Глава 8

Тыква остановил угнанную час назад машину у обочины, неодобрительно прислушиваясь к тому, как неохотно, с каким-то металлическим кряхтеньем и дребезжанием замирает своенравный мотор. В тесном салоне старых «Жигулей» отвратительно воняло застоявшимся табачным дымом, засаленные чехлы вызывали брезгливую дрожь.

В наступившей тишине стало отчетливо слышно, как шмыгает носом и возится на заднем сиденье Телескоп, ухитрившийся накануне операции подхватить какую-то вирусную инфекцию. Он вдруг начал с шумом хватать ртом воздух и наконец оглушительно чихнул. Тыква пригнулся и демонстративно вытер шею рукой в кожаной перчатке.

– Ну ты, бацилла, – проворчал он. – Ты что, новостей не слышал?

– Каких еще новостей? – гнусаво спросил Телескоп, ожесточенно шмыгая носом.

– Японцы классную штуку изобрели, – ответил Тыква. – Носовой платок называется. Не слыхал?

– Да пошел ты, – вяло огрызнулся Телескоп.

Активист удивленно покачал головой, подтягивая перчатки. Пробуждение чувства юмора у Тыквы было событием из ряда вон выходящим. «Напоследок», – вдруг подумал Активист и суеверно испугался: когда-то ему доводилось читать, что любая мысль, не говоря уже о произнесенном вслух слове, оставляет на ткани мироздания вещественный, материальный след.

– Время тянете, золотая рота? – нарочито грубо спросил он. – Хотите жить вечно?

Ему не хотелось говорить с ними и даже смотреть в их сторону. Они вызывали у него органическое отвращение, как будто уже начали понемногу разлагаться. Неприятнее всего было то, что эти двое недоумков, хоть и побаивались, шли на дело с явным энтузиазмом: перспектива разом отхватить по тридцать с лишним тысяч на нос совершенно заслонила от них все остальное. Тем более что в заложники взяли его мать, а не их.

«Уголовники, – с горечью подумал Активист. – Такие же мелкие бандиты, как и вся остальная шваль. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Очень умно. Чтоб ему пусто было, этому философу.»

Короткий осенний день уже догорел, оставив после себя лишь узкую розоватую полоску над краем горизонта.

Горизонт был изломан темными силуэтами высотных зданий, густо усеянных желтыми пятнами освещенных окон.

Москва равнодушно шумела вокруг: ей было наплевать на тройку психов, собиравшихся рискнуть головой ради призрачной надежды выжить.

С трудом распахнув заедающую дверцу. Активист выбрался из машины. Дверцу он оставил открытой. Ночь выдалась ясной, и морозный воздух опять напомнил ему, что зима не за горами. «Дожить бы до нее, – с тоской подумал Активист. – Страсть как неохота умирать посреди этой грязищи.»

Он закурил, зачем-то поднял воротник куртки и медленно пошел туда, где, тускло освещенная одиноким фонарем, маячила необъятная, сплошь залепленная грязью и потеками застывшего цемента корма тяжелого КрАЗа.

Телескоп и Дынников догнали его и пошли рядом, нелепые и смешные в своих камуфляжных комбинезонах, – жалкое войско, обреченное на смерть и не желающее замечать очевидного.

Карабкаясь в высоченную кабину самосвала, Виктор в последний раз оглянулся на брошенный «жигуленок».

Тыква не позаботился даже о том, чтобы выключить фары, и круглые желтые глаза ветерана отечественного автомобилестроения бессмысленно пялились в темноту. Салон тоже был освещен грязно-желтым светом потолочного плафона. «Жигуленок» словно приглашал одуматься и повернуть назад. Сейчас, когда за ними никто не следил, казалось, что в этом приглашении есть резон: пустая вечерняя улица создавала иллюзию свободы, пистолет в кармане придавал уверенности в себе и чудилось, что все еще можно переиграть и решить в свою пользу.

