Глава 17

Зеркало было большое, в резной темной раме, местами рассохшейся и треснувшей от старости. Зеркало это привез из Германии отец в победном сорок пятом.

Кроме зеркала, привез он еще швейную машинку. Она до сих пор неизвестно для чего стояла в углу, накрытая каким-то тряпьем. Со времени смерти жены Архипыч к ней не прикасался. Зеркало висело так, как повесил его отец, – под углом к стене, так что смотревшийся в него человек отражался в старом почерневшем стекле целиком, от макушки до носков, правда, в довольно странном ракурсе, к которому надо было привыкнуть.

Архипыч расчесал перед зеркалом свои кавалерийские усы и поправил воротник кителя, украдкой поправив погоны, которые чуть было не потерял. Дали доработать до пенсии, и на том спасибо.

С некоторых пор старший лейтенант испытывал некоторую неловкость, разглядывая свое отражение в зеркале.

Он вздохнул, спрятал в карман расческу и направился в сени – пора было отправляться на службу. Хотя какая теперь служба – тишь, гладь да божья благодать: половина мужиков сидит в СИЗО, а вторая половина ходит по струночке. В Выселках одни бабы с детишками остались, словно в войну, честное слово…

На улице шел дождь, и Архипыч с ворчанием натянул поверх плаща серый милицейский дождевик – теперь, поди, таких и не выпускают. Во всяком случае, этот служил участковому верой и правдой уже верных пятнадцать лет, а то и больше. Нахлобучив на редеющую шевелюру старенькую фуражку, старший лейтенант шагнул под дождь.

Возле сельсовета мокла какая-то иномарка – Архипыч так и не научился разбираться во всех этих «хондах», «субару» и «опелях», в считанные месяцы наводнивших страну. Зато в регистрационных номерах он по долгу службы разбирался хорошо, и сердце у него екнуло – машина была из самой Москвы.

Подойдя поближе, он понял, что сердце у него екало не напрасно – из машины навстречу ему неловко выбрался примерно его возраста человек в милицейской форме с майорскими погонами на покатых плечах. Что-то странное почудилось Архипычу в этих плечах, но он резко одернул себя: мало ли, у кого какие плечи.

– Майор Зубко, – представился приезжий, – Московский уголовный розыск. Вы здесь участковый?

– Известное дело, я, – со вздохом сказал Архипыч. – Старший лейтенант Стеблов.

– Нужно поговорить, старшой. – сказал майор Зубко, с ходу беря фамильярно-начальственный тон. – Где твоя контора?

– Да тут, в сельсовете, – сказал Архипыч. – Пойдемте, а то что это мы, правда, под дождем…

Отперев дверь своего кабинетика, он пропустил вперед майора. Тот уверенно прошагал к столу и уселся на архипычев стул, развалившись в непринужденной позе. Сняв фуражку, он пригладил редкие, зачесанные назад волосы, плотно прилегавшие к сильно вытянутому угловатому черепу.

Лицо у майора Зубко тоже было длинное, с глубокими продольными бороздами, тянувшимися от крыльев большого хрящеватого носа к плохо выбритому подбородку. Под маленькими колючими глазами набрякли темные мешки. Глаза остро сверкали из-под кустистых бровей, сильно тронутых проседью.

Лоб у майора был высокий и бледный, и смотреть на этот лоб почему-то было неприятно.

– Ну, старшой, – сказал майор, неторопливо закуривая, – надо кое-что обсудить.

Архипыч, кряхтя, опустился на табурет, сразу ощутив себя неуютно, словно его привели на допрос.

– Слушаю вас, – кряхтя сказал он.

– Э-э, нет, Стеблов, – усмехнулся майор, – это я тебя слушаю.

– Не пойму я вас чего-то, – признался Архипыч. – В чем дело-то?

Он начинал раздражаться – этот майор ему сильно не нравился. Ишь, павлин заезжий! Расселся, как у себя дома… Хотя на павлина майор был похож мало – было в этом бледном вытянутом лице что-то волчье.

