Савельич неторопливо, с достоинством повернулся в его сторону.
      - Что я, с ума сошел - всякую дрянь пить? - пробасил он. - Чего ты, Васька, вечно в разговор лезешь? Не хочешь - не слушай, а врать не мешай!
      Он снова обернулся к новичку, но тот уже успел смыться. Савельич ухмыльнулся, покрутил головой и стал с трубным звуком продувать "беломорину". Копылов подмигнул ему и стал прокладывать себе путь к выходу, обмахиваясь сложенным вдвое путевым листом, как веером.
      Гараж был тускло освещен зудевшими под потолком лампами дневного света. В их мертвенном сине-зеленом сиянии видавшие виды таксопарковские "Волги" напоминали дорогие заграничные лимузины. Здесь, в замкнутом пространстве бокса, они казались воплощением мощи и скорости. В гараже приятно пахло бензином, выхлопными газами и пролитым моторным маслом. В дальнем углу вспыхивало и гасло бело-голубое солнце электросварки. Там сыпались искры, трещали электрические разряды и утробно гудел сварочный аппарат. Копылов огляделся, пытаясь засечь своего напарника-кредитора, но того нигде не было видно.
      Василий отправился на поиски своей машины. В гараже было по-вечернему пустовато, и он удивился, увидев невдалеке от ворот какое-то непривычное скопление людей. Подойдя поближе, он разглядел, что люди окружили одну из вернувшихся в парк машин. Среди промасленных комбинезонов слесарей мелькали чистые брюки и куртки водителей. Копылов понял, что произошло очередное ЧП, и суеверно поплевал через левое плечо: пронеси, Господи. Он считал, что увидеть перед заступлением на смену разбитую машину - очень плохая примета. В какой-то степени это было правильно: зрелище изуродованного, скомканного, как грязная промокашка, автомобиля могло надолго испортить настроение, а выезжать на сумасшедшие московские улицы в плохом настроении - значит, искать неприятностей на свою голову.
      Он подошел еще ближе и увидел, что автомобиль, вокруг которого толпились люди, цел. В толпе он заметил своего сменщика, но теперь это не имело значения. Сплошная стена ног и спин вдруг заволновалась, раздалась в стороны, и на открытое пространство вышли трое. Точнее, шли своим ходом только двое, а третий висел у них на плечах, вяло перебирая ногами в испачканных голубых джинсах. Голова его безвольно свисала на грудь, с лица обильно капала густая жидкость, казавшаяся в мертвенном свете ртутных ламп черной, как сырая нефть. Копылов, которого всегда мутило от вида чужой крови, поспешно отвернулся, но все же узнал в раненом Игоря Турусова, с которым находился в полуприятельских отношениях. Это меняло дело, и Копылов со всех ног бросился к приятелю.
      - Игореха! - крикнул он. - Чего случилось? Его оттолкнули в сторону.
      - Не лезь, - сказал кто-то. - Видишь, человеку пачек накидали.
      - Кто? - возмущенно вскинулся Копылов. - Кто, блин?!
      - Не говорит, - ответил ему тот же голос. - В толк не возьму, как он вообще до гаража доехал!
      Турусов вдруг затормозил, упершись ногами в бетон, и поднял залитое кровью лицо. Кровавая маска медленно повернулась справа налево, обводя глазами столпившихся вокруг людей. Голова Турусова бессильно покачивалась на шее, глаза мучительно щурились, вглядываясь в лица, и Наконец отыскали Копылова. Когда этот тусклый, наполовину бессмысленный взгляд уперся в его лицо, Копылов невольно вздрогнул и отшатнулся, словно его сильно толкнули в лоб ладонью.
      - Васек, - прохрипел Турусов. - А мне.., видал, какой макияж сделали?
      - Кто, Игореха? - настойчиво повторил Копылов. - Какая сука?..
      - Двое, - невнятно пробормотал Турусов. - Частники... Старая "Омега" и "девятка".., красная, как морковка. В Быково часто.., пасется. Такая.., с длинной антенной... В Быково... Монтировкой...