«Черта с два, – подумал Виктор, плюхаясь задом на продавленное дерматиновое сиденье. – Ничего уже не изменишь и не поправишь, и остается только идти напролом, стиснув зубы и зажмурив глаза, – авось пронесет.»

Тыква уселся за руль. Телескоп втиснулся на сиденье рядом с Виктором, утирая сопли рукавом пятнистого бушлата с сине-красно-белым флажком повыше локтя, и мотор самосвала ожил с грохотом и лязгом. Выхлопная труба выбросила в небо невидимое в темноте облако черного дыма, и машина тронулась.

Смотреть на дорогу из кабины КрАЗа было непривычно, словно они летели на вертолете. Под ноги все время попадался лежавший на полу «Калашников» с длинным глушителем – оружие, предназначенное для Тыквы. «Серьезное оружие, – подумал Виктор, косясь на Тыкву, который, насвистывая, вел тяжелый самосвал в сторону Царицыно. – Это тебе не колеса тырить.»

Через двадцать минут они остановились, и Виктор с Телескопом пересели в поджидавший их грузовой микроавтобус. Добывая микроавтобус. Тыква постарался превзойти себя и откопал где-то почти новенький грузовой «фольксваген-каравеллу», способный, по его словам, без особого напряга развить скорость до ста пятидесяти километров в час. Садясь за руль микроавтобуса, Виктор подумал, что, двигаясь на такой скорости по московским улицам, он свернет себе шею безо всякой посторонней помощи.

Теперь они шли колонной – впереди огромный КрАЗ, сзади темно-зеленый обтекаемый «фольксваген». Телескоп все возился на сиденье, шмыгая носом и позвякивая железом, – осматривал автомат.

– Гляди, Активист, что я ради такого дела раздобыл, – сказал он, вертя у Виктора перед носом здоровенной противотанковой гранатой, похожей на банку тушенки с ручкой. – Ка-ак шарахну!

– Ты что, совсем ошизел? – спросил Виктор, свободной рукой отталкивая от себя гранату. – Ты шарахнешь, а через две минуты вокруг тебя соберется вся московская легавка вместе со спасателями, пожарными и эфэсбэшниками.

– А что, – оживился Телескоп, убирая гранату куда-то в темноту за сиденьем и снова принимаясь ковыряться в автомате, – это идея! Шарахнуть не на заводе, а где-нибудь в стороне. Все туда – а мы на завод. А?

– X., на, – грубо сказал на это Виктор. – Заткнись ты, Христа ради, без тебя тошно. И перестань, наконец, шмыгать носом!

Очкарик обиженно замолчал и некоторое время действительно не шмыгал, только поблескивали, отражая бегущий свет уличных фонарей, огромные очки.

Тыква дисциплинированно включил указатель поворота и свернул к парку. Движение грузовых автомобилей здесь было запрещено, заляпанный грязью мастодонт занимал своей железной тушей почти всю ширину проезжей части, и Активист скрестил на удачу пальцы обеих рук – встреча с инспектором ГИБДД была сейчас чревата самыми неприятными последствиями.

Он надеялся, что кривая вывезет: улица была глухая, час поздний, и все менты, по идее, должны были сейчас косить бабки где-нибудь поближе к свету и суете центральных улиц. Активист посмотрел на часы. Отсчет времени уже пошел, заводские ворота должны были показаться через каких-нибудь пару минут, и тут лежавшая на приборном щитке рация пискнула и разразилась серией предсмертных хрипов.

– Коробочка, я сундук. – пробился через эту свистопляску бодрый голос Тыквы. – Впереди кучка мусора.

Что делать, а?

Виктор коротко выматерился и нажал на кнопку передачи.

– Откуда я знаю, что делать? – раздраженно ответил он. – Надо как-то отмазываться.

– Отмазываться? – с сомнением переспросил Тыква. – Н-да… Ладно, щас отмажусь.