– Дело все в том же, – сказал майор. – Летом у вас тут заварушка была. Так вот, хотелось бы кое-что уточнить.

Говорил он тоже как-то странно: медленно, словно ему приходилось тщательно подбирать слова. Впрочем, за свою долгую жизнь Архипыч досыта насмотрелся на всяких типов, и удивить его было трудно.

– Слушаю, – повторил он.

– Меня интересует тот человек.., ну, ты знаешь, о ком я. Приезжий.

– Не знаю, – пожал плечами Архипыч, помнивший настоятельную просьбу Сорокина: «Никогда не упоминать имени Забродова». – Тут приезжих много было, целая комиссия, разве всех упомнишь…

Да я же все, что знаю, в рапорте написал.

– В рапорте… – майор на секунду замялся, и Архипыч, который, хоть и не был ни криминалистом, ни профессиональным психологом, понял, что рапорта его майор Зубко и в глаза не видел, а возможно, даже и не знал о его существовании. – Рапорт – это, брат, хорошо… Понимаешь, я в этом деле человек новый… В общем, рапорта твоего я не видел…

Он снова замолчал и вдруг, оживившись, начал с неожиданной горячностью объяснять:

– Ты понимаешь, старшой, какая-то падла рапорт твой из дела.., того.., гм.., изъяла. Враг все время проникает в ряды. Ты знаешь, сколько у нас в МУРе купленных? Через одного, блин, А тут дело тонкое, государственное. Приезжий этот нам во как нужен.

Полковник Сорокин меня к тебе послал: узнай, говорит, у старшего лейтенанта Стеблова, вдруг приезжий этот где-нибудь в тамошних краях засветился…

Упоминание имени Сорокина несколько успокоило Архипыча, но не слишком: все равно в том, что говорил майор, никак не сходились концы с концами. С чего бы это Сорокин стал искать Иллариона здесь? И что за странный разговор у этого майора?

Кажется, дай ему волю – так и пойдет чесать по фене, как блатной…

– Не понимаю, – сказал он. – С чего это Сорокину своих знакомых в нашей деревне искать?

– Да какие знакомые! – махнул рукой майор. – Он же, волчина, знаешь, кем оказался? Урка беглый, из-под вышки ушел, на нем мокрух – воз и маленькая тележка. Втерся в доверие, пару корешей втихую сдал, провернул свои дела и – на дно.

Сорокин с ног сбился, а его, пидора гнойного, нету, как не было. Как тебе представился? Семенихиным, небось?

– Забродовым, – сказал совершенно сбитый с толку Архипыч. – Илларион Забродов, капитан в отставке…

– Хорошо, блин, что не генерал, – саркастически сказал майор. – На его московской хазе генеральскую шинель нашли. Жалко только, что самого его в шинели не было. Ему вышак ломится, пуля его где-то ждет не дождется…

– Нет, – сказал Архипыч, – это ерунда какая-то. Может, это не тот?

– Да как не тот? Тот! – закричал майор и даже замахал на Архипыча руками. – Здоровенный, мордатый, волос белый, вроде как альбинос, рожа красная, на груди масть набита – голая баба со змеей, на спине эта.., как ее, хрен, никак не запомню…

Сикстинская мадонна. Ну? Над левой бровью шрам от ножевого ранения. Прикид фирменный, котлы «ролекс», на пальце голдяк граммов на двенадцать…

А ты говоришь, не тот…

– Конечно, не тот, – со вздохом облегчения сказал Архипыч. – Что-то вы, товарищ майор, путаете. Тут такого близко не было. То есть абсолютно ничего похожего. Может, это как раз ваш Семенихин и есть, а Забродов – он пониже будет, и не сказать, чтоб сильно широкий.., хотя жилистый, конечно. И волос у него никакой не белый, а так… не поймешь какой.., вроде шатена. Насчет татуировок не скажу, не видал я его голышом, а только не он это. Не там ищете, товарищ майор.