      Его голова бессильно упала на грудь. На несколько секунд воцарилась тишина - все ждали, не скажет ли он чего-нибудь еще. Турусов молчал, и двое слесарей, которые поддерживали его в вертикальном положении, спохватившись, поволокли его в сторону медпункта.
      - Будет Степанычу работа, - сказал кто-то.
      - А что ему, хряку старому, - отозвался другой голос. - Позвонит в "скорую", вот и вся работа.
      Копылов огляделся по сторонам. Люди начали расходиться, вполголоса обсуждая происшествие.
      - Монтировкой, - повторил Копылов. - Монтировкой...
      Он бросился к своей машине, комкая в кулаке путевой лист. "Васька, стой! Не дури!" - крикнули сзади, но он даже не обернулся. Взревел двигатель трехлетней "Волги", взвизгнули покрышки на бетонном полу, оставив на нем два черных следа, и яично-желтый автомобиль с шашечками на борту, подпрыгнув на пороге, пулей выскочил из гаража.
      - Ох, наделает Васька делов, - сказал подоспевший Савельич, глядя вслед ушедшей в дождливую ночь "Волге". - Надо бы диспетчеру сказать, что ли. А еще лучше - начальнику смены.
      - Я тебе скажу, старый козел, - вмешался в разговор угрюмый, вечно небритый водитель по кличке Бармалей. - Он настоящий мужик, понял? Он все правильно делает. Этих сучар учить надо. Где это видано, чтобы таксисты за своих не заступились? Совесть имей, Савельич. Ты же старый водила, пример должен показывать. Что будет, если мы, чуть что, к начальству бегать станем? Где, он сказал, его прихватили - в Быково? А ну, мужики, кто со мной?
      Пристыженный Савельич отошел в сторону, невразумительно бормоча что-то об оставшихся до пенсии четырех месяцах. Бармалей решительно направился к своей машине. Несколько человек после недолгого колебания двинулись за ним. Через несколько минут небольшая кавалькада таксопарковских "Волг", рассекая фарами темноту, устремилась в сторону Быково. Они пытались вести переговоры по радио, но ушедший далеко вперед Копылов резко оборвал их, напомнив, что радио может слушать любой дурак, у которого хватило ума обзавестись приемником. После этого они двигались в полной тишине, игнорируя голосовавших у обочин пассажиров и распугивая резкими гудками клаксонов маячивших вдоль дороги проституток.
      Копылова они так и не догнали, а через некоторое время радио донесло до них одно-единственное слово:
      "Нашел'"
      - Везучий, черт, - пробормотал возглавлявший колонну Бармалей и еще немного увеличил скорость.
      Вскоре на обочине дороги сверкнули рубиновым светом задние габаритные огни, и фары Бармалеевой машины выхватили из темноты обтекаемый багажник яично-желтой "Волги". Перед "Волгой" на обочине стояла красная "девятка" с распахнутой настежь передней дверцей и длинной антенной, блестевшей в свете фар, как серебряная игла. Бармалей надавил на педаль тормоза и свернул на обочину, припарковавшись позади машины Копылова. Фары осветили пустой салон "Волги". Спустя секунду из придорожных кустов, треща ветками и слегка пошатываясь, словно пьяный, появился Копылов. В его опущенной руке тяжело покачивалась монтировка. Бармалею показалось, что стальной прут монтировки мокро поблескивает в режущем свете фар.
      - Везучий, чертяка, - повторил он, и тут Копылов остановился, низко наклонился, разведя в стороны руки, и его внезапно вырвало прямо на дорогу.
      ***
      К полудню следующих суток Ивану Кольцову удалось смириться с потерей потраченных на новенькую резину трехсот долларов. В конце концов, рассуждал он, жизнь, с долларами или без оных, должна продолжаться. Мерзавца, проколовшего охотничьим ножом недавно купленные колеса, конечно же, не найдешь, и что толку впустую изводить себя мечтами о мести, которой не суждено состояться? Не затевать же, в самом деле, войну с таксистами! И без войны хлопот полон рот. Нужно работать, кормить семью, а тех, кто заслуживает наказания, покарает если не милиция, то Господь Бог. А мы как-нибудь продержимся эту зиму и на старой резине. Техосмотр только через год, а за это время можно заработать на новые покрышки. Таксистов ведь тоже можно понять, хотя резать колеса - последнее дело. У таксистов хлеб нелегкий, и, когда кто-то пытается отщипнуть кусочек от их каравая, они, конечно же, начинают нервничать. Ну а нам-то куда деваться? Нам ведь деньги тоже не с неба сыплются. И на рынок за новыми покрышками мы идем не с государственным кошельком, а со своим собственным...
