Предложение Исфахаллы застрелиться моментально высвободило всю ту ярость, которая копилась все эти дни у нее в душе. Они везли ее в своем "БМВ" теперь куда-то на юг, совсем не в Чехию.

Они проехали уже Словакию, почти всю Венгрию и специально сняли эту комнатушку в пригороде Дебрецена, чтобы позвонить ее отцу.

Теперь уж она не ждала от них ничего хорошего. Не надеялась на освобождение или на спасение. Она, по существу, смирилась со своей участью. Но этот подлый звонок, специально сделанный, чтобы побольнее ранить отца, окончательно взбесил ее.

И как только Исфахалла провякал про то, что Владимиру Александровичу пришло время застрелиться, Алина кошкой метнулась к проклятому иранцу, одним ловким ударом ребром ладони по шее свалила его с ног, вырвав телефонную трубку, и закричала:

– Папа, не слушай! Со мной все будет хорошо...

Но договорить не успела – подскочивший Хабиб так сильно ударил ее в лицо, что девушка, еще не успев упасть, тут же потеряла сознание, заливаясь кровью из в очередной раз разбитого носа...

Не прошло и трех минут, как телефон снова взорвался длинными трелями междугороднего звонка.

– Алло! – подскочил к аппарату Владимир Александрович. – Алина, это ты?

– Нет, это Александр. Бондарович, телохранитель Алины, помните?

– Ах, да, Саша, конечно.

– Что, у вас есть новости?

– Только что звонили эти бандиты, и на секунду трубку удалось схватить дочери.

– Что они сказали?

– Что я могу застрелиться. Что Алина далеко и больше никогда ко мне не вернется.

– Подонки!

– А ты откуда, Саша?

– Из Чехии, из Праги. Пансионат "У святого духа".

– Господи, что ты там делаешь?

– Здесь Алина. А что, они вам не сказали?

– Нет... А почему Прага?

– Они ее вывезли сюда.

– Господи!.. Саша, ты ее видел? Как она?

– Нет, пока ничего не знаю. Мы с другом только сели им на хвост. Мы точно знаем, куда придет конвой...

– Что за конвой?

– Три грузовика, в одном из которых вывезли Алину.

– Саша, но почему Чехия? Почему ничего нельзя было сделать здесь? Может, нужно было подключить органы? И вообще, как они смогли вывезти ее из страны?

– Это долгий разговор, Владимир Александрович. Знайте только, что все нормально. Через полчаса мы войдем в контакт с бандитами.

– Что это значит? – в голосе Владимира Александровича зазвучало такое неприкрытое волнение, грозящее вылиться чуть ли не в истерику, что Банда поспешил закончить разговор:

– Все будет хорошо. Мы обязательно освободим Алину. Мы еще позвоним вам, Владимир Александрович. Знайте, все будет хорошо. Я вам это обещаю, слышите?

– Да, да, Саша...

– До свидания, Владимир Александрович.

– Саша, подождите...

Но второй раз за вечер разговор оборвался на полуслове, – в трубке зазвучали короткие нервные гудки.

– Олег, здесь что-то не так.

Банда, повесив трубку, обернулся к Вострякову, и Олег поразился, увидев неприкрытую тревогу на его лице.

– Что не так? Что-то случилось?

– Кажется, да.

– Что тебе сказал Большаков?

– Ему только то, буквально передо мной, позвонили бандиты, и он слышал голос Алины.

– Как? Они же еще...

– О чем я и говорю. Мы ждем конвой здесь, а кто-то в это время звонит Большакову в Москву, и Алина у него в руках.

– Я ничего не понимаю.

– Вот это-то и самое страшное. Неужели мы с тобой ошиблись? Неужели это не наш конвой? Ведь это значит, что мы потеряли Алину. Ты понимаешь, Олег?