– Ты мне, Стеблов, не указывай, где искать, – сказал майор. Взгляд у него вдруг сделался жестокий. – Ты мне следствие в заблуждение не вводи.

Ты мне здесь сказки рассказываешь, а он у тебя по участку бродит!

– Где? Где бродит? – вскинулся Архипыч. – Быть того не может, обознались вы. Где?

– В Улан-Уде! – рявкнул майор и грохнул по столу ладонью. – В поселке в этом твоем, где коттеджи.., как его?

– В Выселках? – переспросил Архипыч безо всякого интереса. Разговор вдруг перестал его занимать: он внимательно разглядывал ладонь майора Зубко, лежавшую на поверхности стола.

– Точно, в Выселках! – подтвердил майор. – Ты вот что, Стеблов: ты мне сейчас поможешь этого урку повязать. Аида, поехали!

– Непременно, – сказал Архипыч, не сводя глаз с майорской ладони. Ладонь была интересная: на тыльной стороне ее было вытатуировано восходящее солнце в виде полукруга с расходящимися лучами, а пальцы украшали вытатуированные же перстни.

Каждый перстень, как объяснил однажды Архипычу Витька Дроздов, отсидевший два года за пьяную драку и считавшийся в деревне главным специалистом во всем, что касалось мест лишения свободы, означал одну ходку. На руке майора Зубко перстней было четыре, и Архипычу очень хотелось взглянуть на другую ладонь гостя. – Непременно поедем и непременно арестуем, – пообещал он, осторожно продвигая руку к кобуре. – Вот только хотелось бы мне, товарищ майор, прежде на ваши документики взглянуть.

– Ты что это, старшой, – удивленно проговорил майор, – не доверяешь, что ли? За падло меня держишь, да? Документики ему…

Он энергично полез во внутренний карман кителя, и тут в помещении внезапно стало темнее – кто-то заслонил своим телом распахнутую дверь.

Архипыч начал оборачиваться, чтобы посмотреть, кто это, но не успел повернуться до конца: вошедший быстро и бесшумно скользнул через кабинет и коротким профессиональным ударом вогнал ему под лопатку длинное, тускло сверкнувшее лезвие.

Убийца подхватил обмякшее тело участкового под мышки и аккуратно опустил его на пол. Вынув из раны нож, он тщательно обтер лезвие полой архипычева кителя и убрал нож в карман.

– Ну что, Савелич? – спросил он.

– Все путем, – сказал майор Зубко, выходя из-за стола. Он шевельнул носком нечищенного ботинка мертвую руку участкового. – Ну что, ментяра, не дотянул до пенсии? Документики тебе! Линяем, Белый.

Белый, внешность которого точно соответствовала описанию, данному минуту назад лже-майором, и фамилия которого и вправду была Семенихин, быстро выскочил на улицу. «Майор» задержался только для того, чтобы забрать пистолет участкового и запасную обойму к нему. Рассовав свои приобретения по карманам милицейского плаща, он вслед за Белым покинул кабинет и уселся на заднее сиденье угнанного накануне «форда».

Машина тронулась, разбрызгивая грязь. «Майор», раздраженно шипя, копошился на заднем сиденье, сдирая с себя милицейскую форму.

– Ты чего, Савелич? – спросил спереди Белый.

– Тесно здесь, как в СИЗО, – ответил тот. – Надо было автобус угнать.

– В следующий раз так и сделаем, – пообещал Белый. – И погоны полковничьи достанем. У полковника никто не станет документы требовать – себе дороже.

– Глазастый, волчара, – отдал должное участковому Савелич. – Это он масти углядел.

– Да, – сказал Белый. – Таких ни у одного полковника нету! Четыре высших образования – это тебе не лишь бы что!

– Потише ты насчет высших! – ощерился Аркадий Савельевич. – Накаркаешь, дурак! О себе подумай.

– А что – я?

– Отмороженный ты, вот что. За убийство мента знаешь, что полагается? До двадцати годиков, а в особых случаях – вышка.

