Комбат (№11) - Личный досмотр

Просматривая материалы, Багрянцев наткнулся на имя хозяина, упоминавшееся в одном из сообщений какого-то стукача, и удвоил внимание, но больше в полученных им документах про генерал-полковника Шарова не было ни слова. Багор задумчиво подергал себя за кончик носа и улыбнулся: можно было считать, что герой-одиночка у него в кармане. Было совершенно очевидно, что органавт Постышев решил подрубить деньжат и именно с этой целью придержал полученные от своего информатора сенсационные сведения.

— Хорошая работа, — вслух похвалил его Багор и выпустил в экран компьютера толстую струю табачного дыма. Напоследок он ознакомился с опусом своего заочного противника, в котором тот уведомлял свое начальство о том, что убывает в Казань на предмет проведения расследования на месте. Опус был настолько очевидно шит белыми нитками, что Багор разволновался: похоже было на то, что он опоздал, и птичка упорхнула, унося в клюве драгоценную информацию.

Сверившись с датой, указанной в последнем рапорте Постышева, Багор помчался в аэропорт, надеясь узнать, куда на самом деле отправился хитроумный майор. В том, что пунктом его назначения была вовсе не Казань, Багор не сомневался. Постышев мог вообще не появиться в аэропорту — ни в этом, ни в каком-либо другом, — покинув Москву на поезде, на автомобиле или вообще выдав информацию о своем отъезде для отвода глаз. «Ничего, — терзая педаль газа, думал Багор, несясь в аэропорт. — Если этот умник еще в Москве, я его найду. Но чем черт не шутит: а вдруг он и вправду в Казани?»

В аэропорту он предъявил документы на имя майора ФСК Голубева, выглядевшие совсем как настоящие, и довольно быстро выяснил, что ни в какую Казань Постышев не улетал и даже не собирался.

— Сукин сын, — пробормотал Багор.

— Погодите, — подал голос служащий аэропорта, помогавший «майору Голубеву» в его поисках, — как вы сказали?

— Я сказал «сукин сын», — думая о своем, ответил Багор. — Извините, это я не вам.

— Да нет же, — сказал служащий, вглядываясь в экран компьютера. — Как, вы сказали, его фамилия?

— Постышев, — ответил Багор. — А что, нашли?

— Вот он, — сказал служащий и для убедительности постучал ногтем по экрану. — Постышев Петр Васильевич, приобрел билет на пятницу до... Впрочем, он не улетел.

— То есть как — не улетел? — не веря своей удаче, переспросил Багор.

— Во всяком случае, на свой рейс он не зарегистрировался, — объявил служащий, довольный тем, что сумел оказать помощь следствию.

— Так, — сказал Багор. Он помрачнел, подумав, что Постышев мог купить билет просто для отвода глаз. Всего и делов-то: заскочить на аэровокзал, даже в аэропорт ехать не обязательно...

Торопливо поблагодарив востроглазого служащего, он устремился к билетным кассам. Здесь ему снова повезло: одна из кассирш без труда опознала Постышева по предъявленной Багром фотографии. Да, сказала она, мужчина в заметном кожаном плаще приобрел билет по брони за час до вылета и, насколько она видела, отправился после этого в буфет...

«Что же это он? — размышлял Багор, торопливо поднимаясь по лестнице на второй этаж. — Ведь собирался же лететь, в аэропорт приехал... Почему не улетел? Что за фокусы? Ох и крученый же гад! Пока здесь бегаю по его следам, он, может быть, уже в Сочи вино хлещет и ананасами заедает.., чтоб он ими подавился, своими ананасами, козел!»

Буфетчица тоже без труда вспомнила вчерашнего клиента, купившего сто граммов коньяку и шоколадку.

Подумав, она припомнила кое-что еще.

— Так его же Андрюшка забрал! — воскликнула она.

— Какой Андрюшка? — насторожился Багор.

— Да Шестаков! Ну сержант наш, рябоватый такой... Да он сейчас здесь, я его совсем недавно видела, он опять какого-то пьяного сцапал. Вы его спросите, он знает.

