Глава 1

Начальник регионального управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков генерал Морозов взглянул на стрелки настенных часов, затем, словно бы усомнившись в их правильности, посмотрел на циферблат своих массивных наручных часов. Время было почти одно и тоже, что на настенных часах, что на ручных. Не считать же расхождением то, что настенные врали на тридцать секунд.

Петр Иосифович одернул манжет рубахи, часы, тускло сверкнув золотом, скрылись под ним. Генерал Морозов любил дорогие вещи, был неравнодушен к драгоценным металлам, вообще, любил вещи добротные, любил окружать себя уютом и даже роскошью. Но подобные пристрастия могли вызвать подозрения у начальства и подчиненных, поэтому Петр Иосифович старался свои пристрастия лишний раз не афишировать, давал себе послабление лишь оставшись наедине с собой.

"Значит так, — подумал генерал, — до встречи с Панкратовым у меня еще минут сорок. Естественно, что я, как всегда, прибуду вовремя, даже на тридцать секунд раньше. Ох уж эти встречи. Но ничего не поделаешь, если Панкратов позвонил, то ехать нужно.

Ведь его не интересует, занят я или болен, могу ли встать с постели, лежу ли с высокой температурой.

Да, Панкратов крутой, он церемониться не станет, хотя, вообще-то, — успокоил сам себя могущественный генерал, — Панкратов от меня зависит не меньше, чем я от него".

Тут же генерал поправил себя.

«Нет, я все-таки нахожусь в большей зависимости, главнее тот, кто платит деньги, и с этой аксиомой ничего не поделаешь. Естественно, я мог бы напустить на него своих бойцов, четко спланировать операцию и сделать так, что от Панкратова мокрого места не осталось бы. Лужа крови и труп, или взрыв автомобиля, и Панкратов, будь он неладен, разлетелся бы в клочья. Его гнусная голова лежала бы метрах в тридцати, прямо возле бордюра на люке. А руки в перстнях», — от таких мыслей улыбка появилась на немного одутловатом, но все еще моложавом и волевом лице генерала.

— Да, да, — сказал он себе и потер ладонями длинные залысины, — с Панкратовым шутки плохи, он надо мною имеет власть куда большую, чем министр внутренних дел.

"Что такое министр? Человек подневольный. Изменения в политике, интриги и министра не станет, как не стало уже очень многих, таких всесильных и влиятельных. А Панкратов хоть бы что, он с политикой не связан. Он занимается совсем другим делом.

И самое противное, что я в его гнусных делишках выступаю соучастником, помогаю ему. Да, министр если узнает… Хотя навряд ли кто либо узнает о моей тайне, не интересен такой поворот Панкратову. Министр может наказать меня за провинность, за невыполнение директивы и заданий уволить со службы, может даже нашептать президенту и тот лишит меня звания. Что такое звания и награды? По большому счету — чушь собачья, дерьмо. Важны деньги и блага, которые за ними стоят. А вот Панкратов может куда как больше. Панкратов способен меня растереть как букашку, упрятать за решетку, подвести под расстрельную статью".

Если бы подобные мысли пришли в голову какому-нибудь уголовнику-рецидивисту, это было бы понятно.

Но о таких вещах всерьез рассуждал генерал, не считавший себя выродком, человек, который должен защищать людей. А на самом деле уже около года генерал Морозов вместо того, чтобы служить России, помогал преступникам, своевременно уведомляя их обо всех крупных операциях, которые готовило его ведомство, его помощники и подчиненные против торговцев и распространителей наркотиков. Но платил Панкратов генералу хорошо, и ото играло решающую роль в его поведении. Никакие премии, медали, звания, звезды на погонах не могли сравниться с теми почти астрономическими суммами в твердой валюте, которые Панкратов лично из рук в руки отдавал генералу Морозову за бесценные услуги.

Вот и сейчас генерал собирался на встречу с Иваном Антоновичем Панкратовым.

«Ну ладно, чем черт не шутит, может и на этот раз пронесет».

Какую сумму должны вручить ему сегодня вечером генерал не знал, это зависело от успеха сделки, но предполагал, что сумма окажется значительной.

«Тысяч сто долларов. Может быть, даже чуть-чуть больше, но никак не меньше».

Ведь информацию, служебную информацию, которую генерал передал преступникам, те сумели использовать и она спасла жизни многим из Них.

Три группы захвата должны были накрыть квартиру, в которой располагался склад с недавно привезенным героином. Генерал Морозов лично предупредил бандитов. Вооруженные бойцы спецназа управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков прибыли на Малую Ямскую улицу, вошли в подъезд и приготовились к штурму, уверенные во внезапности, рассчитывая в жесткой, но короткой схватке захватить груз. Они взломали дверь, ворвались в большую четырехкомнатную квартиру, а там никого и ничего не оказалось. Люди, снимавшие квартиру, успели съехать, ровно за полтора часа до прибытия спецназа А в квартире спецназовцы увидели лишь девяностолетнюю старуху, которая ничего вразумительного объяснить не смогла. Она лишь хохотала широко открывая беззубый рот, хлопала в ладоши и прихлебывала из большой чашки уже остывший чай.

— Где мужчины? Где мужчины? — спрашивал у нее полковник Савельев. — Где жильцы этой квартиры?

— Поехали, родимый, денег мне оставили, конфет купили, печенья. Вот угощайтесь, угощайтесь. — И старуха подвинула две карамельки полковнику.

— Вот еще.

Тот зло скрежетнул зубами и, взяв трубку сотового телефона, позвонил своему шефу — генералу Морозову, чтобы доложить о провале.

Тогда генерал накричал на своего зама, обвинив того во всех смертных грехах и пообещал, что если у полковника Савельева случится еще пару таких же провалов, то ему головы не сносить, а уж погоны тем более.

Когда часовая и минутная стрелки настенных часов обозначили прямой угол, показывая девять часов вечера, генерал Морозов поднялся из кресла, оправил пиджак, подошел к большому зеркалу.

— Гнусно все это, гнусно, генерал, — любуясь собственным отражением, пробормотал Морозов, — порядочный генерал, уважающий себя и присягу давным-давно пустил бы себе пулю в лоб, тем более что твое табельное оружие лежит в сейфе, повернул ключик, открыл сейф, снял с предохранителя «Макаров» и нажал на спусковой крючок, приставив холодный ствол к седому виску. Да-да, так поступил бы любой порядочный генерал, но не ты, Морозов, — генерал криво улыбался своему двойнику в зеркале, — Ну да, ладно, что рассуждать, надо ехать на встречу. Кстати, пистолет, стоит с собой прихватить, но не для того, чтобы стреляться самому — не дождетесь.

Генерал подошел к сейфу, быстро открыл его, осмотрел пистолет так, словно это была расческа или какая-нибудь другая необходимая вещь, как говорится — личной гигиены, а затем взвесив на ладони, небрежно сунул в боковой карман пиджака. От тяжести оружия пиджак немного перекосило.

— Фу ты, дрянь какая! Выгляжу как бомж, — генерал недовольно скривившись вытащил пистолет из кармана и сунул за брючный ремень. — О, так будет получше, а брюшко у тебя, генерал, уже изрядное. Ну ничего-ничего, подожму и будет бравый вид. А вообще-то, надо заняться спортом, походить в зал, в бассейне поплавать, сбросить жирок, а то со временем превращаюсь в жалкое и жирное существо.

Конечно же, если бы Петр Иосифович Морозов был человеком иного склада, то влипнув в историю с наркотиками, он давно бы рассчитался с жизнью, чтобы таким жестоким и страшным образом смыть с себя позор.

Но Петр Иосифович слишком любил жизнь, любил вкусно поесть, любил роскошь и богатство. И поэтому мыслью о самоубийстве он всего лишь дразнил себя, как бы немного возбуждая, заставляя сердце биться чуть более учащенно, разгоняя застоявшуюся похолодевшую от уверенности в собственной безнаказанности кровь по жилам.

Генерал оделся, прекрасно зная, что его служебная машина уже стоит во внутреннем дворике, а водитель сидит за рулем, готовый в любой момент выполнить приказ генерала и отправиться туда, куда тот скажет. Генерал Морозов спустился по неширокой лестнице, застланной красным ковром. Два дежурных сотрудника отдали ему честь, вскочив со своих мест, генерал пожелал им спокойной ночи, простившись с каждым за руку.

Сотрудники управления считали своего шефа мужиком порядочным и демократичным. Им даже в голову не могло прийти в какой грязи крутится их начальник, какой он мерзавец и сволочь, и сколько уже сотрудников подставили свои головы под пули, благодаря ему.

Его черный «мерседес» с затемненными стеклами, оснащенный средствами связи, стоял у крыльца. Еще с полдесятка машин дожидались своих хозяев. Машина генерала Морозова была самой шикарной из них.

Его водитель, увидев, что в кабинете хозяина погас свет, тут же собрался, сбросил с лица угрюмое озабоченное выражение, улыбнулся сам себе и прикинул, что генерал через две-три минуты уже будет спускаться с крыльца. Так он и вышло.

Петр Иосифович, естественно, не в мундире с генеральскими звездами и не в брюках с лампасами, а имея вполне штатский респектабельный вид — в сером плаще и серой шляпе, довольно легко сбежал к машине.

Водитель распахнул дверцу.

— Ну как ты, Петя, замаялся? — бросил Петр Иосифович своему тезке банальную фразу.

— Да нет, ничего, Петр Иосифович, все в порядке.

— Как машина? Не барахлит? Не стучит?

— Нет, что вы! Все чики-чики.

— Ну, тогда замечательно, — генерал устроился на заднем сиденье, расстегнув пуговицы плаща, поправил узел галстука, положил рядом шляпу.

— Погода какая-то мерзкая, а, тезка?

— Да, погода дрянь, — ответил водитель, ожидая, когда генерал скажет куда ехать.

— Так что ты не гони, Петя. Поедем потихоньку, помаленьку.

— Куда едем, товарищ генерал?

— Куда? Домой поедем, время, как ты понимаешь, позднее.

Водитель повернул ключ, зажег габаритные огни и черный «мерседес», сверкая антенной и чисто вымытыми стеклами, медленно развернувшись во внутреннем дворике, направился к воротам Те распахнулись, словно по велению волшебной палочки. Дежуривший милиционер отдал честь, хотя и не видел самого генерала, сидящего в салоне, но прекрасно знал, кому принадлежит автомобиль.

Когда генерал Морозов покидал управление, там уже почти никого не было, а сотрудники Морозова, оставшиеся дежурить, были привычны к тому, что их шеф иногда задерживается допоздна.

Водитель вел машину осторожно, но довольно-таки быстро, лихо обгоняя машины, идущие впереди. Петр быстро перестраивался из одного ряда в другой.

Петр Иосифович Морозов время от времени поглядывал в боковое стекло и барабанил пальцами по спинке переднего сиденья.

«Что-то генерал нервничает, — подумал водитель, — вроде бы все идет как всегда, а он нервничает».

Генерал Морозов уже дважды поглядывал на циферблат часов и дважды сверял время с часами на приборной панели — словно поджидал время, когда следует сделать вид будто он изменил свое решение только сейчас. Это не ускользнуло от наблюдательного водителя.

— А знаешь что, Петя, ты довези меня до угла, до перекрестка, а дальше я пройдусь пешочком, хочу немного воздухом подышать, устал чертовски.

— Как скажете, — ответил водитель, объезжая большую лужу, не желая пачкать автомобиль.

— Уже сказал.

А генерал Морозов действительно нервничал, ему сделалось не по себе. Хотя он и встречался с Панкратовым уже не первый и даже не пятый раз, а тем не менее волновался, нервничал, чувствовал себя, как солдат-новобранец перед тяжелым боем. Ему вдруг захотелось в туалет, он почувствовал, как внизу живота начинаются рези.

— Да что это со мной, — пробурчал он и, тронув за плечо водителя, спросил. — Слушай, тезка, может, у тебя сигареты есть?

— Так точно, — ответил водитель, подавая пачку недорогих сигарет.

Но генералу было все равно — дорогие они или дешевые. Когда волнуешься и чувствуешь себя неважно, обычно не рассуждаешь, дорогую таблетку тебе суют в рот или дешевую, главное, чтобы она помогла. А Морозов знал, сигарета ему поможет. Он долго и неумело щелкал зажигалкой, наконец, нервно закурил, откинулся на спинку, посмотрел в стекло, сделал одну глубокую затяжку и тут же еще пару. Потом резко погасил сигарету в боковой пепельнице.

Кожа сиденья, когда генерал двигался, скрипела, издавая непристойные звуки, и Морозова это сильно раздражало.

— Слушай, Петя, — спросил он, — тебе нравится кожаный салон?

— Да, — ответил водитель.

— А может лучше велюровый, а?

— Нет, что вы, Петр Иосифович, кожаный куда как лучше и убирать легче, протер влажной тряпочкой и он, как новый сверкает, поскрипывает.

— Вот этот скрип меня и раздражает, Водитель насторожился, готовясь услышать очередное откровение своего важного пассажира, а тот решил избавиться от навязчивых ассоциаций, рассказав о них вслух.

— Я понял, почему меня злит скрипение кожи.

У отца также скрипела портупея, когда он меня наказывал.

Водитель усмехнулся, усмехнулся наивно, так как может смеяться человек, не обремененный никакими заботами.

«Вот я так смеяться не могу, — подумал о себе генерал, — я даже когда смеюсь, нервничаю, искренности мне не хватает в улыбке.»

— Вот здесь, вот здесь, — тронув водителя за плечо, попросил генерал.

Черная машина мягко притормозила.

— Петр Иосифович, может, зонтик возьмете. Погода ведь хреновая, дождь может пойти.

— Что? Что ты говоришь, Петр? — генерал уже думал о своем.

— Зонтик возьмите. Мне в машине он ни к чему, а вам хоть и недалеко идти, но все равно намокнуть успеете.

— Да нет, что ты. Не надо, я в плаще, в шляпе, — генерал выбрался из машины, пожав на прощание водителю руку.

«Странный он сегодня какой-то», — подумал водитель, переключая скорость, и вливаясь в вечерний поток машин.

Глава 2

На улице уже было темно, влажный асфальт искрился, машины, сверкая рубиновыми габаритными огнями, двигались в сторону Садового кольца.

Генерал Морозов огляделся, до его дома оставалось метров семьсот.

— Ну где же они, — тихо проворчал генерал, поднимая воротник и надвигая поглубже шляпу, почти на самые глаза.

— Главное чтобы меня никто не узнал.

Он отошел к дому и двинулся вдоль стены, опасаясь, что если пойдет посередине тротуара, то обязательно столкнется с кем-нибудь из знакомых.

Петр Иосифович держал руки в карманах плаща, двигался неторопливо, словно бы совершал свою обычную вечернюю прогулку. Пройдя квартал, он стал нервничать сильнее.