– Ну? – испугался Белый.

– Хрен гну… Дали бы по башке, и ищи ветра в поле.

– Брось, Савелич, не найдут.

– Может, и не найдут, только в легавке не одни дураки работают. Затаиться тебе надо.

– Мне… А как насчет тебя?

– Насчет меня не волнуйся, я не первый год замужем. И потом, какие у меня особые приметы?

Майорские погоны да фуражка, вот и все мои приметы. Думаешь, эти лохи, что нас видели, что-нибудь еще запомнили?

– А вдруг запомнили?

– Тебя они запомнили, и больше ничего. Ты у нас мужчина видный. Притормози-ка.

– Это еще зачем?

– Где-то здесь, помнится, озерцо было. Надо бы мои особые приметы схоронить.

– Так это дальше! Там еще поворот был, забыл, что ли?

Через несколько минут машина, свернув на лесную грунтовку, выехала на берег маленького лесного озера, вода в котором казалась черной из-за глубины и оттого, что в ней годами гнили упавшие стволы, листья и хвоя.

– Тут точно никто искать не будет, – сказал Аркадий Савельевич, выходя из машины с завязанной в узел милицейской формой в руке. В другой руке он держал пистолет Архипыча.

– Ты бы пистолет-то в узел засунул, – посоветовал Белый. – Сразу ко дну пойдет. Не пойму, зачем ты его вообще забрал?

– Дурак ты. Белый, – сочувственно сообщил ему Аркадий Савельевич. – Вот прикинь, будто ты мент. Вот участковый на полу, и кобура при нем, пистолет слямзил. Значит, что? Значит, замочили его с целью завладеть оружием!

– Лихо, – сказал Белый. – Я бы не додумался.

– А ты вообще ни хрена не думаешь. Зря ты все-таки этого легавого примочил.

– Может, и зря. Только что ж теперь… Что сделано, то сделано.

– Менты теперь землю жрать будут, все вверх дном перевернут, – словно бы и не слыша его, продолжал Аркадий Савельевич. – Ох, найдут они тебя. Белый. А через тебя и на меня выйдут.

– Что это ты все страсти какие-то рассказываешь, – сказал Белый и вдруг увидел, что пистолет направлен прямо ему в живот. – Эй, поаккуратнее! Савелич, да ты что, в натуре, охренел?!

Савельич не ответил. Шорох мокнущего под осенним дождем леса сглотнул хлопок выстрела. Белого согнуло пополам и отшвырнуло назад. Он издал невнятный мучительный звук и медленно опустился на одно колено, глядя на своего убийцу внезапно заслезившимися глазами. Лицо Савельича странно оживилось, глаза заблестели, а уголки губ поползли в стороны. Он выстрелил еще раз, и Белый опрокинулся на спину, уже мертвый. Но он продолжал нажимать на курок до тех пор, пока затвор со щелчком не замер в крайнем заднем положении. Тогда Савельич, следуя совету Белого, затолкал пистолет в узел серого тряпья и швырнул его в озеро.

Белый оказался слишком тяжелым, и его пришлось скатывать в воду, как суковатое бревно. После этого Аркадий Савельевич подобрал в лесу длинный кривой сук и затолкал труп поглубже. Сук он тоже бросил в воду.

Вернувшись к машине, он с сомнением посмотрел на нее, на небо и снова на машину. С неба продолжал сеяться дождь. Аркадий Савельевич открыл дверцу со стороны водителя, взялся одной рукой за баранку, а другой уперся в переднюю стойку кузова. Машина медленно, словно нехотя уступила его усилиям и тронулась с места. Круто вывернув руль вправо, он направил ее к воде, а когда автомобиль, набирая скорость, покатился по пологому береговому откосу, отскочил в сторону. Через две минуты на поверхности озера не осталось ничего, кроме медленно расходящихся кругов.

