– Да я и так тихо, – сипя и булькая от нетерпения, сказал Телескоп. – У Активиста обрез. Он решил подстеречь Сивого у него на хате.

– На какой еще хате? – спросил охранник. – О чем ты, мужик? На-ка вот, закуси.

Он взял Телескопову вилку, наколол на нее бифштекс и протянул Телескопу. Телескоп досадливо отмахнулся.

Жест получился пьяный, излишне широкий, и сбитый с вилки бифштекс шлепнулся под соседний столик. Телескоп проводил его взглядом и пожал плечами.

– Котлеты какие-то разлетались, – с недоумением сказал он и вернулся к избранной теме. – Сам знаешь, на какой хате. На той, которая прямо над квартирой Активиста. Удобно Сивый устроился!

Охранник откашлялся и покосился во все стороны, стараясь делать это незаметно. Трое в кожанках торопливо доедали чебуреки, изо всех сил притворяясь глухонемыми.

Официантки нигде не было видно, а бармен перетирал бокалы и так упорно пялился в установленный за стойкой телевизор, словно там показывали не утренний выпуск новостей, а эротик-шоу.

– Ладно, – сказал человек в кашемировом пальто, – пойдем.

– Куда? – спросил Телескоп.

– Как куда? Ты хотел к Сивому? Вот и пойдем к Сивому.

– Погоди, – сказал Телескоп, – дай сначала пожрать. У меня тут где-то был бифштекс…

– Как хочешь, – вставая, сказал охранник. – Я пошел. Можешь жрать свой бифштекс. Вон он, под столом валяется.

Он пошел к двери, ни разу не оглянувшись. Телескоп торопливо вскочил, бросил на стол несколько мятых бумажек и бросился следом.

– Вот так, – пробормотал он на ходу. – Вот это и есть вендетта. До седьмого, мать его, колена.

Его слегка качало, и только теперь он впервые подумал, что, кажется, выпил лишнего. Мысль была мимолетной и не вызвала в нем никакой тревоги: им уже полностью овладел пьяный кураж.

Широко шагая, человек в кашемировом пальто свернул на Арбат, потом в Староконюшенный и спустился по нему до Сивцева Вражка. Здесь он пробормотал что-то невнятное об оставленной во дворе машине и нырнул в подворотню. Телескоп устремился следом. Невидимая рука, все время лежавшая на его плече, вела себя спокойно, и Телескоп очень удивился, когда, миновав подворотню, оказался в глухом, заставленном какими-то ящиками тупике. Никакой машиной здесь и не пахло.

– Все, пришли, – буднично сказал его провожатый, поднимая на уровень глаз пистолет с глушителем.

Лежавшая на плече Телескопа большая невидимая рука по-прежнему не подавала признаков жизни, и за мгновение до того, как пистолет глухо хлопнул, выплюнув ему в лицо сгусток смерти, Телескоп понял, что никакой руки у него на плече нет – там, наверху, кто-то большой и сильный окончательно потерял к нему интерес.

Он упал навзничь. Очки с перебитой точно посередине оправой распались на две части и свалились с простреленной переносицы. Человек в кашемировом пальто неторопливо огляделся, подобрал отлетевшую в сторону гильзу, спрятал ее в карман, убрал пистолет и вышел из подворотни, насвистывая свадебный марш Мендельсона.

Когда посланная Кудрявым бригада через окно на крыше проникла в конспиративную квартиру Слепого, было начало одиннадцатого вечера. Боевики один за другим ныряли в темный провал выбитого окна, слыша, как глухо барабанят в дверь двое, посланные для того, чтобы отвлекать внимание.

Активист неподвижно лежал на полу у дивана, почти ничего не видя и наведя обрез примерно в то место, где, как ему помнилось, была расположена дверь в соседнюю комнату. Когда его глаза немного привыкли к темноте, он разглядел на светлом фоне черный прямоугольник дверного проема и скорректировал прицел.

