Комбат (№4) - Комбат в западне

— Томас! Томас! — уже не на шутку испугавшись выкрикивал Илья Андреевич.

— Томас! — вторил ему Витя и несколько раз попытался свистнуть. Но то ли пальцы были перепачканы землей, то ли рот полон слюны, свистнуть ему не удавалось.

Наконец они добрались до того места, откуда совсем недавно слышались страшные звуки. Огромный дог лежал на небольшой песчаной поляне. Илья Андреевич опустился на колени и приподнял голову пса. Та повернулась легко — так, словно не было позвоночника, — пасть оскалена, глаза пса вырваны. Так же был разорван и его живот. Ошметки внутренностей лежали на песке. Томас был мертв.

Что-то грузное и большое зашуршало, зашелестело в кустах.

Воцарилась жуткая тишина.

— Что с ним, деда? Что? — воскликнул мальчик, затем увидел сизоватые внутренности, кровь, огромную зияющую рану на шее пса и как-то странно, словно бы мышь, запищал. А затем поднялся с колен и испуганно огляделся по сторонам, завертелся на одной ноге.

— Сволочи! Сволочи! — закричал мальчик и бросил камень в кусты, в ту сторону, где слышались треск и шелест ветвей кустарника. — Что это, дед? Что это?

Глаза Ильи Андреевича Самсонова были широко открыты и полны ужаса. Его рот кривился, руки дрожали.

Он морщился. А затем отвернулся, прополз несколько шагов на коленях и его начало тошнить. Витя смотрел на своего деда, на его спину и плечи, судорожно вздрагивающие.

А Илью Андреевича рвало. Время от времени Витя слышал голос:

— Господи, господи, да что это? Да что это такое?

Будь ты неладен, фашист чертов!

К кому относились эти слова Витя прекрасно понимал. Но кто здесь, на пустыре мог растерзать их огромного восьмидесятикилограммового Томаса мальчику было абсолютно непонятно. Медведи и тигры здесь не во" дались, это Витя знал наверняка. Значит, человек.

Но какой же это должен быть человек, чтобы справиться с огромным злым псом? Тем более, посторонних Томас к себе не подпускал никогда. Чужим он даже не позволял погладить себя и дать кусочек сахара. Томас в таких случаях всегда рычал, и слюна начинала капать с его огромных клыков. А теперь тот самый грозный Томас, искромсанный и разодранный, с вырванными внутренностями, с развороченным животом и разодранным горлом лежал на песке.

— Пойдем, Витя, пойдем… — Илья Андреевич рукавом вытирал рот. — Идем, скорее…

— Подожди!

Но страх уже передался и мальчику. И они вдвоем быстро-быстро бросились прочь от страшного места, от своего мертвого растерзанного пса. Они бежали по пустырю, спотыкались, падали, словно бы какая-то жуткая сила, нечеловеческий страх гнал их с пустыря к поселку.

«Скорее туда», скорее к дому, где крепкая дверь с замками, которую сразу же надо закрыть, повернуть ключи, задвинуть засовы. И только тогда, только там, за толстыми каменными стенами можно перевести дух.

Тем более, в доме есть ружье. Оно хранится в цинковом узком ящике, привинченном к стене. Ружье надо будет вытащить, зарядить сразу же два ствола и сесть, держа оружие готовым к бою. А потом, когда в дверь начнут ломиться, надо стрелять", — все эти мысли проносились в голове Ильи Андреевича Самсонова.

А Витя вообще ни о чем не думал. Он хотел как можно скорее добежать до дома, где отец и мать и только там он почувствует себя в безопасности. Только там, с отцом, ему станет относительно спокойно. Мальчику казалось, что он слышит сопение, шелест, треск кустов за спиной всего лишь в нескольких шагах, на расстоянии одного прыжка. Его сердце билось в груди, как маленькое животное бьется в клетке, стучит о прутья в надежде вырваться, обрести свободу.

Илья Андреевич только сейчас во время бешеного бега, вернее побега, понял, что он действительно уже не тот, что он действительно стар, что ему не хватает воздуха, что ноги сделались ватными, цепляются и он не может быстро бежать, даже обуреваемый страхом.