Через полчаса водитель рефрижератора подобрал попутчика. Попутчик, по всему видно, был человеком бывалым и всю дорогу развлекал его анекдотами и историями из собственной богатой биографии.

В Великих Луках он сошел, помахав на прощанье рукой, и дальше водитель рефрижератора поехал один.

– Сколько можно играть в политику? – ворчал Мещеряков, раздраженно обгоняя тащившийся впереди хлебный фургон. – В стране жрать нечего, а все торчат у экранов и ждут, что новенького отмочат Макашов или Жириновский… Председатели колхозов развалили свои хозяйства, украли все, что могли, и спрятались в Думе вместе с генералами. А своим собственным делом никто не занимается… Да уже, наверное, и не может заниматься. Позабыли все, бегая по митингам…

– Не надо было ехать на красный свет, – заметил Сорокин, – не пришлось бы штраф платить.

– Штраф! – саркастически завопил Мещеряков, воздевая руки к небу. Сорокин испуганно дернулся, но тут же снова схватился за руль. – По-твоему, пятьдесят долларов – это нормально.

– Ты сам дал ему пятьдесят долларов, – примирительно сказал Сорокин. – Зачем же теперь кричать?

– У меня не было рублей, – сердито огрызнулся Мещеряков.

– Не понимаю, – пожал плечами Сорокин, – мы в Чикаго или в Филадельфии?

– Ему смешно! – обращаясь к невидимой аудитории, воскликнул Мещеряков. – Между прочим, ты тоже хорош. Мог бы показать ему свое удостоверение. Ты же все-таки полковник, и это твое ведомство.

– Так, – вздохнул Сорокин, – вот и до меня дошла очередь. Во-первых, ГАИ – вовсе не мое ведомство, а во-вторых, ты и сам полковник. Показал бы ему свое удостоверение, глядишь, он бы и постеснялся с тебя доллары драть. Ограничился бы составлением протокола, копия – по месту работы. Вот бы твое начальство повеселилось!

– Типун тебе на язык, – сказал Мещеряков и суеверно поплевал через левое плечо. – Нет, серьезно, куда ты смотришь? Пускай эти не твое ведомство, но доллары-то он забрал! Что он их, в кассу сдаст, или что у них там? На нем же милицейская форма!

– Я запомнил его номер, – сообщил Сорокин.

– Он запомнил номер! Ты должен был пресечь безобразие!

Все еще пылая праведным гневом. Мещеряков утратил бдительность и попытался с ходу вписаться в узкую арку, которая вела во двор старинного дома на Малой Грузинской. Раздался скрежет и звон стекла, и машина, подпрыгнув, резко остановилась.

– Опять я забыл про эту сволочь! – в сердцах крикнул он.

– Фара? – спросил Сорокин.

– Как всегда… Черт, я уже не помню, которая по счету. Фу ты, дрянь какая, даже в пот бросило.

Сорокин дипломатично молчал. Сзади нетерпеливо засигналил какой-то автомобиль.

– Да пош-шел ты, – прошипел Мещеряков и резко обернулся.

Над багажником его автомобиля нависал уродливый капот выкрашенного в цвет хаки «лендровера».

– Ба! – подал голос Сорокин. – Да это же Забродов!

– Вижу, – буркнул Мещеряков. – Вот черт, сейчас начнется…

Сорокин, не удержавшись, тихонько хрюкнул.

Мещеряков наградил его уничтожающим взглядом и повернулся к дверце, в которую уже барабанил улыбающийся Илларион.

– Полковник! – радостно воскликнул Забродов. – Полковники! – поправился он, заметив в машине Сорокина. – А я думаю, кто это опять нарушает закон о неприкосновенности жилища? Сколько можно бодать мое жилище, Андрей?

– Не надо над нами смеяться, – подлил масла в огонь Сорокин, – Нас только что оштрафовали на пятьдесят долларов!

– Вы что, ездили в Чикаго? – спросил Илларион.

Мещеряков зарычал, а Сорокин разразился хохотом.

