Глава 11

Сразу же после визита в автосервис Рублев и Порубов встретились с полковником Бахрушиным, естественно, перед этим поколесив по городу и спалив почти бак бензина, чтобы удостовериться – слежки за ними нет.

Бахрушина разговор устроил.

– Значит, вначале Толстошеев хочет убедиться, что вы его не собираетесь кинуть, что вы не подставные, а настоящие торговцы. Что ж, это мы сделаем.

В семь часов вечера джип «чероки», за рулем которого сидел Мишаня Порубов, а рядом с ним Борис Рублев въехал на территорию автосервиса. Приезд предварил лишь телефонный звонок Рублева.

– Бабки достал? – грубовато спросил Рублев у Толстошеева.

– Достал, – только и успел ответить тот.

– Тогда жди, приезжаем, – и телефон отключился.

«Что за лажа?» – подобного Толстошеев не ожидал.

Сколько ждать, куда потом ехать, он себе не представлял. Но раз ввязался, пришлось сидеть и ожидать.

Ожидание было недолгим. Толстошеев выбежал к джипу.

– Куда ехать? – опустив стекло, спросил Рублев.

– Где товар?

– Где, где… – Рублев показал большим пальцем себе через плечо. И только тут до Толстошеева дошло, что эти двое, как настоящие психи, привезли изделие с собой.

Заднее сиденье было снято, а на полу джипа лежал свежевыкрашенный деревянный ящик. Толстошеев засуетился. Он приказал выгнать из одного гаража недоремонтированный автомобиль и загнать туда джип «чероки». Наконец, закрыв ворота, Толстошеев рукавом куртки вытер вспотевшее лицо.

– Вы что, с ума сошли? Какого хрена его сюда притащили?

– Ты по-другому хотел? Мы с Мишаней всегда так работаем. Бабки готовы?

– Готовы, готовы, – с придыханием ответил Толстошеев.

А Мишаня с Рублевым уже вытаскивали ящик.

– Вот, смотри. Дай гвоздодер.

Гвоздодера не нашлось, и Мишаня монтировкой вскрыл ящик. В этот момент Толстошеев сидел, зажмурив глаза, боясь, что сейчас громыхнет. Темно-зеленый длинный цилиндр, похожий на ствол толстого бамбука, поблескивая смазкой, покоился в ящике. Все остальные причиндалы для наведения «Иглы» лежали рядом в специально оборудованных отсеках.

– Вот она, – веско произнес Рублев и отвел полу курки, как бы случайно, словно пытаясь достать пачку сигарет.

Толстошеев увидел рукоятку тяжелого пистолета, заткнутого за ремень, безошибочно определил марку – это был пистолет Макарова. У Мишани из-под брючного ремня торчала рукоятка «Магнума». Он, как бизнесмен, мог себе позволить заграничное оружие.

Для порядка Толстошеев осмотрел «Иглу», хотя от волнения мало что мог понять.

– Исправная? – спросил он, непонятно к кому обращаясь.

– Хочешь, продемонстрирую? Самолеты здесь низко не летают, правда, но могу в какую-нибудь тачку садануть.

– Не надо, – всполошился Толстошеев, одновременно и понимая, что это шутка, и в то же время опасаясь двух психов, которые через всю Москву провезли на джипе стратегическое оружие. На ящике не было ни пломбы, ни каких-либо надписей и этикеток, все уничтожено.

– Погодите, сейчас принесу деньги.

– Нет, так не пойдет, – взяв за локоть Толстошеева, остановил его Комбат. – Пойдем вместе. Знаешь, Матвей, всякое в жизни бывает. Если что, – Комбат запустил руку в карман куртки, вытащил боевую лимонку, указательным пальцем левой руки выдернул чеку, даже не отгибая усиков, и, взяв правой рукой за локоть Толстошеева, Сжимая в кулаке лимонку, повел его к вагончику, даже не поинтересовавшись, там ли спрятаны деньги.