«Странно, странно, — подумал он, где же, будь он неладен, этот Панкратов.»

И не успел он додумать до конца мысль о Панкратове, как увидел мужчину в куртке из грубой черной кожи с мобильным телефоном в руке. Мужчина что-то говорил, поглядывая на генерала.

"Это еще кто такой? — подумал Морозов и именно в этот момент из узкой улицы бесшумно выкатился шестисотый «мерседес» и замер напротив генерала.

Морозов остановился, решая — справа обойти тот или слева. Дверца открылась.

— Сюда, Петр Иосифович, сюда, — услышал он негромкий бас Панкратова и вздрогнул, словно на него вылили ушат холодной воды.

— Секунду.

Он быстро юркнул в темный салон автомобиля, сел на заднее сиденье. Панкратов, небрежно закинув нога за ногу, испытывающе поглядывал на генерала.

— Добрый вечер, Петр Иосифович! — Панкратов подал руку, генерал ответил вялым рукопожатием.

— Что-то настроение у тебя не очень, а, Петр Иосифович? — спросил Панкратов, испытывая терпение собеседника — не о самочувствии же собрались они разговаривать.

— Настроение хуже некуда.

— А как дела в твоей конторе? — Панкратов задал еще один бессмысленный вопрос.

Генерал пожал плечами.

— Не знаю что и ответить, но бывали времена и похуже.

— Ладно, потом расскажешь. Трогай, — обратился Панкратов к водителю, рядом с которым на переднем сиденье сидел еще и охранник.

«Мерседес» медленно выехал на улицу, шурша шинами по асфальту.

— Заедь куда-нибудь, — бросил Панкратов водителю. — У нас разговор с Петром Иосифовичем. , Генералу не понравилось, что Панкратов громко называет его имя, отчество. Стеклянная перегородка между водителем, охранником и салоном бесшумно поднялась вверх.

— Теперь можем говорить, генерал, абсолютно спокойно. Не смотри ты по сторонам, это мои люди на улице были.

Генерал подумал, что даже в его службе, у него в конторе и то нет таких автомобилей, и даже ответственная операция не всегда обставляется так, как сейчас обставил рядовую встречу Панкратов.

Генерал Морозов понял, что его вели сразу, как только его машина выехала за ворота конторы, проверяли, нет ли хвоста, не следит ли кто-нибудь за генералом и нет ли с ним охраны. А когда генерал на перекрестке отпустил своего водителя, его еще вели пол-улицы, а затем мужчина, это генерал точно видел, связался по телефону с Панкратовым и тот выехал на «мерседесе» прямо наперехват, усадил даже не дав опомниться — Так как дела у тебя в конторе? — повторил свой вопрос Панкратов.

— Дела идут, контора пишет, — хмуро улыбнувшись, ответил Морозов.

— Это не ответ.

— Так это и не вопрос, Иван Антонович. Дел-то много, и не все они вас касаются.

— Вот о чем я хочу с тобой поговорить. Грядут серьезные изменения, у нас начали возникать проблемы с конкурентами, правда, это все отбросы общества: уголовники, рецидивисты, настоящие бандиты, на них даже клейма ставить негде. Мы их хотим потеснить с рынка, сперва попытались с ними договориться, но больно уж они несговорчивы.

— А я-то здесь при чем? — удивился генерал.

— Как это при чем? Неужели не ясно? Я хочу тебя попросить, чтобы не вмешивался. Обо всех своих операциях против них сообщал нам, чтобы наши люди случайно не под ставились.

— Кому именно? — спросил Морозов.

— Либо Сивакова, либо меня держи в курсе. Сейчас начнется передел рынка. Крупные партии должны пойти из Казахстана, там у нас уже все схвачено. Я, почему так откровенен с тобой, генерал, не догадываешься?

— Ну и почему же? — выдавил из себя Морозов.

Можно быть откровенным только в двух случаях: или ты доверяешь человеку так же, как самому себе, или же человек — не жилец на этом свете, и ты последний, кто с ним разговаривает.

— Да потому, что ты никуда не денешься, ты теперь с нами в одной связке, как говорится, в одной лодке, не считая собаки, хотя и собак достаточно плывет с нами в этой же лодке по денежной реке, но пока они не кусаются — беспокоиться нечего.

Морозов смотрел на тонкий кейс с кодовым замком, стоящий у ног Панкратова. Как правило, Панкратов носил в этом кейсе деньги.

— Не смотри, не смотри так, Петр Иосифович, денег у меня с собой нет. Вернее, нет наличными, а вообще-то, кое-что я тебе привез, как договаривались.

Панкратов взял портфель, положил на колени, повертел замочки, прикрыв их от глаз соседа, крышка открылась, и из кармашка Иван Антонович выудил толстыми пальцами, украшенными перстнями, и подал генералу Морозову белую карточку.

— Что это? — спросил генерал.

— Как договаривались. Смотри на сумму, есть номер счета, все как ты просил, на фамилию твоего племянника. Правда, я не знаю, где он работает, но ты же сам просил.

Генерал ознакомился с белой карточкой и сглотнул слюну. Сумма, проставленная в длинную строку, в полтора раза превосходила его ожидания.

— Что, доволен? — перехватив растерянность во взгляде, осведомился Панкратов.

— Неплохо.

— Ты что, ожидал меньше?

— Честно говоря, да, — признался генерал.

— Мы же партнеры, мы же честные люди. Если обещаем, то за хорошую работу мы очень хорошо платим, а поработал ты отлично.

"Это, какие же партии наркотиков идут через них?

Уж точно, они их на аптекарских весах не взвешивают", — подумал генерал, попробовав в уме прикинуть цифры, но это ему не удалось, хотя, вообще-то, в арифметике он был силен.

«Я, скорее всего, получаю не проценты от дела, а разовые подачки. Сколько же имеют Панкратов и остальные?»

— Ты, я смотрю, доволен?

Генерал Морозов кивнул.

— Авансом получаю?

— Ни в коем разе. Это тебе благодарность за предыдущие услуги. В будущем все мы будем иметь намного больше.

Генералу хотелось спросить, сколько же именно, но промолчал.

— Да-да, намного больше. Здесь, в Москве, в твоем приходе, ты не сильно волнуйся, будет оседать малая часть, толика того, что пойдет на Запад. Так что ты не обессудь. Нам нужны деньги на непредвиденные расходы здесь. Ты же понимаешь, что возить деньги сюда с Запада — дело глупое и не очень интересное. Здесь в любой момент может произойти что угодно — очередная политическая реформа, переворот, опять какую-нибудь перестройку наоборот придумают политики, мать их так, поэтому деньги лучше всего хранить на Западе, а еще лучше держать в товаре. У тебя, наверное, ко мне есть дела?

— Да, есть, — сказал генерал.

— Я тебя слушаю. Может, выпьем? — Панкратов открыл бар, взял плоскую бутылку французского коньяка «Рими мартин» и показал ее генералу.

— Понемногу выпьем?

Генерал утвердительно кивнул.

— Сыро сегодня.

— Вот это другое дело.

Водитель вел «мерседес» так хорошо, что в салоне абсолютно не чувствовалось движения. Складывалось такое впечатление, что автомобиль вообще стоит. Лишь время от времени машина не сильно вздрагивала.

— Хороший у тебя шофер, — принимая бокал, сказал генерал Морозов.

— Плохих не держим. А теперь обрисуй мне ситуацию, что бы я от тебя, случаем, невозможного не потребовал.

— Понимаешь, Иван Антонович, министр на наше ведомство дуется. Надо заявить пару дел, достаточно громких, шумных, арестовать человек пятнадцатьдвадцать, какую-нибудь преступную группу, желательно с товаром, иначе, не усижу в кресле.

— Вот что ты задумал. Хорошо придумано, — сказал Панкратов, мгновенно оценив сообразительность генерала Морозова.

— Мне ничего другого не остается, кроме как думать.

— Правильно думаешь, Петр Иосифович, я тебе с этим помогу. Сдам пару чужих бригад, ввозящих и торгующих наркотиками, ты их захватишь. Было бы прекрасно, если бы твои удальцы, всех их перестреляли, всех до одного.

— Нет, ну что ты. Мне нужны.

— Я понимаю, тебе нужен красивый процесс, который будут транслировать по всем каналам, покажут в программах «Совершенно секретно», «Вне закона» или «В законе», как там у них, не знаю, в новостях расскажут, по НТВ, по ОРТ прокрутят. Я сразу же понял, что ты хочешь.

— Да, именно этого.

— Ну ладно, сдам тебе пару мелких конкурирующих фирм. Сколько тебе надо, чтобы у них оказалось наркотиков?

— Ну, хотя бы килограммов по десять-пятнадцать на круг.

— Круто берешь! Ты, наверное, знаешь, сколько стоит десять килограммов наркоты, хотя, возможно, и не очень точно.

— Знаю.

— Ну так прикинь, какие будут убытки. Тем не менее, ты нам помог пару раз, а мы поможем тебе.

Генерал Морозов мелкими глотками пил отличный коньяк, но ему казалось, что он пьет не ароматный напиток, а отраву, горькое лекарство. У него даже разболелась голова.

— Закури и не нервничай, — поняв состояние собеседника, — сказал Панкратов, — вон сигареты, бери кури, на меня не обращай внимания. В машине хороший кондиционер, так что дым глаза есть не будет.

А стекло не опускай, холодный ветер, сквозняк, боюсь простыть.

Генерал взял сигарету, прикурил, глубоко затянулся.

— Ну что, отпустило?

— Чуть-чуть, — кивнул Морозов.

— Значит, так, через неделю, а может, дней через десять в Москву придут две партии наркотиков, их привезут наши конкуренты. Можешь с ними расправиться, как захочешь и сумеешь. Всю информацию по ним я тебе дам, где, когда, сколько, кто привезет, на чем и откуда. А ты уж, Петр Иосифович, постарайся распорядиться знанием по-хозяйски, шум подыми, но сделай так, чтобы на нас никто и не смел подумать. Кстати, тебе куда? Домой?

Морозов кивнул.

— Куда же.

— Сейчас мы тебя подкинем. А еще, — Панкратов перехватил взгляд Морозова на циферблат своих дорогих часов, — ты, Петр Иосифович, не красуйся в своей конторе при таких дорогих часах, небось, у министра дешевле, а ты — какой-то генерал — носишь часы от Картье. Не стоит, я тебя прошу. Куда-нибудь, в другие места, выходя в туалет, например, можешь носить. Когда, кстати, ты покупаешь дом?

— Какой дом? — насторожился генерал Морозов.

— Как же, на двадцатом километре от города.

— Откуда ты это знаешь, Иван Антонович?

— Знаю, что покупаешь ты его не на себя и знаю сколько тебе зарядили. Лучше ты этого не делай, мало ли кто, мало ли где растреплют, потом у тебя начнутся проблемы. Погоди год-два, уйдешь на пенсию или в отставку, тогда и покупай, живи не по средствам. А сейчас не надо, слишком многим ты мешаешь.

— Кому именно? — подался к Панкратову генерал.

— Нет, я не буду перечислять и пальцы загибать не стану, мешаешь и все. И твой зам очень уж шустрый и резвый, по-моему, Савельев, полковник есть у тебя такой?

— Да, есть, — ответил Морозов.

— Так вот, этот Савельев, что-то больно активный, крутится, крутится вокруг нас. Ты отправь его в какую-нибудь командировку, например, на границу с Таджикистаном. А там уж я позабочусь о его здоровье, — крякнул Панкратов и постучал себя ладонями по щекам, — Ты меня понял, Петр Иосифович?

— Конечно, понял.

— Ты хоть и генерал, но соображаешь не всегда хорошо. Берегись своего зама, будь поосторожнее, умный он мужик, толковый, я его давно заприметил, давно на него глаз положил, — Панкратов говорил о полковнике Савельеве так, словно бы тот был очень симпатичной женщиной, а не заместителем начальника регионального управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. — Так, не суетись, к самому дому мы тебя не повезем, высадим вот здесь.

Стеклянная перегородка медленно опустилась вниз и Панкратов негромко сказал:

— Остановись на перекрестке.

Шестисотый «мерседес» плавно затормозил, уткнувшись передними колесами в бордюр тротуара.

— До встречи, я тебя найду сам и передам информацию. А ты уж, если что надумаешь, согласовывай со мной. Держи меня в курсе.

— Понял. До встречи, — генерал выбрался из машины, а «мерседес» сорвался с места, унесся в сторону Тверской.

Генерал увидел, как за шестисотым «мерседесом» понесся большой джип с тонированными стеклами и двумя антеннами на крыше.

"Да, без охраны Панкратов ни на шаг. Наверное, и в туалет ходит с телохранителем. Тоже мне герой!

Не будь у них кассеты, а на кассете глупостей, которые я натворил, я бы с ними разобрался в два счета, перестреляли бы, пересадили бы всех до единого", — думая так, генерал Морозов прекрасно понимал, что посадить такого человека, как Панкратов, вряд ли бы удалось.

Слишком уж тот был хорошо законспирирован и поймал его с поличным было очень сложно, к тому же к услугам Панкратова имелись самые дорогие адвокаты, подкупленные судьи, тысячи свидетелей, которые в один голос стали бы утверждать, что Иван Антонович Панкратов — честнейший человек, порядочный бизнесмен и ни в каких подозрительных делах замешан быть не может.

Генерал Морозов проводил машины взглядом и медленно побрел к дому, он знал, что его ждут жена, взрослая дочь и спаниель по кличке Чип, с которым ему сейчас предстояло прогуляться во дворе. Войдя в подъезд, генерал вытащил из кармана белый листок плотной бумаги, маленький, как две визитные карточки, положенные рядом, и посмотрел на сумму — четыреста тысяч дойчемарок. Что ж неплохо, на сегодняшний день у генерала Морозова на счетах в зарубежных банках, плюс спрятанные на даче деньги, имелось около миллиона долларов. Миллион совсем без малого. Не хватало каких-то тысяч тридцать, тридцать пять.

"Ничего, ничего, я должен получить с них миллиона два, а затем резко пробросить всех до единого. Иначе, если не я их, то они меня. А насчет моего зама — полковника Савельева Панкратов прав. Может быть, действительно, послать его куда-нибудь на границу с Таджикистаном или в Чуйскую долину. И пусть там с ним разберутся. Правда, опять разразится скандал.

Но, с другой стороны, можно повернуть дело так, что полковник Савельев геройски погибнет при успешном выполнении боевого задания. При проведении совместной операции по уничтожению партии наркотиков с коллегами сопредельного государства. Войн без жертв не бывает".

Створки кабины лифта открылись, генерал спрятал бумажку во внутренний карман плаща. И только сейчас вспомнил, что за брючным ремнем у него торчит табельный пистолет.