– Банда, что за паника? Мы пока ничего не знаем. Но это еще ничего не значит, – Востряков, заметив, как безвольно опустились плечи друга, как на лице его появилось выражение усталости и отрешенности, испугался за него. Он толком не знал, что надо говорить, но чувствовал, что если сейчас, буквально в эту самую Минуту, не встряхнуть Банду, не вывести его из состояния оцепенения и апатии, случится непоправимое – Банда сдаст. И вот тогда надежды на спасение девушки будут потеряны навсегда. – Банда, ты, как баба. Ты услышал звон и, не зная, откуда он, начал паниковать. Через двадцать минут конвой прибудет на склад. Мы знаем уже, где это. Мы разработали план, а ты – как последний козел. Сосцал, что ли?

– Я тебе сейчас дам в морду.

– Дай, если легче станет после этого. Как ты себя ведешь? Алина ждет твоей помощи, а ты раскудахтался, как непотребная курица! Возьми себя в руки, старлей!

Он подошел к Банде и, приобняв его за плечи, сильно встряхнул, будто возвращая его к реальности из глубокого обморока.

– Банда, ты слышишь меня?

– Да, Олежка. Извини. Это была слабость, случайная слабость. Спасибо. Все. Все прошло... Так у нас осталось двадцать минут?

– Да. Пошли?

– Пошли...

Третий звонок в кабинет Владимира Александровича раздался буквально через несколько секунд после того, как повесил трубку Банда. Это был звонок местный, московский, и в тишине квартиры он прозвучал особенно резко и требовательно.

– Владимир Александрович?

Голос в трубке был такой же резкий и требовательный, как и звонок, и Большаков почувствовал, как почему-то дрогнул его голос, предательски выдавая волнение.

– Да, я.

– Полковник Треухов, ФСБ.

– Очень приятно...

– По поручению Анатолия Ивановича – вы понимаете, о ком я говорю? – мы ведем ваше дело.

– Да, да, – Большаков понимал пока что одно: Анатолий Иванович – это тот дальний приятель-кэгэбист, начальник одного из управлений безопасности, которому он рассказал о похищении дочери и попросил помочь ее разыскать.

– У нас к вам, Владимир Александрович, возникает слишком много вопросов. Не хотите ли вы приехать к нам, чтобы мы могли поговорить откровенно и получить от вас кое-какие объяснения.

– Конечно... Но когда? Прямо сейчас? – было уже далеко за полночь, и Большаков не представлял себе, как он доберется – такси, что ли, ловить?

– Да, сейчас. Машина будет через десять минут у вашего подъезда.

– Хорошо...

– И постарайтесь больше никому не рассказывать о нашем разговоре. Вы меня поняли? Ждем. До встречи, – в третий раз за сегодняшний вечер телефонный разговор обрывался резко и неожиданно, оставляя после себя гораздо больше вопросов, чем ясности...

Кто-то плеснул ей, в лицо холодной водой, и только тогда Алина пришла в себя.

С трудом открыв будто налившиеся свинцом веки, она увидела лицо склонившегося над ней Исфахаллы. Оно было перекошено от злобы и ненависти, и девушка поспешила снова закрыть глаза, мечтая лишь об одном: чтобы этот кошмар пропал, чтобы она снова проснулась в своей тихой московской квартире и мама позвала ее пить утренний кофе.

Но кошмар не хотел ее покидать.

– Проснулась, свинья? Вставай, хватит валяться! Нежная она, видите ли! Вставай!

И чьи-то сильные руки рывком подняли ее на ноги.

Страшно болел разбитый нос. Голова гудела, как колокол, глухой звон отдавался в ушах. Ноги были словно чужие, отказываясь держать легкое девичье тело, предательски подрагивали в коленях. Если бы ее не держали, она бы снова упала.

Алина разомкнула свинцовые веки и прямо перед собой снова увидела Исфахаллу.

– Врезать бы тебе еще разок, чтобы запомнила раз и навсегда, как надо вести себя с мужчинами! Но сдохнешь ведь!.. Ладно, запомни там, куда мы тебя отвезем, тебя живо научат, как надо обслуживать мужчин и как надо уметь себя с ними вести. Поняла, сучка? Турецкий бордель тебе обеспечен!

Он замахнулся, как будто действительно желая ударить ее еще раз, и даже Хабиб, державший девушку за плечи, ни слова не понимавший по-русски и ничего не разобравший в угрозах Исфахаллы, сделал инстинктивное движение, будто пытаясь защитить ее от удара.

