Глава 2

Два джипа с тонированными стеклами мчались по дороге на Москву. Из Питера машины выехали на рассвете, и во второй половине дня водители планировали оказаться в столице России, там, где их ждут. В каждом джипе было по четыре человека. Все это были крепкие, широкоплечие парни. В джипах имелись рации, и вооруженные люди время от времени переговаривались, хотя и без того водители видели друг друга. Они никому не позволяли вклиниться между черными джипами фирмы «тойота». Да, впрочем, это сделать было довольно сложно, потому что машины неслись на предельной скорости. Стрелки спидометров скакали от «120» до «160».

Да, из Питера они выехали на рассвете. Все складывалось для них наилучшим образом. Как казалось людям, сидевшим в них, никто не увязался следом, отъезд удалось сохранить в тайне. У вооруженных людей были при себе надежные документы. Двое из них имели удостоверения, которые свидетельствовали о том, что они являются помощниками депутатов Государственной Думы, а у остальных имелись удостоверения сотрудников ФСБ. В общем, навряд ли ретивый гаишник, попытавшийся навести порядок и остановить джипы, смог бы чего-нибудь добиться от людей в машинах. Ему ткнули бы в лицо удостоверение, и он был бы вынужден, в очередной раз чертыхнувшись в адрес вездесущих верховных властей, отпустить их.

Оба джипа были с питерскими номерами. А мчались они так быстро затем, чтобы как можно скорее доставить в столицу два миллиона долларов. Это был долг одной преступной группировки другой. И сегодняшний день являлся днем возвращения долга. В столице, конечно же, ждали своих денег и волновались. Все уже было приготовлено к встрече: заказан зал в небольшом частном ресторане, где авторитеты преступного мира должны были собраться для того, чтобы разделить деньги, разделить справедливо и решить, какую часть из них вновь стоит бросить в дело, т.е. пустить в оборот. Эти деньги пришли за партию наркотиков, привезенную из Афганистана через весь бывший СССР в северную столицу.

Именно в это время, когда два черных джипа мчались в направлении Москвы, наркотики тщательно развешивались, расфасовывались и уже сегодня должны были попасть в руки тех, кто займется их непосредственной реализацией.

Деньги хоть и были вложены в это дело немалые, но они обещали принести еще больший доход, и, что немаловажно, быстрый. Как планировали те, кто покупал наркотики, подъем должен был составить около трехсот процентов.

Так что те миллионы, которые были заплачены торговцам отравой – ничто по сравнению с теми барышами, которые планировалось получить. А почему два миллиона долларов они везли в Москву, ответ был прост: у питерской группировки на тот момент, когда прибыла партия товара, наличных денег не хватило, а с безналом, естественно, никакие торговцы возиться не желали. Пришлось спешно занимать, а потом и отдавать деньги.

Со своими связываться не хотелось, поэтому обратились в Москву. Москвичи согласились ссудить питерских коллег, но потребовали довольно высокий процент. Вначале, конечно, они захотели войти в долю, но тут питерские авторитеты уперлись и твердо стояли на своем. В конце концов, после долгих дебатов, после криков и ругани порешили:

«Мы вам дадим полтора миллиона зеленых, а вы нам вернете два».

Как порешили, так и сделали. Тем более, что товар был доставлен вовремя и без всяких проволочек.

Сейчас товар уже взвешивался, фасовался и с первого же дня наркотики должны были приносить чистый доход. В общем, все проходило, как всегда, правда, с одной оговоркой: эта партия товара из Афганистана являлась абсолютно незапланированной. Наркотики отдавали дешевле, чем обычно, но, тем не менее, наличных денег в таких суммах в Питере не оказалось. А точнее – в Питере денег было море, но не у той группировки, которая являлась получателем наркотиков. А отказаться от столь выгодного заказа было бы довольно опрометчиво.

Итак, джипы мчались по дороге Москва – Санкт-Петербург, мчались быстро. Время от времени бригадир, сидевший в головном джипе, брал рацию и разговаривал со своим приятелем из второго джипа.

– Ну как, Лева, все в порядке? – баском говорил в микрофон широкоплечий мужик с небольшим шрамом на правом виске.