"Зачем я его тащил с собой? Оружие абсолютно ни к чему, все ведь можно решить просто: поговорил, пожал руку кому надо, и деньги оказались в моем кармане, а за мою жизнь они переживают больше, чем я за свою.

За оружие я хватаюсь от нервов, от слабости. В делах большого уровня оружие бессильно. Я им нужен больше, чем они мне. Не предупреди я их о готовящейся операции, так Савельев со своими ребятами давно бы их всех упрятал за решетку. А там выкручивайтесь, платите денежки адвокатам. Да, — подумал генерал Морозов, — с полковником Савельевым, действительно надо быть настороже, держать ухо востро. Как бы он чего не заподозрил, не пронюхал. Правдоискатель".

Петр Иосифович вытащил из кармана дорогой кожаный ключишник, расстегнул его, нужным ключом открыл дверь в квартиру.

Чип сразу же бросился к его ногам.

— Хороший, хороший, — генерал присел на корточки и принялся гладить пса, наслаждаясь его искренней любовью.

Чип ласково рычал, затем перевернулся на спину и засучил лапами.

— Ну, хорошо, хорошо, сейчас я выпью стаканчик сока, и мы пойдем с тобой погуляем.

Из кухни показалась жена.

— Что это ты так поздно, Петя? — обратилась она к мужу.

— Все нормально, дорогая, делов невпроворот.

— Делов-делов, дел надо говорить, дорогой.

— Дела бывают уголовные, — пошутил муж, чмокая жену в щеку.

— Дай-ка мне стаканчик соку и приготовь ужин пока я похожу с Чипом. Кстати, где дочь?

— В своей комнате, слушает музыку.

— А, точно, — генерал услышал, что из дальней дочкиной комнаты громко звучит надоедливая однообразная песня.

Жена вошла со стаканом апельсинового сока.

— Только он холодный, дорогой, ты уж осторожно, а то опять простынешь.

— Не беспокойся, не простыну, — генерал залпом выпил сок, снял со стены поводок и хлопнул им себя по колену.

— Пойдем, Чип, пойдем, маленький.

Они вдвоем покинули квартиру и уже через пару минут рыжий лохматый пес, радостно лая, носился по двору, не обращая внимания ни на лужи, ни на медленный надоедливый дождь. А генерал Морозов, насупив брови, подняв ворот плаща и заложив руки за спину, словно уголовник, прохаживался рядом с длинной чередой автомобилей, время от времени подзывая пса к себе.

— Чип, ты куда?

Затем он махнул поводком, как дрессировщик кнутом, раздался негромкий хлопок, похожий на выстрел пистолета с глушителем.

— Хорошо, хорошо, — пробормотал Морозов, — если они сдадут мне пару бригад, ввозящих наркотики, а мы их захватим под моим четким руководством, проведем две больших операции, то мне будет с чем пойти на коллегию и будет что доложить министру.

Да, вообще-то, от Панкратова и мне полный профит и конторе польза.

Во двор заехал белый «вольво» последней модели, генерал Морозов приостановился, из автомобиля вышел молодцеватый мужчина в плаще почти таком же дорогом, как у Морозова. Он помахал генералу рукой.

— Что-то вы сегодня рано с Чипом прогуливаетесь, Петр Иосифович.

— Да, Борис Брониславович, вот успел пораньше освободиться.

Борис Брониславович работал в министерстве иностранных дел и жил в том же подъезде, что и генерал, они были давно знакомы и даже время от времени захаживали друг к другу в гости. У дипломата тоже имелся пес, правда, с ним чаще гулял сын. Чип Морозова и сеттер, привезенный дипломатом из Дублина, хорошо ладили друг с другом.

— А где ваш пес? — спросил Морозов.

— Наверное, уже дома о диваны шерсть вытирает, обычно сын с ним гуляет.

— Хороший мальчишка, — сказал генерал Морозов — Ничего. В МИМО собрался поступать.

— Что, по стопам отца, так сказать?

— Говорит, что собирается.

— Прекрасный молодой человек ваш Андрей, просто замечательный.

— До встречи.

Мужчины пожали друг другу руки, Чип несколько раз тявкнул вдогонку высокому мужчине, а затем побежал за белым автомобилем, уезжавшим со двора.

— Пойдем, пойдем домой. Все дела ты сделал, а я еще хочу посмотреть телевизор и очень хочу поесть, — сказал генерал Морозов, направляясь к подъезду, помахивая на ходу поводком.

«Интересно, через сколько времени он мне позвонит? — думал он о Панкратове. — Тем не менее завтра проведу небольшое совещание и скажу о готовящейся операции, мол, оперативную информацию оглашу в последний момент. Пусть удивляются мои замы и оперативники, хотя они уже, наверное, привыкли к моей интуиции и полагают, что я очень толковый работник, держу руку на пульсе, контролируя ситуацию как в городе, так и в России».

Глава 3

Борис Рублев как всегда поднялся ровно в шесть.

На улице еще густели осенние сумерки, по карнизу стучал мелкий дождь, даже не стучал, а шуршал, напоминая своим шуршанием сыплющийся тонкой струйкой песок.

Быстро собравшись, туго зашнуровав разбитые, видавшие виды кроссовки, Рублев сбежал во двор и жадно вдохнул холодный воздух, несколько раз взмахнул руками и отправился на свою неизменную утреннюю пробежку. Его не волновал ни пронзительный холодный ветер, ни мелкий моросящий дождь, ни проносящиеся рядом машины. Он ровно дышал и бежал по узкому тротуару почти у самой бровки.

Прохожих на улице было еще немного, они зябко ежились, держа над собой раскрытые зонтики, а Комбат бежал с непокрытой головой, легко перепрыгивая через лужи. Сегодня он решил увеличить кросс на один километр. Настроение у него было обычное, да и день выдался абсолютно обычный, осенний, будний для большинства народа — рабочий.

— Раз-два, раз-два, — размеренная, как щелчки метронома, звучала в мозгу Комбата одна и та же фраза.

Он знал, что бежит довольно быстро и пытался не сбиваться с ритма, чувствовал, как начинает постепенно разогреваться, а холодные капли дождя остужают его разгоряченное лицо, доставляют удовольствие. Он даже не смотрел на часы, прекрасно зная, что темп его бега обычный.

Через полчаса он уже возвращался к своему дому, дыша так же ровно и спокойно, как в самом начале пути. Пожилая дворничиха работала во дворе, сметая мокрые листья в большие темно-бурые ворохи.

Она приветливо кивнула Комбату, давно уже привыкнув к тому, что этот высокий сильный мужчина появляется во дворе, возвращаясь с пробежки, как раз в тот момент, когда она заканчивает работу. Борис Рублев тоже приветливо махнул рукой немолодой женщине. У подъезда он остановился, несколько раз присел, подпрыгнул на месте и направился вверх по лестнице, лифтом во время утренних пробежек Рублев не пользовался.

Поднявшись к себе в квартиру, Комбат в большой комнате еще минут двадцать подымал гири, отжимался от пола, приседал, качал пресс, короче говоря, основательно помучил свое сильное тело, и после этого, поставив на плиту чайник, отправился принимать холодный душ.

Помывшись, Рублев остановился возле зеркала, пригладил мокрые волосы, прикоснулся пальцем к усам, к жесткой черной щеточке.

«Так, теперь побреемся».

Тщательно намылившись, мужчина взял опасную бритву и провел по мыльной щеке. Каждое движение Рублева было уверенным, и единственное, что испортило его ровное настроение, так это порез на щеке. Одно неосторожное движение — дернулась рука, и бритва оставила длинный кровоточащий след.

— Черт подери, — пробурчал Комбат, — вот незадача. Что это со мной такое?

Порез немного испортил настроение, Комбат был суеверен и кровь на щеке воспринял как дурной знак.

Сняв остатки пены, вымыв лицо холодной водой, Рублев плеснул в ладонь одеколона и прижег ранку.

Кровь остановилась, он улыбнулся своему отражению, чайник на кухне засвистел.

— Ну вот, сейчас позавтракаем и по делам — он сам знал, что в половине десятого должен быть на Другом конце города.

Вчера в полдень он абсолютно случайно встретил своих подчиненных, двух братьев-близнецов. Узнал их мгновенно, со спины. Ребята шли в кожаных куртках, хотя, какие там ребята, это он привык так их называть, а сильные высокие мужчины с крепкими шеями, коротко стриженные, без шапок, без зонтов в руках. Комбат увидел их из машины и просигналил. Один из парней обернулся и с интересом посмотрел на машину.

Стекло отсвечивало, и мужчина не мог видеть водителя, Комбат подъехал ближе, опустил боковое стекло и негромко окликнул:

— Эй, Решетников, сержант Решетников, ты меня слышишь.

От голоса Комбата на лице широкоплечего мужчины появилось странное выражение. Он вздрогнул и весь насторожился, подобрался, а затем появилась широкая улыбка.

— Е-мое, — воскликнул мужчина, подбегая к машине, — комбат, товарищ майор, Борис Иванович, вот так встреча!

Второй Решетников тоже подбежал к машине, и братья буквально выволокли Комбата из салона и принялись трясти его руки, тискали за плечи. Рублев уже и сам был не рад, что окликнул этих двоих.

— Вот это встреча! А нам Андрей Подберезский говорил, что ты где-то в Москве, Борис Иванович, мы даже как-то пару раз тебе звонили, но телефон не отвечал.

— Да, ребята, я уже давно в Москве. А вы как?

— А что мы, — ответили братья Решетниковы в один голос, — у нас все классно, товарищ майор, работаем в охранном агентстве, — чересчур четко и немного по-военному отрапортовали мужчины, — работа непыльная, платят хорошо. Службу несем исправно, как у нас говорили, через день на ремень, иначе говоря, сопровождаем ценные грузы.

— А что возите? — спросил Комбат.

— А кто его знает, мы же грузы не проверяем.

Нам сказали охранять, мы и охраняем. Надо например, завезти из Москвы в Нижний, из Нижнего в Ростов, нас нанимают, мы с оружием, все как положено. А выто, а ты-то, Борис Иванович, чем занят?

Комбат замялся.

— Я, ребята, ничем не занят, получаю пенсию.

— Как это пенсию? — изумились братья Решетниковы, словно бы они и не знали, что Комбат ушел из армии и сейчас живет как и на что получится.

— Всякие дела случаются, — рассматривая своих бывших подчиненных, сказал Рублев. — А вы все такие же — орлы.

— Да, Борис Иванович, спортом занимаемся, правда, времени немного, да и не гоняют нас так, как вы в свое время.

— Если бы я вас не гонял, может быть, мы и не встретились на этой площади.

— А что мы здесь стоим? — заговорил Сергей Решетников. — Пойдемте зайдем куда-нибудь, Борис Иванович, мы вас угощаем.

— Да я и сам вас, ребята, могу угостить.

Братья явно обрадовались неожиданной встрече со своим командиром.

— Нас там, Борис Иванович, из Спецназа в агентстве четверо, — и Сергей Решетников принялся рассказывать о тех, кто работает с ними и охраняет грузы.

Комбат слушал, кивал, но с места не двигался, стоял у своей машины.

— Пойдемте, пойдемте, Борис Иванович, можем пойти даже к нам домой, наш батя обрадуется, увидев вас. Он о вас все знает.

— Это хорошо, — почему-то с сомнением в голосе произнес Комбат.

— Идемте, идемте, мы здесь недалеко живем, в переулке на углу.

— Нет, ребята, у меня кое-какие дела, — Комбат посмотрел на свой трофейный хронометр.

Братья Решетниковы улыбнулись, они помнили эти часы еще по Афганистану.

— Жив будильник, да, Борис Иванович? — спросил младший брат, которого младшим звали за то, что родился на несколько минут позже старшего.

— Жив, жив, славу Богу, тикает, отсчитывает секунды жизни.

— Помним мы ваши часики, помним.

— Ну, ребята, я рад, что у вас все хорошо.

— Да, у нас все хорошо, просто прекрасно.

— Слушайте, Борис Иванович, товарищ майор, идите к нам работать командиром, кого-кого а вас возьмут, не задумываясь, мы о вас рассказывали, да и наши все поддержат. Знаете, сколько у нас афганцев работает?

— Ну и сколько? — на всякий случай спросил Комбат.

Двенадцать человек, все парни что надо, двое из спецназа перешли к нам, платят у нас лучше. Да и работа полегче.

— А что опасно работать-то? — спросил Комбат.

— Всякое бывает, иногда наскакивают бандиты.

Грузы ведь ценные возим, иногда компьютеры, телевизоры, технику, вообще-то, дорогие вещички. Иногда деньги сопровождаем из аэропорта до банка. Нам-то все равно, что охранять, главное, чтобы платили исправно.

— И много платят? — поинтересовался Борис Иванович.

— Не так чтобы очень много, но на жизнь хватает. Иногда премию подбрасывают по сотке или по две на брата.

— Долларов? — спросил Комбат.

— Конечно, долларов, а чего ж еще? Рублей, что ли? Ими теперь только правительство бюджет меряет, что бы непонятнее было. Вот вы знаете, сколько нулей в триллионе?

— Знаю.

— Сколько?

— Много, а вы сами знаете ли?

— — А нам и не надо. Зарплату все равно миллионами дают.

Пойдемте, пойдемте, — проговорил Сергей, уцепившись за локоть Рублева.

Часа два сидел Комбат за столиком в кафе. У ребят был выходной, они никуда не спешили. Так же не спешил и Рублев, воспоминания лились рекой. Они вновь сквозь серый городской пейзаж видели то, что было недоступно другим: то горы, то предрассветные пустыни, то ночные пустыни, атаки, штурмы, захваты.

Комбат словно бы помолодел, его глаза сверкали, и лишь время от времени лица парней и их командира становились грустными. Это случалось в те моменты, когда вспоминали погибших, тех, кто остался там, в невидимых московским прохожим пейзажах чужой страны. И тогда рюмки поднимались молча, и так же молча осушались.

Потом слово за слово, и опять воспоминания лились рекой.

— Давайте позвоним Подберезскому, — предложил Решетников-младший и, вообще, комбат, идите к нам работать. Мы вам будем подчиняться.

— А меня возьмут? — улыбнулся Борис Рублев.

— Вас? Да мы такие рекомендации дадим, что наш управляющий вас своим замом сделает.

— Не хочу я, ребята, больше командовать, работать, может быть, и пошел бы.

— Так идем, Борис Иванович.

Все это вспоминал Комбат, сидя за столом, жуя бутерброд и запивая крепким чаем. Сегодня он должен будет встретиться с братьями Решетниковыми и, может быть, пойдет работать в охранное агентство. Ведь чем-то же надо заниматься, не мотаться же по разовым поручениям Бахрушина по стране, разбираясь со всякими гадами, рискуя жизнью.

Может быть, ребята и правы, надо идти работать к ним. Контора у них негосударственная, так что, наверное, там будет спокойно. Найдется место, где он будет знать всех и его будут знать. А то, что он справится с работой, не вызывало у него никаких сомнений.