Но они все-таки добрались до поселка, взбежали по откосу на брусчатку и уже стоя у ограды первого дома тяжело засопели, переводя дыхание.

— Пойдем, пойдем, — зашептал Илья Андреевич, хватая за руку Витю. — Скорее!

Свою суковатую палку с отметинами зубов Томаса Илья Андреевич где-то потерял. Он и сам не помнил где выронил ее из рук. А без палки чувствовал себя совершенно безоружным.

— Пошли, пошли, — ответил ему мальчик. — Дед, не стой. Скорее к дому!

Загремела калитка. В доме уже горел свет, за окном мелькнул силуэт отца. Мальчик первым вбежал в дом, а за ним ввалился Илья Андреевич.

— Папа! Мама! — закричал Витя и только здесь дал волю слезам.

Они ручьями хлынули из глаз. Мальчишка забился в судорогах, не в силах произнести хотя бы одно слово.

Лишь звуки срывались с его мокрых губ.

— Ма… Па… Ма… Па…

— Что с ним? — воскликнула дочь Ильи Андреевича. — Папа, что с ним?

— Там такое… Такое… — старик, даже не сбросив грязных сапог, весь перепачканный землей, рухнул в кресло, принялся расстегивать, рвать пуговицы на плаще и растягивать горловину толстого свитера, словно она его душила и он вот-вот задохнется.

— Черт подери, что случилось? — топнул ногой зять.

А женщина не знала к кому броситься — то ли к отцу, то ли к сыну.

Наконец она обхватила за плечи Витю, прижала к себе.

— Дверь… Дверь закрой, скорее! — выдавил из себя Илья Андреевич.

Зять, ничего не понимая, бросился к двери и задвинул засов.

— А где Томас? — спросил зять у тестя.

— Томас? — словно бы не понимая о чем говорит зять, выдохнул Илья Андреевич. — Он там, на пустыре.

— На пустыре, где?

Услышав о собаке, Витя закричал пронзительно и тонко:

— Убили! Убили! Убили!

— Кого убили? Что убили, сынок? — прижимая к груди голову Вити, выкрикнула мать.

— Томаса убили!

— Кто убил? — спросил зять, подходя к Илье Андреевичу.

— Не знаю, — тот потряс головой. Седые волосы прилипли ко лбу, по щекам Ильи Андреевича, смывая грязь, катились слезы.

Наконец через полчаса, когда мать сделала Вите успокаивающий укол, Илья Андреевич пришел в себя и смог рассказать то, что он видел и слышал.

— Так что это могло быть? — пытливо заглянув в глаза тестю, спросил зять.

— Черт его знает! — Илья Андреевич уже открыл ящик, вытащил ружье и сунул в стволы два патрона с картечью. — Не знаю, не знаю… Что-то невероятное.

— Так пойдем посмотрим, а? — молодецким тоном сказал зять.

— Никуда ты не пойдешь! Завтра утром пойдем все вместе, соседей позовем. Никуда я вас не пущу! — птицей сорвавшись с места и встав в двери, закричала мать Вити. — И мальчик к тому же." У него истерика. Вы что, с ума сошли?

— Нет, мы пойдем, — сказал Илья Андреевич, сжимая двумя руками ружье.

— Нет, только через мой труп! Ты никуда не пойдешь, папа, никуда!

— Ладно, успокойся. Дождемся рассвета, потом сходим, — зять понял, что все-таки лучше прислушаться к здравому рассудку и никуда сейчас не идти. Черт его знает, что там произошло. То, что кто-то здесь в поселке или в окрестностях может растерзать огромного дога, в это мужчина поверить не мог. Но он так же прекрасно понимал, что услышанное от Ильи Андреевича — правда. Может быть, с долей какого-то вымысла, обусловленного испугом, но скорее всего, правда. Об этом же свидетельствовала и истерика, случившаяся с сыном.