— Благодарю вас, — галантно сказал Багор. — Вы очень помогли следствию. Купить вам шоколадку?

— Лучше БМВ, — кокетливо стрельнув глазами, ответила буфетчица.

— Ого, — с шутливым испугом сказал Багор. — Ну это мы с вами еще обсудим.., как-нибудь на досуге.

— Очень ты мне нужен, — сказала буфетчица, когда Багор ушел. — Тоже мне, спонсор.

«Что за чертовщина? — думал Багор, спускаясь по лестнице на первый этаж. — Как это он дал себя заграбастать обыкновенному менту? Неужели и вправду напился? Чепуха какая-то... Вот будет сюрприз, если окажется, что он сидит в каталажке за мелкое хулиганство или отлеживается дома после проведенной в вытрезвителе ночи! Только не может этого быть, это бред какой-то. Чтобы майор ФСБ, имея на руках то, что он имел, напился и попал в мойку? Это уже конец света, знаете ли... Ничего, сейчас мы спросим сержанта Андрюшку, и он нам все подробненько растолкует.»

Он легко отыскал дежурку, прятавшуюся прямо под лестницей, и без стука распахнул дверь.

Сержант Андрюшка, которого Багор сразу узнал по описанию буфетчицы, действительно оказался рябеньким. Правда, сейчас он был гораздо рябее, чем обычно, поскольку, помимо оспин, на лице его красовались два огромных синяка, которые превращали его глаза в две маленькие припухшие щелочки, и множество красных пятен, словно сержант Шестаков очень неаккуратно ел кетчуп или варенье. Сержант сидел у дальней от двери стены, держась обеими руками за живот, и отреагировал на появление Багра как-то неадекватно.

— А ну, пошел вон отсюда, козел, — сказал он с заметным усилием.

Багор временно оставил это заявление без внимания. Он аккуратно прикрыл за собой дверь и огляделся. Ему приходилось бывать в районах боевых действий и на местах кровавых разборок. А также неоднократно доводилось участвовать и в том и в другом, но меньше всего он ожидал увидеть такую картину в дежурной комнате милиции столичного аэропорта, — и это при том, что аэропорт продолжал преспокойно жить мирной повседневной жизнью. Не выли сирены, не сверкали проблесковые маячки, не торопились к месту происшествия озабоченные люди в форме и без, а между тем комната имела такой вид, словно в ней недавно бушевал торнадо.

Весь пол был усеян обломками мебели — похоже, когда-то это были стулья, — мятой бумагой и осколками стекла. Почти новый диванчик в углу криво стоял на подломившихся ножках, вертикальные жалюзи на большом, в полстены, окне были оборваны и перепачканы кровью. Пятна крови виднелись также на полу и на стенах. Впрочем, опытный Багор без труда понял, что вся эта кровища была просто результатом носового кровотечения, или, если быть точным, кровотечений, поскольку сержантов здесь было двое и оба страдали одинаковым недугом. Некоторые пятна на стенах имели такой вид, словно появились в результате того, что кто-то со всего маху бился о стену лицом. Коллега сержанта Андрюшки, смуглый красавец с восточными чертами лица, сильно исказившимися в результате этих столкновений с равнодушной мертвой материей, тоже сидел на полу, привалившись спиной к тумбе стола и запрокинув кверху сильно пострадавшее лицо, чтобы остановить носовое кровотечение.

За столом сидел человек в лейтенантских погонах, Лица его Багор не видел, поскольку оно было спрятано в ладони, но вся поза сидевшего говорила о том, что этот человек либо только что перестал плакать, либо вот-вот начнет. Багор ощутил короткий болезненный укол нехорошего предчувствия — похоже было на то, что он опять опоздал.

Хрустя битым стеклом, майор Багрянцев медленно подошел к столу. Под ноги ему подвернулся растоптанный телефонный аппарат, и он небрежно отшвырнул его в сторону носком ботинка. Аккуратно перешагнув через ноги сидевшего на полу сержанта, он постучал согнутым пальцем по левому погону лейтенанта.

— Вставайте, граф, — сказал он, — вас ждут великие дела.