Это было сделано вовремя: в дверях мелькнуло бледное пятно лица и светлый треугольник белого шарфа под ним. Виктор поспешно нажал на спусковой крючок. Обрез звонко бахнул и подпрыгнул, едва не выскочив из рук, картечь кучно шарахнула по штукатурке справа от двери.

Лицо в проеме исчезло, и из темноты неожиданно ярко полыхнула вспышка ответного выстрела. Отколотая пулей щепка оцарапала Виктору щеку. Он выпалил из второго ствола, целясь в то место, где видел вспышку, и поспешно отполз назад, легко скользя по гладкому паркету. Сменив позицию, он переломил обрез, выбросил стреляные гильзы и перезарядил оружие, проклиная эту нудную процедуру.

Невольно вспомнился Фенимор Купер и описанные им боевые действия в кишащих воинственными племенами лесах Северной Америки. Тогдашние ружья вообще заряжались со ствола. "Только этого мне сейчас и не хватает, – подумал Виктор, взводя оба курка. – Отмерь пороха – ровно столько, сколько нужно, не больше и не меньше, иначе либо пуля не полетит, либо ружье взорвется, – засыпь это дело в ствол, утрамбуй шомполом, забей пыж, опусти туда пулю, снова забей пыж, утрамбуй, насыпь пороха на полку и только тогда целься и стреляй – если до сих пор жив.

Господи, о чем это я думаю?"

Он снова выпалил в темноту дверного проема, откуда сверкали вспышки выстрелов. В квартире было уже не продохнуть от кислой пороховой вони. Обрез выбросил длинный сноп оранжевого огня, снова посыпалась штукатурка, и кто-то издал сдавленный вскрик. «Ага, – подумал Виктор, – зацепило! Однако почему же молчит хозяин? Как его – Глеб? Или он успел смыться под шумок через какую-нибудь крысиную нору?»

Какой-то болван, насмотревшийся боевиков по телевизору, включил привязанный к стволу автомата фонарик.

Бледный луч скользнул по полу и осветил вращающееся кресло возле стола. В кресле никого не было. Виктор немедленно пальнул по слепящему световому пятну. Фонарик погас, и через мгновение Активист услышал глухой шум падения чего-то тяжелого. Он вспомнил, как Телескоп обвинял его во всех смертных грехах, и подумал, что очкарик, пожалуй, был прав.

Из дверей вдруг в три ствола заговорили автоматы, и Активист замер, распластавшись по полу и выронив обрез, который собирался перезарядить. Вокруг все трещало и разлеталось вдребезги, осыпая его голову и плечи дождем щепок и каких-то осколков. Он почувствовал, как пуля ударила в паркет рядом с его локтем, задев рукав куртки, и понял, что пропал. Это было спокойное понимание неизбежности конца, но оно пришло преждевременно.

Продолжая палить по тому месту, откуда стрелял Активист, боевики Кудрявого, теснясь в дверях, хлынули в комнату, и тут из-за прочного дубового стола, на котором стоял компьютер, один за другим прозвучали три выстрела. Для такого стрелка, как Слепой, расстояние было мизерным, как если бы он стрелял в упор по мешкам с картошкой. Двое автоматчиков упали, не издав ни единого звука, а третий выронил оружие и, держась за простреленный бок, бросился обратно в маленькую комнату. Слепой хладнокровно взял на мушку его темный силуэт и спустил курок. Боевик упал с простреленной головой.

В квартире стало тихо, и немедленно прекратились тяжелые удары в железную входную дверь. В наступившей тишине и Слепой, и Активист легко различили приближающийся вой сирены – пока что одинокий, очень далекий и, вполне возможно, не имеющий к ним никакого отношения.

– Плохо дело, – в полный голос сказал Слепой, обращаясь к Активисту. – Похоже, молодой человек, что вы привели за собой «хвост» километровой длины. Жаль. Мне нравилась эта квартира.

