– Спасибо, доктор, вы мне очень помогли, – сказал Глеб, дал ему наконец прикурить, с облегчением распрощался и поехал в райотдел.

Здесь он не без труда получил доступ сначала к фотографиям места происшествия, а затем к аппарату факсимильной связи и компьютеру, подключенному к Интернету. Затем связался с Псковом, переслал туда фотографии, разыскал по телефону майора Стрешнева и попросил провести опознание. Поскольку договоренность между ними все еще оставалась в силе и бравый майор с чапаевскими усами до сих пор ждал, когда же, наконец, на его голову водрузят лавры за успешно проведенное сотрудником ФСБ Федором Молчановым расследование, поиск свидетелей и процедура опознания заняли у него всего ничего – часа три, три с половиной, не больше. Глеб не без оснований полагал, что майор при желании мог бы справиться с этим трудным и опасным делом за полчаса, но радовался уже и тому, что процесс не затянулся на неделю.

Ответ, присланный из Пскова, был однозначный: на фотографиях изображен именно Алексей Дубов, и никто иной. Глеб позвонил Федору Филипповичу и доложил о результатах опознания, как-то ухитрившись сдержаться и не ввернуть что-нибудь типа "я же говорил!". После этого Сиверов должен был возобновить не успевшие начаться поиски редакций, с которыми сотрудничал покойный журналист. А времени оставалось в обрез. Главные редакторы – народ трудноуловимый; рабочий день у них ненормированный, пробивать карточки на табельных часах они не обязаны, а уж отчитываться кому бы то ни было, куда пошли и что намерены делать, и подавно. Все это Глеб обдумывал уже на лету, гоня машину по боковым улицам в объезд пробок к ближайшей от него редакции и поминутно поглядывая на часы.

Ему повезло: главный оказался на месте, хотя, когда Сиверов прорвался наконец в его кабинет, уже складывал в портфель какие-то бумаги. Брошенное им "Чем могу служить?" прозвучало не слишком приветливо. Ясно было, что служить Глебу чем бы то ни было он не испытывает ни малейшего желания, а лицам, ответственным за проникновение в его кабинет какого-то постороннего в темных очках, наверняка не поздоровится. Поэтому Сиверов сразу бросил в бой тяжелую артиллерию и танки, предъявив удостоверение, которое еще не успел спрятать в карман после жестокой и кровопролитной схватки с секретаршей.

– Так чем могу? – повторил главный редактор, заметно сбавив тон.

– Меня интересует Алексей Дубов, – сообщил Глеб.

– Впервые слышу, – сказал главный. Мина у него была довольно-таки кислая, из чего следовало, что к правоохранительным органам и в особенности к спецслужбам он относится с предубеждением. В этом он, увы, не был оригинален; Сиверов и сам относился к вышеупомянутым организациям с предубеждением и не знал никого, кто был бы такого предубеждения лишен.

Слепой сверился со своей шпаргалкой и добавил:

– В вашей газете он публиковался под псевдонимом "Александр Долинский".

– Ах, этот!..

Главный редактор поморщился с видом человека, заранее предвидевшего неприятности.

– Ну вот, я так и знал, – сказал он и тяжело вздохнул.

Глеб вспомнил, что именно в этой газете была опубликована одна из самых вздорных статей Дубова, в которой тот прозрачно намекал, что энклапион, возможно, вовсе не был украден какими-то уголовниками, а, напротив, изъят у археологов сотрудниками спецслужб с целью расшифровки содержащегося в нем послания, а в перспективе, понятно, завладения чашей Святого Грааля. А чаша при умелом обращении способна подарить вечную жизнь узкому кругу избранных – высшему руководству страны, например, и, несомненно, руководству спецслужб...

Главный редактор, конечно же, хорошо помнил весь этот почти забытый Сиверовым бред и давно уже, наверное, с тревогой ждал подобного визита. Он явно испытывал сильнейшую неловкость, но сразу поднимать лапки кверху тоже не собирался и потому, не дожидаясь новых вопросов, первым перешел в наступление.