– Веди ее в машину, Хабиб, – скомандовал ему по-арабски Исфахалла. – И не спускай с нее глаз. Через пять минут придет доктор Хайллабу, и мы отправляемся...

Банда и Востряков появились у ворот открытой складской площадки "Чехавтотранса" минуты на три раньше конвоя.

Притаившись в темноте по обе стороны ворот, они подождали, когда машины остановились и старший конвоя пошел договариваться о пропуске на склад с охраной.

План был разработан заранее, и теперь оставалось только четко реализовать его.

Парни подобрались к последней, замыкавшей конвой машине и, одновременно рванув на себя обе двери водительской кабины, в мгновение ока вытащили окаменевших от неожиданности иранцев из грузовика. Все было сделано тихо и профессионально: несколько коротких ударов, и надолго выключенные обмякшие тела исчезли в темноте, а место в кабине заняли бывшие спецназовцы.

Им повезло, что водители даже не стали глушить двигатели и в реве моторов никто не заметил ничего подозрительного.

Конвой тронулся и медленно вкатил на территорию складской площадки, направляясь, как по заказу, в самый дальний, плохо освещенный угол.

Банда и Востряков только радостно переглянулись, выруливая следом за иранцами, В эту ночь им вроде бы везло.

Машины наконец остановились, двигатели были выключены, погасли фары, и в наступившей темноте и тишине прозвучало несколько резких команд по-арабски.

Водители выпрыгивали из машин, собираясь вокруг маленькой и худенькой фигурки начальника, и в темноте ночи никто из них не понял, откуда взялись эти двое, в мгновение ока обезвредившие всех грозных иранских боевиков.

А для Банды и Олежки эта работа показалась разминкой: вдвоем, пользуясь темнотой и неожиданностью нападения, справиться с троими ничего не подозревающими кадрами не составило никакого труда. Четвертого, этого худенького и маленького иранца, Банда сгреб одной рукой, легко приподняв и оторвав от земли, и несколько раз для профилактики стукнул головой о борт грузовика, как будто доказывая, что время шуток прошло.

Они не случайно захватили именно его: про совсем маленького иранца, сносно говорившего по-русски, рассказал им еще инспектор на Брестской таможне.

– Где девушка? – шепотом спросил его Банда, приблизив свое лицо вплотную к его округлившимся от страха глазам.

– Какой девушка? – попробовал заверещать иранец, но Банда коротко двинул его под дых, сбивая дыхание, и шепотом же предупредил:

– Еще раз попытаешься кричать – убью на месте.

– Какая девушка? – уже тихо отозвался иранец, с трудом переводя дыхание. – Я честный бизнесмен. Я гражданин Ирана. У нас здесь фирма. О какой девушке вы говорите?

– О русской девушке, которую вы вывезли из Москвы. Неужели забыл, дорогой?

– Я ничего не знаю.

– Правда? – Банда нащупал в наплечной кобуре рукоятку "вальтера" и вытянул его из-под куртки, уткнув ствол в шею иранца, снизу вверх приподнимая его за подбородок.

– Ничего не знаю, – гораздо менее уверенно повторил иранец, и Банда вдруг сразу понял, что они на верном пути. Это придало парню сил и настойчивости.

– Это мы сейчас проверим. Олежка, посмотри-ка по фурам. Может, что интересное найдешь?

Востряков исчез в темноте, и лишь чуть слышный скрип открываемых запоров и треск срываемых пломб обозначал его присутствие. Минут через десять он вернулся, и все это время Банда держал иранца на прицеле, не убирая пальца со спускового крючка и не произнося ни слова, тем самым вселяя в своего пленника инстинктивный животный ужас.

– Нашел. Она была здесь. Там, во второй фуре, среди ящиков устроено логово. Постелена солома.

Там явно кто-то ехал.

– Отлично. Так что, будешь говорить?

– Я не знаю. Мы все опечатали еще в Москве...

– Ладно. Поговорим в другом месте. В машину его.

Они втроем забрались в кабину ближайшего грузовика, и Банда завел двигатель, выруливая к выезду со стоянки и разгоняясь посильнее.