Болтавшаяся впереди грязная корма самосвала вдруг начала стремительно удаляться: Тыква разгонялся вместо того, чтобы тормозить. Виктор даже решил было, что Тыква с перепугу перепутал педали, но тут Телескоп, первым сообразивший, в чем дело, издал восторженный индейский клич.

– Во дает! – заорал он. – Во, блин, дает!!! Топчи его, Тыква!!!

– Идиот, – простонал Активист, заранее щурясь.

Впереди раздался грохот столкновения, КрАЗ тяжело мотнуло в сторону, он с лязгом подпрыгнул, и из-под его передних колес полыхнуло дымное оранжевое пламя. Тяжелый самосвал отшвырнул сплющенный милицейский «уазик» прочь, как сломанную игрушку, и, не снижая скорости, помчался дальше. Щурясь и изо всех сил стискивая зубы, Виктор проскочил полосу дымно полыхающего асфальта, краем глаза заметив и навечно зафиксировав в памяти откатившуюся далеко в сторону милицейскую фуражку. Колеса «каравеллы» с ходу наскочили на что-то, с жутким глухим стуком пробарабанившее по дну.

Машину подбросило, и Виктору почудилось, что он различил хруст ломающихся костей. Телескоп с размаха треснулся носом о ствол автомата и разразился восторженной матерной тирадой.

КрАЗ мчался впереди, роняя с бешено вращающихся колес последние пылающие брызги. Виктор снова поднес ко рту рацию, облизал сухим языком сухие губы и с трудом проговорил:

– Что же ты делаешь, сволочь? Сейчас человек сто в ментовку названивает.

– А чего делать? – возбужденно прокричал в ответ Тыква. – Ты сказал: отмазывайся. Вот я и отмазался. Я отмазался, а он размазался. – Тыква заржал. Его чувство юмора, раз проснувшись, ни в какую не желало засыпать, приобретая все более зловещий оттенок. – А насчет телефонов… Погоди-ка, это мы сейчас поправим.

КрАЗ вдруг с ходу выскочил на газон, коверкая его тяжелыми колесами, сбил трубчатое металлическое ограждение и, смяв полосу декоративного кустарника, с ревом вылетел на тротуар. Казалось, он вот-вот врежется в угол дома, но в последнее мгновение Тыква ухитрился вывернуть огромный неподатливый руль, и тяжелый черный бампер самосвала лишь глубоко пробороздил стену, подняв в воздух облако известковой пыли. Что-то полыхнуло ярким бело-голубым светом, дождем посыпались искры, и из-под колес самосвала, дребезжа и переворачиваясь на лету, выскочила какая-то смятая, расплющенная и исковерканная жестянка.

– Ага!!! – завопил Телескоп, возбужденно подпрыгивая на сиденье. – Распределительный шкаф!

– Что? – не понял Виктор. – Какой шкаф?

– Телефонный! Теперь во всем районе телефоны сдохли!

– Кретины, – процедил Виктор сквозь стиснутые зубы. – Сундук! – закричал он в рацию. – Теперь не останавливайся, бери ворота с ходу! Времени ты нам не оставил, сволочь, – добавил он, уже отключив рацию, и рывком опустил на лицо шерстяную маску с прорезями для глаз.

– Эхма! – бешено проорал Телескоп, передергивая затвор автомата и опуская стекло со своей стороны. Очки его сверкали, как противотуманные фары, в углах губ пузырилась слюна.

Активист оторвал от руля руку и дернул книзу край Телескоповой маски. Телескоп, похоже, этого даже не заметил, и Виктор дал ему по шее.

– Маску опусти, кретин! – крикнул он, и до Телескопа наконец дошло, чего от него хотят.