      Он высадил свою пассажирку, деловитую и очень разговорчивую старуху, курившую "Казбек" и со знанием дела костерившую президента, возле метро "Войковская" и решил немного постоять здесь в надежде, что еще подвернется клиент. Место здесь было бойкое, последний государственный таксомотор, взяв пассажира, уехал со стоянки на глазах у Кольцова, и Иван решил, что долго ждать ему не придется. Он опустил стекло со своей стороны, чтобы выветрилась оставшаяся после разговорчивой старухи папиросная вонь, закурил свой неизменный "Кент", немного покрутил радио, но в конце концов махнул рукой и скормил магнитоле кассету с песнями Михаила Круга. Ему нравилась лагерная лирика, и Кольцов считал это лишним подтверждением того, что он - истинно русский человек. Как известно, от сумы да от тюрьмы зарекаться не стоит, и лагерная романтика, похоже, сидит у русского человека в крови.
      Спустя десять минут седока все еще не было, зато " на стоянку, тускло поблескивая рябыми от шпатлевки бортами, вкатился латаный-перелатаный "Опель" Зайцева. Кольцов улыбнулся и не спеша вылез из машины. Дождик, слава Богу, прекратился, но, судя по низким серым тучам, намертво зависшим над городом, это было ненадолго.
      Зайцев заглушил двигатель и тоже выбрался на мокрый асфальт стоянки, разминая затекшие ноги. Они обменялись рукопожатием. С нижней губы Зайцева свисал потухший окурок сигареты, а его похожее на печеное яблоко лицо сегодня имело нездоровый сероватый оттенок. Кольцов подумал, что виной этому сумеречное освещение, и с внезапной грустью ощутил, что совсем скоро опять наступит зима.
      - Зимой пахнет, - сказал он. - Чувствуешь?
      - Ну, это ты, брат, загнул, - откликнулся Зайцев. - Всего-то октябрь на дворе. Кстати, какой черт тебя сюда занес? Я его с утра по всему городу ищу, бензин жгу, а он на Войковской прохлаждается!
      - А где я должен прохлаждаться? - поинтересовался Кольцов. - На Кольцевой?
      - В Быково! - торжественно провозгласил Зайцев. - Где же еще?
      - Нет, брат, - возразил Кольцов, - еще один комплект резины я, пожалуй, не потяну.
      - Во-первых, если надо будет, потянешь как миленький, - проворчал Зайцев. - А во-вторых, ты что же, так все и оставишь? Тебя пугнули, а ты и свалил?
      - А что я должен делать? - немного агрессивно спросил Кольцов. - Одолжить у Басурмана ружье и перестрелять всех таксистов в Москве? Это Голливуд, братец, причем самого низкого пошиба. В жизни так не бывает!
      - Правильно, - сварливым тоном сказал Зайцев, - Тебе в рожу харкнули, а ты и утерся. Подставь другую щеку... Вчера тебе в Быково колеса порезали, сегодня на Войковской фару кокнут... Куда завтра поедешь, Ваня?
      - Слушай, - разозлился Кольцов, - чего ты от меня хочешь?
      - Уважать я тебя хочу, Ваня, - ответил Зайцев. - А еще хочу, чтобы нам с тобой кто попало кислород не перекрывал. Эту суку, которая тебе колеса порезала, надо изловить. Вот послушай, что я придумал...
      - Эй, отцы, до Белорусского подбросите? - окликнул их подошедший юнец с курчавой порослью на щеках.
      Кольцов встрепенулся, но Зайцев только нетерпеливо отмахнулся.
      - Тут пешком два шага, - проворчал он. - Прогуляйся, сынок.