Охрана склада только удивленно проводила глазами грузовик с бешеными иранцами, на полном лету вынесший ворота стоянки и исчезнувший в ночной темноте.

Банда остановился через квартал, затормозив около их "мицубиси-паджеро". Они вдвоем быстро перетащили пленника в джип, вскочили в машину и стремительно понеслись на выезд из города, стараясь как можно дальше отъехать от склада.

Операция прошла, как по маслу – никто из свидетелей не смог бы узнать ни их, ни машину, зато в руках у них был ценный язык, умевший говорить по-русски.

Теперь ребята не сомневались в успехе...

Этому полковнику Владимир Александрович рассказал все – и про иранцев, и про похищение, и про Банду. Он объяснил каждое слово из записанных кэгэбэшниками на пленку телефонных разговоров. Он рассказал обо всех контактах с представителями Ирана. Он подтвердил, что единственным посвященным в эти дела был Банда.

Он не знал, почему это сделал.

Может быть, просто устал. А может, испугался.

Полковник Треухов разговаривал с ним грубо и снисходительно. Называл его почему-то не по имени-отчеству, а генералом:

– Генерал, ты понимаешь, что наделал?

– Генерал, в неприятную ты штуку влез!

– Генерал, теперь у тебя один путь – сделать все, что мы тебе прикажем...

Владимир Александрович в жизни никогда не чувствовал себя таким униженным, как во время этого разговора.

Но особенно его поразило и озадачило последнее высказывание полковника Треухова:

– Короче, генерал, действовать будем так. Дочь твою постараемся найти, если она еще жива. Но это неважно. Главное – ты поменяешь место службы.

Пора расстаться с Военно-космическими силами, с институтом в Химках. Теперь у тебя будет другая задача. Стране крайне необходимо твое участие в немного другой сфере. Возможно даже, что тебе придется уехать из Москвы. Станешь отныне скорее всего адмиралом. В ближайшее время вопрос будет решен, тебя известят. Вопросы?

– Никак нет, – почему-то, как старшему, ответил Владимир Александрович, вжимая, как от удара, голову в плечи. – Только Алинушку найдите, я вас прошу!

– Найдем... И вот еще что. Про этого парня, Бондаровича, надо забыть. Не было его никогда. Ясно?

– В смысле?

– Ты его никогда не встречал. Понятно?

– Да...

– Ну тогда ты свободен. Машина отвезет тебя домой. И помалкивай. Даже жене ни слова...

Кончались уже третьи сутки их бешеной гонки по Европе.

Алина не знала, что ждет ее впереди.

Они проехали уже несколько стран, и теперь впереди открывалось море, голубой каемкой разливаясь по горизонту.

Теперь они неслись по Болгарии, и почему-то одно слово крутилось бесконечно в отупевшей от боли и усталости голове девушки: "Братушки". Да, вокруг были болгары, братушки, но никто не мог помочь ей, прижатой к заблокированной дверце "БМВ" мощной фигурой Хабиба.

Несколько раз в разговорах иранцев прозвучало слово "Варна", и Алина поняла, что за прекрасный город открывает им свою панораму...

На этот раз в отличие от того, московского допроса Банда не нашел в себе сил и терпения, чтобы получить нужную информацию аккуратно и нежно, тратя время на поиски психологических подходов.

Он просто двинул пару раз этому хлюпику так, что его душа рванулась было из бренного тела на свидание к любимому Аллаху и только волею случая вернулась обратно.

И иранец заговорил.

– Да, мы везли девушку. Она ехала от самой Москвы в запломбированной фуре. В том тайнике, который вы нашли. Мы с ней хорошо обращались, клянусь Аллахом! Кормили, поили...

– В запломбированной фуре? Это каким же образом, интересно?

– Мы им с собой еду дали.

– Кому это "им"?

– С ней все время был сторож, Хабиб. Человек-великан. Очень большой и сильный.

– Где она сейчас?

– Я точно не знаю...