– И за что нынче штрафует американская дорожная полиция? – невозмутимо спросил Илларион.

– За езду на красный свет, – ответил Сорокин.

– Ну надо же, – покачал головой Илларион, – прямо как у нас. Ну, – повернулся он к молчаливо кипевшему Мещерякову, – ты во двор заезжать думаешь?

– Думал, – ответил тот. – Теперь уж и не знаю.

– Ладно, – сказал Забродов, – вылезай, я заеду.

– Лучше уж выгони обратно.

– Не дрейфь, полковник. Что тебе терять, кроме второй фары?

Сорокин снова заржал, а Мещеряков, поминая недобрым словом милицию, Чикаго и нерадивых строителей, построивших слишком узкую арку, вылез наружу. Илларион загнал по очереди автомобили, после чего все трое взобрались на пятый этаж по крутой, не по-теперешнему широкой лестнице с витыми чугунными перилами и вошли в квартиру Забродова.

– Ты куда это ездил? – спросил Мещеряков, поспешно занимая свое любимое кресло. – Мы же предупредили, что заедем.

– Пигулевский позвонил, просил срочно подъехать.

– Это твой антиквар?

Илларион кивнул.

– Антиквар и букинист. У него появилась одна редкая книжица, так что я решил по-быстрому смотаться к нему на Беговую, пока никто ее не перехватил.

– Ну и как, успел приобрести свое сокровище? – насмешливо спросил Мещеряков.

Илларион, игнорируя насмешку, показал маленькую, карманного формата, но пухлую книжицу в темном кожаном переплете. На обложке сверкнули полустертой позолотой какие-то готические буквы.

– Что это? – заинтересованно спросил Сорокин.

– Это, полковник, настольная книга средневековых милиционеров, – сказал Илларион. – «Directorium Inquisitorium».

– Чего? – спросил Мещеряков.

– Руководство по инквизиции. Написал один веселый доминиканец, Эймерик де Жиронн его звали. Ты, Сорокин, по-латыни читаешь?

– Нет.

– Зря. Полезная была бы книжица при твоей работе.

– Да, – признался Сорокин, – иногда чего-нибудь в этом роде сильно не хватает.

– Уши вянут вас слушать, – сказал из кресла Мещеряков. – Мы коньяк будем пить или не будем?

– Будем, – быстро сказал Илларион. – А есть?

– Есть, есть, – проворчал Мещеряков. – Рюмки неси. Только, если ты опять начнешь свои книжки цитировать, мы без тебя выпьем.

– Не буду. Обещаю и клянусь. Только все равно ты серый, полковник, как сорокинский китель.

– Ничего, мне моего образования хватает. А вот у тебя с твоими талмудами скоро совсем крыша поедет.

– Вы опять за свое? – обреченно спросил Сорокин, свинчивая пробку.

Он разлил коньяк по рюмкам, и все молча выпили.

– Хорошо, – сказал Забродов. – Плакала твоя вторая фара, Андрей.

– Вот дурак, – беззлобно огрызнулся Мещеряков'.

Сорокин налил еще по одной.

Илларион со сдержанным любопытством переводил взгляд с одного на другого.

– Слушайте, полковники, – сказал он, – кончайте темнить. Я же вижу, что у вас ко мне дело.

– Какое еще дело? – вяло отмахнулся Мещеряков.

– Просто в гастрономе коньяк попался хороший, – подтвердил Сорокин.

– А каким это ветром вас вдвоем в гастроном занесло? – спросил Илларион.

– А мы прямо там встретились, – сказал Мещеряков.

– Случайно, – добавил Сорокин.

– А если серьезно? – спросил Илларион.

– А если серьезно…

Сорокин вздохнул и сел ровнее, готовясь говорить, но тут зазвенел телефон.

– Секунду, – сказал Илларион и поднял трубку. – Слушаю. Говорите, Забродов слушает. Алло!

Слушай, родной, – сказал он, не дождавшись ответа, – имей в виду: у меня в квартире брать нечего! Больше сюда не звони. Попытаешься проверить – ноги повыдергаю.