      - Ну, как знаете, - сказал юнец и замахал рукой подъехавшей яично-желтой "Волге" с шашечками на борту. Зайцев свирепо покосился в ту сторону, но ничего не сказал по этому поводу.
      - Значит, так, - продолжал он так, словно его никто не прерывал. - Сейчас едем в Быково, калымим там весь день. Все-таки аэропорт, место хлебное. Стараемся не разлучаться, а если что - встречаемся опять в Быково. Пока мы оба на стоянке, один куда-нибудь уходит, а другой следит за его машиной. Этот гад наверняка там промышляет. Он же охренеет; когда опять тебя увидит. Я бы на его месте не удержался. А как только он подойдет к машине - к твоей или моей, - мы его прихватим и так отделаем, что мать родная не узнает.
      - На живца, значит? - с иронией уточнил Кольцов.
      - Вот именно, на живца. Думаешь, не поймаем? Поймаем!
      - Н-ну... - нерешительно начал Кольцов, но Зайцев схватил его за рукав и толкнул к машине.
      - Давай, давай. На месте будешь сомневаться. А только поверь мне, Ваня: когда ты увидишь, как этот гад с ножом в руке к твоей тачке подбирается, все твои сомнения как рукой снимет. Сам не заметишь, как башку ему отобьешь, Весь день они действовали по предложенному Зайцевым плану, сделав за это время по несколько ездок в разные концы Москвы. Оказываясь в битком набитом потенциальными пассажирами Центре, Кольцов испытывал сильнейшее искушение махнуть рукой на эту безнадежную затею. Но, снова зарулив на стоянку возле здания аэропорта, он неизменно обнаруживал там рябой "Опель" Зайцева. Бросать товарища не хотелось, и, кроме того, Кольцов немного побаивался, что Николай, оставшись один, наделает глупостей. Несмотря на ничем не выделявшуюся внешность, Зайцев обладал весьма горячим темпераментом и при всяком случае лез в драку, не считаясь с такими мелочами, как преимущество противника в численности, силе и живом весе.
      Они парковались в разных концах стоянки, и один из них надолго уходил в здание аэропорта, занимая позицию у стеклянной стены, через которую стоянка просматривалась как на ладони. Второй в это время сидел за рулем своего автомобиля, курил и слушал музыку, зорко посматривая по сторонам. За целый день никто так и не попытался подобраться к их машинам, хотя и Кольцов, и Зайцев не раз ловили на себе неприязненные взгляды таксистов. Владевшее Кольцовым желание наплевать на эту вендетту усиливалось с каждым часом, и его удерживало лишь то обстоятельство, что место здесь и вправду было бойкое, пассажиры шли один за другим и лежавший во внутреннем кармане куртки бумажник становился с каждым часом толще.
      Около пяти часов вечера они сделали перерыв на обед. Сидя за столиком в кафе и с аппетитом поедая тушеное мясо, Кольцов попытался завести разговор о том, что пора бы бросить эту безнадежную затею. Ему немедленно пришлось убедиться в том, что Зайцев не только не остыл за время неудачной охоты, но, наоборот, распалился еще больше. Его глаза, напоминавшие две червоточины на провисевшем всю зиму на ветке яблоке, превратились в две узкие, почти неразличимые щелки, усы воинственно топорщились, а вздернутый нос, казалось, задрался еще больше.
      - Как хочешь, - бросил он скрипучим голосом, - Дело, конечно, твое. Катись домой к своей Вальке, попроси у нее титю. Когда тебя через неделю или через месяц трахнут прямо на стоянке, я тебя жалеть не стану, ты уж извини. Ты сам на это напрашиваешься.
      - Да что ты так развоевался? - спросил Кольцов. - Можно подумать, это тебе колеса порезали, а не мне!
      - Кретин, - ответил Зайцев. - При чем, тут колеса? Просто я не люблю, когда у моей семьи вырывают изо рта кусок хлеба. Я - кормилец, и ты, между прочим, тоже, и от этой обязанности нас никто не освобождал. Конечно, этим умникам на "Волгах" станет проще жить, если они совсем вытеснят нас с улиц. Но мы должны заботиться о своей семье, а не о них, понял?