Лейтенант Углов вздрогнул и поднял голову, только теперь заметив присутствие постороннего. Недавние события начисто лишили его того ощущения силы и вседозволенности, которое он только-только начал испытывать. Теперь это снова был запуганный, безвольный человек, находившийся не на своем месте, Особенно остро он ощущал это сейчас, когда предпочел бы очутиться на любом другом месте, кроме этого.

— Что тут было, лейтенант? — поинтересовался Багор, закуривая сигарету и пристально разглядывая собеседника.

Лицо у лейтенанта было несчастным, но чистым — похоже, ему явно повезло больше, чем его подчиненным. — Я кому сказал, — словно проснувшись, вскинул кверху исковерканную физиономию Шестаков, — пошел вон, зараза!

— Побереги дыхание, щенок, — не оборачиваясь, посоветовал ему Багор.

Шестаков завозился, бесполезно лапая пустую кобуру. Багор коротко взглянул на него, и сержант угомонился, почувствовав, видимо, что его сегодняшние приключения могут иметь продолжение. Не менее пагубные для здоровья.

— А кто вы, собственно, такой? — безо всякого интереса спросил лейтенант, устало глядя на Багра.

Багор достал из кармана свое фальшивое удостоверение и предъявил его лейтенанту — как положено, в развернутом виде. Лейтенант со страдальческим видом уставился в удостоверение, прочел, взглянул на Багра, снова опустил глаза и еще раз, уже медленнее, пробежал ими по строчкам, словно не веря написанному.

— О господи! — сказал он вдруг с выражением неподдельной муки. — Опять!

— Что значит — опять? — резко подаваясь вперед, спросил Багор.

Лейтенант отшатнулся и, как показалось Багру, попытался прикрыть лицо руками, опасаясь, судя по всему, схлопотать по физиономии.

— Ну-ну, — сказал Багор, — вы же офицер. Не надо так нервничать. Так что значит это ваше «опять»?

— Так ведь я уже все рассказал вашему человеку, — плачущим голосом сказал Углов. — Поймите, это действительно вышло совершенно случайно. У этого.., майора Постышева было больное сердце. С ним случился приступ, понимаете? Сержант ни в чем не виноват. А чемодан я отдал вашему человеку. Или вы пришли меня.., забрать? Но поймите, я же совершенно ни при чем!

— Гм, — сказал Багор. — Нашему человеку? А как он представился, этот наш человек?

— Так.., собственно.., э-э-э... — замялся лейтенант и красноречиво оглянулся на своих подчиненных и на царивший в помещении разгром. — Собственно, — найдя наконец слова, закончил он, — в этом как-то не возникло необходимости. На мой взгляд, все было ясно и так.

— Предположим, — с сомнением протянул Багор. — Ну а про чемодан.., чемодан, да? Про чемодан он сам вас спросил или вам и так все было ясно?

— Так ведь... Простите, — с совершенно неуместной обидой спросил Углов, — а как, по-вашему, я должен был действовать?

— В самом деле, — поддержал его Багор тоном, не предвещавшим ничего хорошего, — как? К вам приходит некто, без предисловий дает в морду одному вашему сержанту, потом второму, и на этом основании вы делаете вывод, что это сотрудник ФСБ, пришедший за багажом майора Постышева, который, как я понимаю, умер у вас на руках при обстоятельствах, которые еще надо будет как следует прояснить. Вы отдаете ему чемодан, в котором лежит неизвестно что.., может быть, даже бомба.., и считаете, что ваш долг офицера милиции выполнен целиком и полностью в наилучшем виде. Я правильно вас понял?

— Но позвольте... — промямлил Углов, чувствуя себя до невозможности маленьким и совершенно раздавленным.

— Не позволю! — рявкнул Багор, и тут в разговор опять вмешался Шестаков.

— Ты, сука, — пробормотал он, — я же сказал тебе, чтобы ты валил отсюда, пока цел.

Багор с любопытством посмотрел на него через плечо, поколебался несколько секунд и, вздохнув, шагнул к сержанту.