Толстошеев шел, боясь споткнуться. Рублев же шел рядом с ним, улыбаясь, словно у него были не пальцы, а безотказные кузнечные тиски, из которых ничто не может вырваться.

– Не волнуйся, Толстошеев, если ты с нами честно, мы с тобой тоже честно. Мишаня плелся сзади.

– Вот и порядок, – оказавшись в вагончике, ласково произнес Комбат.

Толстошеев подошел к урне и вытащил из-за нее непрозрачный полиэтиленовый пакет с надписью «Универсам Юбилейный».

– Мишаня, посчитай, – обратился Рублев к своему напарнику.

Мишаня преспокойно вытряхнул деньги на стол. На столе оказалось десять пачек в банковской упаковке.

– Сто штук, как договаривались.

Мишаня потряс каждую пачку, пять засунул себе в карман, пять отдал Комбату. Тот, продолжая держать гранату в кулаке, сунул деньги за пазуху.

– Теперь пошли, Толстошеев, проводишь. Кстати, до завтрашнего вечера я могу принять рекламации. Если что-то где-то неисправно, мы все устраним.

Гарантийный срок – десять лет, если, конечно, доживешь, или мы с Мишаней не подохнем, – Рублев нахально расхохотался. – Ты не тяни, Матвей, за нами девятнадцать штук, а они не в Москве. Ты уж извини, в джип больше двух не влезает.

– Вы все девятнадцать собираетесь ко мне сюда перевезти?

– Нет, что ты, зачем? Скажешь куда, мы доставим, а на чем и как – это наши проблемы. Будет надо срочно, вертолетом привезем, – то ли шутя, то ли всерьез бросил Комбат.

Прямо при Толстошееве Комбат вытащил из кармана чеку, заправил ее в гранату, любовно разогнул усики и хмыкнул:

– Хочешь, подарю, Матвей? Только так не храни, запал выверни. Она, между прочим, настоящая, не фуфел.

Толстошеев был рад, когда за джипом закрылись ворота автосервиса.

Подаренная граната неприятно оттягивала карман плаща. Толстошеев позвал двух своих людей, и они перетащили закрытый ящик в укромное место, в один из подвалов. Толстошеев собственным навесным замком закрыл железную дверь и только после этого понял, что не может унять дрожь в коленях. Если сейчас он не выпьет стакан водки, ему станет совсем худо. Он видел за свою жизнь много отвязанных мужиков, но таких – впервые.

«Сущие дьяволы! Хорошо еще, что я им не заказал несколько танков, они бы на них, наверное, по кольцевой приехали с транзитными номерами. Разворотили бы мне весь асфальт на площадке и машины помяли. Уроды!»

Но выбора у Матвея Толстошеева не было. Бывшие десантники сказали – сделали.

Комбат и Мишаня Порубов ехали в джипе. Мишаня спросил:

– Борис Иванович, а если бы нас гаишники тормознули?

– За что? Мы же правил не нарушаем, документы у нас в порядке. Разве что, накладных на груз нет, но может, я его с одной квартиры на другую перевожу? Не требуют же бумаг на перевозку холодильника!

Порубов рассмеялся, понимая, что их бы, конечно, повинтили. Но в то же время он знал, что за ними следовали две машины ГРУ, и недоразумение тотчас бы устранили. И сейчас за ними неотступно следовала гээрушная машина.

Мишаня вытащил деньги, разложил их на коленях.

– Солидно выглядят. Ты, Комбат, такие деньги в руках держал?

– Держал, Мишаня, и больше держал. Только не мои это были деньги, и эти не наши. Вынь-ка из моего кармана.

Все доллары сложили в полиэтиленовый пакет с надписью «Универсам Юбилейный», и Мишаня бережно поставил его между сиденьями, как ставят пакет с бутылками, чтобы не побились.