Позавтракав, вымыв посуду. Комбат принялся одеваться. О том, что ему принесет этот день, Борис Рублев даже не подозревал.

Глава 4

Стрелки часов показывали полночь, но Борис Рублев даже и не думал ложиться спать. Не было ни малейшего желания. Он смотрел на экран телевизора, на бегающих, суетящихся, стреляющих друг в друга гангстеров, и время от времени на его губах появлялась презрительная улыбка.

— Какая чушь!

«Разве так бывает в жизни? Вот например, я навидался в своей жизни всякого, и для кого они все это снимают? Ведь тут ни на грош правды. Ни на ломаную копейку. По стрельбе выходит, что в их автоматах по сто патронов, а в пистолетах по пятьдесят. Патроны никогда не кончаются, гранаты взрываются именно в тот момент, когда должны взорваться, огромные машины взлетают от взрыва в воздух как картонные и горят как бумажные, словно их облили еще и бензином. А люди-то какие живучие. Вот этот вот гангстер», — Комбат всмотрелся в лицо бандита на экране телевизора.

Лицо было снято крупным планом. Бандит зло смотрел с экрана прямо на Комбата.

«Вот его бьют, бьют, а он все вскакивает на ноги. Да никакой мужик, даже самый здоровый после таких ударов не смог бы подняться с пола, а он еще и улыбается».

Но как ни удивляло его сменяющееся изображение на экране эти бегающие, стреляющие, взлетающие на воздух люди, выключать телевизор не хотелось. Зрелище затягивало, захватывало, и Борис Рублев даже покусывал нижнюю губу.

— Во дают, во дают! — иногда ронял он скупые словечки, — да если бы на самом деле тебя вот так ударили, железным прикладом по затылку, ты бы, в лучшем случае, оказался в реанимации с сильнейшим сотрясением мозга, с расколотым черепом, с дробленой раной. И кости черепа торчали бы сквозь твою лысину. А ты ничего, встаешь! Бегаешь, хватаешь УЗИ и начинаешь стрелять.

Борис склонил голову.

— Ну вот сейчас тебя, придурка, угробят. Что же ты лезешь прямо под пули, если ты такой опытный. Я бы, например, лег и пополз, затем вскочил, перепрыгнул бы вон за ту горящую машину и уже с той позиции открыл бы огонь. И стрелял бы я не так, как ты — направо и налево, стрелял бы прицельно, вел бы точный огонь. Ну, это уже совсем ни к черту!

Борис Рублев даже скривился, когда рядом с лысым гангстером взорвалась граната, а гангстер в этот момент прилег на бетонный пол.

"Если бы на самом деле граната взорвалась в двух шагах от тебя, а ты не в окопе, причем глубоком, полутораметровом, от тебя бы только клочья полетели, мокрые от крови куски мяса, да подметки с кусками ступней отлетели куда-нибудь метров за тридцать-сорок. Чего-чего, а как взрываются гранаты в трех шагах я за свою жизнь насмотрелся.

Неужели у этих киношников нет нормальных консультантов, которые могут рассказать, как действует граната, как взрывается фугас, как стреляет автомат. Наверное, нет, а может быть, и есть, — остановил себя Комбат, — но кино есть кино. Тут все должно быть красиво и неважно — убедительно или нет. Самое главное, чтобы было зрелище. А ведь на самом деле бой, схватка, атака абсолютно незрелищны. Они страшны и ужасны.

Кровь стынет в жилах, когда вжикают, свистят над головой пули, а впереди рвутся снаряды, вываливая в небо тонны земли, камней, а потом эта земля, обгорелые камни падают тебе на голову. И если ты не успеваешь вовремя упасть, затаиться, прижаться к земле, ввинтиться в нее, как червь, как маленькая букашка, то клочья вырванные из твоего тела разлетятся на метров тридцать-сорок, и даже преданные друзья, верные и надежные, не смогут тебя сложить, не смогут собрать по частям.

Да, кино — это кино, а жизнь — это жизнь".

Наконец, гангстера застрелили. В него выпустили, по расчетам Комбата, чуть ли не тридцать разрывных пуль, а гангстер все еще полз, хрипел, кровь лилась у него изо рта так, словно бы он был не человек, а целлофановый мешок с кровью. Кровь хлестала изо всех дыр и пулевых отверстий, а гангстер продолжал ползти.

— Фу ты, какая чушь! — наконец сказал Рублев, нащупал пульт дистанционного управления и большим пальцем нажал красную кнопку.

Изображение на экране исчезло.

— Ой, кино, кино, — буркнул Комбат, — пойду-ка я, лучше выпью чайку, выкурю сигарету, да лягу спать. Хотя после подобных зрелищ заснуть, вообще-то, тяжеловато.

Он пошел на кухню, поставил чайник на плиту, и тут ему пришла в голову интересная мысль, что о своих действиях в экстремальных условиях он почти не вспоминает, а если вспоминает, то очень редко. А вот дурацкие фильмы он почему-то помнит хорошо.

Но о волшебной силе искусства он рассуждать не стал.

— Ладно, ну его к черту, это кино.

Хотя Рублев знал, что как только выпьет чашку крепкого чая, выкурит сигарету, то вернется в комнату, и рука сама, против воли потянется к пульту и нажмет кнопку «Play» и вновь на экране телевизора появится изображение, загремят, загрохочут выстрелы.

Засверкают лезвия ножей. Полетят в неприятеля гранаты. Люди станут убивать друг друга, и уже тяжело будет вспомнить из-за чего, собственно говоря, разгорелся сыр-бор, и почему узкоглазые пытаются уничтожить американцев — бойцов американского спецназа.

Что еще удивляло Комбата в фильмах, так это место действия — какие-то заброшенные заводы, какие-то огромные ангары — в жизни-то все происходит совсем по-другому. И стрелять зачастую приходится прямо на улице, а во время боевых действий никто в ангары не полезет, ведь там, как правило, ночью темно, полно всякого железа.

«Вообще, все эти фильмы — выдумки. Конечно, приятные, но выдумки. И несведущий народ, те, кому никогда не доводилось держать в руках автомат, пистолет, или гранату, смотрят на все это, затаив дыхание. Смотрят, переживают, вздыхают, задерживают дыхание и шепчут: „Доползи. Доползи. Надо добежать, ведь там свои, их надо спасти“».

Но досмотреть дурацкий фильм американского режиссера Комбату не дал настойчивый звонок в дверь.

— Что за чертовщина! Кто это так настойчиво ломится?

Рублев выключил плиту, так как чайник вскипел и неторопливо направился в прихожую к входной двери.

Он не стал спрашивать, кто за дверью и зачем пожаловал, не стал припадать к дверному глазку, а просто положил ладонь на дверную ручку, легко нажал ее вниз, а пальцами левой руки повернул ключ. Дверь открылась.

Прямо перед Рублевым стоял, тяжело дыша, Андрей Подберезский.

— Андрюха, ты что так дышишь? Собаки цепные за тобой что ли гонятся? Или что?

— Да нет, Борис Иванович, — переводя дыхание, произнес Подберезский и просто рукавом вытер вспотевший лоб.

— Тогда заходи, — Рублев на всякий случай выглянул, словно бы хотел убедиться, что по лестнице не бегут с рычанием и лаем огромные лохматые псы, оскалив желтые клыки. На лестнице было тихо, на площадке горела лампочка.

— Чего так поздно? — уже зайдя в комнату и предлагая гостю раздеться, спросил Рублев.

— Погоди, погоди, у тебя есть, Борис Иванович, сигареты?

— Конечно, есть, Андрюха. И чай есть, только-только закипел. Проходи на кухню, да не снимай ты свои башмаки, не разводи антимонию.

Подберезский, огромный, как двустворчатый шкаф, повертел головой на крепкой шее и прошел в кухню, а затем с трудом втиснул свои широченные плечи между холодильником и столом.

— Погоди, не рассказывай, — подняв вверх руку сказал Рублев, — сейчас я тебе налью чайку, выпьешь, затем поговорим.

— А водка у тебя есть? — жадно спросил Подберезский.

— Водка есть, если сочту: нужным, то и себе налью. Согласен?

— Так точно, — буркнул Подберезский, нервно затягиваясь сигаретой, той которую Комбат оставил на краю пепельницы.

— Ну, говори.

— Слушай, Иваныч, слушай, помнишь у нас в батальоне, там в Кандагаре был такой рыжий? Саша Шмелев.

— Саша Шмелев? — Комбат наморщил лоб, пытаясь вспомнить фамилию.

Но в батальоне за те два года, что они базировались возле Кандагара, сменились сотни людей и запомнить всех, естественно, он не мог.

— Саша, говоришь, Шмелев?

— Ну да, он командовал расчетом птурсов, их еще всех взорвали прямым попаданием, весь расчет, один Сашка остался.

— Погоди, погоди, Андрюха, не гони, где их взорвали?

— На перевале, когда нас сбросили с парашютами ночью, а взорвали их утром.

— Что-то не припоминаю, — Рублев сжал пальцы, словно это нехитрое движение могло помочь вспомнить какого-то рыжего Сашу Шмелева, скорее всего сержанта, уцелевшего после прямого попадания.

— Ну и что дальше?

— Да ты еще все смеялся над его фамилией, шмель, шмель. А кликуха у него была Пехота.

— Ты бы так сразу и сказал, — расплылся в улыбке Рублев. — Сашка Пехота, а то рыжий Шмелев, командир расчета птурсов. Ну, конечно, помню, у него еще шрам на лбу был и татуировка на все плечо.

Конечно, помню Пехоту.

— Так вот, Иваныч, слушай, у него большие неприятности, — Влез куда-нибудь?

— Влез. Погоди, я тебе все с самого начала. Ты полковника Бахрушина давно видел?

— Недели две тому назад разговаривал с ним по телефону. А что такое?

— Пехоту милиция повинтила, избили по страшной силе, он вырвался, убежал, а они его опять догнали и, боюсь, что убьют в участке.

— А собственно говоря, в чем дело? Может есть за что?

— Да нет, Иваныч, ты же знаешь Пехоту, он, вообще, спокойный. По ерунде встревать не станет.

— Так что случилось с ним? Что?

— Насколько я знаю, его сын сцепился с торговцами наркотой, те его побили, пацан прибежал домой, Пехота посмотрел-посмотрел, да и пошел разбираться. Естественно, торговцев наркотиками, а там были какие-то негры, вьетнамцы, ну вся эта шваль, которой сейчас расплодилось в Москве выше крыши, он погонял. Погонял хорошенько, а тут, как я понял, милиция, они прикрывали этих торговцев. И давай его колошматить. Конечно, мужик он здоровый и не подарок, за себя постоять умеет. Ментов он двоих или троих отделал. Но их же было штук восемь, вот они его и взяли.

— И где он сейчас?

— Сын рассказывал, что увезли.

— А кто тебе звонил, Андрюха?

— Никто не звонил. Пацан приехал ко мне, они недалеко от меня живут. Матери как раз не было дома, она где-то в командировке с ревизией. Малому деться некуда, я говорю, разберусь. Сунулся в милицию, а они меня послали подальше, сказали, что друг мой сам настоящий наркоман, что у него нашли чуть ли не сто граммов наркоты. А откуда у Пехоты наркота, он последние три года даже пива не пьет, а курить, вообще не курил.

— Вот как, говоришь, пей чаек, Андрюха, пей.

— Да не могу, Комбат, пить чай, друг в беде.

— Да-а, понял, — сказал Комбат, — а я что могу сделать?

Борис Рублев рассуждал, глядя сквозь чисто вымытое стекло кухонного окна на ночной город.

— Как это что? У тебя авторитет. Я подумал, может, ты полковнику Бахрушину позвонишь. Ведь вы с ним приятели.

— Приятели-то, приятели, даже можно сказать, друзья, — буркнул Комбат, — но беспокоить серьезного человека.

— А зачем вообще тогда друзья есть? Они же Сашку убьют.

— Ну, если его там в Кандагаре не убили, если он перевал прошел, в ущелье лазил, я думаю, и в милиции его не убьют.

— Да, убить-то может и не убьют, а вот посадить могут. А пацан сейчас один.

— Пацана жаль, — сказал Комбат, — пойду одеваться, а ты пей чай. Надеюсь, ты с машиной?

— С машиной, с машиной, Иваныч.

— И отделение знаешь?

— Знаю, да что толку. Я там одного сержанта спросил, так он говорит, что Пехоту перевезли.

— Куда? — уже из прихожей спросил Комбат.

— Куда-то в управление по незаконному обороту наркотиков.

— Ладно, разберемся, — спокойным голосом очень серьезно сказал Комбат, — вот погоди, оденусь и разберемся.

Одевался Рублев быстро, по-военному, словно бы ему через минуту надо было идти в атаку. Он похлопал по карманам, ключи, сигареты, зажигалка, документы были на месте.

— А Бахрушину? — напомнил Подберезский.

— Сейчас позвоню, — Комбат взял трубку телефона, оперся спиной о стену и быстро набрал, неуклюже тыкая пальцем в маленькие кнопочки телефонный, номер полковника Бахрушина.

— Ну, ну, давай, — словно бы подзадоривая телефон, пробормотал Борис Рублев. — Странно, дома его нет, длинные гудки.

— А еще какой-нибудь телефон есть? — спросил, нервно куря сигарету, Подберезский.

— Конечно, есть и не один. Сейчас позвоню в машину, хотя какая к черту машина, сегодня же выходной у людей.

— Ну, позвони, позвони, Иваныч, дело не терпит отлагательства, забьют мужика.

— Не забьют, Андрюха, не боись, я тебе уже говорил, бормотал Рублев, тыча пальцем в кнопки телефона. — так, рабочий, — сказал он, прикладывая трубку к уху — короткие гудки. Значит, на месте не сидит, разъезжает. Странно, что он делает в выходной день?

— Работает, работает. Набирай еще раз.

Сброс, затем повтор, Борис Рублев выполнял все операции четко так, как он обращался с автоматом или пистолетом, со всеми вещами, от которых зависела его жизнь.

Наконец, телефоны соединились.

— Добрый вечер, — бодрым голосом сказал Борис Рублев в трубку, услышав недовольное ворчание Леонида Васильевича Бахрушина.

— Кто это? — переспросил Бахрушин. — А, Борис Иванович! Сколько лет, сколько зим! Куда запропастился? Я уже сам хотел тебе звонить, — совершенно изменившимся голосом быстро заговорил в трубку Бахрушин.

Комбат даже представил себе, как рука полковника Бахрушина вытряхивает из пачки сигарету.

— Чего беспокоишь? Стряслось что-нибудь?

— Да, Леонид Васильевич, неприятность.

— У тебя неприятность? Или у друзей? Когда у тебя самого проблемы, ты ко мне обращаться не любишь, — словно бы не веря услышанному, произнес Бахрушин.