— Козел, — сказал он, — зараза и сука. Не многовато ли для одного раза? Как ты полагаешь, сынок?

Шестаков не успел ответить: Багор размахнулся ногой и ударил его в голову в точности так, как это делает футболист, пробивая пенальти по воротам противника. Наблюдавшему за этой сценой Углову даже показалось, что голова сержанта из Старого Оскола оторвалась и вот-вот с грохотом и звоном вылетит наружу через окно, пробив и стекло, и решетку, но он ошибся: голова Шестакова только тяжело мотнулась в сторону, с глухим стуком ударившись затылком о стену, и безжизненно свесилась на грудь. Сержант завалился на бок и медленно съехал по стене на пол. Там, где его затылок касался стены, на ней осталась широкая красная полоса, при взгляде на которую Углова замутило. Он подумал, что у Шестакова выдался на редкость неудачный конец недели, но почему-то не испытал при этом никакой радости, хотя по-прежнему ненавидел сержанта всеми фибрами своей мелкой, как лужа на асфальте, души.

— Терпеть не могу, когда кто-нибудь все время встревает в разговор, — доверительно сообщил Углову Багор, возвращаясь к столу.

— Послушайте, — не сводя глаз с лежавшего в позе зародыша сержанта, сказал лейтенант, — а вы уверены, что с ним все в порядке?

— Уверен, что нет, — успокоил его Багор. — Вам-то что за дело, лейтенант? Вас сейчас должна заботить ваша собственная судьба, и ничего больше. Это ваш друг?

Углов отрицательно замотал головой.

— Значит, не будем отвлекаться на пустяки, — сказал Багор. — Итак, вчера утром сержант привел сюда майора Постышева. Майор представился?

— Не успел, — поморщившись от неприятного вое-! поминания, ответил Углов и рассказал, как было дело.

Поскольку Шестаков явно пребывал в глубоком ауте, а второму сержанту было не до того, он постарался представить дело в самом выгодном для себя свете.

Правда, объяснить похороны на свалке в этом свете представлялось задачей довольно сложной, но лейтенант более или менее справился с ней, пируэтом пройдясь по лезвию ножа между правдой и ложью. Этот пируэт не ускользнул от тренированного взгляда Багра, но он не обратил на него внимания: в конце концов ему было глубоко плевать на то, каким именно образом откинул копыта майор Постышев. Гораздо больше беспокоила судьба майорского кейса. Некоторое недоумение вызывал неизвестный парень с двумя баулами, но Багор склонялся к мысли, что тот был просто случайной жертвой запаниковавших ментов.

— Так я не понял, — перебил он Углова, который тут же испуганно замолчал, — вы заглянули в кейс или нет? Имейте в виду, врать бесполезно. Достаточно будет снять отпечатки пальцев с содержимого кейса и сличить их с вашими...

— Да, я заглянул в кейс, — признался Углов, и Багор подумал, что тот тип, который побывал здесь до него, очень хорошо потрудился, освежая память лейтенанта. Это, конечно, сильно облегчало работу, но Багор предпочел бы, чтобы незнакомец оказался не таким расторопным: теперь Багру предстояло гоняться за ним по всей Москве.

— Ну? — раздраженно рыкнул он. — Что лежало внутри? Не заставляйте меня тянуть из вас каждое слово Сидевший у его ног сержант вдруг громко шмыгнул носом и переменил позу, встав на колени.

— Виноват, — глухо сказал он. — Я, пожалуй, пойду. Мне надо...

Багор небрежно, почти не глядя, ткнул придурка под челюсть кончиками вытянутых пальцев, и сержант молча упал лицом в пол. Углов вздрогнул и отвел глаза.

— Две видеокассеты, — начал перечислять он, — одна аудио, одна дискета, пачка фотокопий каких-то накладных.., ну и всякий хлам: белье, туалетные принадлежности, бритва...

Багор коротко вздохнул, получив прямое подтверждение своих умозаключений.

— Вы просматривали материалы? — устало спросил Багор.