Через час Мишаня Порубов и Комбат уже были у Бахрушина. На столе ровными стопочками лежали деньги, и Комбат лаконично докладывал, как прошел разговор и о чем договорились с Толстошеевым. Запись разговора имелась, но Леониду Васильевичу было важно знать то, как оценивает, встречу сам Комбат.

Ведь малейшее движение глаз, поднятая бровь, дрожь в пальцах иногда могут рассказать больше, чем самые многословные признания.

– Как тебе показался Толстошеев?

– Мерзавец, – тут же поставил диагноз Комбат, – Это сразу ясно, – улыбнулся Бахрушин, – но мерзавцы случаются разные.

Среди них встречаются и храбрые, и принципиальные, гнусные и трусливые.

– Немного труслив, – задумавшись, произнес Комбат, – но в меру.

– Что ты имеешь в виду?

– Если речь зайдет об его собственной жизни или о благополучии, горло перегрызет. Осторожен.

– Располагает к себе? – поинтересовался Бахрушин как бы между прочим.

– Ни в малейшей степени. Я таких людей на дух не переношу.

– А тебе он как, Мишаня?

– Мужик как мужик, – ответил десантник. – Сейчас все бизнесмены такие.

Я тебе, Комбат, по секрету скажу, что, когда сам между ними кручусь, таким же становлюсь, во всяком случае, вид на себя напускаю.

– Э, нет, – покачал головой Комбат, – ты, Мишаня, не такой. Нутро-то у тебя не гнилое, ты не из того теста слеплен.

– Все люди из одного теста испечены, – возразил Порубов.

– Ты на себя не наговаривай. Был бы ты таким, не ездил бы со мной.

Тебе, Мишаня, какой интерес во всем этом деле? Никакого, только деньги в Смоленске теряешь. Ты хоть звонил, интересовался, как у тебя бизнес дома идет?

– Гори он гаром, – беззаботно воскликнул Мишаня Порубов, потом вдруг удивился своей бесшабашности и захотел немедленно позвонить в Смоленск, потому как знал, что без него дела могут завалить.

– А ты говорил, из такого же теста! – засмеялся Комбат. – До этого ты не своим делом занимался!

Бахрушин слушал перепалку друзей и улыбался. Пока все шло так, как он и предполагал. Единственной головной болью на этот момент было оставленное на автосервисе оружие. За него Бахрушин отвечал головой, собственноручно расписался.

Выстрелить на поражение из этой штуки было невозможно, оружие было умело выведено из строя. Но понять это можно, лишь стреляя по летящей цели. И еще Леонид Васильевич понимал психологию покупателя: ни один сумасшедший не станет испытывать оружие в Подмосковном лесу – слишком дорогое удовольствие.

Один выстрел – и сто тысяч долларов вылетело на ветер.

Это не из пистолета пострелять недалеко от дачи. Кроме всего прочего, за автосервисом было установлено наблюдение по всему периметру, а в саму «Иглу» был вмонтирован небольшой радиомаячок, замаскированный под электронный чип. Так что если бандиты и захотят вывезти оружие, то путь его будет отслежен, расстояние действия радиомаяка было равно пяти километрам, более мощный передатчик могли засечь.

Бахрушин смотрел на стопки денег и думал. Слишком быстро и легко Толстошеев расстался с деньгами. Но не это удивляло полковника, ведь Толстошеев всего лишь посредник, отдает чужие деньги. Чем меньше держишь чужие деньги в руках, тем меньше риск, что ты к ним привыкнешь и уже не сможешь расстаться. Но человек, у которого он вырвал сто тысяч, был или патологически щедр или имел очень много денег.

Странное дело… Глядя на пачки денег, на сто тысяч долларов, Бахрушин не испытывал никаких чувств, хотя даже когда получал зарплату, то волновался.

Сейчас же он смотрел на них, как на резаную бумагу, ни волнений, ни переживаний. Лежат себе посреди стола аккуратно сложенные, можно из них даже домик построить, забор, невысокую башню.