      Кольцов вздохнул и промолчал, а через сорок минут он уже бродил по залу ожидания в аэропорту, посматривая через огромное окно на освещенную ртутными фонарями стоянку такси. Отсюда ему была отлично видна его красная "девятка" с черными стойками и длинной антенной. Ее похожий на зубило капот и крыта мокро поблескивали в свете ртутных ламп. Поодаль устало прижался к обочине напоминающий загнанную лошадь "Опель" Зайцева. За его темным лобовым стеклом ритмично вспыхивал оранжевый огонек сигареты. На стоянке мокли еще два или три частника и около десятка государственных такси. Кольцов в который раз подумал, что вся эта затея похожа на безумие. Даже если им удастся заметить, как кто-нибудь из таксистов попытается повредить их машину, они вряд ли сумеют отыграться на злоумышленнике. На стороне таксистов большой численный перевес и традиционная корпоративная солидарность: увидев, что одного из них бьют, они непременно бросятся на выручку.
      Кольцов отлучился в буфет, чтобы попить кофе.
      Он был за рулем уже около десяти часов и смертельно устал. Левой стороной груди он чувствовал раздувшийся от купюр бумажник. День выдался на редкость удачным, словно в компенсацию за вчерашние неприятности. Осторожно держа двумя пальцами неудобный пластиковый стаканчик с горячим кофе, Кольцов вернулся к окну. Сделав первый глоток, он посмотрел вниз и сразу увидел желтую "Волгу", медленно зарулившую на стоянку и притормозившую напротив его "девятки".
      Кольцов насторожился и замер, не донеся до губ стаканчик с обжигающим напитком. Он весь превратился в зрение.
      Передняя дверь "Волги" приоткрылась, и из нее осторожно выбрался водитель. Это был невысокий тип в кожаной куртке и кожаной кепке с длинным козырьком. Из-за козырька Кольцов не смог разглядеть его лицо, но он в этом и не нуждался. Гораздо интереснее была длинная отвертка, зажатая в кулаке таксиста. Кольцов осторожно поставил стаканчик с кофе на подоконник и медленно, как во сне, двинулся вдоль огромного окна, направляясь к лестнице, которая вела на первый этаж. Внезапно им овладели охотничий азарт и холодная ярость. Мерзавец в кожанке собирался изуродовать его машину - иначе зачем ему могла понадобиться отвертка?
      Кольцов понял, что может не успеть, и стремглав бросился к выходу, едва не сбив с ног какую-то толстую тетку. Он быстро пересек вестибюль, с разбега протолкнулся через тугие стеклянные двери и выскочил под моросящий дождь.
      Краем глаза он заметил, что государственные таксисты, собравшись в одной из машин и включив в салоне свет, увлеченно режутся в карты. "Хорошо", мимоходом подумал он, со всех ног бросаясь к своей "девятке".
      Возле его машины стояли двое. Зайцев держал таксиста за руку, в которой была зажата отвертка, и что-то негромко, с большим напором втолковывал ему, толкая его в грудь свободной рукой. Таксист слабо отпихивался, вертя головой во все стороны. Видимо, он ждал помощи от коллег, но те, увлекшись игрой, ничего не замечали.
      Увидев бегущего к машине Кольцова, таксист резко рванулся, неожиданно ударил Зайцева коленом в пах и бросился к своей "Волге". Когда Кольцов добежал до места происшествия, "Волга" уже тронулась с места, круто развернулась и устремилась прочь со стоянки, направляясь в сторону города.
      - За ним! - простонал Зайцев. - Попался, гад!
      Он торопливо заковылял к своему "Опелю", держась обеими руками за ушибленное место. Кольцов прыгнул за руль, мимоходом подумав, что теперь таксисту не сдобровать.
      Они настигли "Волгу" в нескольких километрах от Кольцевой, взяли ее в "коробочку" и, прижав к обочине, заставили остановиться. Понятливый таксист не стал дожидаться. Выскочив из машины, он бросился бежать куда-то в поле. Кольцов и Зайцев побежали следом, и Кольцов с легким испугом заметил в руке у приятеля увесистую монтировку.