— Нет, что вы, — быстро и очень непринужденно соврал Углов, до которого вдруг с полной очевидностью дошло, что от ответа на этот вопрос может зависеть его жизнь.

— Ладно, — сказал Багор после долгой паузы, в течение которой он внимательно разглядывал лейтенанта, — допустим. Ну и что было дальше? Учтите, что больше всего меня интересует кейс и тот человек, которому вы его так опрометчиво отдали.., или все-таки продали?

— Какая уж тут продажа, — нашел в себе силы бледно улыбнуться Углов.

— И то правда, — согласился Багор, снова оглядывая учиненный в дежурке разгром. — Слушай, лейтенант, — спросил он, переходя на «ты», — а он точно был один?

— Точно, — ответил лейтенант. — Его привел Шестаков...

* * *

Шестаков вскочил, слегка пошатываясь и вращая налитыми кровью глазами, и лейтенант, лежа на полу и глядя на него в пространство между тумбами стола, поразился тому, каких все-таки крепких обломов делают в Старом Осколе. Сам он, получив такую трепку, вряд ли встал бы на ноги раньше чем через час.

— О, — обрадовался Комбат, — ты уже выспался!

Хочешь что-нибудь сказать?

— Убью гниду, — немедленно ответил Шестаков и потянулся к кобуре.

— Очень может быть, — сказал Борис Иванович. — Тем более что тебе это явно не впервой. Ты у нас специалист по эфэсбэшникам, правда?

Услышав эту реплику, Углов прикрыл глаза от нестерпимого ужаса: незнакомец, похоже, был полностью в курсе событий и явно не собирался шутить. Из-за того, что глаза его были закрыты, лейтенант не увидел того, что случилось с Шестаковым, но и того, что он слышал, было вполне достаточно.

— Шалишь, приятель, — сказал задержанный.

Сразу же после этого раздался глухой мягкий удар, а вслед за ним — трескучая оплеуха, сопровождавшаяся придушенным воплем. После этого Углов услышал треск рвущихся жалюзи и глухой шум падения. Осторожно приоткрыв глаза, он увидел Шестакова, который неопрятной грудой серого форменного тряпья громоздился под окном. Полуоборванные, смертельно изуродованные жалюзи придавали оконному проему какой-то сюрреалистический, совершенно небывалый вид.

Все это заняло считанные секунды, и в следующее мгновение лежавший на Углове смуглый сержант, больно наступив ему на руку своим тяжелым ботинком, перепрыгнул через стол, торопясь принять участие в веселье. На ходу он выцарапывал из кобуры застрявший пистолет, и это ему наконец удалось, но тут его прихватили одной рукой за плечо, а другой за загривок и со всего маху, используя инерцию его прыжка, впечатали лицом в стену. Сержант отскочил от стены как мячик и с грохотом рухнул навзничь, а на стене осталось красное, с красивыми брызгами пятно, похожее на одну из тех наклеек, что в последнее время вошли в моду у автомобилистов. Пистолет отлетел в сторону, юлой вертясь на скользком плиточном полу. Проводив его взглядом, Углов осторожно расстегнул собственную кобуру. Нет уж, думал он, тихо взводя курок, теперь я никого не буду вывозить на свалку.

Он на нас напал? Напал! Вот пускай теперь не обижается. Подумаешь, эфэсбэшник! Удостоверение надо предъявлять, прежде чем на людей бросаться. Совсем обнаглели, скоты... И что же это за неделя такая неудачная?

Он не сводил глаз с задержанного и потерял его из виду только на мгновение, когда, вставая, оказался закрыт от противника крышкой стола. Этого оказалось достаточно: стоило лейтенанту выскочить из-под стола и вскинуть пистолет, его со страшной силой ударили по плечу стулом. Стул с треском развалился, совсем как в пародии на какой-нибудь боевик, правая рука лейтенанта онемела от кисти до самого плеча, и пистолет со стуком упал на стол. Углов попытался схватить оружие левой рукой, однако это ему не удалось: его не больно, но очень обидно толкнули в лоб открытой ладонью, и он, не устояв на ногах, снова свалился под стол.