Шараев медленно сел на замусоренном, выщербленном пулями полу и ощупал себя с головы до ног, не веря тому, что остался жив.

– Что вы там делаете? – спросил Слепой. – Мастурбируете?

– Ищу дырки, – честно ответил Виктор.

– Не ищите, их нет. Они по большей части в диване.

Какой был диван! Черт бы вас побрал, Активист. Не могли привести эту шайку в какое-нибудь другое место?

– Включите свет, – проворчал Виктор.

– Обязательно. Но только после того, как ваш приятель, засевший в соседней комнате, застрелится или выйдет сюда с поднятыми руками. Слышите, как он там пыхтит? Хреново, да? – прокричал он в сторону двери. – Как мышь в бутылке – залезть залез, а выбраться не получается.

В ответ прозвучал выстрел, и монитор компьютера лопнул, осыпав осколками стол и кресло. Снаружи неуверенно бухнули в дверь и снова притихли. Виктор завозился, перезаряжая обрез. Делать это на ощупь было неудобно.

– Не надо стрелять, – сказал Слепой. – Нам спешить некуда. А вот наш друг торопится. Менты будут здесь с минуты на минуту, а до окошка в потолке не допрыгнуть, Пусть стреляет он: ему есть от чего нервничать.

Из маленькой комнаты снова шарахнул выстрел. Было слышно, как по полу покатилась стреляная гильза. Потом там зазвенело стекло и скрипнула оконная рама. Раздался шорох, какое-то постукивание, и снова стало тихо.

– Грамотно, – сказал Слепой. – Но бесполезно.

Он встал во весь рост, и Виктор увидел на более светлом, чем окружающий мрак, фоне окна его силуэт, словно вырезанный из черного картона. Слепой поднял жалюзи, повозился со шпингалетами и распахнул окно настежь. Он сразу отскочил в сторону, опасаясь, как видно выстрела снизу или с соседней крыши, но все было тихо.

– Идите сюда, – негромко позвал Слепой. – Полюбуйтесь: человек-муха, мировой аттракцион.

Виктор подошел и выглянул в окно.

Во дворе горел одинокий, но довольно мощный ртутный фонарь, неплохо освещавший задний фасад дома и асфальт подъездной дорожки. Верхний этаж был опоясан узким, не более пяти сантиметров шириной, выступающим карнизом. По этому карнизу боком, распластавшись по стене и стоя на носках, пробирался человек, держа путь к пожарной лестнице, до которой было метров двадцать – двадцать пять. Свое кашемировое пальто он оставил в квартире вместе с пиджаком, и теперь на нем была лишь белоснежная рубашка с галстуком, Перечеркнутая ремнями наплечной кобуры. Его напряженное, с закушенной губой и скошенными к переносице от неимоверных усилий глазами лицо было повернуто в сторону квартиры, которую он только что покинул, и Виктор с внезапной вспышкой хищного ликования узнал Одинакового. Он начал поднимать обрез, но твердая ладонь Слепого легла на его предплечье и легонько сдавила.

– Не стоит еще больше пугать соседей, – сказал Глеб. – Сам упадет.

Одинаковый наверняка слышал эти слова, но не обратил внимания: у него хватало других забот. Виктор заметил, что в руке у Одинакового зажат пистолет, который наверняка сильно мешал цепляться за стену, но упрямый близнец ни в какую не хотел бросать оружие. Его можно было понять: в случае удачного спуска на землю ему еще предстояло прорваться через всполошенный пальбой центр в своей белой рубашке и наплечной кобуре.

– А вдруг не упадет? – спросил Виктор у Слепого.

– Тогда поможем, – ответил тот. – Если доберется до лестницы, стреляй.

Виктор высунулся в окно по пояс и окликнул Одинакового.

– Эй, ты, придурок, – сказал он. – Я замочил твоего брата. Собственноручно, понял? Знал бы ты, как он удивился! Ты тоже подохнешь. Если бы вас было сто близнецов, я не успокоился бы, пока не прикончил последнего.