– Хочу вас сразу предупредить, – объявил он, вытряхивая из лежащей на столе пачки сигарету и задвигая ее конец куда-то под усы, – что за мнения, высказываемые авторами в публикациях, а также за достоверность содержащейся в этих публикациях информации редакция ответственности не несет.

– Знаю, – сказал Глеб, – читал. Это напечатано на последней странице, в самом низу... Кстати, очень удобная оговорка. Но я пришел сюда не права качать, поверьте.

– А зачем же тогда? – Главный редактор чиркнул зажигалкой и прикурил, с интересом глядя на Сиверова поверх огонька, который, трепеща, отражался в линзах его очков. – Если вам нужен этот... Как вы сказали – Дубов? Так вот, если он вам нужен, вы обратились не по адресу. Я понятия не имею, кто он, чем дышит и где его искать.

– Но статьи его вы читали?

Главный редактор опять поморщился и так запыхтел сигаретой, словно пытался поставить перед собой дымовую завесу.

– Имел такое удовольствие, – проворчал он сквозь дым. – И вы знаете, у меня сложилось впечатление, что он публиковал свои опусы не только у нас. Я наталкивался на публикации весьма сходного содержания и в других изданиях. Псевдонимы везде разные, но меня-то не проведешь!

– Это хорошо, что вас не проведешь. Просто превосходно! А скажите-ка, если вас не затруднит: вы печатали эти его опусы потому, что данная тема вас заинтересовала, или по какой-то иной причине?

Главный некоторое время смотрел на него сквозь редеющее облако дыма с таким выражением, что было без слов ясно: он уже догадался, что Глеб сам знает правильный ответ на свой вопрос.

– Что мы, ей-богу, как дети, – безнадежно махнув рукой, сказал он. – Давайте говорить начистоту. Деньги лишними не бывают, а за этот свинячий бред очень хорошо платили. И я, поверьте, не положил в карман ни копейки этих денег. Все было официально, по закону. Суммы перечислялись на расчетный счет редакции и направлялись на текущие нужды... Хотите взглянуть на документы?

– Обязательно, но не сейчас. Кто приносил материалы?

– Да никто не приносил. Они приходили по электронной почте, каждый раз с нового адреса.

– А деньги?

– Точно так же, перечислялись через единую банковскую систему. Нынче только бандиты таскают на спине мешки с наличными. Да и то не все. Слушайте, скажите прямо, что вы тут ищете?

– Заказчика, – прямо ответил Сиверов. – Того, кто оплачивал этот, как вы выразились, свинячий бред.

– А зачем?

– Я мог бы не отвечать, – подумав, сообщил Глеб, – но отвечу. Вы сами предлагали не быть детьми. Ну, так и не будьте ребенком! Кто-то компактно, плотным залпом выстреливает целую серию статей примерно одинакового содержания, публикуя их чуть ли не во всех крупных изданиях с приличными тиражами. Вы сами обратили на это внимание, верно? Статьи носят ярко выраженный заказной характер, место на полосе всякий раз щедро оплачивается... Вам не показалось, что это смахивает на рекламную кампанию?

– Признаться, да, показалось.

– И что рекламируется?

– Это что, допрос?

– Это просто предложение пошевелить мозгами. А шевелить вы ими не хотите, потому что уже поняли, к чему я клоню. С таким же успехом вы можете начать печатать объявления примерно такого содержания: "Недорого продам японский телевизор, видеомагнитофон, два мобильных телефона, кожаную куртку, золотую цепочку и обручальное кольцо, все вещи краденые, б/у".

– Ох ты, семь-восемь! – редактор хлопнул себя по лбу. – Как же я, старый дурак, сразу-то... А вы уверены, что это именно так?

– Нет, – ответил Глеб. – Мне просто не с кем было поболтать, вот я и пришел к вам, чтобы скоротать часок, развлекаясь предположениями...