Всю ночь в доме Самсоновых горел свет. Мать сидела у постели Вити, который спал, время от времени вскидывался, натягивал на голову одеяло или сбрасывал его на пол. Женщина терпеливо укрывала сына, а Илья Андреевич с зятем сидели со стаканами коньяка в руках — ничего другого в доме не нашлось, глядя друг на друга, и рассуждали о том, что же там могло случиться и кто мог расправиться с огромным псом, расправиться жестоко, не по-людски.

А ночью начался сильный дождь с порывистым ветром, который хлопал ставнями и трещал ветвями деревьев, сбивал еще висевшие в садах яблоки.

Глава 4

Андрею Рублеву снился довольно-таки странный сон. К нему и раньше, после выпивки, ночью приходили видения будто бы он летает, но в прежние времена это происходило совсем не так, как теперь. Он, продолжая пребывать во сне, мягко отрывался от земли и взлетал.

При этом он мог управлять полетом. А сегодня даже холодный пот выступил у него на спине, когда ему приснилось следующее.

Он вместе со своим старшим братом Борисом Рублевым сидит в квартире, в которой жили с родителями детьми. Старая, знакомая с детства мебель во сне казалась Андрею Ивановичу почти игрушечной. Огромный стол, под который он забирался, чтобы спрятаться от родителей, доходил ему сейчас только до середины бедра. Сон был реальный, яркий, со звуками и запахами. Он даже ощущал, как становятся мокрыми лакированные подлокотники кресла, в котором он сидел, рассуждая о житии-бытии со своим старшим братом. И тут дверь в комнату открылась, и он увидел в проеме неясный силуэт высокого, немного полного мужчины. Лица Андрей не разглядел, яркий свет бил из коридора, ярко очерчивая вошедшего в комнату. И вот тогда Андрей понял, что за ним пришли чтобы увести навсегда.

«Это смерть!», — пронеслась в его голове мысль и тело сковал смертельный ужас.

А Борис вроде бы и не замечал вошедшего, продолжал улыбаться, сидя к тому спиной. И тут Андрей ощутил, что его тело теряет вес. Мокрые подлокотники выскользнули из пальцев, и он стал медленно подниматься к самому потолку комнаты, словно бы повинуясь беззвучному жесту вошедшего мужчины. Тот неторопливо возносил руку и манил Андрея к себе пальцем. Андрей Рублев уже поднялся до потолка и как отчаянно не греб воздух руками, его несло к двери.

— Борис, помоги! — закричал он. — Помоги! — протягивая к брату левую руку.

Он чувствовал, как до боли растягиваются сухожилия. Борис привстал и попытался поймать его кисть.

— Помоги! — еще раз крикнул Андрей, чувствуя, как его медленно возносит к потолку.

Борис Рублев подпрыгнул, схватил его за руку и резко потащил вниз. Мужчина, стоявший в дверях, недовольно покачал головой и вышел, громко щелкнув замком.

— Да проснись же, ты, Андрей! — услышал Рублев-младший то ли во сне, то ли эти звуки приходили к нему уже из настоящего мира.

Он сперва проснулся, а лишь затем открыл глаза и увидел стоящего рядом с его постелью Бориса. Увидеть того целиком было бы очень сложно, уж очень огромным и сильным был старший брат Андрея. Сперва Рублеву-младшему показалось, что полумрак в комнате — из-за сдвинутых штор, но переведя взгляд на окно, он сообразил, еще очень рано, что-то между семью и восемью, да вдобавок на улице моросит дождь.

— А ну-ка, поднимайся! Всю жизнь проспишь, — приказал ему Борис.

Болела голова, сердце натужно сокращалось, разгоняя отравленную алкоголем кровь по жилам.

— Какого черта! — Андрей тряхнул головой и сделав над собой усилие, сел на кровати. Потянулся к тумбочке, взял с нее часы и какое-то время смотрел на циферблат ничего не понимая. Он никак не мог отличить большую стрелку от маленькой.

— Половина восьмого, — наконец со злостью произнес он и посмотрел на брата. — Ты хоть помнишь когда мы вчера легли спать?