Лучше ныряй вниз, Одинаковый.

Одинаковый остановился и оторвал от стены руку с пистолетом. Рука заметно дрожала, ствол пистолета ходил ходуном. Одинакового качнуло назад, он судорожным усилием восстановил равновесие и выстрелил. Виктор отпрянул и тут же снова высунулся в окно, чтобы досмотреть спектакль до конца.

Мизерной отдачи пистолета с избытком хватило на то, чтобы оторвать Одинакового от стены. Он качнулся назад, широко взмахнул руками, пытаясь поймать безнадежно ускользнувшее равновесие, и спиной вперед молча полетел вниз. Он так и не вскрикнул, и единственным звуком, который он издал, был глухой удар об асфальт двора.

Внизу хлопнула дверь подъезда, и во двор выскочили двое в длиннополых пальто. Они шарахнулись от распластанного на асфальте тела, посмотрели наверх, и один из них начал поднимать пистолет. Другой нетерпеливо дернул его за рукав, и оба бросились наутек. Слепой вскинул пистолет и дважды выстрелил им вслед. Один бандит упал, но другому удалось нырнуть за дерево, а оттуда – в близкую уже подворотню. Его топот гулко прозвучал в кирпичном тоннеле арки, и во дворе стало тихо. Потом где-то стукнула, открывшись, форточка, и Слепой отошел от окна, потянув за собой Виктора. Обернувшись напоследок, Активист увидел, как, протиснувшись через узкое жерло подворотни, во двор въехал сине-белый мерседесовский микроавтобус с зарешеченными окнами.

– ОМОН прибыл, – сообщил он Слепому.

– Пусть ломятся в дверь, – коротко ответил тот. – Не возбраняется.

Он зачем-то зашел в ванную и застрял там на целую минуту. Вернувшись, он протянул Виктору сверкающий никелированный парабеллум с прозрачными накладками на рукоятке.

– Держи, – сказал он. – Не люблю блестящее оружие, но это все-таки лучше, чем твоя салютная батарея.

Виктор коротко кивнул в знак благодарности и спрятал парабеллум в карман.

– И что теперь? – спросил он.

Вопрос ему самому показался донельзя глупым. По лестнице уже грохотали сапоги омоновцев, и оставалось только отстреливаться до последнего патрона, а потом прыгать с пятого этажа на твердый асфальт двора – желательно головой вниз. Слепой дернул его за рукав и увлек в маленькую комнату. Перешагивая через трупы, они поднялись по трем ступенькам. Слепой сходил на кухню и вернулся с длиннющей стремянкой.

– Вот, – сказал он. – Твой приятель не догадался посмотреть по сторонам, прежде чем лезть в окошко. Обожаю дилетантов: они сами делают за тебя всю работу.

Он установил стремянку под потолочным окном и подтолкнул Виктора вперед. Активист взобрался на самый верх, откуда можно было дотянуться до окошка. Проведя пальцами по краям рамы, он нащупал множество мелких зазубренных осколков и порадовался тому, что на нем перчатки.

Подтянувшись на руках, он выбрался на крышу. Внизу, в черном колодце оконного проема, бледным пятном маячило лицо Слепого.

– Погоди, – сказал Виктор, – я выну раму. Тут стекла…

– Давай быстрее, – поторопил его Глеб. – Они уже ломятся в дверь.

Из глубины квартиры и в самом деле доносились тяжелые глухие удары. Дверь стояла насмерть.

Виктор нащупал ржавые гвозди, которые удерживали раму, отогнул их, орудуя стволами обреза, как монтировкой, и с хрустом выдрал раму из паза. Он еще возился с ней, пристраивая на покатой крыше так, чтобы она не соскользнула вниз, а Слепой уже был рядом с ним и опять тянул за рукав, увлекая за собой.