– Вот ведь сволочи! – возмущенно пожаловался главный. – Я чувствовал, конечно, что не надо бы с ними связываться, но такое... Такое я даже предположить не мог!

– А между тем это очевидно, – сдержанно заметил Сиверов.

– Да, вы правы, очевидно. Очевидное – невероятное... Наверное, никто ничего не сообразил именно потому, что в такую наглость просто невозможно поверить. Ну, пускай только еще раз сунутся!..

– Не сунутся, – заверил его Глеб. – Дубов убит. В субботу вечером, у себя на квартире. Жесткий диск его компьютера и все носители информации уничтожены, так что статей такой тематики больше не будет.

Главный редактор, в котором при этом сообщении мгновенно проснулся газетчик, резко подался вперед, и за стеклами его очков вспыхнул хищный огонек.

– А вот это уже тема, – совсем другим голосом сказал он. – Поделитесь информацией?

– Обратитесь в милицию, – посоветовал Глеб. – Может, они поделятся.

– Ну, а хотя бы сослаться на ваши слова мы можем?

– Как я могу вам запретить? Можете, конечно. Вы все можете. В том числе и получить с Лубянки официальный документ с требованием опровержения, выданный на том основании, что упомянутый вами человек в списках личного состава не значится. Вам это надо? Лучшее, что вы можете сделать, – поскорее и как можно аккуратнее замять эту тему. Да тут и заминать ничего не надо, она погаснет сама, как только перестанут выходить эти чертовы статьи... Просто помогите мне выйти на заказчика. Поможете – я вам потом, если захотите, представлю подробный отчет о том, как все было. С фотографиями. А вы, наверное, захотите...

– Уже хочу, – признался главный редактор. – Только я даже не представляю, как на него выйти.

– Эх, вы, охотник за информацией, акула пера, пиранья масс-медиа... Вы что-то говорили о финансовых документах. Там же должны быть номера счетов, с которых поступали деньги...

– Идиот! – воскликнул главный редактор и, еще разок хлопнув себя по лбу ("Недаром он у него такой лысый, – подумал Глеб, с чувством выполненного долга закуривая сигарету, – такого никакая растительность не выдержит!"), схватился за телефон, чтобы позвонить в бухгалтерию.

Уже собираясь уходить, Сиверов заметил на столе у редактора свежий выпуск газеты. Номер был развернут где-то посередине – видимо, редактор коротал конец рабочего дня, просматривая творение рук своих и возглавляемого им коллектива. С разворота на Глеба смотрело мужское лицо, показавшееся ему смутно знакомым, – широкое, грубоватое, с остриженным под машинку черепом и густой, выдающейся вперед, квадратной, как дворницкая лопата, бородищей. Усы с лихо и старомодно закрученными кверху кончиками тоже выглядели очень знакомо. Углядев между бородой и верхним краем какого-то белого балахона поблескивающий металлом высокий кольчужный воротник, Глеб наконец вспомнил, где видел этого человека: вчера, на берегу, где молодежь демонстрировала друг другу силу своих рук и крепость черепов. "ЗАМОСКВОРЕЦКИЕ ТАМПЛИЕРЫ", – гласил заголовок.

"О господи", – подумал Глеб и, постучав по фотографии пальцем, спросил:

– Развиваете тему?

– Помешались все на этих тамплиерах, – буркнул главный редактор.

– Что есть, то есть, – вздохнув, согласился Сиверов.

Ярко-красная, как ей и полагается, "каррера" плавно катилась по Кутузовскому, почти беззвучно летя сквозь россыпи ярких ночных огней. Длинноволосый гитарист, когда-то представлявшийся Юрисом, сидел на водительском месте, положив ладони на обтянутый губчатой резиной обод рулевого колеса, которым лишь изредка чуть-чуть пошевеливал. Он вел машину, получая огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие от ее послушной, маневренной мощи, от низкой спортивной посадки, от сознания того, что ведет новенький, с иголочки, "порше", способный без проблем выдать на прямой больше трехсот километров в час, а более всего – от близости своей спутницы, тонкий аромат духов которой в данный момент ласкал его обоняние.