– Да, Петрович, все в порядке.

– Остановиться не хочешь? – спрашивал бригадир из первого джипа.

– А какого хрена останавливаться? Бензин в норме. Масло тоже.

– А помочиться не хочешь?

– Помочиться.., помочиться… – принялся рассуждать бригадир. Затем он обратился к своим приятелям:

– Ну что, помочимся?

Парень с желтоватыми усами и с массивной цепью на толстой шее, похлопал себя ладонью по животу.

– Да, можно было бы, а то пива напились и терпеть нет мочи.

– Да, тут мои ребята хотят отлить немного, – сказал бригадир своему приятелю.

– Ладно, тогда выберем место получше и станем.

– У тебя все в порядке?

– Пока да, – криво улыбнулся широкоплечий Лева и посмотрел на своих приятелей.

Минуты через три – четыре передний джип подал сигнал, что он будет останавливаться.

Место было абсолютно безлюдное. Два джипа съехали на обочину посреди чистого поля. Все, кроме водителей, выбрались из машин и принялись расхаживать, разминая затекшие ноги, затем стали, выстроившись в ряд, и помочились с откоса в кювет. Затем выбрались и водители.

Восемь мужчин закурили, постояли, посмотрели в безоблачное небо.

Петрович отозвал Леву и негромко сказал:

– Знаешь, меня предупредили, если что не так – башку снесут.

– Мне тоже говорили. Правда, знаешь, Петрович, все сложится хорошо. Погода лучше не придумаешь, трасса в общем-то пустая, водилы у нас хорошие. Так что до стольного града доберемся, а там будет видно.

– Оттянемся после того, как сдадим бабки.

– Я бы сейчас не смог бы расслабиться. Как подумаю, какие деньги с нами… – – Даже говорить страшно. Первый раз в жизни я такое испытал, когда сотенную купюру в карман положил и на улицу вышел.

– Баксов – сотку?

– Да нет, еще при Советах было – рублей.

Справив нужду, мужчины не спеша, словно находились на прогулке, а не мчались в Москву по важному делу, неторопливо стали рассаживаться по джипам. Они переругивались, подшучивали друг над другом. Куртки оттопыривались, ведь у каждого под мышкой болталось по пистолету, а еще в машинах лежали лишь забросанные тряпьем и короткие автоматы Калашникова.

– Да, дорога… Не люблю я ездить на машине, – сказал один бандит другому, устраиваясь поудобнее на заднем сиденье.

Петрович через плечо взглянул на того, которому не нравилось ездить на машине, и, ругнувшись в его адрес, пробурчал:

– Ты не выступай, а то пешком пойдешь. Да еще заставим что-нибудь нести – тяжеленькое.

Вот тогда тебе понравится.

– Ладно, Петрович, это я просто так базарю, от усталости. Надоела дорога, меня укачивает.

– Тогда спи, а то начал рассказывать тут…

Укачивает его. Ты что, баба беременная?

– Нет, Петрович.

– Что нет? Не баба или не беременная?

– Петрович, ты меня, наверно, за идиота держишь.

– Ну ладно, не базарь, молчи. Хочешь курить – кури. И не крутись.

Первый джип взревел мощным двигателем и, сорвавшись с места, помчался, набирая скорость. Второй джип понесся за ним. Между машинами расстояние составляло метров сто – сто пятьдесят. Оно иногда сокращалось метров до двадцати, затем вновь увеличивалось, но друг друга водители из виду не теряли, машины всегда находились в поле зрения. Так было договорено с самого начала, и водители сдерживали первоначальный уговор.

Петрович вновь взял в руку рацию, щелкнул клавишей. Но та как-то странно запищала. Лампочка индикации вспыхнула и тут же погасла.

– Да что ж такое! – Петрович принялся разглядывать рацию.

– Батарейки сдохли, шеф, – сказал один из догадливых парней.

– Тебе вечно все не так. То тебя укачивает, то теперь городишь чушь какую-то про батарейки. Здесь не батарейки, баран, а аккумуляторы.

– Тогда, значит, аккумуляторы сдохли.

– Ты сейчас сам сдохнешь! – Петрович принялся трясти рацию, пытаясь ее вернуть к жизни.