Комбат взял со стола пистолет, поставил его на предохранитель и спрятал в просторный карман своей кожаной куртки.

— Ох, — простонал от окна Шестаков, — о-о-ох, падла... Что ж ты делаешь, козлина? Ты же мне погон надорвал!

Это заявление, и особенно звучавшая в нем неподдельная обида, было таким смехотворным, что Комбат, не сдержавшись, фыркнул.

— Я с тебя еще и фуражку сбил, — подсказал он. — Типичное оскорбление действием. Что ты собираешься со мной за это сделать?

— Пристрелить на хрен, — честно ответил Шестаков, выхватил пистолет и нажал на спуск.

Комбат, не утруждая себя изобретением новых приемов, подхватил стоявший поодаль стул и обрушил на сержанта. Он ни за что не признался бы в этом даже на Страшном суде, но ему понравился треск, с которым эти, такие прочные с виду, стулья разваливались на части, входя в соприкосновение с блюстителями закона и порядка. Стул разлетелся вдребезги, и оглушенный Шестаков слепо зашарил по полу обеими руками, силясь нащупать выпавший пистолет.

— С предохранителя надо снимать, деревня, — сказал ему Рублев и наклонился, чтобы подобрать оружие.

Шестаков немедленно вцепился в него обеими руками, пытаясь повалить и добраться до горла.

— Надо же, какой ты упрямый, — сказал Борис Иванович и разогнулся, увлекая за собой вцепившегося сержанта. — Настоящий спортивный характер, да? Так и будешь на мне висеть?

Он снова ударил Шестакова в живот, отрывая от себя, и добавил левой, целясь в челюсть, но сержант дернул головой, и удар пришелся в ухо. Шестакова развернуло кругом и с неудержимой силой понесло головой вперед. Опрокинув по дороге два стула, он протаранил стену и затих.

— Не ментовка, а мебельный склад, — добродушно сказал Борис Иванович и немного постоял, прислушиваясь к доносившимся из-за запертой двери звукам.

Там все было спокойно: диктор объявлял посадку на очередной рейс, слышались приглушенные шаги по лестнице и голоса людей, ходивших по вестибюлю.

— Так, — сказал Борис Иванович, возвращаясь к столу и извлекая из-под него полумертвого от ужаса лейтенанта, — теперь твоя очередь, ворошиловский стрелок. Расскажи-ка, кто это тебя научил людям в спину стрелять?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — стараясь держаться с достоинством, ответил Углов. Держаться С достоинством было трудновато: ноги не касались пола, а рубашка, вместе с кителем заграбастанная огромными ручищами Комбата, задралась чуть ли не до самой шеи.

— Не понимаешь? — удивился Комбат. — Я вреде по-русски спрашиваю...

Тон у него был спокойный и рассудительный, и Углов был очень напуган, обнаружив, что уже не висит в нескольких сантиметрах от пола, поднятый за грудки своим здоровенным мучителем, а летит, пересекая помещение по диагонали. Его полет завершился на диванчике для посетителей. Диванчик коротко затрещал и осел на одну ногу, а лейтенант испуганно вскрикнул.

— Раз ты не понимаешь русского языка, — продолжал Комбат, вынимая из кармана пистолет лейтенанта, — придется прочистить тебе мозги. Может быть, в твоей голове не хватает металла и ты поэтому так туго соображаешь?

Взведенный курок сухо щелкнул, и лейтенант Углов вдруг с предельной ясностью понял, что из-за маниакальной страсти Шестакова к битью морд они влипли в какую-то жуткую, совершенно темную шпионскую историю и что усатый тип в кожаной куртке — контрразведчик или что-то вроде этого.., так же, наверное, как и его предшественник с баулами. Тот прикидывался потерпевшим, этот — пьяным, но оба они, вероятнее всего, охотились за чемоданом мертвого майора. Предположение это, столь же гениальное, сколь и ошибочное, заставило Углова содрогнуться всем телом. Теперь он точно знал цену украденного им кейса и готов был принять ее не торгуясь. Кейс в обмен на жизнь — именно так стоял вопрос в понимании лейтенанта Углова, и он не колебался ни секунды, принимая решение.