Спутница его, снова превратившаяся в платиновую блондинку, из-за черной облегающей одежды и надвинутого на лоб, тоже черного, кепи с длинным козырьком сегодня напоминала не столько Шерон Стоун, сколько другую голливудскую актрису, Ким Бессинджер, в роли профессиональной грабительницы банков. "Настоящая Маккой" – так, кажется, назывался тот фильм; а впрочем, какая разница? Рядом с этой женщиной Голливуд отдыхал – так, во всяком случае, считал водитель красной "карреры", в груди которого давно и непрерывно бурлила гремучая смесь неразделенной любви и взаимной ненависти.

На коленях у женщины лежал включенный ноутбук, изящные пальцы в тончайших латексных перчатках то живо порхали по клавиатуре, то замирали на какое-то время, а потом снова принимались порхать, и на экране возникали все новые и новые столбцы каких-то цифр и уродливых значков, смысл которых понятен только профессиональным программистам.

Расположенный между сиденьями багажный ящичек, обычно запираемый на ключ, в данный момент был открыт. Внутри лежал купленный полчаса назад мобильный телефон, через беспроводной инфракрасный порт подключенный к ноутбуку. Женщина работала в Интернете – точнее, в единой банковской электронной системе. Уже ненужная пластиковая кредитная карточка Дубова торчала из нагрудного кармашка ее черного комбинезона. В данный момент этот комбинезон выглядел как рабочая одежда, но мог при желании с успехом сойти за сверхмодный вечерний наряд – все зависело от его владелицы, которой было достаточно расправить плечи, выпрямить спину и тряхнуть волосами, чтобы это волшебное преображение свершилось.

– Не знал, что ты еще и это умеешь, – на мгновение оторвав взгляд от дороги, чтобы полюбоваться ее сосредоточенно склоненным, подсвеченным голубоватым сиянием экрана профилем, сказал водитель.

– Я многое умею, а ты многого обо мне не знаешь, – отозвалась она, сосредоточенно хмуря брови.

– К сожалению или к счастью? – осведомился он.

– Для кого как, – ответила она. – Помолчи, пожалуйста, ты мне мешаешь.

Справа опять мягко застрекотали клавиши, потом один за другим раздались три резких, энергичных удара – так обычно бьют по клавише ввода, когда желаемый результат достигнут, – и женский голос с едва ощутимым прибалтийским акцентом произнес:

– Ну вот, готово. Как говорят американцы, "here am I" – я на месте. Ты помнишь номер своего счета? Подбросить тебе пару миллиончиков?

Голос у нее был непривычно веселый – она торжествовала. Господи, да было ли в ее жизни хоть что-нибудь, кроме сплошной, непрерывной череды побед?

– Чтобы меня взяли за жабры при попытке их получить? – хмуро откликнулся он. – Благодарю покорно. Лучше займись делом.

– Уже занимаюсь, – ответила она.

Блондин заметил, что она действительно быстро списывает что-то с экрана компьютера на листок блокнота.

– Готово, – повторила она и, щелкнув кнопкой шариковой ручки, спрятала ее вместе с блокнотом в карман комбинезона. – Теперь он наш.

Блондин заметил, что, произнеся эти слова, напарница помрачнела: сообразила, наверное, что они значат для того, о ком она говорила. "Ничего, переживешь, – злорадно подумал он. – Да, переживешь... если ОН позволит".

– Сверни в боковую улицу, – потребовала она. – Мне нужна урна.

– Что тебе нужно?!

– Урна. Это такой сосуд, куда бросают мусор. Совершенствуйся в великом и могучем русском языке... солнце.