— Ты лег в три часа ночи, — ответил ему Борис, даже не задумываясь. — А я…

— Я помню, вы с ребятами еще оставались сидеть, — Андрей привстал, чтобы заглянуть в соседнюю комнату.

Он опасался, что двое бывших сослуживцев Бориса, которых он отыскал в Питере, до сих пор сидят у него в квартире. Андрею сделалось стыдно за вчерашний вечер. Он вспомнил, как учил гостей застольной песне:

Налей полней стаканы!

Кто врет, что мы, брат, пьяны?

И это при том, что сам не помнил слов до конца, а о музыке имел отдаленное представление.

«Сколько же я вчера выкурил? — подумал Андрей почему-то именно о сигаретах, а не о водке, наверное, потому, что ему с трудом дышалось. — Лечь и забыться», — решил он, откидываясь на подушку.

Но Борис Рублев стащил-таки с него одеяло и то ли предложил, то ли приказал:

— Каждое утро должно начинаться с зарядки.

— Мне голову трудно повернуть.

— Ничего, пробежишь пару километров по улице и вмиг отрезвеешь.

— Я трезв. Мне бы аспирину или алкозельца…

— С потом все из тебя выйдет. Химия — дрянь, физкультура — здорово. Упал-отжался и порядок!

Борис Рублев, приехавший три дня назад погостить к брату в Питер, вынул из чемодана спортивный костюм и насвистывая незамысловатую мелодию без конца и без начала, принялся облачаться в него. Андрей понял, в покое его не оставят, придется бежать, хоть он и слабо представлял себе как это у него получится — он с трудом отрывал ноги от пола.

Зашел в туалет, в ванную и только после этого заглянул на кухню. Он ожидал увидеть полную раковину грязной посуды, ведь как-никак он с братом и с гостями начал пить сразу, как только приехал из банка, то есть, после шести вечера. На удивление раковина оказалась девственно чиста, сияла полированной нержавеющей сталью не хуже, чем сияет пряжка на солдатском ремне начинающего службу бойца.

«Ничего себе, — подумал Андрей, — это когда же он поднялся если посуду успел помыть и пол подмести?»

Собака — длинношерстный колли, — которую Андрей завел себе полгода тому назад, не была приучена к таким ранним подъемам. Но поскольку звери на часы не глядят, с радостным лаем бросился на кухню вслед за хозяином, предчувствуя скорую прогулку. Кличку своего пса Андрей не любил. Пришло же в голову людям назвать его Диком, словно какую-то дворняжку! Но собаку Рублеву-младшему подарили в полугодовалом возрасте с уже готовой кличкой. А давать новую, если пес откликается на старую, ему и в голову не пришло.

— Дик, хорошо тебе.

Пес смотрел на Андрея Ивановича так, словно спрашивал: Почему же хорошо?

— Ты не пил вместе с нами.

Андрей помнил точно, что старался пить только каждую вторую рюмку, если считать по тем, которые выпили старший брат и его гости. Но все равно ему пришлось не по себе когда он увидел на широком кухонном подоконнике семь пустых бутылок из-под водки. В восьмой спиртное плескалось лишь на дне.

«Это значит я выпил…» — и тут же Андрей понял, лучше не подсчитывать, и так чуть живой.

— Надевай спортивный костюм, бездельник и пьяница, — послышалось из гостиной.

— Нет его у меня, — злорадно ответил Андрей.

Борис Рублев такого ответа не предвидел. Два дня он еще мог наплевательски относиться к собственному здоровью и к здоровью младшего брата, но на третий, когда нужно уже отъезжать из Питера в Москву, он решил преподать Андрею урок.

— Что-нибудь у тебя да есть.

Он распахнул встроенный шкаф и тут же увидел сумку с торчащей из нее ручкой теннисной ракетки. Заскрипела молния, и Борис вручил Андрею его теннисный костюм — шорты, тенниска и стеганая безрукавка.

— Ты что, очумел, Борис? Дождь на дворе, а я в шортах побегу?

— Беги голышом, если тебе так больше нравится.

— Мне никак не нравится.