А парень, который пререкался с ним, вытащил из-за пазухи пистолет и принялся с ним играть, вытаскивая обойму и вправляя ее в рукоятку, затем вновь вытаскивая и впустую щелкая затвором.

– Хватит, надоел уже, – рявкнул Петрович, – спрячь пушку, а то еще пальнешь мне в задницу, так я тогда тебя дерьмо есть заставлю.

Понял?

– Понял. Только он не выстрелит.

– Заткнись.

– Скучно же ехать.

Петрович злился. Даже шрам над его левым виском налился кровью. И парень понял, что сейчас не до шуток, и их бригадир, который и так отличался крутым нравом, может разойтись, а тогда ему не поздоровится.

– Все, понял, понял.

– Надеюсь, еще раз объяснять не придется.

– Нет.

– Дурак, ты.

Пистолет был всунут в кобуру, а бандит опустил руки в карманы. Но все равно продолжал нервничать и чтобы хоть как-то выйти из этого состояния, взял сигарету, прикурил и жадно затянулся.

– Хорош курить, дышать нечем! Уже глаза дым ест, – вновь рявкнул Петрович, зло и неприятно сверкнув своими узкими глазами под косматыми, сросшимися над переносицей бровями.

– Так мы же договорились.

– Я не знал, что ты такую дрянь куришь.

– Вроде бы американские…

– Американские в Америке продают, а у нас «Беломор» и фирмовые одним и тем же табаком набивают.

– Точно, украинские, – почему-то обрадовался парень, разглядывая пачку, – может, у вас лучшие найдутся, хотя мне все равно какие курить, лишь бы дым шел.

Тут лицо потерявшего терпение бригадира превратилось в зверский оскал, и парню стало не по себе. Он знал, что у их бригадира подобное проявление гнева бывает перед тем, как он бросится с кулаками и начнет избивать.

– Я могу и не курить.

– Сделай одолжение.

– Только последнюю затяжку, – парень затянулся так, словно собрался за один раз выкурить всю сигарету вмести с фильтром.

Бригадир толкнул в бок:

– Знаешь, почему мы ссоримся?

– Не-а.

– Волнуемся мы, вот и тянет поругаться, – бригадир забрал из рук парня пачку и выбросил ее в окно.

А в это время во втором джипе все трое, кроме водителя, начали играть в карты. И самое интересное, играли не на деньги, как это водится у людей подобного рода занятий, а на интерес. Игра становилась все азартнее и азартнее.

Все так увлеклись, что уже не смотрели по сторонам, а следили лишь за руками партнеров, за тем, как тусуются и переворачиваются карты, мысленно пытаясь отсчитать очки и определить, кто же выиграет.

– Ну вот и все, – сказал Лева, – у меня лучше, чем двадцать одно – золотое очко.

– Не может быть.

– Может.

Словно по велению волшебной палочки уже третий раз выпадало по два туза кряду.

– Так не пойдет, – сказал один из парней.

– А ты что видел? Хочешь сказать?

– Нет-нет, я ничего не хочу сказать.

– Вот это другое дело, – Лева ехидно улыбнулся. – Так что, братва, вы мои должники. Как вернемся в Питер, я уж с вами разберусь.

– Никогда больше с тобой играть не сяду.

– Ясное дело, ты так всегда говоришь, – Лева отвернулся от проигравших и посмотрел на передний джип. Тот замигал и съехал на обочину.

– Тормози, чего у них там стряслось?

– Да они просто мудаки, пивом опились, будем теперь у каждого куста останавливаться.

Второй джип остановился шагах в четырех от первого, и Лева, опустив стекло, высунулся чуть ли не по пояс. Петрович вышел из своей машины и вразвалочку подошел ко второму джипу, – Слушай, тут рация не работает.

– Да зачем она тебе нужна, Петрович? Мы же вас прекрасно видим.

– Нужна, не нужна, а как-то…

– Вечно ты всего боишься!

– Береженого бог бережет, – коротко сказал Петрович. – Держитесь поближе.

– Понял.

И джипы вновь сорвались со своих мест.