Он вытащил купюру, новенькую, хрустящую, казалось даже, что она пахнет типографской краской, хотя запаха никакого не было. Рельефные надписи, волоски, металлическая полоска с мелкими надписями – купюра выглядела идеально. Чисто из интереса Бахрушин просмотрел номера купюр в одной пачке. Номера и серии были разными.

«Деньги не пользованы, – подумал Бахрушин, – и как он знал, обычно в таких случаях номера купюр идут по порядку. – Наверное, специально подбирали, потому что настоящий продавец на месте Комбата никогда не согласился бы взять номера по порядку. Такую партию денег легко отследить. Значит, учли и этот момент».

– Комбат, как ты думаешь, деньги настоящие? – резко вскинув голову, поинтересовался Бахрушин.

– Нет, – убежденно ответил Комбат.

– С чего ты взял?

– На настоящие деньги купить что-то можно, а на эти деньги ни я, ни Мишаня даже бокал пива не купим.

– Я про другое спрашиваю: слишком уж легко они достались.

Комбат пожал плечами:

– Деньги как деньги. Был бы здесь мой брат банкир, он бы вам сказал. У него чутье на купюры. А насчет того, что он легко с ним расстался, так это бредни. Я думаю, вы тоже, Леонид Васильевич, сунь вам гранату с выдернутой чекой под мышку, быстренько зарплату свою отдали бы.

Бахрушина передернуло. Ему показалось, что под мышкой у него и в самом деле зажата граната. Порубов сидел невозмутимый и гордый за своего бывшего командира.

– Михаил, это правда, что Комбат его гранатой пугал?

– Правда. Он потом ему еще ее и подарил.

– Погоди, погоди, – призадумался Бахрушин, – я же гранаты вам не давал, только «Иглу».

– Подумаешь, граната… – возмутился Рублев. – Ну, была у меня граната, я их в комоде держу. Вы же сами видели!

Бахрушин не мог припомнить. Он-то помнил, что при нем Комбат не раз выдвигал нижний ящик комода, где лежала чистая тельняшка и как клубок змей – выстиранные носки. Вполне могло оказаться, что среди них затесался и пяток гранат.

– Не надо было – простодушно поинтересовался Комбат. – Если что, я поеду, заберу.

– Не надо, – мрачно ответил Бахрушин. Порубов потянулся к деньгам.

Все-таки из троих людей, сидевших в кабинете, он доллары держал в руках каждый день. С видом знатока Мишаня поднял сотку за уголок и, щелкнув по ней пальцами, поднес к уху, словно глуховатый музыкант камертон.

– Звенит, – резюмировал он.

– Правильно звенит или не правильно?

– Я же не Шаляпин, чтобы по звуку определить?

– Ты бы такие деньги взял?

Мишаня задумался:

– Я не люблю, когда купюры непользованные. Самое надежное, если бумажка немного по свету походила. Не совсем, чтобы затертая, но хотя бы вдвое сложенная. А новые деньги – подозрительные.

– Когда собирают большую сумму, – сказал Бахрушин, – то гребут все подряд. В России практически все доллары мятые-перемятые, сто раз из рук в руки ходили, в банках, в матрасах лежали. Эти же словно из банковского хранилища – из страны, где все кредитками рассчитываются.

Бахрушин, прихватив пачку долларов, вышел в приемную к помощнику и распорядился, чтобы тот отдал деньги на экспертизу.

Пока Бахрушин беседовал с Комбатом и Порубовым, .деньги проходили экспертизу. Один тест за другим показывал, что они настоящие. Бахрушин занервничал. Прошло уже около часа, а телефон его молчал, помощник не заходил.

Он не выдержал и позвонил сам.

– Вы же попросили полную экспертизу.

– Но результаты предварительной есть?

– Предварительные результаты – это половина работы, – хмыкнул эксперт в трубку, зная придирчивость Бахрушина. Он привык к тому, что Леонид Васильевич всегда оставался недоволен, если что-то было сделано не до конца. – Пока я могу сказать лишь одно: сам бы я такую сотку взял с чистым сердцем, и в большинстве обменников такие деньги приняли бы. Если это и подделка, то такого уровня, что в России подобную штучку еще никто не изготавливал.