— Забыл, небось, как в армии служил. Там тебя никто не спрашивал.

— Я не в армии.

— А мне какая разница: банкир ты или салага?

Борис присел и почесал Дика за ухом. Пес тут же разомлел, приоткрыл пасть, вывесил длинный розовый язык и радостно завилял хвостом.

— Вот и ему радость.

«Почему я не пошлю его к черту? — думал Андрей. — Хочет бежать, пусть бежит. От таких утренних пробежек не столько здоровья наберешься, сколько насморк подхватишь или инфаркт приключится».

А Борис уже шутя наносил Андрею удары в плечо, в грудь, не больно, а лишь фиксируя прикосновения.

— А ну, защищайся!

— Ты видишь, я же полумертвый.

— Оживешь.

Борис Рублев распахнул дверь, сгреб в пригоршню ключи и вышел на площадку. Андрей единственное что успел сделать, так это снять с вешалки намордник с поводком и подчиниться старшему брату. Пока они ждали лифта, Андрей надел на нежелающего слушать его Дика намордник, защелкнул карабинчик на шее и оказавшись в кабинке, тут же привалился к белой пластиковой стене. Гудение лебедки подъемника отдавалось во всем теле, тошнота подкатывалась к горлу.

«Мне сегодня после обеда, — подумал Андрей, — еще столько дел предстоит в банке! Нет, я точно умру».

Створки лифта разошлись, и Борис трусцой выбежал на площадку. Дик повизгивая, — лаять ему не давал тесный намордник, — бросился вслед за Рублевым-старшим. Поводок натянулся и Андрея буквально выволокли из лифта.

— Пошел, пошел! — торопил его Борис.

На улице, как показалось Андрею, свирепствовал ветер, мелкий дождь тут же заставил втянуть голову в плечи. Внешне неторопливо и размеренно, но на самом деле очень быстро Борис Рублев побежал. Дик держался рядом с ним и Андрею ничего не оставалось как двигаться следом, хоть ему и казалось, что еще пара шагов и он упадет лицом на асфальт. Ноги тут же покрылись гусиной кожей, а лицо испариной.

Борис завернул в арку и вот они уже бежали по пустой в раннее время улице. Дик путался под ногами, норовил обкрутить поводком бегущего Андрея. Затем он присмотрел себе дерево — старую в наплывах липу — и остановился возле нее, задрав заднюю лапу.

— Погоди! — крикнул Андрей Борису.

— Чего? — тот остановился, но продолжал бежать на месте.

— Собака нужду справить хочет.

— Догонит.

И не успел Андрей возразить, как Борис Рублев нагнулся, отстегнул поводок от ошейника и снял с Дика намордник. Тот благодарно залаял. Лай гулким эхом разнесся по еще спящей улице.

— Нельзя, — пытался образумить Бориса Андрей, — милиция встретит, оштрафует.

— Собаку мучить нельзя, ей на воле побегать хочется, а с милицией я говорить буду…

Собаке конечно хотелось побегать на воле, а вот Андрею — нет.

Но что сделаешь, старший брат и есть старший брат.

Привык слушаться его в детстве, приходится слушать и теперь, хотя есть все возможности послать его к черту.

Ощутив свободу, пес понесся по тротуару, разбрызгивая воду из луж, успевая засунуть свой длинный любопытный нос в каждую щель, обнюхать каждое окно подвального этажа. У Андрея закололо под ложечкой, но он не рискнул сбавить темп, боясь отстать от старшего брата. Пот уже заливал глаза, тенниска стала насквозь мокрой. Сверху ее промочил дождь, изнутри — пот.

— Чувствуешь, как выходит отрава? — Борис Рублев побежал рядом с братом.

— По-моему, это из меня уходит жизнь, — мрачно отвечал тот мучителю, надеясь, что издевательство закончится, когда они обегут квартал.

Но его ожиданиям не суждено было сбыться. Борис пробежал перекресток и дорога пошла в гору. Темп увеличился. Сперва Андрей не понял почему, но затем увидел впереди бегущую девушку в облегающем трико, причем, так туго, что ясно виднелись все складки на ее теле. А лишних складок не было — ровно столько, сколько положено природой.