Километров через двадцать пять, прямо у столба, который поддерживал указатель, на дороге стояла огромная фура, возле которой суетился водитель, стуча нотой по колесу. Петрович злорадно усмехнулся. А еще километров через пять он увидел, как впереди едет такая же фура.

– Бросили своих, едут… – сказал он, обращаясь к водителю, намекая на то, что другие водители – сволочи и не проявили солидарность.

– Скоро будет переезд.

– Ну и едет же этот козел! Всю дорогу загородил – ни объехать, ни обогнать! – чертыхнулся водитель, пытаясь обойти фуру.

Но та вела себя довольно, чтобы не сказать очень, странно, не уступая дорогу.

– Козел какой! Рыло бы ему надрать, ездить не умеет! – бурчал водитель.

– Можно и задницу.

– Это не по моей части.

– Не спеши, обгоним, – Петрович втянул голову в плечи и сдвинул косматые брови.

Его лоб покрылся морщинами и на залысинах выступили мелкие капли пота. Он не любил, когда кто-то впереди закрывал дорогу, но поделать ничего не мог.

– Посигналь ублюдку, чтобы уступил дорогу!

– Таких сволочей сигналом не проймешь, ему разве что по колесам выстрелить.

– Да, жаль, его фуру нашим джипом, и даже двумя, в кювет не столкнешь.

– Пользуется этим, скотина.

Водитель трижды посигналил, но фура как ехала со скоростью девяносто километров, так и продолжала себе преспокойно ехать.

– Долбаные дальнобойщики! Никого не боятся – ни милиции, ни бандитов! – сказал водитель, усмехаясь. – Только СПИД а боятся.

– Бандитов они боятся, да и ментов боятся тоже. А просто оборзели, ездят, как хотят. Надо было бы проучить козла. Но сейчас не до него, – Петрович посмотрел на сумку, стоящую у него под ногами.

В сумке лежал миллион долларов и естественно, ввязываться в любую разборку, даже самую простую, Петрович не хотел, вернее, не имел права. Ему надо было довезти деньги и отдать из рук в руки, ведь ни расписок, ни каких-либо документов на эти деньги не существовало и в помине. Деньги были взяты под честное слово и под честное слово с процентами должны были вернуться точно в срок. А срок истекал сегодняшним вечером.

– Да что он, козел, вытворяет! – продолжал чертыхаться водитель.

– Козел!

– В морду ему плюнуть.

– Сперва обогнать его надо.

Впереди, метрах в трехстах, находился железнодорожный переезд, шлагбаум которого был опущен, хоть поезда пока не было видно.

– Ну, вот сейчас мы его сделаем, – сказал водитель, – на переезде остановимся, и мы его обойдем на старте, пока он еще свою фуру разгонит.

Второй джип ехал метрах в тридцати, а за ним тянулись две фуры. Откуда появилась третья, никто из сидевших в джипе даже не заметил. Первый джип остановился буквально рядом от фуры с московскими номерами, второй почти рядом с первым. Одна из фур уперлась кабиной почти в заднее ветровое стекло второго джипа.

А то, что произошло через какие-то тридцать секунд или даже чуть меньше (ведь никто не считал), напоминало лихие американские боевики. Все три фуры оказались полны до зубов вооруженными омоновцами в черных масках, закрывавших лица. Десятки автоматных стволов были нацелены на джипы и прозвучал громкий приказ:

– Никому не двигаться, иначе открываем огонь!

Голос был усилен мегафоном и звучал настолько убедительно, что люди, сидевшие в джипах, вжались в кресла. Петрович сунул руку под мышку и взвел курок своего пистолета.

Но воспользоваться им не успел. Стекла в джипах изрешетили сотни пуль. И лишь водитель первого джипа остался в живых. Он, открыв дверь, успел вывалиться, упал на асфальт и откатился под машину. Правда, его тут же извлекли и обезоружили.

Вся эта процедура по захвату вооруженных бандитов заняла не более двух минут. А вот два шикарных джипа представляли из себя теперь неприятное зрелище. Они были изрешечены так, словно бы попали под град, где вместо градин с неба падали свинцовые пули.