– Нет, ты вспомнишь, – Банда снова угрожающе поднял кулак, и иранец заторопился, от волнения проглатывая слова:

– Подождите, не бейте... Вы меня не так поняли. Я знаю, куда ее везут, просто я не знаю, где именно они сейчас; Хайллабу с Хабибом и Исфахаллой забрали ее сразу после Лодзи...

– А как же фура снова оказалась опечатанной?

– Мы купили пломбы... Они повезли ее на юг, в Болгарию, в Варну, чтобы морем вывезти в Турцию.

– Зачем?

– Хайллабу очень злой на ее отца. Он не согласился работать на нашу страну. И Хайллабу решил отомстить, сделать самое ужасное, то, что не сможет выдержать сердце отца.

– Ты наконец скажешь или нет, что они задумали?

– Они продадут ее в публичный дом. Где-нибудь в Турции. В каком-нибудь маленьком городке. Там ее в конце концов замучают, или посадят на иглу, или убьют. А отцу пришлют на память несколько фотографий или видеокассету.

– Сволочи! – Банда вскочил, в ярости собираясь отыграться на этом маленьком иранце, и только благодаря реакции Вострякова, успевшего повиснуть на плечах друга, иранец остался в живых.

– Банда, стой! Этот хрен при чем? Хайллабу будем убивать. Долго, медленно, мучительно. Слышишь, Банда? Успокойся, я тебя прошу. Банда, у нас нет времени, нам надо спасать ее!

– Да, сейчас... – бешено сверкая глазами и с трудом переводя дыхание, Банда постарался взять себя в руки. Наконец ему это удалось, и допрос был продолжен:

– Во сколько вы расстались в Лодзи?

– Сейчас припомню...

– Быстрее!

– Около полудня. Мы там долго стояли. Намаз, омовение... Поели немного...

– Олежка, быстро считай, сколько от Лодзи до Варны!

– Примерно полторы тысячи километров, – через несколько минут доложил Востряков, прикинув приблизительное расстояние по своему атласу автомобильных дорог Европы.

– На чем они?

– "БМВ". Черный. Последней модели, по-моему... – услужливо начал объяснять иранец, но Банда не дослушал:

– Триста восемнадцать "i". Таможенник в Бресте, помнишь, рассказывал о нем.

– Да, – Олег призадумался. – Банда, им почти всю дорогу идти по горам, так что средняя скорость не превысит восьмидесяти километров в час. А значит, в пути они будут практически сутки. А еще намаз какой-нибудь или там еще какая херня...

– А от нас до Варны?

– Примерно столько же, – грустно заключил Востряков, сверившись со своим атласом.

– Вот тебе, Олежка, и ответ. У них полсуток выигрыша. Все. – Банда растерянно посмотрел на друга. – Мы в пролете.

И вдруг что-то изменилось в глазах Вострякова.

Как будто какая-то мысль оживила их, зажгла, и веселые чертики снова запрыгали в них, делая их обладателя вновь похожим на неунывающего весельчака Олежку Вострякова.

– Говоришь, в пролете? Да? Банда, мы выиграли! Мы будем там первыми! Мы опередим их!

– По-моему, ты сошел с ума...

– Банда, да послушай же! Мы будем не в пролете, а в полете!

– На самолете?..

– Именно!

– Это, конечно, позволит нам быть первыми, – ни радости, ни восторга предложение Вострякова у Банды почему-то не вызвало. – Но что дальше? Ты хочешь штурмом брать их машину или катер с голыми руками?

– Банда, что-то я тебя не понимаю...

– Олежка, милый, я хоть и темный, но отлично знаю, что в аэропортах тебя просветят до последней кишки. Это в машине есть тайник. А где ты спрячешь "пушки", когда пойдешь через электромагнитные ворота? Куда ты денешь оружие, когда будут просвечивать твою сумку?

– Банда, ну не говорил ли я, что ты – человек темный и малообразованный.

– Что тебе еще от меня нужно? – устало и безразлично, даже не разозлившись, спросил Сашка. – Иди лучше этого иранца отпусти на все четыре стороны.

– Погоди с иранцем! Знаешь, зачем в аэропортах контроль? Чтобы предотвратить случаи терроризма.

– Так что?

– А кто из летчиков не боится угона самолета?