– Сколько времени потребуется для окончательной экспертизы?

– Еще часа два, чтобы получить полную картину и напечатать заключение.

– Надеюсь, для этого из нее не придется выстригать солидный кусок? – пошутил Бахрушин.

– Нет, не придется, – всерьез ответил эксперт.

Но двух часов не потребовалось. Голос эксперта в телефонной трубке звучал триумфально, так врач сообщает, что нашел у пациента какую-нибудь редкую смертельную болезнь.

– Доллары фальшивые все до единого. Как я понимаю, это государственное производство. Или в Ираке их печатали, или в Иране. Правда, говорят, что Израиль этим занимался раньше, но деньги совсем новые, отпечатаны месяца полтора-два назад.

– Ошибки быть не может?

– Исключено. Зря, что ли, мои ребята старались?

– Спасибо, подполковник, – сказал Бахрушин и посмотрел на Комбата. – Киданули вас, ребята. Толстошеев оказался прохвостом, сто тысяч фальшивых баксов вам подсунул.

Первым возмутился Мишаня и не столько из-за поведения Толстошеева, сколько из-за того, что сам не сумел определить подделку.

Комбат только пожал плечами:

– Я же говорил, человек он мерзкий.

– Вы не расстраивайтесь. Мои эксперты два часа бились, прежде чем ответ дали. В России есть только четыре места, где такую подделку могут определить.

Места Бахрушин называть не стал, достаточно было того, что одно подобное место находится неподалеку от его кабинета.

– Но и мы ему подделку подсунули, – рассмеялся Комбат, – так что, баш на баш вышло. Бахрушин наморщил лоб:

– В общем-то, это по большому счету дела не меняет, мы же не заработать решили. Сделаем вид, что нам ничего о подделках неизвестно.

Комбат, привыкший каждое распоряжение подвергать сомнению, подался вперед:

– По-моему, Леонид Васильевич, вы не правы. Если сейчас мы с этими деньгами поедем к Толстошееву, то его можно прижать.

– Рисково.

– А до этого что, мы без всякого риска действовали? Я же его не убивать собираюсь, а «Иглу» забрать можно. Если он нас кинул, то и мы должны характер показать.

Бахрушин сомневался. Но понял, что до тех пор, пока «Игла» будет находиться в автосервисе, спокойствия ему не видать. Да и внести сумятицу, заставить соперника поволноваться стоило. Человек, когда волнуется, совершает много глупостей, а глупости до этого совершал пока только генерал Гаркунов.

– Не знаю, не знаю… – пробормотал Бахрушин, – надо все хорошенько обдумать. В твоих словах, Борис Иванович, есть доля правды, но уж слишком риск велик.

Сундуков и Ибрагим встретились в офисе «Своего круга». Иорданец принялся громко обсуждать детали поставок нестандартных металлоконструкций для постройки мечети в Дагестане, а сам взглядом скользил по кабинету. Он уже знал от Сундукова, что первая «Игла» получена, но произнести хоть слово в этих стенах опасался. Внутри аппаратура для прослушивания отсутствовала, но о том, что идет слежка снаружи и стекла сканируются, забывать не стоило. Сундуков опустил жалюзи на окнах, но это не могло спасти от сканеров, нацеленных на рамы.

Владелец «Своего круга» подмигнул иорданцу:

«Погоди, сейчас мы сумеем отсюда выбраться так, чтобы наблюдавшие подумали, будто мы никуда не уходили».

– Пойдем в комнату для отдыха, – вслух предложил Сундуков и еще раз подмигнул.

Он открыл одну из белых пластиковых панелей за письменным столом и провел гостя в небольшую уютно обставленную комнату. Здесь не чувствовалось отчужденности офиса, заставляющей посетителя побыстрее излагать суть проблемы и убираться восвояси. Во всем ощущался домашний уют, даже обивка стен казалась немного легкомысленной. Диванчик, приставной столик, невысокий, обшитый деревом бар-холодильник и, конечно же, кабинка душа за матовой стеклянной перегородкой.