Девушка обернулась, заслышав за собой мерное сопение Комбата. Острые соски ее небольшой груди рельефно выпирали из искрящегося ликрой трикотажа.

На лице Комбата засияла немного глуповатая, но вполне милая улыбка.

Дик сразу же понял замысел брата своего хозяина, к которому за эти два дня успел проникнуться безграничным доверием, и тут же, опередив девушку, побежал прямо перед ней, словно бы хотел немного придержать ее, не дать ей свернуть или двигаться немного быстрее.

Так, наверное, поступали его далекие предки, завидев отбившуюся от стада овечку. Трогать не трогали, но подгоняли к пастуху.

— Доброе утро, — пробасил Комбат, абсолютно забыв о своем несчастном брате, с которого сходил уже седьмой пот.

Бежавшая чуть посторонилась, но Дик тут же оказался возле ее ног и громко тявкнул, предупреждая, что таких мужчин, как Борис Иванович, обижать не стоит.

— Доброе утро, — холодно отвечала любительница утренних пробежек и тряхнула волосами.

Тысячи мелких капелек полетели в стороны, вспыхнув в неярком утреннем свете. Дик тоже встрепенулся, и точно так же засверкали капельки. Не удержавшись, девушка засмеялась.

— Хороший пес, добрый.

— У хорошего хозяина и собаки хорошие.

— Да, наверное, — глубоко вздыхая после каждого слова, отвечала она. — Правда, бегать я предпочитаю все же в одиночестве.

Борис Рублев пожал широкими плечами и, немного повернув голову, скосил глаза. Андрей, к которому уже пришло второе дыхание, держался вполне сносно, отстал всего лишь шагов на двадцать, не больше.

— Часто бегаете?

— Каждое утро.

— Наверное, не всегда спокойно проходят пробежим?

— Что вы имеете в виду?

— Вы такая красивая, соблазнительная в этом наряде. Может найтись кто-то.

— Я умею бегать очень быстро. И вы, кстати говоря, не первый, кто пытается ко мне пристать.

— Дик, слышишь, она думает, что мы хотим к ней пристать, — пожаловался псу Комбат, хотя, по большому счету девушка была права.

— Честно говоря, я не вижу в этом ничего плохого, пока дело не доходит до действия, а говорить можно обо всем. Хотя, по-моему, вы не особый любитель разговоров.

— Почему вы так решили?

Наконец-то бегунья заметила и Андрея, криво усмехнулась.

— Наверное, ваш Друг не очень большой любитель здорового образа жизни.

— Это мой младший брат.

Андрею сделалось обидно вдвойне. Борис вытащил его на пробежку, хотя он этого абсолютно не желал, а теперь еще заводит знакомство с хорошенькой бабенкой.

«А мне-то что с этого обломится?» — подумал Андрей, прикидывая в уме сколько они пробежали.

Получалось никак не меньше километра.

"А все-таки спиртовая отрава и впрямь из организма выходит, — Рублев-младший чувствовал, как пульсирует кровь в теле, как с потом выходит вся гадость, от которой болела голова. Мышцы живота, которых он обычно не ощущал, сделались сейчас упругими и даже временами приходилось подтягивать короткие шорты, ставшие несколько тяжеловатыми от впитавшегося в них дождя.

— По-моему, вы меня совсем не боитесь, — сказал Комбат.

— Естественно. Опасаться нужно тех, кто пытается сразу же обращаться на «ты». Да и собака у вас милая.

Кобель?

— Пес не мой, брата. И вообще я не питерский.

— Про вас я не спрашивала.

Комбат хоть и был грузен с виду, но не внушал девушке никаких опасений. Ей почему-то казалось, что мужчина, совершающий утренние пробежки, не способен к мерзостям, во всяком случае, во время бега. Ведь это для него наверняка святое.

Она решила подзадорить Комбата и побежала чуть быстрее, зная по опыту, что немногие мужчины подолгу выдерживают такой темп, особенно курящие. А то, что Комбат курит, она уже поняла по характерному хрипу спутника-бегуна.