      Зайцев несся вперед огромными прыжками, как самый настоящий заяц, и вскоре настиг беглеца. В тусклом свете далеких фонарей Кольцов увидел, как взметнулась кверху монтировка, и в следующее мгновение таксист, тонко вскрикнув, упал в мокрую жухлую траву. Монтировка раз за разом взлетала к затянутому тучами темному небу, с глухим стуком опускаясь на обтянутую мокрой кожаной курткой спину и скрещенные в попытке защитить голову руки. Таксист кричал. Встать на ноги он даже не пытался, а может быть, уже не мог. "Убьет", - испуганно по думал Кольцов и схватил приятеля за занесенную для очередного удара руку.
      Зайцев оглянулся на него дико выпученными глазами, рванулся, пытаясь освободиться, и сильно пнул таксиста в лицо. Кольцов, кряхтя от натуги, оттащил его на пару шагов в сторону.
      - Хватит, - сказал он. - Слышишь, Коля? Хватит! Ты ж убьешь его!
      - Ну, может, и хватит, - тяжело дыша, ответил Зайцев. Он понемногу отходил, рука с монтировкой опустилась, и оскаленные, желтые от никотина зубы медленно спрятались под нависающими усами. - Не хочешь разок приложиться?
      - Будет с него, - сказал Кольцов. Он вдруг понял, что хочет только одного: побыстрее убежать от этого места.
      Они расстались недалеко от Трех Вокзалов. Удовлетворенный, успокоившийся Зайцев подобрал пассажира и уехал, на прощание махнув Кольцову рукой. Кольцов выкурил сигарету, сидя за рулем неподвижно стоящей у бровки тротуара машины и думая о том, что все сложилось не так уж плохо. Таксист получил по заслугам, и денек выдался на редкость прибыльный...
      Подумав о прибыли, он ощутил все усиливающееся беспокойство. Что-то было не так, чего-то не хватало - чего-то привычного и очень важного. Не успев додумать эту мысль до конца, Кольцов испуганно схватился за левую сторону груди и обмер.
      Бумажника во внутреннем кармане куртки не было.
      Кольцов не стал теряться в догадках. Все было предельно ясно. Ему вспомнился бешеный бег по раскисшей от дождя земле, прыжки через рытвины, возня с рвущимся добить таксиста Зайцевым... Бумажник просто выпал из кармана распахнутой настежь куртки и теперь лежал где-то в осенней траве, медленно разбухая от дождевой воды и поджидая прохожего, который его подберет.
      Кольцов ударил кулаком по ободу рулевого колеса. Идти не хотелось, но и не вернуться нельзя. Как сказать жене, что потерял бумажник с дневной выручкой? Да она и не поверит, если уж на то пошло. Кроме того, в бумажнике остались права и документы на машину. Потеря этих бумажек сама по себе была весьма неприятна, а если вспомнить, при каких обстоятельствах они выпали из кармана, возникала мысль о довольно длительном сроке заключения. Хорошо, если таксист очухался и нашел в себе силы уползти. Вряд ли у него хватит ума заявить в милицию. Ну а если он так и остался лежать в поле, в сотне метров от брошенной на шоссе машины? Утром его найдут, а рядом с ним найдут бумажник с документами на имя Ивана Кольцова...
      Кольцов покрыл трехэтажным матом таксистов, ночь, свою незавидную судьбу, Зайцева и даже погоду. Он запустил двигатель, резко развернулся посреди улицы и на предельной скорости погнал машину в сторону аэропорта.
      Место стычки он отыскал без труда. На обочине возвышался огромный щит с рекламой какой-то турецкой авиакомпании. Кольцов достал из багажника мощный туристский фонарь на шести батарейках, засветил его и почти сразу нашел на мокрой обочине следы протекторов и отпечатки ботинок. Начало поисков было успешным, и он наполовину поверил в удачу. Водя фонариком из стороны в сторону, он шел по хорошо заметному следу, который был обозначен спутанными, вырванными с корнем прядями жухлой травы и плоскими ошметками грязи, летевшей с подошв. На пятой минуте поисков он увидел в траве свой кожаный бумажник, на котором поблескивали капли дождя. Он жадно схватил свое потерянное сокровище, открыл его и заглянул вовнутрь.