— Нет! — горячо, но тихо, чтобы не услышали снаружи, воскликнул он, глядя в черный пустой зрачок собственного табельного пистолета, который привык воспринимать как обыкновенную деталь форменной одежды, этакий слегка обременительный, но необходимый аксессуар. — Не стреляйте! Я все объясню. Я отдам чемодан, не стреляйте! Понимаете, это все Шестаков, — он кивнул в сторону отдыхавшего у стены сержанта. — Все произошло случайно, никто не хотел неприятностей...

— Погоди, — удивился Комбат, — про какой чемодан ты толкуешь? Ты что, еще и чемоданы крадешь?

При чем тут какой-то чемодан?

— Ну как же! — воскликнул Углов, до слез огорченный тем, что собеседник не оценил лейтенантский жест доброй воли. — Кейс с материалами... Кассеты, фотокопии, дискета для компьютера... Ведь вы же за этим пришли, разве нет?

— Я пришел, чтобы объяснить тебе, сопляк, что в людей стрелять нехорошо, — сказал Комбат, продолжая держать убийцу в мундире на мушке и пытаясь сообразить, что должен означать этот чемоданный бред. Неужели Бурлаков вез какие-то кассеты? Может быть, он и в Москву приехал ради этого, а дружеская встреча — только предлог? Да нет же, решил он, не может этого быть. Не такой человек Григорий, чтобы впутываться в темные делишки, да еще и прикрываться при этом боевыми друзьями...

Тут до него вдруг дошло, что чемодан, о котором талдычил этот мозгляк в лейтенантских погонах, принадлежал скорее всего тому самому эфэсбэшнику, который и сейчас, наверное, лежал на свалке, упакованный в черную полиэтиленовую пленку, как дохлая собака. «Так оно и есть, — подумал Борис Иванович, — но вот вопрос: что мне теперь со всем этим делать?»

Он испытывал сильнейшее желание держаться подальше от закулисных игр, в которые, между прочим за народные деньги, с таким увлечением играли вчерашние чекисты. Более того, неприятностей с чекистами ему сейчас хватало и без каких-то подозрительных чемоданов, но оставлять кейс в руках этого недоумка почему-то не хотелось. Кто знает, что там, в этом кейсе? Рано или поздно за его содержимым придут, и, вполне возможно, это обернется большими неприятностями для всей страны, у которой, как и у Бориса Ивановича Рублева, этих неприятностей пруд пруди.

Стране было не до бывшего командира десантно-штурмового батальона, но Комбат никогда не был чересчур обидчив, а привычка без раздумий становиться на защиту интересов страны давно стала для него такой же само собой разумеющейся, как дыхание.

«Придется взять этот сундук, — подумал Комбат, — посмотреть, что там к чему. Посоветуемся с Андрюхой и решим, кому отдать. Может, там ничего особенного и нет и не из-за чего огород городить. А если есть... В общем, разберемся.»

Он тяжело вздохнул. Больше всего ему хотелось взять пистолет, который сейчас был у него в руке, и засунуть его товарищу лейтенанту в задний проход — желательно, поперек. Не убивать же его, в самом деле... Вместо этого он шевельнул стволом пистолета и устало сказал:

— Ладно, рассказывай. Рассказывай по порядку, как дело было, куда спрятал кейс и зачем ты в него лазил руками своими загребущими... Давай говори, только покороче.

Лейтенант изложил слегка подредактированную версию событий, не став, разумеется, упоминать о том, что носил кейс домой и просматривал кассеты.

— И все-то ты врешь, — выслушав его, со вздохом сказал Комбат. — Ведь врешь же, по глазам твоим поросячьим вижу.

— Что вы! — горячо возмутился Углов. — Как можно...

— Эх ты, ментяра, — снова вздохнул Борис Иванович. — В милицейскую школу небось пошел, чтобы от армии откосить? Ладно, пошли в твою камеру хранения.

Он подобрал валявшиеся на полу пистолеты сержантов и двинулся было к двери, но тут под столом ожила сброшенная на пол портативная рация. Один из патрулировавших аэропорт нарядов вызывал лейтенанта.