— Нам, наверное, по дороге? — поинтересовалась девушка, сбавляя темп.

— Честно говоря, я не знаю куда мы бежим, — Комбат еще раз обернулся, чтобы убедиться, в пределах ли видимости находится Андрей.

Наконец и Дику стало стыдно за то, что он бросил хозяина на произвол судьбы. Еще раз крутнувшись под ногами у девушки, он ринулся к Рублеву-младшему и побежал рядом с ним. Андрей только опасливо вглядывался, не видно ли где милиционера, еще не хватало, чтобы его оштрафовали в это утро за выгул собаки без поводка и намордника.

— Есть тут один парк, со снарядами. Туда и бегу.

— Что ж, бежим вместе.

Девушка резко свернула, пересекла улицу в неположенном месте и быстро вскарабкалась на скользкий откос, поросший рыжей травой. Впереди расстилалось море деревьев, расчерченных дорожками. На площадке, выложенной бетонными плитами, высились сваренные из металлических труб снаряды для занятий гимнастикой.

Турники, труба, подвешенная на цепях, горки с перекладинами, даже укрепленные на шарнирах грузы с ручками, что-то наподобие штанг, сделанных таким образом, чтобы их никто не унес домой, хотя сделать такое было бы под силу только человеку комплекции Комбата.

Борис, оказавшись в обществе женщины, или терялся, когда дело касалось разговоров, или же демонстрировал свои достоинства, если дело касалось физических упражнений. Он лишь немного походил быстрым шагом, потирая руки, а затем взялся за гриф штанги и принялся часто-часто поднимать ее. Большая ржавая труба, связывающая груз с шарниром, натужно скрипела. А бегунья тем временем, уперев одну ногу в верхнюю перекладину лестницы, испытывала гибкость тела. При этом казалось, что кости у нее отсутствуют напрочь.

Комбат не мог удержаться, чтобы не бросать на нее короткие взгляды. Рельефность тела тонкий спортивный костюм только подчеркивал, а не скрывал. ;

Наконец над откосом показалась абсолютно мокрая голова Андрея Рублева, волосы прилипли ко лбу. Вряд ли кто из его близких знакомых узнал бы в нем заместителя управляющего банком «Золотой дукат».

— Ну что, отпустило? — поинтересовался Комбат, в тридцатый раз поднимая на уровень груди пятидесятикилограммовый снаряд.

— Ты знаешь, самое странное — да. Сперва думал, умру, сердце билось так, что чуть ребра не треснули.

А потом стало совсем легко, летел будто по воздуху.

И тут Андрею вспомнился сегодняшний сон.

— Меня Андреем зовут, — обратился он к девушке, уверенный, что она и Комбат уже познакомились.

— Очень приятно, — проговорила она, ложась грудью на ногу, задранную выше головы, — А ее как зовут? — шепотом поинтересовался Андрей у брата.

— Черт ее знает, не познакомились.

— Вот те на! А я-то думал вы уже о многом без меня договорились.

— Для того, чтобы договориться, не обязательно знать имя, — резонно заметил Комбат, наконец-то опуская пятидесятикилограммовый снаряд на землю и без малейшей передышки переходя к перекладине.

Конструкция из тонких труб зашаталась, когда Комбат совершал подъемы с переворотом один за другим.

— Вы в самом деле не познакомились? — спросил Андрей, повиснув на лестнице и поднимая от земли ноги.

— А меня зовут Марина, если это только может что-то изменить, — засмеялась девушка и поняв, что силы у Рублева-младшего на исходе, предательски предложила:

— Если хотите подтягиваться, то занимайте перекладину, потому что я скоро перейду на нее.

И самое странное, у Андрея получилось подтянуться Тринадцать раз — столько, сколько он умудрялся подтягиваться, учась на третьем курсе института, хотя был уверен, что дотянуться подбородком до перекладины больше пяти раз ему без тренировок уже не удастся.