Как выяснилось минут через десять, кроме водителя первого джипа в живых остался и бригадир второго джипа. Правда, у него оказались ранения, но сердце продолжало работать, и он судорожно дергался на носилках, когда его грузили в машину «Скорой помощи».

А через двадцать минут на железнодорожном переезде все уже было спокойно. И лишь пятна крови на сером асфальте и сверкающие белые крошки стекла могли сказать сведущему человеку, что здесь что-то произошло. Джипы, изрешеченные автоматными пулями, увез гаишный трейлер. Еще раньше были увезены трупы бандитов.

Глава 3

Борис Рублев спал чутко, как и всегда. Он слышал, как шумит ветер, как барабанит по жестяному карнизу дождь, слышал, как сигналят машины, как надоедливо и однообразно, изматывая нервы, воет сигнализация какого-то автомобиля во дворе. Даже не открывая глаз, комбат понял, что наступило утро, вернее, наступил следующий день. И еще неизвестно каким он будет.

Он резко открыл глаза и посмотрел в окно.

Серое небо с тяжелыми низкими тучами, быстро летящими с северо-запада, косые полосы дождя на давным-давно не мытом стекле. Все это создало комбату мрачноватое настроение. А таких дней в последнее время у него хватало и без этого.

«Надо вставать!» – эти слова, сказанные самому себе, прозвучали, как приказ.

И комбат сбросил с себя одеяло, резко поднялся с дивана, на котором спал. В квартире чувствовался холод, батареи еще не включили.

Но Борису Рублеву было глубоко наплевать, включены ли они или нет. Конечно, как всякий человек, проведший большую часть жизни в экстремальных условиях, в холоде, на слепящем солнце, под дождем и снегом, он любил комфорт и иногда позволял себе понежиться в горячей ванне или под обжигающими струями воды. Желание комфорта появлялось у Бориса Рублева не часто, может, несколько раз в год, никак не чаще.

Вот и сейчас ему почему-то захотелось, чтобы в квартире было тепло, чтобы из кухни раздавался нежный голос, чтобы пахло крепко заваренным чаем или свежесмолотым кофе, а на плите что-нибудь аппетитно потрескивало, распространяя по всей квартире приятные, терпкие волны ароматного запаха завтрака.

Но в квартире царила тишина, в которой однообразно, как забиваемые в крышку гроба гвозди, слышались звуки падающих в раковину крупных капель.

"Какого черта я не закрыл вчера воду!

Сколько же ее вытекло, наверное, больше, чем в моем теле крови", – комбат потянулся, расправил широкие плечи, прислушиваясь к своим мышцам, которые натянулись, напряглись.

Хрустнули суставы.

«Нет, так не пойдет, – приказал сам себе комбат, – зарядка должны быть обязательной процедурой. Обязательной! Иначе ты не человек, а размазня».

Он стянул тельняшку и как был в трусах, подошел к окну, повернул ручку оконной рамы и распахнул одну створку. Холодный влажный ветер ворвался в комнату. Комбат поежился, но уже от удовольствия, поняв, что сумел пересилить лень и нежелание заниматься собой.

«Ну что? Отвык от физ-зарядки? А ведь раньше, невзирая на погоду, и сам, и твои подчиненные, все как один выбегали на плац и начинали заниматься физической подготовкой. Ну что же ты, комбат, совсем уж стал штатским и хочешь позабыть полезную привычку? А ну-ка, давай, займись спортом, займись по-настоящему!»

В последнее время Борис Рублев то ли от частого отсутствия собеседников, то ли от гнетущего одиночества начинал разговаривать сам с собой. Сам задавал себе несложные вопросы, сам на них отвечал. И если бы кто-то со стороны взглянул на него и послушал, то, наверное, подумал бы, что этот человек сошел с ума. Но комбат хоть и был в отставке, но находился в полном здравии и при трезвом рассудке. Он несколько раз присел, затем рухнул на пол и принялся отжиматься на кулаках, твердых и обветренных как полевой камень.

– г-Раз, два, раз, два… – звучал спокойный голос комбата без малейшей нотки усталости.