— Да, не у меня, полковник, у моего приятеля, у парня из моего батальона. Рыжий такой Саша Шмелев, Пехота кличка.

— Пехота так Пехота, а в чем, собственно говоря, дело?

— Милиция его забрала.

— Наверное, было за что, — сказал полковник Бахрушин.

— Говорят, что не по делу.

— Как это не по делу? — немного шутливым тоном переспросил Бахрушин.

— Не по делу, да и все, вешают на него всяких собак, а он мужик серьезный. Бьют его в милиции, Андрюха говорит.

— А Андрюха откуда знает? — принялся уточнять и наводить справки полковник.

— Он приехал ко мне минут десять назад, лица на нем нет.

— Не может того быть, Борис Иванович, что лица на Подберезском нет. По-моему, лицо у него всегда на месте. Привет, кстати, передай. В каком отделение твой боец?

— В каком отделении? — переспросил Комбат у Подберезского.

Тот обрадовано потер руки и вывалил всю информацию, какую знал.

— Подъезжай к управлению, я-то, дурак, домой направлялся. Вместе заедем, заберем.

— Буду, — буркнул Комбат.

— Я выеду на своей машине, — сказал Бахрушин, — ждите у входа возле ворот.

— Так там нельзя стоять.

— Скажи, что полковник Бахрушин приказал.

— Понял, — ответил Комбат. — Побежали, Андрюха, Бахрушин, думаю, поможет.

Хлопнула дверь, щелкнул замок. Комбат абсолютно бесшумно пружинистыми прыжками двинулся вниз по лестнице. На площадке второго этажа остановился.

— Подберезский, ты что, ходить тихо разучился.

Гремишь, людей разбудишь. Уже ночь, как никак.

— А, хорошо, хорошо, — извиняющимся тоном ответил Подберезский, — просто спешу, ни о чем другом думать не могу.

— А надо бы, Андрюха.

— Они уселись в машину Подберезского, и тот взглянул на Рублева.

— Куда, командуй, Иваныч.

— Давай, вперед в центр. Знаешь, где контора Бахрушина?

— Знаю, — спокойна ответил Андрей, вдавливая педаль газа.

— Да не гуди ты мотором, потише, я же тебе говорил, люди спят.

— Понял, понял, Комбат.

Машина медленно вырулила со двора на улицу, и здесь уж Подберезский показал все, на что был способен он как водитель, и на что был способен его автомобиль.

Минут через тридцать они стояли на другой стороне улице напротив железных ворот. Те, словно бы по мановению волшебной палочки, открылись и черная «волга» с тремя антеннами, с темными стеклами медленно вырулила на проезд.

Комбат попросил Подберезского посигналить фарами, а сам высунулся и помахал рукой.

Черная «волга» полковника Бахрушина остановилась рядом, полковник, опустив боковое стекло, махнул рукой:

— Давай, Борис Иванович, садись ко мне. По дороге расскажешь.

Рассказ много времени не занял. Ведь, собственно говоря, никакой такой особенной информации Комбат не знал.

— Сейчас разберемся. Я все-таки твой должник.

Должен тебе, Иваныч, как земля колхозу.

— Да будет вам, Леонид Васильевич, никто никому ничего не должен.

— Если ты так говоришь, то я согласен.

Минут через двадцать пять черная «волга» полковника Главного разведывательного управления Леонида Васильевича Бахрушина уже подъехала к крыльцу семнадцатого отделения милиции.

— Пойдешь со мной? — спросил Бахрушин.

— Надо? Тогда пойду.

— Как знаешь.

Огромный Борис Рублев и маленький широкий в плечах, почти круглый полковник Бахрушин поднялись на крыльцо. Их остановил сержант в камуфляже.

— Куда?

Бахрушин запустил руку в карман пиджака и показал удостоверение. Документ произвел должное впечатление, все-таки Главное разведывательное управление — это не какая-нибудь завалящая контора, а организация серьезная, такими документами без дела не щеголяют, и если полковник пожаловал к ним в отделение, значит, что-то стряслось.

Сержант в камуфляже двинулся впереди гостей.

— Кто тут главный? — почесав висок, спросил Бахрушин.

— Майор Погорелов. Он сегодня дежурит.

— Тогда мне к нему, — сказал Бахрушин.

Майор Погорелов размещался в маленьком кабинетике. Письменный стол был завален папками. Когда сержант постучал, а затем открыл дверь, майор лишь поднял голову и устало заморгал глазами.

— Ну что? — буркнул он сержанту.

— Тут к вам полковник, и с ним еще один.

— Какой полковник?

— Из ГРУ, — прижав указательный палец к губам, прошептал сержант.

Когда Бахрушин вошел в кабинет, майор поднялся из-за стола, вытер вспотевшие ладони о брюки; и на его лице появилась на всякий случай несколько заискивающая улыбка.

— Бахрушин, — коротко представился Леонид Васильевич, — а это майор Рублев.

— Понятно, ; — кивнул майор в милицейской форме, — чем могу быть полезен?

— Тут вот такое дело. — Взял на себя инициативу Бахрушин и присел в кресло рядом с письменным столом, — ваши орлы, майор, взяли несколько часов назад одного человека.

— За сегодняшний вечер и ночь много кого взяли, полковник. Швали развелось в городе не меряно.

— Не того вы человека взяли, майор.

— Не того или нет, по поведению решают.

Борис Иванович Рублев подошел к столу и оперся на него своими огромными кулачищами.

— Не того, майор, взяли. Я за этого парня головой отвечаю.

— За кого парня? — все еще не понимал майор в милицейской форме.

— Вы взяли Александра Шмелева, а он, скорее всего, ни при чем.

— Шмелева? Этого бандита? Да он двоих моих оперативников в больницу отправил. Таких, вообще, на месте убивать надо.

— Не кипятитесь, майор, — спокойным голосом сказал Бахрушин и быстро заморгал глазами, — давайте разберемся.

— А что здесь, собственно говоря, разбираться.

Взят с поличным, у него нашли наркотики, оказал сопротивление при задержании, буйствовал, выражался нецензурно, избил двух сотрудников. Мы его с трудом задержали.

— Где он сейчас?

Майор милиции посмотрел на давно некрашеный потолок своего кабинета и широко развел руки:

— А мы его передали в региональное управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Пусть они с ним разбираются. Он теперь их клиент.

— В управлениизаместителем у него полковник Савельев Сергей Сергеевич.

— Ну что ж, спасибо и на этом.

Когда Рублев и Бахрушин подошли к машине, их уже ждал Подберезский.

— Ну как? Что? Где Пехота?

— Ничего, Андрюха, не получилось. — Недовольно пробурчал Рублев. — Майор какой-то совсем…

— Надо было ему сказать, у Пехоты же два ордена.

Он же боец, настоящий солдат, герой, можно сказать.

Тогда бы.

— Милицию не интересует, герой он или инвалид.

Им начхать. Ты в налоговую тоже ордена свои вместо доходов предъявляешь?

— Да, погодите вы, — недовольно махнул рукой полковник Бахрушин.

Он сел в машину, взял в руки телефон.

— Сергей Сергеевич, — повторил он имя-отчество, — все еще полковник, странно, знаю я этого человека.

Алло, алло. Сергей Сергеевич, вас приветствует Бахрушин Леонид Васильевич, помните?

— Ага, помните. Ну что ж, тогда прекрасно. Слушай, Сергей Сергеевич, тут получилось такое дело.

Где-то у тебя сейчас мой один человек.

— Какой человек? И чего так поздно? Нет, завтра уже не смогу. Давай сегодня решим этот вопрос.

— …

— Не можешь сам решить? Так ты что не начальник?

— …

— Ах, начальник у тебя есть, сам не можешь решить такой простой вопрос?

— …

— Да-да, Шмелев Александр.

— …

— Значит, не можешь? А что тебе нужно, чтобы ты смог?

— …

— Хочешь, чтобы позвонил генерал? Да как-то неохота беспокоить генерала. Они, небось, уже спят.

А у меня дело не терпит отлагательства. На неприятности можете нарваться вместе со своими людьми.

— …

— Все чисто, все по закону, говоришь? Нет, Сергей Сергеич, ты же знаешь, закон что дышло, куда повернешь, там…

— …

— Вот правильно. Хорошо, что ты знаешь эту пословицу. Я сейчас подъеду, будь добр, дай команду.

— …

— Ну, хорошо, напишем, напишем все бумаги. Какие надо, такие и напишем.

— …

— Под подписку? Да, давай без этого. Я отвечаю, меня-то ты знаешь, уверен, что я никуда не уеду, не убегу? Вот видишь.

Бахрушин даже покраснел, хотя в машине было и темно, но Борис Рублев и Андрей Подберезский заметили, что Бахрушин нервничает и злится на своего несговорчивого знакомого.

— Хорошо, тогда подъедем.

Полковник Бахрушин прикрыл трубку.

— Будь они неладны. Мнят себя начальниками, а работать не хотят. Серьезно они взялись за вашего Шмелева, обратился он к Рублеву.

Еще минут пять или шесть полковник ГРУ Бахрушин разговаривал с Сергеем Сергеевичем Савельевым, не называя его по имени, наконец, положил трубку.

— Ну что? — спросил Борис Рублев, Подберезский нервно переминался с ноги на ногу.

— — Ладно, сейчас подъедем. Мужик он толковый, обещал помочь. Правда, дела у вашего друга не Бог весть, — покусывая нижнюю губу, сказал Леонид Васильевич и снял очки. Капля дождя упала на стекло.

Бахрушин ее тщательно вытер.

— Куда едем, Леонид Васильевич? — спросил водитель.

— Едем, едем… — передразнил Бахрушин, — и назвал адрес.

Полковник же Савельев после разговора с Бахрушиным позвонил своим оперативникам.

— Вы там задержали, — сразу же с места в карьер начал он, — Александра Шмелева?

— Так точно. — Ответил один из оперативников.

— Так вот, все документы пришлете мне. А Шмелева отпустите.

— Как это так — отпустить? — изумился оперативник.

— Я сказал отпустить, значит, так и действуйте.

Есть на то причины.

Приказ начальника, как известно не обсуждается, и Шмелева выпустили.

Он только принялся раздумывать, на чем добираться домой, как вдруг увидел, что его встречают. Он увидел Подберезского, который бросился к нему навстречу, а возле машины стояли еще двое, высокий мужчина, стоявший к нему спиной, показался Шмелеву знакомым, что-то родное было в его фигуре.

— Здорово, Пехота! Ну как ты? — завопил Подберезский, схватил Шмелева за руку и тряхнул.

— Тише, Андрюха, — забурчал Пехота, — все болит, эти гады меня так избили, чтоб они подохли.

— И ты им, говорят, ввалил?

— Я бы ввалил больше, да силы были неравны.

А кто это там возле машины?

— А ты посмотри, Пехота, посмотри, может, узнаешь.

Шмелев прищурил глаза, была глубокая ночь, часа два или около этого. Машина стояла на противоположной стороне улицы.

— Смотри, смотри, — подкалывал его Подберезский. — Как ты думаешь, кто?

— Ком-бат! — по слогам выдавил из себя Пехота, и бросился через улицу к машине Бахрушина — Иваныч! Иваныч! Товарищ майор! — кричал Шмелев, подбегая к Рублеву.

— Ну, Пехота, здорово, давненько мы с тобой не виделись.

— Ух, давненько! Сто лет, комбат, не виделись.

Мужчины крепко обнялись. Рублев похлопал по спине Пехоту, тот поморщился от боли.

— Это Леонид Васильевич Бахрушин, — представил Рублев, кивнув в сторону полковника ГРУ.

Тот улыбнулся и протянул руку.

— Здравствуй, Шмелев, повозиться из-за тебя пришлось.

— Спасибо, спасибо. Кстати, Андрюха, как там мой сын?

— Все нормально. Не волнуйся, главное, что мы тебя вызволили. Если бы не он, сидел бы ты в кутузке еще пару дней.

— Пару дней, — хмыкнул Шмелев, — я бы сидел пару лет. Мне уже в камере сказали, что эти, из управления, не чикаются, а на меня повесили невесть что. Будто бы я торгую наркотиками и будто бы у меня изъяли героин, а я никогда к ним не прикасался.

— А какого черта ты, вообще, во все это влез? — спросил Подберезский.

— Слушайте, мужики, завезите меня домой, я хочу сына увидеть, он, наверное, волнуется, жена же в командировке.

— Ладно, сейчас завезем, за свободу благодари его, — Подберезский кивнул на Комбата, а Комбат в свою очередь кивнул на маленького лысого толстяка в очках, который уже сел в машину.

— Ну что ж, мужчины, — сказал Леонид Васильевич, — я с вами прощаюсь, время позднее, а работы у меня много. Хочу выспаться.

— Спасибо тебе, Леонид Васильевич, — сказал Рублев, пожимая руку Бахрушину, — от меня спасибо и от ребят. Надеюсь, ты веришь, что наш Пехота здесь не при чем?

— Если бы не верил, я бы не стал этим заниматься, не стал бы беспокоить людей. И они поверили, всякие люди бывают. Одни сажают, другие выпускают.

Автомобиль полковника ГРУ развернулся на дороге и умчался в ночь, мигнув на прощание рубиновыми огнями. А Подберезский, Комбат и Александр Шмелев все еще стояли и переговаривались друг с другом.

— Какие же они гады, сволочи, суки, хуже душманов. Вот уж не думал, что наша милиция и спецслужбы такие теперь.

— Не все они такие, Саша, были, не все они такие и теперь. Есть и нормальные люди. Кстати, вот этот мужик тоже из их конторы. И тот, что тебя отпустил тоже из МВД, там служит. Так что ты напрасно на всех так сразу напраслину возводишь.

— Да ну, Комбат, сволочи! Они так меня молотили, как будто я враг, убивший их лучшего друга.

— Ладно, не обижайся на них. Тумаков получил и радуйся тому, что ты уже на свободе. Если б Андрюха ко мне не приехал, сидеть бы тебе сейчас или лежать на нарах, а так дома заночуешь.

— Едем ко мне! — улыбнулся и тут же поморщился Шмелев. — Посидим, поговорим, выпьем. Тебя, Комбат, я не видел уже лет сто.

— Ну что, Борис Иванович, — Подберезский посмотрел на Рублева.

— Я не против, дел у меня никаких сегодня ночью нет, так что можем поехать, завезем его домой, а то еще в какую-нибудь историю вляпается, потом проблем будет — не оберешься. Поехали, садись-ка, Андрюха, за руль и давай.

Автомобиль, за рулем которого сидел Андрей Подберезский, помчался по ночным улицам. Комбат улыбался, поглядывая на своих бывших подчиненных. Хорошие они парни, стоящие, такие не подведут.