Он отпустил короткое непечатное словечко и резко, не подавая никаких сигналов, в визге горящей резины и возмущенном нытье клаксонов через двойную разделительную полосу повернул налево, в открывшийся там проезд. В таком отчаянном маневре не было никакой нужды; так ездят только пьяные да те, кто уходит от погони. Сидевший за рулем красного "поршака" блондин был трезв как стеклышко и точно знал, что за ним никто не гонится, но он, во-первых, был раздражен и уязвлен только что прозвучавшей в его адрес колкостью, а во-вторых, не лихачить, сидя за рулем этой машины, было по-настоящему трудно.

– Кретин, – констатировала его спутница.

– Что, замочила штанишки? Не беспокойся, за рулем ас. А если что, ремонт за мой счет.

– Главное, чтобы осталось, что ремонтировать. Ты ведешь себя как пьяный подросток. Нам нельзя привлекать внимание, а ты...

– Чтобы не привлекать внимание, надо ездить на "Жигулях", – резонно возразил водитель. – Ну, вот тебе урна. Пользуйся на здоровье.

Машина резко затормозила, снова завизжав резиной и оставив на асфальте плохо освещенной улицы две черных полосы. Чтобы не удариться головой о ветровое стекло, женщине пришлось упереться рукой в переднюю панель. Другой рукой она придержала на коленях ноутбук, который все еще продолжал работать, в автоматическом режиме без какой бы то ни было необходимости перебирая бесчисленные файлы единой банковской системы.

– Кретин, – повторила она и открыла дверцу.

– Это не страшно, – сказал он ей в спину, суя в зубы сигарету и щелкая зажигалкой. – Твоя гениальность уравновешивает мою глупость, так что все в порядке.

Заставленная дремлющими до утра машинами улица была тиха и пустынна. В ночном воздухе пахло липами, прямо как в деревне, в темноте светились редкие бессонные окна, бросая пятна тусклого света на корявый асфальт тротуара. Урна, о которой шла речь, стояла у запертых дверей магазина, на ярко освещенном рекламой пятачке. В стеклянной витрине горели фиолетовые люминесцентные лампы, почти не дававшие света, но сами зато заметные издалека; освещенные ими манекены, одетые в спортивные костюмы фирмы "Адидас", кто с теннисной ракеткой, кто с футбольным мячом, а кто и с роликовыми коньками в пластмассовых руках, в этом мертвенном свете напоминали покойников, которым наскучило лежать в могилах. Ступив на замусоренный, поросший аккуратно подстриженными сорняками газон, женщина подумала, что для затеянного ею дела можно было выбрать местечко потемнее, но не стала ничего говорить: время было дороже.

Урна, кстати, тоже подвернулась не самая удобная – жестяной цилиндр, закрытый сверху металлической решеткой для окурков, с прорезью для более крупного мусора сбоку. По правде говоря, ей была нужна не столько урна, сколько нормальный мусорный контейнер – пластиковый, с плотно прилегающей крышкой и с колесами или обычный жестяной, мятый и ржавый, вонючий и без колес, но зато достаточно просторный, вместительный. Но не станешь же шарить в темноте по неосвещенным дворам в поисках этого чертова контейнера, теряя драгоценное время!

Она пересекла тротуар, неся перед собой на руках, как ребенка, включенный ноутбук с лежащим поверх него мобильным телефоном, опустила, присев, свою ношу на асфальт и сняла с урны круглую решетку, на которой белела россыпь окурков. Оставшийся в машине блондин в это время любовался грациозными движениями ее гибкого, обтянутого черной тканью тела – тела, по которому он сходил с ума и доступ к которому был для него закрыт. В голове бродили смутные, не вполне оформившиеся мысли об изнасиловании. Техническая сторона данного мероприятия его не занимала: он знал, что справится. Знал он и то, что, отважившись на такое отчаянное дело, проживет не более нескольких часов – ну, от силы сутки, если будет достаточно быстро улепетывать по прямой. Вопрос, который занимал его в данный момент, формулировался следующим образом: стоят ли несколько минут удовольствия той цены, которую придется за них заплатить? Здравый смысл подсказывал, что, конечно же, нет, но израненное, истерзанное муками бесплодного вожделения сердце придерживалось иного, прямо противоположного мнения.