Возвращались из парка уже вчетвером — Андрей, Борис, Марина и Дик. Прежней натянутости в отношениях как не бывало. Девушка смеялась несколько грубоватым добродушным шуткам Комбата. Тот уже успел разглядеть, что у нее нет обручального кольца, и тут же сказал об этом вслух.

Андрей радовался тому, что издевательствам над ним приходит конец, что Борис сегодня улетает и значит никто больше не посмеет вытягивать его утром из постели, чтобы бросить под холодный дождь.

— Ну вот я и дома, — Марина остановилась возле арки, ведущей во двор, и присела, чтобы погладить пса.

Дик, который обычно не позволял чужим прикасаться к себе, и ухом не повел, а даже попытался лизнуть девушку в лицо.

— Так и знала, целоваться полезет. Все мужики такие.

— Ну вот и отлично, — сказал Комбат, протягивая ей руку на прощание — так, словно бы она была мужчиной. — Больше вам не придется бегать одной.

Сердце у Андрея сжалось. Он понял что готовит его брат.

— Вы побежите в то же время завтра? — еще не понимая подвоха, спросила Марина.

— Нет, мой брат теперь будет бегать. Так что, когда выйдете из дому, не спешите, бегите трусцой, а он вас нагонит, — две пары глаз смотрели на Андрея.

— Вообще то… — начал он, — иногда есть дела с утра, я человек занятой, может не получиться, — он пытался найти что-нибудь более весомое в свое оправдание, но никак не мог этого сделать.

— Да ладно, не очень-то и хотелось, — обидевшись, сказала Марина и легко побежала во двор.

— Зачем ты девушку обидел?

— Я? — изумился Комбат. — Я тебе ее нашел на улице, можно сказать, сдал на хранение, а ты бегать по утрам отказываешься.

— Честно говоря, не очень-то хочется.

— Из тебя хмель вышел?

— Конечно.

— Так чего же тут плохого?

— Не станешь же пить каждый день, — попытался отшутиться Андрей, но тут Комбат толкнул его в плечо и заставил бежать.

Андрей рассчитал свои силы так, чтобы их хватило до подъезда, но тут его ждал еще один сюрприз. Борис запретил пользоваться лифтом и погнал его впереди себя по лестнице. Оказавшись в квартире, Андрей разделся прямо в прихожей и залез под душ. Ему было уже все равно какая вода льется — горячая или холодная — он не ощущал температуру, как и не мог представить себе который сейчас час. Выйдя из ванны, он с удивлением обнаружил, что на все про все, начиная с насильственного подъема с кровати, у него ушло ровно сорок пять минут, то самое время, которое он тратит обычно чтобы попить кофе, да почитать утренние газеты.

— Дохлый ты какой-то, — Комбат критично осмотрел Андрея, который одевал деловой костюм.

— Не знаю, ты первый, кто это говорит.

— В костюме ты еще ничего смотришься, а когда голяком, то и смотреть гадко.

— Я не женщина, что бы на меня мужикам было приятно смотреть.

Если во время пробежки они выглядели все-таки братьями, то теперь, когда на Андрее был темный деловой костюм, а на Комбате джинсы, свитер и потертая кожаная куртка, они выглядели совсем разными людьми. Да, такое бывает даже между братьями. Андрей был больше похож на мать, а Комбат во многом походил на отца.

— Утомил я тебя, наверное, — признался Борис, усаживаясь в кресло и позволяя себе первую за этот день сигарету. — Ух, как курится! — с удовольствием он выдохнул ароматный дым. Это потом, в течение дня они кажутся уже безвкусными, а первая — она как первая женщина.

Такое сравнение Андрею не понравилось, но он возражать не стал, тоже закурил и понял всю справедливость утверждения своего старшего брата.

— Вот и посидели на дорожку, — Комбат раздавил в пепельнице окурок.

И Андрею показалось, захоти Борис, он раздавил бы большим пальцем и хрустальную пепельницу на журнальном столике.

— Ты уж извини, дел у меня много, — извинился Рублев-младший, — иначе я бы тебя и в аэропорт проводил.