      И деньги, и документы были на месте. Они даже не успели как следует намокнуть. Кольцов снова выругался, но на этот раз в его голосе звучала неподдельная радость.
      Облегчение было так велико, что он не обратил внимания на рокот двигателя и шорох шин затормозившей неподалеку машины. Только прозвучавший над самым ухом голос заставил его вздрогнуть и вернуться к действительности.
      - Попался, гадюка, - сказал голос, и на затылок Кольцова со страшной силой обрушилось мокрое железо.
      Монтировка, которой Копылов ударил Кольцова, была тяжелее той, которой Зайцев обрабатывал Турусова, да и удар пришелся не по спине, а по основанию черепа. После первого удара Кольцов сразу же потерял сознание, а между третьим и четвертым умер, так и не успев по-настоящему испугаться или хотя бы сообразить, что произошло.
      Сообщение о его смерти прозвучало в утреннем выпуске телевизионных новостей, начисто отбив аппетит Николаю Зайцеву, который только что сел завтракать. Зайцев перевернул чашку с кофе и так запустил бутербродом в стену, что на обоях навсегда остался жирный отпечаток, похожий на кляксу.
      Через полчаса Зайцев уже был у себя в гараже, а ближе к полудню в сторону аэропорта Быково двинулась колонна разномастных автомобилей, в которой было не менее двух десятков машин;
      Глава 3
      Юрий Филатов открыл глаза и первым делом взял с тумбочки часы. В комнате было еще темно, и светящиеся стрелки стареньких "командирских" поделили циферблат ровно пополам, вытянувшись в одну вертикальную линию. Было ровно шесть утра, и Юрий невольно подумал, сколько еще лет он будет просыпаться ровно в шесть, не прибегая к помощи будильника.
      Никакой причины вскакивать с постели в такую рань у Юрия не было. Он не рисковал опоздать на работу, его не ждали никакие неотложные дела. Его вообще никто и нигде не ждал, и в этот глухой предрассветный час, когда семьдесят процентов москвичей, ворча, зевая и потягиваясь, бредут сначала в туалет, а потом на кухню, чтобы привести себя в более или менее осмысленное состояние с помощью лошадиной дозы кофе, старший лейтенант запаса Юрий Филатов вдруг ощутил себя никчемным и жалким, как валяющийся на обочине шоссейной дороги пустой пакетик из-под картофельных чипсов. Он потратил несколько секунд на обдумывание этого сравнения, после чего резко отбросил одеяло и спустил босые ноги на ледяной дощатый пол.
      Было двенадцатое октября, и до официального начала отопительного сезона оставалось три дня. В течение последнего месяца большинство московских квартир медленно, но верно превращались в подобия сырых и промозглых бетонных склепов, обитатели которых не расставались с теплыми свитерами и клетчатыми шерстяными пледами. Почти во всех кухнях круглосуточно горел газ, в гостиных и спальнях отчаянно воняло паленым и вялым теплом электрообогревателей всех мыслимых типов и конструкций. Был разгар межсезонья - время, когда хозяйки проклинают коммунальные службы и рьяно утепляют окна, когда сырые холодные простыни напрочь отбивают всякую охоту заниматься сексом, а потребление спиртных напитков на душу населения возрастает в геометрической прогрессии. Нет ничего хуже, чем искать работу в такую погоду, понял Юрий Филатов и решительно встал, окончательно отбросив в сторону одеяло.
      Он быстро заправил постель и в течение получаса приседал и отжимался от пола, приводя организм в рабочее состояние. Когда количество отжиманий перевалило за сотню, Юрий вдруг подумал, что ему не приходилось встречать ничего более нелепого, чем безработный, тщательно поддерживающий себя в хорошей физической форме.
      Закончив зарядку, он принял контрастный душ, натянул старенький тренировочный костюм и отправился на кухню. Для завершения утреннего ритуала следовало выпить чаю.