Женщина между тем подняла с асфальта продолжающий негромко шелестеть кулером ноутбук. Мобильный телефон она на время положила в карман; ноутбук в развернутом виде не хотел пролезать в урну, и его пришлось наполовину свернуть. Голубоватое сияние экрана озарило внутренность забитой мятыми салфетками, пластиковыми стаканчиками и бутылками урны; все еще подключенный к Интернету мобильник соскользнул на дно лежащего под углом стакана с остатками пивной пены на стенках. Платиновая блондинка, одетая, как спецназовец на задании или профессиональный грабитель на работе (само собой, в представлении голливудского режиссера), поставила на место решетку для окурков и быстрым шагом вернулась к машине.

– Пошел, – коротко бросила она, падая на кожаное сиденье.

Красный "порш" сорвался с места едва ли не раньше, чем хлопнула закрытая ею дверца. Водитель решил пока что оставить без внимания это пренебрежительное "пошел", с каким сегодня изредка, да и то рискуя получить по физиономии, обращаются к личным водителям и таксистам, а до революции частенько обращались к извозчикам (ну и, разумеется, к личным кучерам). Сейчас его занимало другое. Он научился убивать, но в компьютерных технологиях разбирался, как свинья в апельсинах, оставаясь в этом плане на уровне среднестатистического "чайника", способного включить и выключить компьютер, но не рискующего, во избежание дополнительных хлопот и финансовых расходов, забираться в программы настройки.

К деньгам он относился довольно равнодушно, поскольку они у него водились в количестве достаточном, чтобы о них не думать. Но покупать ноутбук за две с половиной тысячи долларов и телефон без малого за полштуки только для того, чтобы, раз воспользовавшись, буквально через час после покупки выкинуть в первую попавшуюся мусорку?! Нет, это казалось странным даже ему.

– Ну, и что это было? – спросил он, гоня машину между двумя почти сплошными рядами припаркованных у обочин драндулетов (по сравнению с этой тачкой под определение "драндулет" подпадал любой механизм, оснащенный двигателем внутреннего сгорания).

– Считай это женским капризом, – ответила она, как шпагу из ножен, извлекая из кармана комбинезона тонкую длинную сигарету. – Ты никогда не задумывался о том, какая это, в сущности, скучная штука – жизнь?

Она с треском содрала с ладоней латексные медицинские перчатки и, скомкав, затолкала в карман комбинезона.

– Ну, с тобой-то точно не соскучишься, – сказал он, отрывая правую руку от руля, чтобы дать ей прикурить.

– Ты себе даже не представляешь, как сильно ошибаешься, – сказала она. Тон у нее при этом был непривычно доверительный, человечный – такой, словно она говорила с близким другом или мамой. – Все люди, сколько их есть, при достаточно долгом и близком общении становятся скучными. Вот ты, например, охотишься за мной, как пещерный человек за мамонтом. Как будто, если ты меня не завалишь, умрешь от недоедания... Сверни, пожалуйста, налево.

Он что-то промычал, ударяя по тормозам и резко выворачивая руль.

Красную "карреру" немного занесло на повороте; она почти ударилась о бордюр, но не ударилась все-таки, а выровнялась и, высоко, победительно взвыв двигателем, пулей понеслась дальше, распугивая вышедших на поиски ночных приключений котов – коренных, потомственных москвичей, у которых никому даже в голову не приходит спросить паспорт с отметкой о регистрации.

– Тебе кажется, что я тебе нужна, – продолжала женщина, – что ты без меня жить не можешь...

– Ну-ну, – сказал он деревянным голосом, объезжая торчащий посреди проезжей части канализационный люк. – Не слишком ли высокого ты о себе мнения?