Он раздраженно бросил трубку на рычаги.

– Второй день уже, – сказал он.

– Что? – спросил Сорокин и почему-то переглянулся с Мещеряковым.

– Какая-то сволочь квартиру прозванивает. Поймаю – убью.

– Ты каждый раз ему представляешься?

– Да нет. Сегодня, пожалуй, впервые. А что?

– Точно впервые? Ну, тогда звонить больше не будут.

– Рассказывай, Сорокин, – потребовал Илларион, – что опять твои подопечные учудили?

Сорокин тяжело вздохнул и беспомощно оглянулся на Мещерякова.

– Ну, вот как с ним разговаривать? – пожаловался он. – Ничего от него не утаишь.

– Давай, давай, – ободрил его Мещеряков. – Сам заварил, сам и расхлебывай.

Сорокин снова вздохнул. Илларион молча смотрел на него, рассеянно вертя в пальцах рюмку. Мещеряков почему-то принялся вдруг разглядывать потолок.

– Потолок у тебя красивый, – сказал он ни с того ни с сего. – Сам делал?

Илларион промолчал, по-прежнему глядя на Сорокина.

– Короче говоря, – сказал Сорокин, – позавчера в своем кабинете ударом ножа в спину убит старший лейтенант Стеблов.

– Какой еще Стеблов? – не понял Илларион.

– Ну, тот усатый участковый…

– Архипыч? – Илларион сильно подался вперед. – Как это случилось?

– У него забрали пистолет. По виду – типичное нападение с целью захвата оружия. Следов борьбы никаких. Видели двоих – здоровенного блондина и майора милиции. Видимо, майор отвлекал, а блондин подоспел сзади с ножом. Приехали они на «форде» с московскими номерами. «Форд» числится в угоне.

– Что-то чересчур сложно, – сказал Илларион. – Слишком много телодвижений из-за одного пистолета. И московские номера…

– Вот именно, – согласился Сорокин. – Сдается мне, что охотились они за информацией, а пистолет – для отвода глаз.

– Какую же информацию мог им дать сельский участковый?

– А ты как думаешь? Дай волю фантазии.

– Ты хочешь сказать, что они искали меня?

– Я хочу сказать, что они тебя уже нашли.

– Так… Слушай, я все как-то забываю тебя спросить: а что у тебя с тем делом?

– А ничего. Сидит, понимаешь, сволочь, по шею в ворованных баксах и смеется прямо в лицо, а мне его зацепить не за что.

– Да, полковник, зацепки твои я.., того…

– Было дело. Да я не в обиде. Ты большое дело сделал, капитан. Только вот как этого гада зацепить, ума не приложу.

– А кто такой?

– Директор того самого завода. Летов Игорь Николаевич. Я так понимаю, что он-то тебя и ищет.

– Что?! Он? Собственной персоной?

– Да нет! За его деньги можно и нанять кого-нибудь.

– Интересное кино, – Илларион встал и прошелся по комнате, трогая мебель.

– Я могу выделить охрану, – сказал Сорокин.

– Ой, – откликнулся Илларион.

– В конце концов, наши ребята тоже могли бы подежурить, – осторожно предложил Мещеряков.

– Как трогательно, – сказал Илларион, и Мещеряков увял. – Какая забота, полковники! Вас самих не тошнит? С чего бы это вдруг? Охрана ваша мне не нужна. Вы мне лучше скажите, откуда этот ваш Летов про меня узнал.

– Возможно, ему намекнули, – сказал Сорокин.

– Вот как? Намекнули… Кто же, если не секрет?

– Не секрет. Я ему намекнул.

– В общем-то, я так и думал. Ясное дело: его надо было выманить из норы. На живца, так сказать. Только почему ты, Сорокин, прямо ему не сказал: так, мол, и так, вот тебе фамилия, адрес и фотография, иди и возьми его, если ты такой крутой…