      На полпути он вспомнил, что заварка кончилась вчера вечером, и остановился, задумчиво теребя кончик носа. Если быть откровенным, то кончилась у него не только заварка. Из продуктов в доме оставалось только полпачки серых, как шифер, макарон и немного соли. Сигарет, которые он всегда предусмотрительно покупал про запас, осталось полторы пачки, а денег не было вовсе, если не считать завалявшейся в карманах мелочи.
      - Дошел, - сказал он вслух и вдруг рассмеялся. Ему вспомнился визит "патриота" в кашемировом пальто и десять тысяч долларов, которые он отказался принять. По сравнению с тем, чем он располагал на данный момент, эта сумма казалась астрономической. В ситуации не было ничего смешного. Ведь теперь, помимо финансовой катастрофы, над Юрием нависала угроза конфликта с "братвой".
      Поскольку чаепитие без заварки и сахара было невозможно, он натянул джинсы, свитер с растянутым горлом, вогнал ноги в разношенные кроссовки, набросил на плечи свою мешковатую куртку и вышел из квартиры. Спускаясь по лестнице, он запустил руки в карманы куртки и нащупал в правом кармане пачку сигарет и зажигалку, а в левом - ключ от машины. Ключ был скорее данью традиции, чем необходимостью, - его старенькую "Победу" можно было без труда завести с помощью обыкновенной отвертки.
      В последние три недели события развивались в таком направлении, что Юрий начал всерьез сомневаться в своей способности найти хоть какую-нибудь работу. В поведении кадровиков и начальников, с которыми ему приходилось разговаривать, Юрию чудилось что-то странное и даже зловещее: поначалу они распахивали объятия навстречу человеку, согласному взяться за не слишком престижную и не очень хорошо оплачиваемую работу, но, когда дело доходило до анкеты, внезапно увядали, и через несколько минут уклончивого, невразумительного разговора выяснялось, что рабочих мест на их предприятии нет - буквально вчера были, а вот сегодня, к сожалению, уже нет., Юрию с большим трудом удавалось сохранять спокойствие во время этих разговоров. Создавалось впечатление, что его имя занесено в некий таинственный черный список. Быть может, все до единого руководители московских фирм и предприятий питали некое странное предубеждение против бывших десантников? Ответа на этот вопрос у Юрия не было. Так или иначе, для того, чтобы продолжить поиски работы и не умереть при этом голодной смертью, требовалась хотя бы небольшая сумма денег, и Юрий решил заработать ее наиболее доступным способом.
      На выходе из подъезда он разминулся с новым квартирантом из восемнадцатой квартиры. Это было ярко выраженное лицо кавказской национальности, которое всегда вежливо здоровалось с соседями. Юрий, почти год провоевавший в Чечне, ни при каких обстоятельствах не спутал бы чеченский акцент ни с каким другим. Квартирант из восемнадцатой был стопроцентным чеченцем - за это Юрий мог ручаться головой. Вел этот тип себя тихо и старался не мозолить глаза соседям. Его квартирная хозяйка баба Клава утверждала, что ее постоялец занимается бизнесом, платит аккуратно и ведет себя пристойно: никаких попоек, никаких скандалов, никаких гостей и тем более уличных девиц. Мельком взглянув на темно-коричневое носатое лицо с синеватым от проступившей густой щетины подбородком, Юрий подумал, что есть еще один способ разжиться деньгами, гораздо более быстрый и эффективный, чем тот, который избрал он. Вот взять сейчас этого гордого сына гор за манишку, слегка приподнять, легонько стукнуть о стенку, немного потрясти, и можно со спокойной душой подбирать то, что из него выпадет, рассовывать по карманам и идти прямиком в ближайший кабак. Это будет очень легко, очень прибыльно, а главное - весьма патриотично.
      - Здравствуйте, - вежливо сказал квартирант из восемнадцатой с отчетливым чеченским акцентом.
      Юрий подумал, не встречались ли они на подступах к кирпичному заводу или в районе горбольницы. А может быть, это было на площади "Минутка"? Или этот тип сидел здесь, зарабатывая деньги, превращая их в оружие и перебрасывая караваны со стреляющим железом через линию фронта в осажденный город?