По обе стороны дороги уже мелькали сплошной стеной темные деревья, а впереди, почти заслоненное кормой самосвала, разгоралось туманное электрическое сияние. Через несколько секунд КрАЗ с лязгом вышиб ворота, проволок их на капоте по всему двору, зацепился ими за угол здания, сбросил ненужный груз и вломился в ворота складского ангара.

Виктор увидел вспышки и услышал несколько разрозненных хлопков: деморализованная охрана палила из пистолетов по стальному ковшу самосвала. «Каравелла» влетела в ворота и резко остановилась. За секунду до этого в лобовом стекле микроавтобуса вдруг возникла аккуратная круглая дырка, но обращать внимание на такие мелочи было уже некогда.

Виктор схватил автомат и пинком распахнул дверцу.

С другой стороны микроавтобуса уже шепеляво лопотал оснащенный глушителем АКМ Телескопа, и Виктор от души понадеялся, что очкарик стреляет поверх голов.

– Бросай оружие! – хрипло прокричал он и дал очередь в воздух. – Бросай оружие, я сказал, суки рваные!

Бегом к складу! Все бегом к складу, твари!

Со стороны производственного корпуса звонко бахнул одиночный выстрел, пуля глухо ударилась в борт микроавтобуса. Виктор обернулся на звук, вскидывая автомат, но из-за кузова клокотавшего на холостых оборотах КрАЗа негромко, словно резиновым молоточком по дну жестяной кастрюли, простучала короткая очередь, и тучный человек в полувоенной форме кулем свалился с крыльца.

Незавидная судьба этого одинокого героя решила исход сражения. Побросав пистолеты, пятеро охранников неторопливой рысью двинулись к выбитым вовнутрь воротам склада. Виктор вернулся за руль «каравеллы» и подогнал ее к ангару, все время косясь на часы и про себя считая секунды. Он не сомневался, что где-то уже ревут, захлебываясь, сигналы тревоги, и люди в бронежилетах бегом занимают места в машинах. У них изначально было восемь минут на то, чтобы захватить груз и смыться из-под носа у ментов, но выходка Тыквы, на глазах у всей улицы протаранившего автомобиль гаишников, сократила этот срок минуты на две, если не больше.

Телескоп с лязгом распахнул дверцу грузового отсека.

Виктор выпрыгнул на бетонную площадку перед ангаром и взял на прицел охранников, которые уже стояли наготове с громоздкими картонными ящиками.

– Только морфий! – крикнул Активист. В горле запершило, и он с удивлением понял, что умудрился сорвать голос. – Остальное дерьмо не трогать! Только морфий!

Читайте надписи на ящиках, уроды!

– Ты чего? – боком придвигаясь к нему, спросил Тыква, не спуская глаз с работавших охранников и подбадривая их повелительными движениями автоматного ствола. – Нам же ведено забрать все.

– Время, Мишук, – сквозь зубы процедил Виктор. – Время, понимаешь? Не нужно было таранить ментов. И потом, полтонны лекарств в «фольксваген» все равно не влезет. Они же легкие, мать их. Ты посмотри, сколько упаковочного материала.

Тыква выматерился и снова принялся орать во всю глотку:

– Живее, ублюдки! Кто не будет шевелиться, пристрелю на хрен! Без марафета мы отсюда не уедем, а если нас здесь заметут, я возьму вас всех в заложники, потребую миллиард баксов выкупа и буду шлепать вас по одному каждые пять минут. Шевелитесь или занимайте очередь к доктору Калашникову!

– Время, – снова негромко сказал Активист, но Тыква каким-то образом услышал его сквозь собственные вопли и обернулся. – Время, Мишук. Ворота.

Тыква торопливо кивнул, выпустил короткую очередь поверх голов охранников, которые с лихорадочной скоростью таскали громоздкие картонные коробки, забросил автомат за плечо и бросился к самосвалу. Огромный КрАЗ, взревев и выбросив облако черной гари, пятясь задом, по широкой дуге отъехал от склада, остановился, скрежетнул коробкой передач, снова рыкнул и, набирая скорость, устремился прямиком на кирпичную стену, которой была обнесена территория завода. Сидевший в кабине Тыква что-то неразборчиво орал – может быть, пел, а может, просто матерился. Незакрытая дверца со стороны водителя моталась в воздухе, как перебитое крыло.