— Ответь, — приказал Борис Иванович. — Только не вздумай хулиганить, голову оторву.

Кряхтя и болезненно морщась, Углов встал с диванчика, дотянулся до рации и коротко переговорил со своими людьми, ни словом не упомянув о том, что попал в передрягу. Ему и в голову не пришло позвать на помощь: он был уверен, что имеет дело с офицером контрразведки, и не желал осложнять свое и без тоге бедственное положение.

Рука об руку они покинули дежурку. Уходя, лейтенант запер дверь на ключ, чтобы кто-нибудь случайно не побеспокоил отдыхавших на полу сержантов. Шагая рядом с ним к автоматическим камерам хранения, Борис Иванович с неудовольствием думал о множестве предстоящих хлопот и неприятностей.

Он ехал сюда просто набить парочку морд, а вместо этого впутался в очередную историю, финал которой представлялся весьма и весьма сомнительным. То есть морды-то он набил, но человек, стрелявший в Бурлакова, целый и невредимый семенил рядом, с собачьей преданностью заглядывая в глаза, и Комбат уже точно знал, что не станет сворачивать подонку шею, как намеревался вначале. Убить или покалечить человека можно в бою, в кровавой драке на взаимное уничтожение, а мараться об этого жалкого слизняка, готового на любое унижение ради спасения своей драгоценной шкуры, Комбату не хотелось. "И потом, — рассудил он, — этот типчик все равно свое получит.

Вот придут хозяева за кейсом, а его-то и нет... Другой бы, возможно, и вывернулся, но для этого ум нужен, а у этого мусора ничего не осталось, кроме полных штанов... Замочат они его, — с брезгливой жалостью подумал Борис Иванович, косясь на своего невольного попутчика. — Шлепнут мимоходом, перешагнут и пойдут дальше. Погоны надел... Мусор — он и есть мусор. Из-за таких, как он и этот его рябой сержант, у нас милицию и не любят. И никакое кино тут не поможет, никакие книги, никакие газеты. Кино — это хорошо, но люди привыкли верить собственным глазам.., и бокам, между прочим."

Они расстались в полутемном прохладном лабиринте, стенами которого служили казавшиеся бесконечными ряды ячеек автоматических камер хранения. Углов торопливо вскрыл ячейку и услужливо приподнял крышку кейса, давая Комбату возможность заглянуть внутрь. Комбат бросил равнодушный взгляд на содержимое чемодана и захлопнул крышку, едва не отдавив лейтенанту пальцы.

— Расписочку напишете? — осмелился поинтересоваться Углов, когда Борис Иванович уже начал поворачиваться к нему спиной.

— А благодарность в личное дело тебе не требуется? — обернувшись, сказал Комбат. — Или, к примеру, денежная премия?

— Извините, — понурился Углов. — Подождите! — придушенно воскликнул он, видя, что Комбат собирается уйти.

— Чего тебе еще? — устало спросил Борис Иванович. — Пис... — Углов запнулся и гулко сглотнул слюну от волнения. — Пистолет, — выговорил он наконец.

— Пис-пистолет? — удивленно переспросил Комбат. — Ах, это! Ну нет, братец, даже не проси. Ты же с ним не умеешь обращаться. Дай тебе пистолет, ты опять беды натворишь. Он же стреляет, ты что, не в курсе?

— Меня же посадят, — упавшим голосом сказал Углов.

— г А ты думал, орденом наградят? Да тебя убить мало, — утешил его Комбат и не оглядываясь зашагал прочь.

...Углов замолчал и стал смотреть в угол, бесцельно теребя верхнюю пуговицу кителя. Багор тоже какое-то время молчал, сосредоточившись на прикуривании новой сигареты. В комнате было душно и стоял неприятный запах.

— Да, лейтенант, — медленно сказал Багор, прерывая затянувшееся молчание. — Я смотрю, ты свои мозги дома хранишь, в банке с маринадом. А зря.

Углов коротко вздохнул и неопределенно пожал плечами.