Сундуков плотно прикрыл дверь и шепотом произнес:

– Здесь не прослушивается.

– Мне нравится, как ты работаешь, – усмехнулся иорданец. – Если изделие в порядке, мы сможем отправить всю партию в срок.

– Я не специалист, но на первый взгляд там все в порядке.

– Не зарекайся, – предупредил Ибрагим, – ты же не видел ее собственными глазами.

– Нам нужен эксперт?

– Я сам кое-что смыслю в подобных делах, – оборвал его иорданец, – и смогу разобраться. Но эта чертова слежка меня доконает. Они следят за мной повсюду – и дома, и в городе.

– Мой офис тоже под наблюдением.

Иорданец коротко выругался по-арабски, чтобы отвести душу.

– Я думаю, все будет выглядеть правдоподобно, если мы с тобой просидим сорок пять минут в комнате отдыха, – сказал Сундуков.

– Вполне, – согласился Ибрагим, – во всяком случае, я бы на их месте в это поверил.

Почти бесшумно Сундуков отворил еще одну дверцу, невысокую, такую, что пройти в нее можно было, только нагнувшись, и нырнул в узкий проход, тускло освещенный редкими лампочками. Ибрагим последовал за ним. Дверь тут же закрыли.

– Секретаря я предупредил, – бросил через плечо Сундуков, – в кабинет она никого не пустит.

Мужчины пробрались длинным коридором, пол которого уходил вниз под наклоном, и, наконец, оказались в небольшом подземном гараже, где стояли два одинаковых фургона «ситроен» с броской надписью на бортах «Свой круг».

В кабине одного из фургонов уже ждал водитель.

– Садись, – предложил Сундуков, распахивая дверцу грузового отсека.

Иорданец, несмотря на весь свой холеный вид" легко впрыгнул в высокий кузов и устроился на откидном сиденье спиной к кабине. Сундуков забрался за ним следом и приложил палец к губам. Заурчав мотором, фургон по пандусу выехал на улицу.

Появление машины, конечно же, засекли, но особых подозрений она не вызвала. В распоряжении Сундукова находилось пять таких фургонов, и они за день совершали по несколько рейсов, перевозя небольшие конструкции и грузы.

Сундуков обставил дело с большой предосторожностью, сразу к Толстошееву не поехал. Фургон оказался в филиале фирмы, заехал на склад, где иорданец с владельцем фирмы пересели в грузовой микроавтобус.

Машина, следившая за передвижением фургона, двинулась за ним, и вскоре Сундуков с Ибрагимом уже оказались на территории автосервиса, приехав туда в микроавтобусе. Машина заехала в бокс гаража, ворота закрылись. У стены гостей уже поджидал со связкой ключей сам Толстошеев. Иорданца он видел впервые, но не стал любопытствовать, раз Сундуков не представляет гостя, значит, так надо.

Шофера отправили погулять на улицу, а трое мужчин спустились в подвал, в который прямо из смотровой ямы вела металлическая дверь.

– Чего ты нервничаешь? – негромко поинтересовался Сундуков, когда Толстошеев не мог попасть ключом в замок.

– Сумасшедшие ребята. Привезли «Иглу» прямо сюда практически без предупреждения.

– Я навел о них справки, – успокоил Сундуков, – они, в самом деле, отвязанные. Неплохо придумали.

Замок, наконец, поддался трясущимся рукам Толстошеева. Вспыхнул неяркий свет. На бетонном полу стоял выкрашенный деревянный ящик.

– Пожалуйста, – Толстошеев отошел в дальний угол склада, будто это могло спасти его в случае, если заряд внезапно рванет. – Смотрите!