В том, что Пехота невиновен, Рублев был убежден с самого начала, не может человек когда-то рисковавший жизнью, когда-то по-настоящему понюхавший пороха, награжденный не лишь бы за что и не лишь бы какими наградами, стать мерзавцем и торговать наркотой.

«Не может, не может!»

Комбат в этом был свято убежден. К тому же, он хорошо знал своих парней, и поручительство Подберезского было для него важнее любой рекомендации, выданной самым важным генералом или маршалом.

Глава 5

Полковник Савельев, заместитель начальника регионального управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, вышел из кабинета своего шефа — генерала Морозова, возбужденный, его пальцы подрагивали.

Разговор с генералом состоялся жесткий, тот в разговоре позволял себе употреблять крепкие выражения.

— Да чем вы занимаетесь, полковник? Наркотики заполонили всю Москву. Что о нас подумают?

— Хуже не подумают…

Савельев пожимал плечами, понимая, что лучшим методом защиты будет молчание. И лишь в конце разговора, когда красноречие генерала иссякло, полковник Савельев приблизился к столу и почти шепотом произнес:

— Мы получили информацию, я очень долго этим делом занимался, лично занимался. Информация проверенная, в ближайшее время в Москву должна прибыть очень крупная партия наркотиков.

— Откуда? — спросил генерал, сразу же снял очки, нервно протер их, заморгал глазами, словно не веря услышанному.

— Из Казахстана, — ответил полковник Савельев.

— Из Казахстана, говоришь, — негромко произнес генерал и огляделся по сторонам так, словно в кабинете находился еще кто-то третий и мог подслушать их разговор.

— Да.

— А если точнее?

Полковник Савельев пожал плечами.

— Я пока все проверяю, хочу найти концы.

— Когда?

— Через пару дней.

— Ищи, полковник, ищи. От этого и твои, и мои погоны могут пострадать.

— Я найду, — жестко сказал Савельев.

— Найди, иначе нам с тобой не сносить голов. Вообще, на наше управление все уже начали коситься и ФСК, и ФСБ, и министр недоволен нашей работой.

— Так что, мы одни виноваты?

Савельев поморщился.

— Ведь есть таможня, пограничники, куча служб, которые почти ничего не делают.

— Они делают свое дело, а мы должны делать свое. Мы должны ловить, задерживать все партии. Потому что таможенники, смотри сводку, задержали две партии и все лавры теперь им. А нам с тобой шиш — генерал свернул кукиш и, подняв руку, ткнул им в потолок. — Нас считают бездельниками, проедающими государственные денежки.

«Знаю и не только это, знаю» — подумал про себя полковник Савельев.

— В общем, возглавишь операцию ты сам лично.

И смотри, чтобы все получилось.

— Хорошо, — сказал полковник Савельев.

— И постарайтесь провернуть ее тихо. Какая партия, сколько? — в конце разговора спросил генерал.

— По моим расчетам около тонны.

— Сколько-сколько? — лоб генерала наморщился и полковник увидел крупные капли пота на продолговатых залысинах.

— Где-то около тонны.

— Да ты что, Савельев?! Такого не бывает, не кладут все два яйца в одну корзину.

— Положат, — ответил полковник.

— Ну, если мы захватим эту партию, тогда нам честь и хвала. А если проморгаем… В общем, я пока докладывать не буду.

— Да, лучше не надо, удастся, тогда фанфары сами затрубят, — сказал полковник Савельев.

— А теперь иди и занимайся этим делом. Только этим и никаким другим. Все забудь. Подготовьтесь как следует. Времени, насколько я понимаю, у нас в обрез.

— Я уже занимаюсь этим, — сказал Савельев, — все у меня в принципе готово.

— Так что ж ты молчал.

— Не хотел отдавать непроверенную информацию.

У генерала спина покрылась холодным потом.

«Это же он мог и не сказать… А Панкратов партию уже гнать собрался… Тонну везут…»

— Надеюсь, не в городе намечена операция?

— — Нет, — сказал полковник Савельев, но уточнять не стал.

Он пока еще никому не говорил, где и когда собирается произвести захват партии наркотиков, идущих из Казахстана.

— Иди, — сказал генерал, на прощание пожав заместителю руку.

«Отошел шеф, в конце концов, — подумал полковник Савельев о своем начальник, выходя из кабинета, — а то кричит, кричит, обвиняет в бездеятельности. А ведь мы работаем. И я, и мои подчиненные ночами не спят. Да ладно, надо хорошенько все проверить, и еще раз пройтись по карте, выбрать самых лучших, определить все группы, разработать детали… Не дай бог, операция сорвется. Тогда будет шуму и вони. Хочется верить — все обойдется».

Полковник Савельев быстро шел по коридору, направляясь к своему кабинету. Войдя в него и плотно закрыв дверь, он уселся за стол, включил компьютер.

Быстро побежали столбики цифр, адреса, названия населенных пунктов, названия наркотиков, где, когда и сколько было захвачено — картотеку за годы работы собрал солидную.

Но все эти цифры по сравнению с той партией, которая должна была прийти в Москву, выглядели детским лепетом. Килограмм, полтора, пять килограммов… а тут шла целая тонна…

"Да, о подобной операции, если она пройдет удачно, заговорят. И тогда, возможно, меня ждет повышением Ведь это мой — засланный в группировку, человек проинформировал о партии. Я так долго его внедрял, так долго занимался этим, что пора пожинать плоды.

И уж тут я буду действовать жестко, спрошу со своих подчиненных на всю катушку. Да, этот парень оказался стоящим сотрудником. Работник очень стоящий! Такая информация… — Савельев нервно потер ладони, затем крепко сцепил пальцы и до боли захрустел суставами, — два дня, двое суток, сорок восемь часов. Вот они все должны и решить. Самые хорошие импровизации — это заранее подготовленные. Важно — ничего не упустить, ни одной детали".

Полковник Савельев вытащил из письменного стола подробную карту Подмосковья, затем нашел еще одну, помельче масштабом и принялся их изучать. Он напоминал человека, собравшегося в пеший поход. Его интересовали все строения рядом с железной дорогой, овраги, взгорки, подъездные пути, шлагбаумы, перекрестки — буквально все.

И лишь часа через два он пригласил своих людей, самых надежных, как считал полковник Савельев. Руководить операцией он собирался лично.

Когда все собрались у него в кабинете, он разложил на большом столе подробные карты и принялся объяснять подчиненным, что, как и где каждый из них должен будет делать.

С момента разговора полковника Савельева с начальником регионального управления по незаконному обороту наркотиков прошло двое суток. Ночью с субботы на воскресенье от товарного состава, следующего в Москву, было отцеплено четыре вагона, запломбированных и опечатанных. Вагоны были добротные, на них нанесенные под трафарет черной краской пестрели многочисленные, ничего не говорящие непосвященным, надписи.

Эти четыре вагона, отсоединенные от состава, небольшой маневровый тепловоз затолкал на запасные пути.

Там стояло шесть военных «Уралов», крытых брезентом.

Неподалеку от машин держались вооруженные люди в камуфляжной форме. Вагоны вскрыли, и люди занялись выгрузкой разнообразных ящиков, выкрашенных серой и зеленой краской. Каждый ящик, каждую тару строго учитывали, проверяли совпадают ли номера, затем эти ящики загружали в кузова машин.

Два гаишных автомобиля с пока еще выключенными мигалками стояли неподалеку. Они должны были сопровождать эти ящики до Дубны, там их должны будут выгрузить, опять проверить по описи и принять на склады военного завода.

С ящиками обращались так, словно в них хранилось золото. Один из мужчин, работающих на погрузке, обратился к своему приятелю:

— Уже наверное, сто раз грузим эти ящики. А я никак не могу понять, на кой черт нужна охрана, опись, акты, проверки? Считать, пересчитывать, ящики как ящики. Правда, они сделаны из какого-то супердобротного дерева.

— Тебе дело?

— Или в них лежат деньги?

— А ты, Павел, лучше об этом не думай. Наше дело перегрузить, затем доставить и выгрузить. Ящики пришли с космодрома Байконур. Слушай, Павел, а может в них грунт с Луны, — пошутил мужчина и улыбнулся.

— Какой, на хрен, грунт! Уже на Луну лет двадцать никто не летает, ни наши, ни американцы.

Естественно, мужчины, занимающиеся погрузкой и выгрузкой, не знали, зачем и почему так строго учитывается вся тара. Им и в голову не могло прийти, что по одному такому ящику, попади он в руки к умным людям, много чего можно узнать о космической технике, о том, чем занимаются на Байконуре, который Россия взяла в аренду у независимого Казахстана. Так же им не могло прийти в голову, что уже почти год эту тару используют еще более умные люди для транспортировки наркотиков из Казахстана в Москву, а затем и в Западную Европу. Часть же, худшая по качеству, остается здесь и продается страждущим наркоманам.

Всю эту операцию придумал один умный человек, фамилию которого не знал никто из присутствующих.

Это он прикинул, что лучший способ доставки наркотиков — вполне легальный, под видом военной техники, суперсекретного оборудования для космоса. Можно вначале везти приборы на Байконур, а там загружать в тару наркотики, уже расфасованные в целлофановые пакеты, спрятанные в специальные цилиндры из нержавеющей стали, наглухо запаянные, сложить опять в ящики, ящики опечатать и упрятать в вагоны, которые под усиленной охраной отправятся из Казахстана в Москву.

Получить разрешение на вскрытие, досмотр вагонов, естественно никто не может — эти ящики принадлежат ведомствам, которые занимаются космосом.

А космос, как известно, это престиж, и охраняются тут все секреты намного строже, чем даже самое секретное новейшее оружие. Придумано было лихо, оставалось найти людей, согласных допустить наркодельцов к секретному каналу. Деньги сделали свое дело, такие люди нашлись и.., закрутилась карусель.

Наркотики уже целый год, иногда раз в месяц, а иногда даже два, ехали по железной дороге с далекого Байконура, известного всему миру, в столицу России, то в Зеленогорск, на военный завод, то в Дубну, вот как сейчас, или еще на пару-тройку военных заводов, расположенных в Подмосковье.

Люди, работающие на космос в Казахстане, естественно, ни о чем не догадывались. Они получали свое оборудование, извлекали его из ящиков, затем ящики посчитанные и проверенные отправлялись назад в Подмосковье. Там либо уничтожались, либо запаковывались по новой.

На первый взгляд вся эта операция выглядела простой до глупости. Но это лишь на первый взгляд, взгляд тех, кто понятия не имел, как и с какой строгостью охраняются обыкновенные с виду пустые ящики, а на самом деле, необыкновенные и не совсем пустые, на обратном пути.

— Поторопитесь, поторопитесь, — руководил перегрузкой ящиков пожилой майор в камуфляжной форме. — Он поглядывал на светящиеся цифры своих часов. — Через десять минут мы должны уезжать.

Четыре автомобиля были загружены, «форд» гаишников занял место впереди всей колонны, в каждом «Урале» кроме водителя находилось еще по двое сопровождающих с пистолетами и автоматами. И в каждой машине патрульной службы сидело по трое гаишников.

Капитан ГАИ подошел к майору.

— С нами поедите?

— Да нет, я со своими.

Все бумаги он уже сложил в кожаный портфель и поставил его на сиденье.

— Трогаем, выезжаем.

Вспыхнула мигалка на переднем «форде», и колонна из четырех «Уралов» медленно двинулась со станции на дорогу. Впереди виднелся шлагбаум.

Когда «форд» гаишников, идущих впереди, подъехал к перекрестку, шлагбаум почему-то резко упал вниз.

— Что за хрень такая? — сказал капитан ГАИ, обращаясь к водителю, — сейчас никаких поездов здесь не должно идти.

Но из темноты медленно пополз бесконечно длинный товарняк. Он ехал с черепашьей скоростью. Вереница длинных платформ, абсолютно пустых, еле тянулась. Наконец, послышался гудок и бесконечно длинный состав резко остановился, загремела вся сцепка.

— Что за чертовщина?! Какого рожна встал? — пробурчал капитан ГАИ.

— Сейчас проедем, — сказал водитель «форда», молоденький сержант.

— Да не должно быть сейчас никаких поездов! Что за ерунда такая!

И в этот момент ярко вспыхнули прожектора, освещая замершую колонну. Непонятно откуда взявшиеся два «КамАЗа», груженные бетонными плитами, перекрыли дорогу назад.

Охрана, водители, гаишники вздрогнули от яркого света, руки потянулись к оружию. В этот момент тишину нарушил громкий голос полковника Савельева.

Он говорил в мощный мегафон:

— Всем, находящимся в машинах, оставаться на местах!

Словно из-под земли вокруг военных «Уралов» выросли вооруженные люди, в камуфляжах, черных масках, вооруженные до зубов.

— Всем покинуть машины! Сопротивление бессмысленно.

Операция длилась буквально несколько минут, никто даже не попытался оказать сопротивление. Все стояли у машин, широко расставив ноги, наручники защелкивались на запястьях. Люди из регионального управления по незаконному обороту наркотиков действовали слаженно, операция была отработана до мельчайших деталей.

Полковник Савельев ходил с рацией в правой руке, а в левой — держал автомат. В бронежилете, камуфляжном костюме и каске он выглядел угрожающе.

— Первый! Первый! У тебя все в порядке?

— Да, в порядке.

— Второй, у тебя?

— Третий! Как ты?

— Все нормально.

— Хорошо, — слышались четкие приказы и ответы.

Майор из сопровождения, уже после того, как были предъявлены документы, потребовал объяснения.

Полковник Савельев был короток.

— Все в свое время, майор, не волнуйтесь. А пока вы задержаны.

— Кто дал разрешение? Мы из другого ведомства.

Вы, вообще знаете, чем занимаетесь, полковник?

— Да, прекрасно знаю. Надеюсь, и вы скоро узнаете, чем я занимаюсь, майор. Быстро всех в машину, — отдавал распоряжение полковник Савельев.

Его приказы выполнялись мгновенно, все работали собранно, со знанием дела.

— Вскрыть машины! — приказал Савельев. — Собак сюда!

Из небольшого микроавтобуса с желтой полосой выпрыгнули на траву три спаниеля, и кинологи отправились к «Уралам». Полковник Савельев нервничал, вот сейчас все и должно случиться. Сейчас собаки заскулят, громко залают, завиляют хвостами, унюхают наркотики и тогда…

Что будет тогда, полковник не думал. У него не оставалось на это времени.

— Давайте к машинам! Ищите, ищите! Запускайте собак, выгружайте ящики!

Один из помощников, не снимая маски, подошел к полковнику.

— Прямо на землю — доставать всю тару?

— Куда угодно!

— Мы перекрыли дорогу — Ну и черт с ним! Если возникнут проблемы, направляйте прямо ко мне.

— Уже возникли, полковник, — сказал собровец, — Там рефрижераторы затрясли у нас в хвосте.

Сигналят, слышите?