– Кто? – Банда совсем не врубался, куда клонит друг.

– Частник! – Востряков победно вскинул вверх руку. – Мы полетим на частном самолете, Банда!

Быстрый огонек интереса вспыхнул в глазах Банды, но тут же погас, как будто снова опуская голубую радугу его глаз в пучину равнодушия и покорности судьбе.

– Где ты его возьмешь, Олежка?

– Как где? В аэропорту! Я вот только название забыл. Там, в пансионе, откуда ты звонил Большакову, я видел рекламу...

– Ты серьезно?

– Вполне!

– Так чего же ты молчишь?

– Я тебе это уже полчаса объяснить пытаюсь!

– Так бы сразу и сказал!.. Где аэропорт?

– Не знаю.

– А кто...

– ...таксист, – опередил его вопрос Востряков, улыбаясь.

– Какой таксист?

– Да любой таксист, Банда!

– Стой, а деньги на полет?

– А тебе "мицубиси" сильно нужна?

Бондарович несколько минут молчал, вглядываясь в лицо друга, а потом произнес только одну фразу:

– Знаешь, Олежка, что-то я не могу понять: то ли я такой тупой в последнее время стал, то ли ты у меня – ну просто гений!..

Полчаса спустя по шоссе, ведущему из города, неслись две машины – белый "мерседес" – такси с Востряковым в салоне и "мицубиси", управляемая Бандой. Их путь лежал на небольшой пригородный аэродром, выделенный лет восемь назад городскими властями под нужды частных авиакомпаний и собственников маленьких крылатых машин.

Как Востряков и предсказывал, таксист с радостью согласился за десять долларов отвести ребят в "Хрубицку Гору", как называлось это место, и в результате, расставаясь с Прагой, Банде и Вострякову надо было решить лишь один вопрос – куда девать маленького иранца, единственного свидетеля их приключений и самого информированного об их планах человека.

Выход нашел Банда, и, как обычно, довольно оригинальный: он приковал их пленника наручниками к фонарному столбу в ближайшем парке, рассчитывая, что до утра несчастного араба не найдут, а утром чешские власти уже никак не смогут помешать осуществлению их планов...

Светало, когда ребята, расплатившись с таксистом, въехали на летное поле. Охрана аэродрома поначалу крайне подозрительно отнеслась к их появлению, но небольшие чаевые вполне ее успокоили, и ребята получили даже дельный совет.

Один из охранников вспомнил, что пан Вацек уже возится у своего самолета. А пан Вацек часто выполняет заказы клиентов на перевозку. Попробуйте, мол, уговорить его.

Аэродром в эти предутренние часы был тих и пустынен, и парни без труда заметили человека, копавшегося в моторном отсеке маленького самолета.

– День добрый! Пан Вацек?

Чех вздрогнул и удивленно оглянулся, чуть не выронив из рук гаечный ключ.

– Вы что, русские?

– Да. А вы знаете язык?

– В школе когда-то учил. Что вам надо?

– Чтобы вы покатали нас на своем самолете.

– С какой стати?

– Пан Вацек, нам очень нужно попасть в один городок, и нам посоветовали обратиться к вам. Говорят, вы что-то вроде воздушного таксиста.

– Кто это сказал?

– Охранники аэропорта.

– Что ж. Вам повезло. Осталось работы минут на пятнадцать, и моя "Сессна", надеюсь, сможет вам помочь.

– Так это и есть "Сессна"? – удивился Банда, вспомнив название легендарного самолета, под управлением Матиаса Руста наколовшего всю противовоздушную оборону огромной страны и приземлившегося прямо на Красной площади Москвы, у самых стен Кремля.

– Она, – ласково похлопал ладонью по борту свой самолет пан Вацек.

Банда даже удивился, до чего этот человек был похож на классический, сложившийся у него в сознании образ чеха: невысокий и лысоватый, усатый и кругленький, с выпирающим животиком, свидетельствовавшим как нельзя лучше о пристрастии хозяина к хорошему пиву. Его лицо было открытым и улыбчивым, но одновременно хитрым и, как говорится, себе на уме – ну просто копия бравого солдата Швейка. На вид ему можно было дать лет сорок пять – пятьдесят, и это обстоятельство тоже обрадовало Банду: с человеком, что-то повидавшим на своем веку, всегда легче найти взаимопонимание, особенно в таком непростом деле, с каким они пожаловали к этому пану Вацеку.