Тыква даже не стал выпрыгивать из кабины. Еще позавчера они с Активистом пришли сюда и поковырялись в стене, без труда обнаружив, что под новой штукатуркой скрываются старые крошащиеся кирпичи. Когда передние колеса самосвала ударились о бордюр, Дынников изо всех сил вдавил педаль акселератора в пол кабины и нырнул под приборную панель, чтобы рулевая колонка не впечаталась в грудь.

Многотонный КрАЗ с грохотом ударился о кирпичный забор и с первого раза проломил его. Это оказалось даже легче, чем они планировали, и машина пострадала совсем не так сильно, как можно было ожидать. Смятый капот встал торчком, заслоняя обзор, правое переднее колесо лопнуло, из пробитого радиатора с плеском хлынула нагретая вода, лобовое стекло осыпалось вниз каскадом мелких осколков, но двигатель продолжал неровно, взахлеб рокотать внутри груды искореженного металла, в которую превратилась кабина. Незакрытая дверца с жестяным стуком упала на груду курящихся известковой пылью обломков, на спину Тыкве свалился кирпич, заставив его взвыть от неожиданной боли, но дело было сделано. Дынников выпрямился, столкнул с сиденья кирпичный мусор и с диким скрежетом врубил заднюю передачу. Изувеченный самосвал медленно, с трудом выбрался из-под груды битого кирпича и, сильно припадая на правую сторону, задом пополз к воротам. Бессильно отвисший книзу бампер со скрежетом бороздил асфальт дороги, высекая из него бледно-красные искры.

Телескоп захлопнул грузовую дверь и, дав прощальную очередь поверх голов, запрыгнул на пассажирское сиденье «фольксвагена».

– Всем лежать! – проорал он в открытую дверцу. – Не двигаться, вохра! Щас шарахнет!

Тыква все возился возле самосвала, хотя откуда-то издали доносился приглушенный расстоянием истеричный вой сирен. Наконец возле перегородившей ворота машины вспыхнул неверный оранжевый огонь, осветивший сосредоточенно склоненную плечистую фигуру Дынникова. Тыква повернулся к самосвалу спиной и бросился бежать. Пламя за его спиной ширилось, росло, и в тот момент, когда запыхавшийся Тыква ввалился в кабину «каравеллы», больно ткнув Телескопа автоматным стволом в ребра, топливный бак КрАЗа взорвался, в мгновение ока превратив самосвал в жарко полыхающий костер. Теперь ворота были перекрыты наглухо, и Телескоп рассмеялся сухим лающим смехом, блестя очками сквозь прорези маски.

Виктор подвел «каравеллу» к пролому в заборе и осторожно, на первой передаче направил ее вперед. Колеса запрыгали по обломкам, машина застряла, дернулась, вырвалась из капкана и пошла дальше, тошнотворно скрежеща брюхом по битому кирпичу. Из-под днища то и дело доносились громкие удары, заставлявшие Активиста болезненно морщиться, микроавтобус швыряло, как настоящую каравеллу, попавшую в шторм, и дышавший ртом из-за насморка Телескоп все время лязгал зубами, рискуя начисто отхватить себе язык. Последний удар получился самым сильным, машина мучительно содрогнулась и вдруг начала жутко тарахтеть, словно вдруг превратилась в легендарную тачанку, из которой на полном ходу кто-то вел интенсивный пулеметный огонь.

– Глушитель потеряли, едрена мать! – весело воскликнул Тыква, с облегчением сдирая с потного лица пропыленную маску. – Хорошо, что не кардан!