Ибрагим присел, бережно, как перелистывают страницу древней книги, откинул крышку ящика и принялся разглядывать изделие. Без надобности он к нему не прикасался, иногда деревянным карандашом постукивал по деталям, прислушиваясь к звуку. Осмотрел систему наведения.

– По-моему, полный порядок.

На взгляд он определил, что изготовлена эта штука года четыре назад, после чего ни один из приборов не вскрывался.

– Рабочая? – поинтересовался Сундуков.

– В деле будет видно, – ответил Ибрагим. Сундуков взглянул на часы. В запасе оставалось еще минут пять, чтобы вернуться в офис «Своего круга» к намеченному времени.

– Продолжать? – выдохнул Толстошеев.

– Да, – даже не глядя на иорданца, ответил Сундуков, продолжая играть в то, что араб не покупатель, а эксперт. – Но только смотри, – владелец «Своего круга» погрозил указательным пальцем перед лицом Матвея, – остальные изделия должны быть переданы за городом, а не в твоем автосервисе.

– Я понимаю… но они сумасшедшие. Дай им волю, они на плечах через весь город этот ящик тащили бы!

– Предупреди, раз они непонятливые. Но мне кажется, понятия в них больше, чем в тебе. Они о своей безопасности пекутся, а не о твоей.

– Когда деньги будут? – шепотом спросил Матвей, склонившись к уху Сундукова. – Они только из рук в руки готовы передать.

– Не бойся, – усмехнулся Сундуков, – за одну штуку я с тобой исправно рассчитался, рассчитаюсь и за остальные. Ты только на пейджер мне информацию сбрось, и все будет в ажуре. Ребята довольны остались?

– Еще бы! Сто тысяч на ровном месте поднять!

– Все, поехали, некогда нам, – и Сундуков с Ибрагимом оказались в темном грузовом отсеке микроавтобуса. За ним даже никто не проследил, мало ли машин выезжало из автомастерской.

Операция повторилась в обратном порядке. В филиале Сундуков с Хасаном пересели в грузовой фургон, и тот привез их в подземный гараж «Своего круга».

Когда мужчины вошли в комнату для отдыха, Сундуков взглянул на часы.

– Управились, ни минуты лишней не задержались, – он открыл дверь и зашел в кабинет.

– Хороший у тебя коньяк, – громко сказал Ибрагим.

– Плохого не держим.

– Жаль, что мне только нюхать спиртное можно, – ответил иорданец, – религия запрещает.

Еще немного поговорили о строительстве мечети, обсуждая вполне реальные проблемы, которыми занимались сотрудники «Своего круга».

Как бы невзначай Сундуков вновь упомянул о тульских и серпуховских складах, после чего резко увел разговор в сторону, будто проговорился.

Вскоре они расстались.

На этот раз Мишаня с Комбатом оставили джип «чероки» в квартале от автосервиса. Порубов шагал, забросив на плечо легкий полиэтиленовый мешок с десятью пачками долларов, в одной из которых не хватало тысячи, Комбат шагал рядом.

– Ну его к черту, в ворота стучать, – предложил Комбат, останавливаясь возле кирпичного забора, поросшего у подножия травой, неожиданность – залог успеха в атаке.

Выискав впадину от вывалившегося кирпича, Комбат поставил в нее ногу и взглянул на территорию автосервиса. Прямо под забором стоял покореженный, проржавевший остов «опеля», такие иногда выставляют возле постов ГАИ, чтобы пугать любителей быстрой езды.

– Порядок, – бросил Комбат Порубову через плечо и, почти не поднимая головы, перемахнул с забора на то, что еще год назад было сверкающей лаком машиной.

Порубов последовал за командиром. Вдвоем, лавируя между машинами, они пробрались к вагончику Толстошеева. Тот сидел за письменным столом и с ожесточением нажимал кнопки калькулятора.

– Сейчас мы ему дебет с кредитом сведем! – прошептал Комбат и подмигнул Мишане.

