Иди, иди, – сказал муж, – посмотрим, кому из нас будет стыдно. Не забудь только сказать им, что ты не оплатила счет. И, кстати, не забудь поинтересоваться у своей питерской подруги, импотент я или нет.

Пусть расскажет тебе, как мы с ней плыли на теплоходе в Кижи и как потом поселились в соседних номерах Петрозаводской гостиницы. Пусть все расскажет, это тебе будет интересно, если, конечно, ее вдобавок к климаксу не одолел склероз.

Машинально наградив мужа эпитетом «вонючий кобель», жена уже засомневалась, стоит ли звонить подруге, но и оставаться долее в квартире не могла.

Слух Светланы Жильцовой обострился до такой степени, что она даже слышала тиканье часов у себя на запястье. Скандал в квартире площадкой ниже вроде бы улегся, крики затихли.

«А может, это передышка перед контратакой, – подумала Светлана. – Ну, да Бог с ними, в каждой избушке свои погремушки, мне-то что…»

И тут она боковым зрением увидела, как в арку въезжает белая «Волга» – комби. На часах было ровно семь без каких-то секунд. «Волга», неуклюже развернувшись, уткнулась передними колесами в бордюр и замерла. Теперь следовало смотреть в оба. Придерживая левой рукой немного сбившийся на бок фальшивый живот, Светлана подалась к стеклу.

– Один, – сказала она себе, увидев, как мужчина в темных очках закрывает переднюю дверцу машины и ставит ее на сигнализацию.

Правая рука скользнула за отворот плаща в специально пришитый большой карман с застежкой-молнией. Большим пальцем Светлана перевела рычажок предохранителя, затем вытащила пистолет и передернула затвор, досылая патрон в патронник. Внизу коротко прожужжал кодовый замок, хлопнула дверь.

Хозяин белой «Волги» на удивление резво, почти бегом стал подниматься. Светлана несколько раз глубоко вдохнула и медленно пошла вниз, примерно рассчитав, что столкнется с Кленовым на площадке между третьим и вторым этажом. Именно там она запланировала произвести выстрелы – как положено, первый в грудь, а контрольный в голову.

Мужчина, заслышав неторопливые шаги этажом выше, приостановился и попытался глянуть в узкий лестничный пролет. Между перилами он увидел край серого плаща, женские туфли без каблука на плоской подошве. Сперва он смотрел крайне настороженно, но затем на его лице появилась улыбка. Навстречу ему шла, придерживаясь левой рукой за стену, беременная женщина. Правой рукой, спрятав ее под полу плаща, она поддерживала живот.

Он хотел было посторониться, чтобы ей было проще разминуться с ним на не очень-то широкой лестнице, хотел пропустить ее к перилам, но женщина тоже приостановилась, как бы желая пропустить его.

– Проходите, – сказал мужчина.

Женщина кивнула, то ли благодаря, то ли давая согласие. А затем ее правая рука сделала плавное, но очень быстрое движение, выскользнула из-под полы серого плаща, и прямо перед мужчиной появился черный пистолет.

Указательный палец дрогнул, последовала короткая вспышка, и пуля, ударив мужчину в грудь, отбросила его на перила. В разрыве материи на груди клубился голубоватый дымок, словно от только что загашенной сигареты.

Светлана замешкалась, не понимая, почему Кленов еще не падает замертво. Времени рассуждать не оставалось.

Вторая пуля разбила стекло очков, войдя точно в глазницу, хотя Светлана целилась в лоб.

Мужчина тяжело пошатнулся, рухнул на ступени и скатился на площадку. Из нагрудного кармана плаща вывалился пистолет. И тут за спиной у Светланы щелкнул замок. Она быстро, даже не добежав до конца лестницы, перепрыгнула через перила и выскочила на улицу. Уже выбегая из подъезда, сообразила, что забыла бросить пистолет на месте убийства. Судорожно путаясь в полах плаща, сунула его в карман и под самой стеной – так, чтобы ее нельзя было увидеть из окна подъезда, побежала к углу дома.

Софья Сигизмундовна Баратынская, переводя дух после скандала с мужем, распахнула дверь и вышла на площадку. То, что она увидела, заставило ее замереть на пороге и забыть о собственных неприятностях. Она вздрогнула, услышав хлопок подъездной двери. В воздухе еще вились тонкие струйки порохового дыма, растаявшего у нее прямо на глазах. Виктор Павлович Кленов, их сосед по площадке, лежал внизу, не дойдя одного пролетало своей квартиры.

– Виктор Павлович! – истошно закричала Софья Сигизмундовна и, абсолютно забыв о страхе, бросилась к неподвижному соседу.

В первый момент она подумала самое банальное – сосед пьян, споткнулся, упал и вырубился. Но лужа крови и черный пистолет, лежащий рядом, говорили совсем о другом. Только сейчас до Баратынской дошло, что за странный запах стоит в подъезде. Этот запах был ей знаком.

– Эй, ты, скорее! Скорее! – заорала она и забарабанила кулаком в захлопнувшуюся дверь своей квартиры.

Уже по голосу жены муж понял: стряслось что-то из ряда вон выходящее, и это не какая-то уловка, которой воспользовалась Софья Сигизмундовна, чтобы выманить его на нейтральную территорию и продолжить ссору на лестничной площадке.

– Павел! Павел! Иди же скорее сюда, сюда!

Услышав, что жена назвала его по имени, Баратынский забыл обо всем и пулей вылетел из комнаты, а затем из квартиры. Жена уже переворачивала соседа.