— Слышу, слышу.

— Отправьте их по другой дороге.

— Дело в том, полковник, что они развернуться не могут.

— Тогда пусть стоят, ждут.

— А сколько им ждать?

— Сколько будет надо, столько пусть и ждут.

— Понятно, — майор широкими прыжками двинулся в темноту, туда, откуда слышались сигналы и громкая ругань.

Выгрузка заняла не более десяти минут. На ней работало около сорока человек.

Все задержанные содержались в автобусе, гаишников тоже заперли в автобусы.

Полковника Савельева позвали к телефону.

— Кто? — недовольным голосом бросил он.

— Генерал спрашивает.

— А-а, понятно. — Полковник взял трубку. — Савельев слушает. Что у меня? Да пока ничего не ясно.

Ищем, все прошло как нельзя лучше. Без единого выстрела. Все было отработано.

— Ну-ну, успехов! Как что найдете, сообщите, — сказал генерал.

Полковник Савельев только удивился, что в столь поздний час генерал решил с ним связаться сам, не стал дожидаться результатов захвата. Сколько не водили собак вокруг ящиков, все было безрезультатно.

Ящики начали вскрывать, тара оказывалась пустой.

Савельев в душе грязно ругался, проклиная день и час, когда он родился, и своего сотрудника, который дал ему информацию, что именно в этих ящиках тонна наркотиков из Казахстана прибудет в Москву. Именно этим поездом, именно на этой станции произойдет выгрузка в машины.

— Ищите, ищите! — кричал полковник Савельев на своих подчиненных, — должны быть.

На рассвете полковник Савельев понял, что все ящики пусты и операция провалилась. Ему и самому хотелось провалиться сквозь землю. Ведь столько людей поднято на ноги, да что, собственно говоря, люди.

Неприятности, которые ждут его завтра обещают быть ужасными.

«Ну, блин, и дела! Надо же так влететь! Сейчас Минобороны подымет такой крик, что мало не покажется».

Савельев уже представлял выражение лица своего шефа, который будет даже не говорить, а свистеть и шипеть, изрыгая проклятия на голову своего попавшего в неприятность заместителя.

Да, ничего, бывают же проколы. Значит, что-то где-то не сработало. А вот о том, что прямо в управлении есть человек, который оповестил преступников о готовящейся операции — такой мысли полковник пока не допускал.

Ведь своих подчиненных он знал достаточно хорошо. Все люди проверенные, но настораживало то, что когда дело доходило до крупной операции, до большой партии наркотиков, как правило, провал был обеспечен.

И уже стоя возле шлагбаума, нервно куря и сплевывая себе под ноги, Савельев вдруг понял, что рядом с ним, наверное, есть человек, который работает на врагов и работает очень хорошо. Скорее всего партия наркотиков, отправленная в Москву, стоит сейчас где-нибудь на запасных путях, а, может быть, перевезена до поры до времени в подвалы.

А ведь от Байконура до Рязани несколько тысяч километров, найти место, где ее спрятали, представляет большую сложность. А прятали, естественно, за большие деньги, значит, надежно.

— Дьявольщина! Черт знает что! — говорил Савельев, прохаживаясь возле шлагбаума, — загружайте все назад, здесь ничего нет.

Это было для него ясно так же, как и то, что в управлении находится предатель. И может быть, он сейчас где-то здесь, совсем рядом, ходит и про себя посмеивается, глядя на суету, предвкушает, какая завтра взбучка и какие неприятности ждут Савельева и генерала, начальника управления.

«Будь ты не ладен, сволочь! Предатель! Я до тебя доберусь, доберусь! Знай это! Чего бы это мне не стоило, даже если с меня снимут звезду, если с меня сдерут все звезды, а самого отправят к черту на кулички, я все равно тебя вычислю, найду, захвачу с поличным. И тогда тебе не отвертеться. Ты будешь в моих руках.»

Докладывать о своей версии генералу или нет, полковник Савельев пока еще не решил. Утро вечера мудренее.

— Какое к черту утро! — бормотал он.

"Утро уже началось, а я не приблизился ни на сантиметр к разгадке, к своим врагам. А ведь все складывалось так удачно. Удачно, как никогда. И на тебе! Прокол!

Прокол в самый последний момент! Тормознули транспорт, все обшарили, все обнюхали, каждый ящик. И ничего! Ноль! Дырка от бублика. Вот и весь результат. А я так тщательно планировал операцию, так рассчитывал каждый свой шаг. И ничего не вышло. Будьте вы прокляты, бандиты, сволочи, мерзавцы последние, подонки!

Ничего, не тот человек Сергей Савельев, чтобы опустить руки. Я вас вычислю, доберусь и тогда вы у меня попляшете, мерзавцы. Будете крутиться как вьюны на сковородке, ужи под вилами…"

Но от этих мыслей Савельеву легче не становилось.

Опять его позвали к телефону. Звонил генерал.

«Неужели и он не спал?» — как-то недоброжелательно подумал о своем шефе Савельев, беря в руки трубку мобильного телефона.

— Слушаю, — негромко сказал он, отойдя в сторону, чтобы его разговор не могли услышать.

— Почему не звонишь, полковник? — каким-то на удивление бодрым и даже радостным голосом спросил генерал, — Надеюсь у тебя все о'кей?

— Нет, — выдавил из себя Савельев.

— Как это?

— Мы ничего не нашли. Груз абсолютно пустой.

— Да ты в своем уме, полковник? Ты отдаешь отчет своим словам?

— Отдаю.

— Ты знаешь, что сегодня будет?! Ты знаешь, что мне уже звонили из Минобороны, из Дубны?

— Догадываюсь, — сказал Савельев.

— Догадываешься? А ты догадываешься, что тебя ждет?

— Так точно, — по-военному четко ответил полковник.

— А я думаю, ты не понимаешь, что натворил.

— Я хотел… Я рассчитывал…

— А ты всегда хочешь, — кричал в трубку генерал, — ты всегда стараешься сделать как лучше, а получается хуже, чем раньше…

Савельев молчал, вытаскивая из пачки последнюю сигарету, за эту ночь он выкурил целую пачку крепких сигарет. И во рту у него держался мерзкий металлический привкус.

— Ладно, — резко оборвал генерал. — В двенадцать я тебя жду. И отчет, пожалуйста, чтоб лежал у меня на столе.

— Так точно. Будет сделано.

Генерал отключил телефон и Савельев услышал гудки.

А 980 килограммов наркотиков, расфасованных в целлофановые мешки, в каждый по килограмму, посчитанные и упакованные лежали на складе, ожидая отправки.

О том, что произошло ночью неподалеку, буквально в километре от товарной станции, в Казахстане уже знали. Знали те, кому было нужно знать, и самодовольно потирали руки. Наркотики были спасены, деньги, вложенные в эту партию, не сгорели, не вылетели в трубу, деньги, заплаченные Морозову, окупались с лихвой.

Расстраивало преступников лишь то, что среди них есть стукач, который сообщил в управление полковнику Савельеву о том, что партия наркотиков в ночь с субботы на воскресенье прибудет на товарную станцию Рязани вместе с тарой, спрятанная в ящики от приборов, месяц назад привезенных на космодром.

К концу дня полковник Савельев имел вид собаки, несправедливо побитой своим же хозяином. Генерал дал волю своему гневу, он не жалел слов, и Савельеву оставалось лишь молчать, принимая на свою голову ушаты помоев.

— Откуда информация? Откуда? — прошипел генерал. — Ты доверяешь своему человеку, Савельев, а тебе в голову не могло прийти, что нас просто скомпрометировали, подставили, и теперь мы выглядим козлами отпущения. Масштабная операция! Я, к твоему сведению, уже доложил министру, он в курсе. Мне уже звонили из приемной, и я чувствовал себя как школьник. Ты понимаешь, полковник? Как школьник!

Я генерал, уже тридцать лет хожу в погонах, а тут со мной обращаются, словно я нашкодил, провинился!

Савельев подумал, зачем было прежде срока докладывать министру. Хотел рвануть, хотел получить поощрение или благодарность?

— Ты, наверное, Савельев, думаешь, — генерал выбрался из-за стола, оттолкнув кресло, — что я хотел выглядеть перед начальством героем. Да нет, все не так, министр спросил, я ответил. Мне не нужны ни поощрения, ни похвалы. Я делаю свое дело, государство дает нам деньги, а мы их проедаем без отдачи. Ты это понимаешь?

— Так точно, — буркнул полковник Савельев.

— Кто дал тебе информацию? Ты уверен в этом человеке?

— Уверен, — тихо произнес Савельев.

— Кто? Ты можешь назвать?

— Конечно, могу, Но думаю, что этого не надо делать.

— Почему? — крикнул генерал.

— Знаете что, — Савельев подошел прямо к генералу, — мне кажется, что кто-то из наших сообщил им о готовящейся операции.

— Из наших?! — закричал генерал, — да ты что в своем уме?

Генерал прошелся по кабинету, тяжело плюхнулся в кресло.

— Как тебе такое могло прийти в голову? Тут же все проверенные люди. Все надежные, мы каждого проверяли-перепроверяли.

— Знаю. — сказал Савельев, — но тем не менее, это уже третья крупная операция и третий же прокол Первый раз в Шереметьево, три месяца назад. Точно знал — должны были прийти наркотики с транспортным самолетом. Мы приехали, все перерыли, наркотиков нет. Второй раз мы тормознули рефрижератор, и опять ничего. Кто-то их оповещает, кто-то из наших.

Тот, кто в курсе всех дел.

— Ты в курсе всех дел, я в курсе всех дел, еще два или три человека знают о большинстве операций, представляешь, полковник, что ты говоришь?

— Представляю, и мне тяжело это говорить. Мне даже об этом думать не хотелось. Но факт есть факт.

— Да какой это факт. — Махнул рукой генерал. — Бывают проколы, но не регулярно же.

— Мы прокалываемся по крупному уже третий раз. Как только что-то тщательно планируется, как только должна прийти большая партия — обязательно прокол.

— Короче, что ты предлагаешь? — тихо произнес генерал, снял очки, положил их перед собой на стол и как-то жалобно заморгал.

— Надо искать предателя среди нас.

— Страшные вещи ты говоришь, полковник.

— Сам знаю, что страшные и неприятные, но кто-то их предупреждает.

— А может, — начал генерал, — это тот же, кто сообщает тебе?

— Это невозможно. Тот человек проверенный, я его давно знаю, мы с ним давно работаем. К тому же я ему не сообщаю о наших делах.

— Ну и ну. Наворотил ты, полковник!

— Что, сильно ругался министр? — спокойно поинтересовался Савельев.

— Да какая разница, сильно, не сильно. Мне не привыкать. Ты уж меня извини, Сергей Сергеевич, — наконец-то назвал своего подчиненного по имени-отчеству, — нервный я какой-то стал, психованный, как баба беременная. Вот на тебя и накричал.

— По делу, — сказал Савельев.

— Хорошо, что ты хоть это понимаешь. А что думаешь делать?

— Я его вычислю, — сказал Савельев.

— Хорошо, держи меня в курсе. Иди занимайся.

Хочешь, отдохни день или два. Возьми больничный.

— Нет, не хочу.

— На тебе лица уже нет. Сколько ты не спал?

— Двое суток, — сказал Савельев.

— Давай выпьем кофе. Посидим немного, подумаем.

Но подумать генералу и Савельеву не дали, зазвонил телефон. Генерал развел руками, давая понять полковнику Савельеву, что телефонный звонок очень важный и он потом его позовет.

Савельев покинул кабинет. А генерал принялся докладывать министру о случившемся этой ночью. Разговор был нелицеприятный. Генералу от разговора с министром стало не по себе.

Едва он положил трубку, как тут же дрожащими пальцами вдавил кнопку селектора, вызвал своего помощника.

— Капитан, валидол.

— Что, сердце?

— Ну не живот же лечат валидолом, — пошутил генерал, но эта шутка получилась довольно жалкой.

— Одну минутку.

Помощник засуетился, налил стакан воды, подал своему шефу. Тот взял таблетку под язык, а к воде не притронулся.

— Может, вызвать врача?

— Не надо, погоди. Сейчас пройдет.

Помощник понял, только что генерал поговорил с министром и получил основательный нагоняй О том, что операция по захвату наркотиков провалилась, помощник знал. Он видел лицо полковника Савельева, когда тот выходил из кабинета генерала.

«Опять неприятности», — подумал он.

За последние месяцы в управлении разразилось несколько скандалов. Один из замов был отправлен на пенсию, хотя и носил погоны генерала. И министр знал, что этот человек мало в чем виноват. Но кого-то нужно было наказать и сделать вид, что зло искоренено. Положительных результатов как не было раньше, так и не появилось.

Захватывались, конечно, наркотики. Но небольшие партии, перевозимые, в основном, курьерами. По половине килограмма, по двести граммов. Один раз, правда, захватили восемь килограммов, перевозимых в пассажирском поезде гражданином Казахстана.

Говорить о том, что управление успешно борется с торговцами наркотики не приходилось. А наркотиков в городе появлялось все больше и больше. Приобрести их стало таким же легким делом, как пачку сигарет. Нужно было лишь знать торговца и место, где он стоит.

А что творилось в ночных клубах и на дискотеках, не поддавалось никакому описанию. Там наркотики продавались почти легально, и никто не боялся их покупать.

Да, торговцев время от времени арестовывали, трясли, давали им сроки, но на их месте тут же, как грибы после дождя, появлялись новые.

Российскому управлению по борьбе с незаконным оборотом наркотиков уже высказывались претензии не только коллегами из СНГ, но также и западными спецслужбами. Те пришли к выводу, что наркотики, наводняющие Западную Европу, приходят не с Ближнего Востока, не из Гонконга, Колумбии и Африки, а из России На стол министру внутренних дел ложились бумаги, заключения экспертов Интерпола о том, что наркотики, продающиеся в Западной Европе, произведены в России. И самое странное, в составе наркотиков при тщательном исследовании обнаруживались следы ракетного топлива. А это явственно свидетельствовало, что наркотические вещества производят в Казахстане или на Алтае, то есть недалеко от космодрома. Там где осаждаются облака, образовавшиеся в результате взлета ракет. Подобное топливо нигде кроме как в российской космической технике не использовалось.

Схема передвижения наркотиков из Казахстана в Подмосковье полковнику Савельеву была ясна.

Но одно дело схема, а другое дело операция по захвату. Все три операции были хорошо спланированы, выверены до секунды, обещали принести успех и.., безуспешно провалились. Вместо благодарности Савельев получал лишь нагоняи от начальства. И его непосредственный начальник получал разносы от министра внутренних дел. Тот торопил своих подчиненных.

— Да закройте вы, в конце концов, этот канал.

Мне надоело отдуваться перед западными коллегами.