И сильное тело Бориса Рублева однообразно, как пружина или как поршень в хорошо отлаженном моторе, отскакивало от пола, причем Борис Рублев успевал не только разжимать кулаки, но и хлопать в ладоши.

Сколько раз он отжался, Борис не считал.

Он знал, надо отжиматься до тех пор, пока не почувствует усталости и пока тело не разогреется. Наверное, минут десять – двенадцать длилось отжимание от пола, затем Рублев выполнил еще несколько комплексов нехитрых, но тяжелых для исполнения упражнений и только после этого принялся делать всевозможные растяжки. Тело постепенно обретало былую упругость, а Борис чувствовал, как кровь из сердца горячими толчками разливается по всему телу, попадая даже в кончики пальцев. Не только на руках, но и на ногах.

– Ну, вот и хорошо, – пробормотал комбат, сидя на полу и делая наклоны то к правой ноге, то к левой. – Вот и отлично.

Он резко вскочил на ноги, совершил несколько поворотов, произвел несколько ударов правой ногой, затем левой и целую серию ударов руками по невидимому противнику.

– Вот и хорошо. Вот я и в прежней форме.

«Интересно, а сейчас, смог бы я подтянуться на перекладине раз сорок, как в былые времена? Как то на спор я отжался семьдесят два раза, пытаясь доказать своим подчиненным, что комбат все еще полон сил. Правда, тогда у меня пошла кровь из-под ногтей. Нет, теперь, конечно, семьдесят два раза мне не отжаться, но полсотни раз наверняка смогу».

Комбат забежал на кухню, торопливо включил плиту, наполнил чайник горячей водой, поставил его на огонь, а сам, вертя головой и часто моргая своими пронзительно-голубыми глазами, направился в ванную и стал под холодные, упругие струи дождика.

Он фыркал и матерился, но незлобно, по-доброму. Его настроение улучшалось, и он уже почувствовал, как кожа покрывается шершавыми пупырышками, и переключил воду, завернув вентиль с синей головкой. Он проделал эту процедуру несколько раз, меняя абсолютно ледяную воду на почти кипяток. И только после этого намылился, вымылся, тщательно выбрился и, растеревшись большим махровым полотенцем, шлепая босыми ногами, вышел на кухню – выключить чайник. Затем вернулся в спальню, надел свежую тельняшку, которая лежала в платяном шкафу.

– Вот так-то теперь будет лучше, – и он, напоследок вздохнув полной грудью, закрыл окно.

Большая комната, где на диване спал этой ночью комбат, проветрилась. Воздух был чист, влажен и прохладен. Рублев с аппетитом позавтракал, слушая приемник, который бесстрастным голосом диктора сообщал последние новости. Именно из приемника комбат узнал, какой сегодня день и какое число. Он даже вздрогнул, когда диктор сообщил, словно специально для него, сегодняшнее число.

– Ничего себе! – жуя сосиску с красным перцем, пробормотал комбат и чуть не поперхнулся. – Это уже целый месяц, как я бездельничаю? Ничего себе устроил отпуск!

Целый месяц, тридцать дней! А я за это время не сделал ничего хорошего.

Он призадумался.

– Нет, все-таки зарядка хорошее дело, мозги-то мне она проветрила.

Комбат, попив крепко заваренного чая, закурил сигарету, вышел в прихожую и принялся осматривать карманы своей кожанки. Он вытащил старое портмоне, вытряхнул его содержимое на уже чистый кухонный стол и принялся считать деньги. Их было немного.

"А я-то думал, что мне полученных денег хватит как минимум месяца на три. Да, жизнь сегодня в Москве дорогая, ничего не скажешь.

Это раньше, лет двенадцать тому назад, этих денег, может быть, и хватило бы мне надолго.

Но это раньше. А сейчас, странное дело, они тают, как снег в горячих ладонях".

Сложив бумажки в портмоне, комбат налил себе еще одну большую чашку круто заваренного чая и стал пить мелкими глотками, время от времени глубоко затягиваясь сигаретой. Маленький будильник, чуть больше наручных часов, стоявший на холодильнике, показывал, что уже десять утра. А за окном над городом плыли серые тяжелые тучи, похожие на мешки с цементом.