«Фольксваген» с выключенными фарами пулей несся по темным аллеям парка, который при таком освещении больше смахивал на дремучий лес. Ведя машину одной рукой, Активист тоже стащил с головы опостылевший шерстяной презерватив и не глядя швырнул под ноги.

– Черт возьми, – выдохнул он, – неужели целы?

– А что нам будет? – весело скаля зубы, спросил Телескоп. Очки у него съехали на сторону, слипшиеся от пота волосы торчком стояли над взмокшим лбом, а крючковатый нос воинственно торчал, напоминая нос боевой галеры.

– Не пропусти ее, Активист, – напомнил Тыква. – Вон она!

– Вижу, – сквозь зубы сказал Виктор, резко ударил по тормозам и вывернул руль влево так резко, что едва не вывихнул себе оба плечевых сустава.

Он намеревался поставить «каравеллу» поперек дороги, но немного не рассчитал – машину занесло слишком сильно, она качнулась, теряя равновесие, встала на два колеса, потом под одно из них подвернулся камень, микроавтобус тяжело подпрыгнул, переворачиваясь в воздухе, и с глухим грохотом опустился на крышу. Его проволокло по дороге еще метра два, и наконец он остановился.

– Все целы? – спросил Виктор, пытаясь сообразить, цел ли он сам.

– Он еще спрашивает, – простонал Телескоп и начал выбираться наружу сквозь выбитое лобовое стекло.

– Хорошо, что не на бок, – сказал Тыква, воздерживаясь от комментариев по поводу водительских талантов Активиста. – Выгружать было бы труднее.

В воздухе свежо и пронзительно воняло бензином, позади над верхушками деревьев дрожало оранжевое зарево – там все еще горел самосвал, помогая им выиграть время. Виктор выполз на дорогу и встал, зашипев от боли в ушибленном плече.

«Каравелла» лежала вверх колесами, перегородив дорогу. Ее колеса еще медленно вращались, Виктор с опаской посмотрел на дверь грузового отсека и понял, что сегодня ничего плохого произойти просто не может. Удача была с ними, и дверь, вместо того чтобы заклиниться намертво, открылась нараспашку, вывалив на асфальт несколько картонных коробок.

– Подгоняй, Мишель, – скомандовал он и, кивнув Телескопу, принялся вместе с ним выволакивать громоздкие коробки на асфальт, чтобы не терять даром драгоценных секунд.

– А она не шарахнет? – опасливо спросил Телескоп, бочком отодвигаясь от перевернутой машины.

– Шевелись, – волоком оттаскивая в сторону тяжелую коробку, сквозь зубы процедил Виктор. – А то я тебе шарахну. Быстрее, Мишель!

Тыква молча скрылся в темноте. Через несколько минут там закудахтал стартер, вспыхнули белые фонари заднего хода, и на дорогу, пятясь, выполз защитный микроавтобус УАЗ. Белые круги с красными крестами внутри, украшавшие его борта, намекали на принадлежность автомобиля к медицинской службе, а цифры «03» и тянувшиеся вдоль обоих бортов надписи «скорая медицинская помощь» были призваны развеять любые сомнения.

Работая с лихорадочной быстротой людей, за которыми по пятам гонится сама смерть, они перегрузили коробки в «уазик» и, содрав с себя камуфляжные костюмы, побросали их возле перевернутой «каравеллы». Перед тем как скомкать и швырнуть на асфальт куртку, Виктор проверил, не выпало ли из нагрудного кармана закатанное в прозрачный пластик удостоверение офицера госбезопасности республики Ичкерия Алимхана Долманова. С фотографии в удостоверении смотрело угрюмое бородатое лицо, обезображенное неразборчивой фиолетовой печатью. Помнится, он указал Одинаковому на то, что эта улика шита белыми нитками – слишком уж просто все получается. Одинаковый на это ответил, что так и должно быть: более тонких улик райотдельские Холмсы и Пуаро могут просто не заметить.