– Извини, – с неожиданной, непривычной покладистостью сказала она. – Считай, что я просто рассуждаю. Скажем так: допустим, ты. Допустим, не можешь без меня жить. То есть допустим, думаешь, что не можешь.

– Ну-ну, – сказал он. – Допустим. И что?..

– Допустим, я соглашусь лечь с тобой.

– Так, – едва сдерживаясь, сказал он и включил наконец третью передачу. – Допустим. Допустим с удовольствием. Дальше.

– Дальше опять налево... Вот так. Не гони, пожалуйста, спешить уже некуда. Так вот, допустим, я соглашусь. Конечно, одного раза тебе не хватит – ты просто не успеешь перелапать все, за что тебе хотелось бы подержаться.

– Дать бы тебе по морде, – сквозь зубы процедил он.

– Не ты первый, не ты последний. Но, чтобы по-настоящему этим насладиться, насытиться, – ты понимаешь, о чем я говорю? – по морде тоже надо дать не один раз.

– Мне бы хватило и одного.

– Это ты только так думаешь. Подумай еще, и поймешь, что ошибаешься.

– Ну?..

– Ну, допустим, первый раз тебе понравится, и ты захочешь продолжить. Ты, конечно, захочешь, без всяких "допустим"... И, допустим, мне это тоже понравится, и я соглашусь. Я тоже жадная, чтоб ты знал.

– Так-так, – сказал он заинтересованно и на всякий случай (а вдруг у нее нынче такое настроение, что от теории ей захочется все-таки хоть ненадолго перейти к практике?) снял правую руку с руля и положил ей на колено.

– Тормози! Включи нейтралку! Ты что, ослеп?!

Впереди уже зажглись, стремительно надвигаясь, яркие огни Кутузовского. "Вот сука, – снова подумал он, резко тормозя перед прожигающим в ночи красную дыру светофором. – Все ей в жилу, даже дорожная обстановка".

– Включи левый поворот и следи, черт возьми, за дорогой... ас. И слушай дальше. Я тебя не дразню, чудак, а просто пытаюсь объяснить, чтобы ты, наконец, все понял. Допустим, мы стали встречаться. Регулярно. А поскольку мы оба жадные, мы, допустим, съехались и стали жить вместе. Да-да, все правильно, налево... И не пропусти тот поворот.

Начиная соображать, что к чему, но решительно не понимая зачем, он вывел машину обратно на проспект. Вдали, словно паря в черном беззвездном небе, маячила подсвеченная прожекторами громада Триумфальной арки. "Красиво, – подумал он. – Москва нынче не та, Кавказ ее так загадил, что с души воротит, а все-таки, бывает, глянешь невзначай в сторону, и – ну, красиво же! Прямо дух захватывает..."

– Ты смотришь, как я чищу зубы и охорашиваюсь перед зеркалом, – продолжала говорить она, – и слышишь звуки, которые доносятся сквозь запертую дверь туалета. А я вижу, как ты перед сном снимаешь и бросаешь в угол носки... Общие темы для разговора кончатся уже в самое первое утро, а маленькие приятные открытия, которые происходят в постели, – немного позже. Скажем, через недельку-другую. А потом мы оба окончательно привыкнем друг к другу, и начнется самое страшное – рутина... Не знаю, кто первый этого не выдержит, но точно знаю, что такая идиллия дольше месяца не продержится. Потому что люди скучны, с ними скучно и хоть какая-то прелесть есть только в новизне. Да и та быстро улетучивается. Потому что каждый день искать и находить что-то новое – это тоже рутина. Вон, вон он! Налево.

Он аккуратно свернул налево, в ту самую улицу, к тому самому магазину спортивных товаров и той самой мусорной урне, замыкая круг – то есть, если быть точным, прямоугольник, почти квадрат.