«Какая все-таки гнусная сегодня погода! Но плевать. Мне же не ехать сегодня на полигон, и кросс мне сегодня не предстоит. Так что хорошая погода или плохая, мне теперь должно быть все едино. Да какая разница для отставного майора, какая погода нынче на улице!» – попытался успокоить себя комбат.

Но, тем не менее, то, что происходило за окном, его немного разочаровало. Ему хотелось, чтобы светило солнце, чтобы не шел дождь, чтобы, медленно кружась, падали к ногам желтые листья и лица людей не выглядели такими печальными под черными куполами зонтиков.

– Да, погода дрянь, люди дрянь, – прислушиваясь к радиоприемнику, бормотал комбат. – И ходят же по улицам все, как сговорились, или в черном, или в сером, словно, объявили день общенационального траура.

А из динамика шли сообщения о том, что сегодняшней ночью на Кутузовском проспекте был взорван автомобиль, в котором находились известный московский бизнесмен, его водитель и охранник. Заряд взрывчатки, по мнению специалистов, подложенный в машину, был равен тремстам граммам тротила.

Кто-кто, а Борис Рублев прекрасно знал, что такое триста граммов тротила, и ясно представлял всю мощь подобною взрыва. Конечно, «мерседес» – это не танк и не БТР, а трехсот граммов для такого автомобиля хватит, и даже за глаза.

«Представляю, что там произошло… Наверное, всех троих разнесло в клочья».

Так же Борис Рублев узнал, что на место происшествия прибыла группа и ведется расследование.

«…Скорее всего, – бесстрастным голосом сообщил диктор, – смерть известного бизнесмена является следствием разборок преступных группировок, заполонивших всю Москву и держащих под контролем значительный сектор банковского бизнеса».

– Какие бандиты? Какие группировки? – зло пробормотал комбат. – Чудится им все, одно время масонами пугали, потом коммунистами..

«Люди как люди, ходят по городу, ездят на дорогих автомобилях, все неплохо одеты. В магазинах всего полно. Какие группировки? Какие преступные кланы? Полная чушь! Хотя, все может быть За месяц свободной жизни я уже многое узнал, многое повидал, но все еще никак не могу привыкнуть, что стреляют, взрывают, убивают не только на войне, а и в самой Москве, прямо на улицах. Мир сильно изменился. Да и люди изменились Хотя, в общем, наверное, хуже не стали. Думаю-то я так, словно сам в этом мире отсутствовал. А что? Можно сказать, просидел в консервной банке, пока срок моего хранения не истек».

Комбат докурил сигарету, раздавил окурок в пепельнице и пригладил ладонью коротко стриженые темные волосы.

– Ну что, – спросил он сам у себя, – чем ты, отставной майор Борис Рублев займешься сегодня? Опять станешь пить водку? Нет, пить сегодня я не буду, надо просто встретиться с ребятами. Ведь я обещал, что как только окажусь в Москве, обязательно наведаюсь. А свое слово комбат Рублев держит. Так что собирайся, надо проведать боевых товарищей, посмотреть чем они дышат, чем живут, чем занимаются.

Портмоне оказалось во внутреннем кармане куртки. Комбат быстро оделся и перед выходом из квартиры взглянул на свое отражение.

«А что, мужчина хоть куда! Одет бедновато, как слесарь-сантехник, а так ничего».

Комбат взглянул на свои наручные часы.

Они были единственной дорогой вещью в его гардеробе, дорогой и в прямом, и в переносном смысле. Механические швейцарские часы в золотом корпусе и с массивным золотым браслетом. Эти часы являлись трофейными, покупать такие ему бы и в голову не пришло, и, как считал Борис Рублев, они приносят ему удачу. Когда они у него на руке, он всегда остается в живых. Поэтому с часами комбат старался не расставаться.

Откуда у него появились такое предчувствие и такие мысли по поводу часов, он и сам не помнил. Просто давным-давно, еще там, в Афганистане, он добыл эти часы, они лежали на столике в блиндаже, рядом с убитым афганским командиром, поэтому он и взял их, хотя многие говорили будто он снял их с убитого. Отвечать на сплетни и домыслы Борис Рублев считал ниже своего достоинства.