Они пробежали по крыше, грохоча отстающим ржавым железом, до самого торца дома. Бежавший впереди Слепой вдруг исчез, и мгновение спустя внизу раздался глухой жестяной грохот. Активист резко затормозил у края и заглянул вниз. Прямо под ним находилась еще одна крыша, до которой было два этажа. Слепой стоял внизу и махал ему рукой.

Виктор стиснул зубы и прыгнул. Лет с двадцати он почему-то начал бояться высоты, но было не до тонкостей. Ржавое железо ударило в ноги, колени неудержимо согнулись, проседая, как неисправные амортизаторы, и Активист, повалившись на бок, покатился вниз по наклонному скату крыши. Глеб поймал его за полу куртки и сильным рывком помог подняться на ноги, после чего молча бросился дальше.

Виктор прихрамывая побежал за ним, благословляя темноту. Внизу, в узком ущелье Кривоколенного переулка, рычали двигателями милицейские автомобили, во дворе топали и перекликались омоновцы, но бегущую по крышам пару пока что никто не заметил.

– Левее! – крикнул Глеб и устремился к краю крыши.

Виктор послушно побежал за ним, внутренне обмирая: по его расчетам, дом был трехэтажным, и перспектива сигануть с 10 – 12 метровой высоты не прельщала. Если отбросить иносказания, это можно было назвать безумием, но временами Активисту казалось, что он как раз и попал в компанию безумца, совершенно не знающего страха, не ощущающего боли и неподвластного смерти.

Слепой остановился у хлипкого ограждения из ржавых металлических прутьев и заглянул вниз.

– Как по компасу, – удовлетворенно сказал он и перенес через ограждение сначала одну ногу, а следом и другую.

Он на мгновение задержался, держась за верхний прут ограждения левой рукой и что-то высматривая внизу. Перед мысленным взором Активиста пестрым калейдоскопом промелькнули бесчисленные кадры из отечественных и зарубежных фильмов, в которых разные люди прыгали с разной высоты на самые различные предметы: из окна на спину лошади, с моста на баржу с песком, с крыши дома в кузов автомобиля или даже в открытый канализационный люк. Он вдруг почувствовал, что, несмотря ни на что, хочет жить.

– Эй, – окликнул он своего отчаянного компаньона, – куда?!

Слепой не то не услышал его, не то просто не обратил внимания на оклик. Он разжал пальцы, сжимавшие поручень, и исчез за краем крыши. Виктору даже почудилось, что он слышит удаляющийся крик, но этот звук был, конечно же, только плодом не ко времени разыгравшегося воображения.

Он осторожно подошел к краю крыши и с опаской заглянул вниз. Прямо под ним обнаружился выложенный двухцветной керамической плиткой балкон, больше похожий на вертолетную площадку – его строили в те времена, когда еще не придумали типовых проектов и не изобрели малогабаритных квартир. На балконе никого не было.

«Куда он подевался? – с чувством, близким к панике, подумал Виктор о Слепом. – Неужели промазал и пролетел мимо балкона? Да нет, бред какой-то…» В это время Глеб выглянул словно бы прямо из стены, сделал недовольное лицо и сердито спросил:

– Ну, что там у тебя? Штанина зацепилась?

– Иду, – сказал Виктор, перелез через ограждение и прыгнул.

Его подошвы с треском ударились о кремово-коричневый, в шашечку, кафель. Толчок отозвался глухой болью в натруженной пояснице, но ничего страшного не произошло. Справа от него обнаружилась открытая настежь балконная дверь, на пороге которой стоял Глеб.

– Больше ждать не буду, – сказал он твердо и без дальнейших разглагольствований растворился во мраке квартиры.

Виктор внял предупреждению и со всех ног бросился за ним, почти сразу с разгона влетев в какие-то пустые ведра и развалив штабель чего-то, что на ощупь показалось ему пластиковой вагонкой. В квартире пахло свежей краской и штукатуркой, под ногами шуршала расстеленная, чтобы не пачкать пол, бумага, и похрустывал мелкий строительный мусор.