Никто из слесарей и механиков даже не заметил, как двое пришельцев забрались в вагончик, служивший хозяину мастерской-офисом. Комбат не стал прикасаться к дверной ручке, посчитав это в сегодняшней ситуации неуместным. Он распахнул дверь, ударив в нее ногой. Дверное полотно ударилось в стеллаж, в котором жалобным звоном отозвались пустые бутылки.

Они стояли рядом, плечом к плечу, Комбат и Порубов, оба одинаково грозные.

– Здорово, вредитель! – мрачно произнес Комбат и перевел взгляд на пакет с надписью «Универсам Юбилейный» в своих руках.

Толстошеев не стал рассуждать, в нем сработал инстинкт. Он чувствовал, когда его собираются бить. Путей к отступлению не оставалось, единственный выход прикрывали бывшие десантники. Он выскочил из-за стола и метнулся к узкой двери – там располагался его хозяйский туалет, все же остальные пользовались удобствами на улице.

Толстошеев успел укрыться, звякнула защелка. Он с ужасом уставился на маленькое, да еще вдобавок по его собственному распоряжению зарешеченное окошечко. Он вскочил двумя ногами на унитаз, распахнул форточку и принялся изо всех сил рвать надежно привинченную к вагону решетку. Пластмассовая крышка унитаза проломилась, и нога в дорогом ботинке соскользнула в журчащее нутро сантехнического приспособления.

Эта дверь открывалась наружу. Комбат не стал с ней церемониться, ударил ногой ровно в центр. Дверца слегка прогнулась, а затем, спружинив, отлетела в кабинет. Толстошеев жалобно завыл, пытаясь вырвать застрявшую в унитазе ногу.

Комбат сгреб его в охапку и рванул на себя. Ботинок остался в унитазе, и если бы Толстошееву хватило сил не разжать пальцы, то он лишился бы рук.

– Ты, урод! – заорал Комбат, – кинуть нас вздумал?!

– Я… да вы что, ребята… – озираясь по сторонам, тараторил Толстошеев. – Я же все как положено…

– Чего ты с ним разговариваешь, – проговорил Порубов, – кончать его надо!

От такой хладнокровной откровенности Толстошеева бросило в дрожь. Он не понимал, с какими претензиями прибыли к нему Рублев и Порубов, но нутром чуял, претензии серьезные и малой кровью он не отделается.

– Нельзя нам его сейчас кончать, – тихо отвечал Комбат и рявкнул в самое ухо владельца автосервиса. – Где граната?

От растерянности Матвей указал на приоткрытый сейф. Мишаня подбежал, вытащил гранату, лежавшую на верхней полке, и запал с чекой с нижней.

– Сделай, как в прошлый раз.

Мишаня ввернул запал и вытащил чеку. Затем сунул гранату в руку Толстошееву. Тот инстинктивно сжал вмиг похолодевшие пальцы.

– А теперь получай, – Комбат, широко размахнувшись, заехал Толстошееву в челюсть. – Только запомни, урод, если обрубишься, граната выпадет и взорвется. Мы-то выскочить успеем, а ты – нет.

У Матвея потемнело в глазах, но ужас оказаться разорванным в клочья гранатой заставлял его ни на секунду не закрывать глаза.

– Пока, урод, я тебя пожалею. Ты еще дешево отделался. Где «Игла»? – и, спросив это, Комбат сжал в пальцах плечо Толстошеева.

Тот взвыл от боли, чувствуя, как немеет рука, как делаются непослушными пальцы, в которых зажата граната.

– Где «Игла»? – повторил вопрос Комбат,. не дождавшись ответа, и чуть сильнее сдавил пальцами худое плечо.

– Я сейчас гранату выроню, – запричитал Матвей Толстошеев.

– Выронишь, – спокойно констатировал Рублев, – если, конечно, не скажешь, где «Игла».

– Там же, в боксе!

– Не врешь?

– В подвале, за железной дверью! – не выдержал Толстошеев, чувствуя, как понемногу отходит рычаг боевой гранаты.