Уже в иностранных газетах и журналах в открытую пишут, что Россия покровительствует торговцам наркотиками и является одним из крупнейших производителей и поставщиков зелья в Западную Европу.

Глава 6

Совсем близко от шоссе неподалеку от Переделкино, знаменитого своими дачами, а еще более жильцами этих дач, как живыми, так и мертвыми, находился и другой небольшой дачный поселок, обустроенный ничуть не хуже Переделкино. Правда, жили в нем не писатели и, если быть честным, люди далекие от искусства. Этот поселок был застроен еще до войны, а в войну он уцелел.

И поэтому дошел до начала девяностых годов в своем первозданном виде.

Огромные участки, большущие, преимущественно двух-, а то и трехэтажные дома, где обложенные кирпичом, а где так оставшиеся без облицовки, сложенные из толстых серебристых бревен.

В этих домах сейчас жили потомки и наследники доблестных генералов советской армии, КГБ и МВД.

Все здесь знали друг друга, один из больших двухэтажных деревянных домов с недавно выполненным шикарным евроремонтом внутри когда-то принадлежал генералу КГБ Петровскому, человеку в своих кругах очень известному. Он прославился тем, что удачно боролся с диссидентами, а в начале своей боевой карьеры с врагами народа. Многочисленные ордена и медали украшали его мундир, пылившийся тут же на даче в шкафу. Ни у кого не поднялась рука спрятать его подальше.

Пять лет назад генерал Петровский, разбитый параличом, умер и был похоронен с подобающими почестями, а это значит, с военным оркестром на одном из московских кладбищ. Отгремел салют из карабинов, прозвучали возвышенные речи бывших соратников, и огромный дом, и более чем просторная квартира в Москве перешли в наследство его дочери Софье.

Она, наверное, была единственной, кто искренне плакал на похоронах. Хотя и Софья за последних пару лет, намаявшись с парализованным отцом, в душе радовалась за него, что наконец-то кончились его и ее мучения, и теперь можно легко вздохнуть. А о том, какие адские муки ждут старика на том свете, она, естественно, думать не хотела, хотя прекрасно знала, чем занимался ее отец-генерал пока не вышел на пенсию, и не строила иллюзий насчет того, что дорога в рай ему открыта.

Ее муж во время похорон как ни пытался натянуть на свое сытое лицо скорбную маску, так и не смог — его тонкие губы время от времени кривились в самодовольной усмешке.

«Ну наконец-то, вот слава Богу! Все досталось Софье, а значит, и мне. Вот теперь-то мы и заживем! Теперь мне не придется выслушивать длинные и бессвязные нравоучения старого моралиста, прикованного недугом к постели и гадящего под себя.»

А о том, что подобное может случиться с ним самим, с женой Илья Данилович Сиваков и думать не желал.

— Софья, ты долго еще будешь возиться? Нас же уже ждут. Там такой банкет — столы ломятся, а ты возишься.

— Погоди, дорогой, я только надену свои драгоценности.

— Да на тебе и так уже висит как на рождественской елке.

— Чтоб ты понимал, мужлан неотесанный!

— Поговори у меня.

— Я же не со зла.

Софья своего мужа недолюбливала, хотя жилось ей с ним прекрасно. Многие из ее одноклассниц, сокурсниц по институту искренне ей завидовали, ведь она всегда была при деньгах, и неважно, что это были деньги мужа, а не ее. Она всегда была одета с иголочки, из лучших бутиков, от лучших портных. По несколько раз в год она выезжала за границу и, как правило, одна — у мужа вечно находились дела.

Сам же Илья Данилович Сиваков, освободившись на неделю или дней на десять, с какими-нибудь своими дружками, уставшими от дел, садился в самолет и улетал в Амстердам или Гамбург, а если дело происходило студеной московской зимой, то в Бангкок или на Кубу. Там Илья Данилович развлекался с проститутками, отводил душу.

В Москву же в его лице возвращался степенный семьянин, привозивший жене какую-нибудь дорогую безделушку с крупными драгоценными камнями. Чем именно занимается ее муж и откуда у него такие шальные деньги, Софья не знала. Пару раз она пыталась расспросить мужа, но тот зло бурчал:

— Тебе, что плохо живется? Будешь много знать, скоро состаришься. А стареть-то ты, дорогая, не хочешь, не так ли?

— Нет, не хочу.

— Вот тогда и не суй свой острый носик в серьезные дела.

— Я и не сую.

— Суешь, суешь, смотри, придавят.

А то, что дела у мужа закручены серьезные, было видно невооруженным глазом. Он часто менял машины, постоянно рядом с ним находился один или два охранника. А в последнее время Сиваков сменил овчарку, которая плохо слушалась его команд, на страшного тренированного ротвейлера из питомника. Ротвейлер весил килограммов шестьдесят, рычал и бросался на любого, кто поднимал руку на хозяина. Слушался кобель лишь Илью Сивакова.

— Где этот бездельник Раджа? — бросил муж, оглядываясь вокруг.

— Твой пес, тебе и знать.

— Раджа!!!

На деревянной лестнице тут же послышалось цоканье когтей и радостное рычание. Огромный пес сбежал со второго этажа и лег на ковре в метре от хозяина.

Илья Данилович наклонился, потрепал пса по загривку.

— Ну-ну, разлегся, кобель. Давай к машине, быстро. Через десять минут уезжаем.

Пес все понял, поднялся и в два прыжка выскочил за дверь.

— Ну, а ты долго еще будешь возиться?

— Да не торопи, а то, наверняка, что-нибудь забуду. Я же тебе не собака, чтобы выполнять все твои капризы.

— Ладно-ладно.

«Сука ты, конечно», — подумал про себя Илья Данилович, щелкнул пальцами и крикнул:

— Светлана! Поди сюда!

На его голос из кухни с такой же готовностью во взгляде, как и у собаки, вышла женщина лет пятидесяти, которая присматривала за домом в отсутствие хозяев.

— Если мы и приедем, то под утро. На все звонки отвечай, что не знаешь, где хозяин. И когда вернусь, ты тоже не знаешь. Поняла?

— Да, Илья Данилович, чего ж здесь не понять, — вытирая руки о фартук, произнесла женщина.

Софья хотела сказать, что могут позвонить и ей, но собственные дела показались ей такими мелкими по сравнению с делами мужа, что она не стала говорить об этом домработнице вслух.

— Про меня, как хочешь. А то начнут звонить-трезвонить, отдохнуть не дадут как следует. Кому надо, те найдут.

— Ты еще долго? — бросил с упреком Илья Данилович и, подняв кожаную сумку, забросил ее на плечо.

В сумке лежал пистолет, а в кармане куртки — документ, разрешающий владение оружием, документ был исправный, с оружием Илья Данилович Сиваков последние полгода не расставался. Он и ротвейлера завел потому, что не доверял никому из людей. Охранников могут перекупить, всегда найдется тот, кто сможет заплатить больше, чем ты. Эту истину Илья Данилович знал прекрасно, ведь сам поступал также. Тому, кто перекупает, платить приходится много, но один раз, а хозяину охранника доводится каждый месяц отдавать тысячу долларов.

Наконец, Софья собралась. Она еще раз взглянула на себя в зеркало, тряхнула головой.

— Да, хороша, хороша!

От движения головы цепочки с крупными камнями звякнули. Сивакову захотелось сказать, что этот звук напоминает звяканье кандалов, но он знал, Софья таких шуток не любит, она суеверна.

Охранник, он же шофер, сидел в машине и просматривал газеты. Как только на пороге дома появился хозяин, охранник молниеносно выпрыгнул и распахнул дверь перед женой хозяина, помог ей устроиться на заднем сиденье.

Сам же Илья Данилович сел впереди — Лучше сядь со мной, — попросила жена.

— Я привык сидеть впереди.

На заднее сиденье прыгнул ротвейлер, Софья замолчала.

— Он будет тебя охранять. Правда, Раджа?

Пес на слова хозяина грозно зарычал, и Сивакову даже показалось, что на его морде появилась улыбка.

— Хороший, хороший, — пробормотал он и погладил влажный нос ротвейлера, затем вытащил из кармана пиджака белый носовой платок, вытер ладонь.

— Давай, поехали, — сказал он шоферу — Куда едем? — спросил тот.

— А ты что, разве не знаешь?

— Как всегда? К Панкратовым?

— Да, к Панкратовым, будь они неладны. В жизни бы туда не поехал, на их рожи смотреть мочи нет.

Да ведь мы с ним партнеры.

Серый «вольво» с тонированными стеклами мягко покатил по широкой, выложенной бетонными плитами еловой аллее. Ворота были открыты. К ним спешила из дому Светлана. В ее обязанности входило открывать и закрывать ворота, когда хозяева подъезжали к дому или покидали его.

— Только не гони, родимый.

— Да-да, не гони, — попросила и Софья, — а то от скорости у меня голова кружится и тошнит.

— Может, ты беременна, дорогая? — хохотнул Илья Данилович.

— Сам ты беременный, — отрезала Софья, — без моего папы ты вообще гроша выеденного не стоил бы.

Забыл, что ли?

— Я же про него ничего плохого не говорю. Памятник какой, ты же видела, я ему соорудил. Такого даже у маршалов нет.

— А за чьи деньги ты этот памятник построил?

— За свои, у народа ведь денег нет.

— А начинал ты с чьих денег, на чьих связях все твое нынешнее благополучие построено?

— Не только мое, — хмыкнул Илья Данилович, — но и твое, и наших детей. Поди им плохо, учатся себе в Англии, а на каникулы домой летают.

— О детях любой родитель беспокоиться должен.

— Хороший родитель.

Шофер сделал вид, что ничего не слышит. Он уже привык к перебранкам своего хозяина с женой. Он взял за правило ничего не видеть, ничего не слышать, а заниматься лишь тем, за что ему, собственно говоря, и платят большие деньги.

«Вольво» мчался по трассе со скоростью сто двадцать километров, но в машине абсолютно не чувствовалось стремительного движения. Негромко играла музыка, и лишь чуть-чуть посвистывал воздух, срывающийся с крыши и зеркал автомобиля.

Этот охранник, он же шофер, работал на Сивакова уже третий месяц и привык к крутому нраву своего патрона, способного менять решение в одну секунду.

Он мог скомандовать посреди трассы быстро развернуться на сто восемьдесят градусов и помчаться в обратную сторону, при этом ничем не мотивируя свое решение, ничего не объясняя.

Но при всем при том, иногда, когда на Илью Даниловича накатывала волна хорошего настроения, он любил расспросить своего охранника о личной жизни, о родителях, о том, чем тот занимался раньше, на кого работал и сколько ему платили. При этом время от времени скептично посмеивался и говорил:

— Знаю я, знаю я его. Жмот, и редкостный. За десятку баксов мать родную продаст. У меня-то тебе, Олег, получше будет?

— Получше, Илья Данилович, получше, — негромко отвечал Олег, — иначе бы я к вам не нанялся.

— Вот еще годок поработаешь, квартиру тебе купим, служебную, конечно. Ха-ха-ха.

— Квартиру это хорошо, — говорил Олег и был уверен, что если Сиваков пообещал, значит, квартира появится.

Поэтому он и служил Илье Даниловичу так, как даже не служил бы отцу родному. Любой каприз, любое желание он выполнял молниеносно.

— Я же просила, Олег, не надо так быстро, — сказала Софья бросив взгляд на зеленые цифры спидометра.

— Мы же чуть тянемся, — с женой хозяина, Олег мог себе позволить слегка поспорить, если, конечно, знал, что Илья Данилович на его стороне.

— Едь, как ехал, — приказал Сиваков. — Хорошо идем.

— Гаишники, — произнес водитель, сбрасывая скорость, — просят остановить.

— Если просят — останови. Чего им, уродам, надо?

— Денег, наверное, — наморщил низкий лоб Олег, останавливая машину и глядя в заднее стекло на приближающегося гаишника.

— Сиди, пусть сам подойдет.

Что-то не нравилось ротвейлеру в молодом лейтенанте, который небрежной походкой подошел к автомобилю, и терпеливо ожидал пока Олег опустит стекло.

— Сиди, — повторил Сиваков, уже привыкший к тому, что пес недолюбливает всех посторонних, особенно тех, кого видит впервые.

Гаишник отдал честь, представился, правда, умудрившись скомкать фамилию, затем то ли попросил, то ли потребовал:

— Документы, пожалуйста.

Олег опустил солнцезащитный козырек, вытащил из кармашка документы, подал их гаишнику. Он знал, единственное, что ему могут инкриминировать, так это превышение скорости. За такой проступок легко откупиться, хозяин рядом — если посчитает нужным, даст деньги, нет — назовет пару фамилий гаишных чинов, услышав которые, лейтенант, наверняка, вновь отдаст честь и пожелает счастливой дороги.

Лейтенант внимательно осмотрел документы, к чему придраться не нашел, заглянул в салон.

— Пройдем, пожалуйста, в нашу машину — А в чем дело? — спросил Сиваков за водителя.

— Надо, — коротко ответил лейтенант.

— Я спешу, — сказал Сиваков.

— На трассе все спешат.

— Что, у кого-то угнали авто?

— Да нет, пару формальностей, мы проверяем всех на алкоголь.

— Он от рождения не пьет. Если бы взял в рот хоть грамм, на меня бы больше не работал.

— Служба у меня такая.

Сиваков прикинул: спорить с гаишником или дать деньги. Решил — если Олег трезв — пусть уж пойдет подышит.

«И к Панкратовым на пару минут позже приедем, все меньше их рожи видеть буду».

На обочине стоял черный микроавтобус, скорее всего дорожная лаборатория.

— Сходи, — бросил Илья Данилович своему охраннику, — пусть удостоверятся.

— Пройдем, командир.

— Работа такая.

Олег недовольно выбрался, пожал широкими плечами, поправляя под мышкой кобуру с пистолетом и двинулся вслед за гаишником. Оба они скрылись за микроавтобусом, и Сиваков, естественно, не мог видеть, что произошло дальше.

Дверь микроавтобуса открылась.

— Пройдите, — сказал лейтенант.

Олег стал на ступеньку, наклонил голову и подался вовнутрь автобуса. И в это время сокрушительный удар встретил его. Ударили в висок монтировкой, рассчитывая убить, и молодой мужчина весом под сто килограмм качнулся и рухнул на рифленый коврик, даже не издав вздоха.

Бандит в форме гаишника подхватил его за ноги, еще двое, сидевшие в микроавтобусе, под руки и все втроем молниеносно и отлажено, как группа акробатов, бросили его вовнутрь машины.

— Добей, — раздался хрипловатый голос.

Следующий удар по основанию черепа был еще более сокрушительным, чем предыдущий, послышался хруст костей. Теперь для удара были более подходящие условия — появилась возможность размахнуться тяжелой монтировкой. Хруст костей, всхлип и тело Олега Мальцева — телохранителя, двадцати семи лет от роду, обмякло.