– Осторожнее, – сказал где-то впереди Слепой. – Здесь ремонт в разгаре.

– Спасибо, – саркастически ответил Виктор. – Я уже заметил.

Правая штанина почему-то теперь была тяжелее левой, а в ботинке неприятно хлюпало что-то вязкое. Глеб возился в темноте прямо по курсу, чем-то позвякивая и погромыхивая, и Виктор, на счету которого было немало вскрытых замков, понял, что его спутник пытается отпереть дверь.

К тому моменту, как он догнал Слепого, замок сдался с неприятным щелчком, который наверняка означал поломку механизма, и дверь бесшумно распахнулась, впустив в испачканную известью и заставленную какими-то козлами прихожую поток электрического света. Виктор не удержался и посмотрел вниз, на свою правую ногу. Штанина и ботинок были выпачканы какой-то отвратительной на вид коричневатой слизью, при ближайшем рассмотрении оказавшейся обойным клеем. Активист выругался, поднял взгляд и обнаружил, что Слепой опять исчез. За этим человеком было очень трудно угнаться.

Активист настиг Глеба с большим трудом. Слепой поджидал его на площадке первого этажа с таким видом, словно он слыхом не слыхал ни о каких ночных рейдах по крышам, а просто вышел покурить и поболтать с приятелем. Подъезд был сквозной, и парадная дверь, выходившая в переулок, как ни странно, не была заколочена. И на ней, и на двери черного хода стояли кодовые замки.

– Жди меня на улице, – велел Глеб. – Надо забрать у этих варваров машину, пока они не ввели во двор танки.

Что это у тебя на брюках? Черт, ну и видок… Ладно, стой здесь. Я подгоню машину. Как только увидишь вишневую «девятку», сразу дуй туда.

Он спокойно спустился по ступенькам лестницы, оттянул собачку замка и неторопливо вышел во двор. Активист покачал головой: этот парень действительно вел себя так, словно у него было девять жизней. Идти за ним было все равно что за тяжелым танком: главное, не отставай.

Шараев подошел к парадной двери, отпер ее и приоткрыл на несколько миллиметров. Из щели потянуло холодным сквозняком. Виктор стоял, переводя дыхание, и наблюдал за переулком. Это казалось невозможным, но в переулке было сравнительно спокойно: никто не загонял прохожих в подъезды и подворотни, не выставлял оцепление и не проверял документы у всех подряд. Видимо, дверь недавно покинутой ими квартиры действительно оказалась прочной, и лихие омоновцы все еще штурмовали ее с применением спецсредств, между делом уговаривая лежавшие внутри трупы бросить оружие и выйти с поднятыми руками.

Наконец напротив подъезда плавно затормозила вишневая «девятка». Вид у нее был самый безобидный, и Активист снова покачал головой: стиль работы Глеба нравился ему все больше и больше.

Он вышел из подъезда и сел в машину с таким видом, будто понятия не имеет о том, что правая нога у него до самого колена покрыта столярным клеем. Устроившись на переднем сиденье и захлопнув дверцу, он вынул из кармана сигареты и протянул пачку Глебу.

– На работе не курю, – ответил тот.

Машина тронулась. На мосту через Яузу Глеб остановил ее. Активист вышел, подняв воротник и дымя сигаретой, подошел к перилам моста, несколько секунд смотрел вниз, в черную ледяную воду, а потом словно невзначай уронил туда что-то продолговатое, завернутое в газету. Газетный сверток полетел строго по прямой и почти без всплеска погрузился в воду. Через некоторое время ниже по течению всплыла развернувшаяся, подмокшая газета. Виктор напоследок глубоко затянулся сигаретой и выбросил окурок в реку. Насчет содержимого свертка можно было больше не беспокоиться: обрезы не плавают.