Летчик тем временем, видимо, почувствовал пристальный взгляд Банды, и что-то, наверное, его насторожило. Он отвлекся от своей работы и внимательно присмотрелся к этим русским:

– А куда мы полетим, кстати?

– В Болгарию.

– Куда?! – глаза его округлились и от удивления медленно полезли на лоб.

– В Болгарию. В Варну.

– Вы, наверное, издеваетесь надо мной?

– Нет, мы очень серьезно. Я бы даже сказал, слишком серьезно, – тон Банды действительно исключал даже малейший намек на шутку.

– Мы вам хорошо заплатим, пан Вацек, вы не беспокойтесь. Мы сознаем весь риск и всю сложность этого полета, – поспешил на помощь Банде Востряков, справедливо считая себя более опытным в обхождении с людьми, – и оплата, пан Вацек, я вас уверяю, вам очень понравится.

Востряков знал одно ценное правило: если хочешь произвести на человека хорошее впечатление, если хочешь войти в доверие – не ленись повторять имя этого человека. Звучание собственного имени – самое привычное, самое приятное и "самое располагающее к доверию звучание.

И на этот раз, кажется, правило психологов сработало – лицо чеха немного смягчилось, и он уже не смотрел на них, как на полных идиотов. Чувствовалось, что по крайней мере суммой оплаты он заинтересовался.

– И сколько это будет стоить? Паны понимают, что мы будем лететь часов пять-шесть и что на это уйдет уйма горючего? И что мне столько же горючего надо, чтобы добраться назад? Паны понимают, что румыны – странные люди, и я не пожелал бы даже своему врагу летать над их территорией? Паны действительно все это учитывают?

– Ну конечно, пан Вацек! – инициативу разговора Востряков теперь твердо взял в свои руки, даже отодвинув плечом Банду подальше. – Мы вам заплатим очень хорошо. Пять тысяч долларов наличными.

– Сколько? Пять тысяч! – чех, конечно, обрадовался предложенной сумме, но вовремя сообразил, что с этими ребятами можно и поторговаться. – Неплохо, конечно, но если бы вы заказали Францию... Румыния – очень нехорошая страна, цыганская страна. Там так опасно летать...

– И мы оставим вам наш автомобиль, – с нажимом, не давая летчику опомниться, продолжил Олег. – Посмотрите – "мицубиси-паджеро", возраст три года. Да ей самая бросовая цена – тысяч десять – пятнадцать.

– Да, но...

– Конечно, нотариально мы договор заверить не успеем. Но у вас будут все документы на руках, мы вам дадим даже наш московский адрес, и вы в любой момент сможете все переоформить.

– Ну тогда...

– Летим?

– Летим!..

– Олег, где ты возьмешь пять тысяч долларов наличными? – с ужасом шептал Банда на ухо другу, спрятавшись за хвостом "Сессны", пока хозяин производил последние приготовления. – Ты что, охренел?!

– Банда, а неужели ты думаешь, что в декларации в Бресте я указал всю свою валюту?

–?..

– Я не настолько наивен. Банда, чтобы ехать с тобой на приключения с пятьюстами долларов в кармане.

– Олежка... – Банда даже не находил слов признательности, чтобы более-менее внятно выразить другу свою благодарность. – Олежка, друг, иногда я просто не понимаю, а что бы я вообще без тебя делал?!

"Странные эти русские! – думал между тем пан Вацек, доверху заполняя баки "Сессны". – Нас в нищету вогнали, сами живут еще хуже, а деньгами бросаются налево и направо. Если я скажу кому из друзей-летчиков, что слетал в Варну за двадцать тысяч долларов, они же от зависти поумирают!"

В одиннадцать часов утра "Сессна" с чешскими опознавательными знаками с Бандой и Востряковым на борту приземлилась на лугу в трех километрах от Варны...