– Знаешь, – платя откровенностью за откровенность, сказал он, – знаешь, на что это похоже? Это как объяснять голодному, что между отлично приготовленным, аппетитным стейком и кучкой собачьего дерьма нет никакой существенной разницы – в конце концов, первое неизбежно естественным путем превращается во второе. А поэтому – зачем есть?

– Прости, – с тронувшей его искренностью сказала она. – Ты, наверное, тоже прав. Но нам с тобой, видимо, придется по-прежнему питаться в разных ресторанах. Не обижайся, если можешь, но ты не вызываешь у меня обильного слюноотделения.

И этот акцент... Господи! Ведь так действительно можно сойти с ума!

Он тронул педаль тормоза, и машина послушно замедлила ход. Около знакомого магазина, косо вклинившись в ряд припаркованных автомобилей, стоял, дробя лаковыми плоскостями неоновые блики, громадный черный джип с тонированными стеклами. По тротуару бродили крепкие молодые ребята в черных деловых костюмах и белых рубашках. Один держал перед собой какой-то прибор, пристально вглядываясь в маленький, подслеповатый экранчик. Внезапно, развернувшись всем корпусом в сторону урны, он указал на нее рукой. Его товарищи бросились на несчастную емкость для сбора мусора, как гончие на зайца, и остались позади, заслоненные росшими на газоне деревьями.

– Теперь понял? – негромко рассмеявшись, сказала женщина и выбросила в щель приоткрытого окна длинный окурок.

– Охрана банка? – спросил он, хотя и сам понимал, кого только что видел.

– Да. Взломать любую компьютерную систему – не проблема. Проблема в том, чтобы тебя при этом не сцапали. И не хмурься, пожалуйста. Надо же дать людям повод немного размяться!

– А заодно доставить себе удовольствие.

– Да, заодно. А что, тебе не понравилось? Они были такие забавные!

Ему захотелось сказать, что такая сомнительная забава вряд ли стоила того, чтобы выкидывать на ветер без малого три тысячи зеленых. Но он промолчал, поскольку ему ни капельки не улыбалось быть обвиненным в мелочности.

– Мне кажется, без этого можно было обойтись, – все-таки сказал он.

– Да, – немедленно ответила она и, сняв наконец с головы свое кепи, небрежно швырнула его через плечо на заднее сиденье. Осветленные волосы тяжелой волной упали на щеку, и она, тряхнув головой, отбросила их назад, снова заставив его сердце учащенно забиться. – Компьютер и телефон можно было просто выключить, и они бы нас потеряли. Мне просто хотелось посмотреть, как они забегают. Мне это нравится, как тебе нравится вспарывать людям животы.

– Я этим не для собственного удовольствия занимаюсь, – буркнул он.

– Правда? Ну, тогда и я тоже. Не забывай, я только что нашла энклагшон. И никого при этом не зарезала. А ты перебил целую кучу народа и ничего не нашел. Так кто из нас работал, а кто развлекался?

– Я не виноват, что тот псковский торгаш не знал даже имени человека, которому продал крест! – агрессивно, поскольку в ее словах содержалась изрядная доля неприятной для него правды, огрызнулся блондин.

– Может, и не знал. Но что-то он знал наверняка: номер контактного телефона, электронный адрес... Ведь не случайный же прохожий вынул из кармана и отдал ему за краденую вещь пятнадцать косых! Они как-то поддерживали связь, и этот антиквар, конечно же, мог тебе об этом рассказать. Но тебе было не до разговоров. У тебя чесались руки!

– Не говори, чего не знаешь, шлюха нерусская, – процедил он.

– О, вот уже и шлюха! Я тебя задела, да? Фехтовальщики – те, что фехтуют на эспадронах, – в таких случаях говорят "туше" – "коснулся". А ты, значит, подобрал русскоязычный эквивалент...

Он не все понял насчет эквивалента, но решил не уточнять. Пока, для разнообразия и чтобы увести разговор подальше от своего просчета, который действительно имел место, он решил уточнить кое-что другое.