Му-Му (№11) - Из любви к искусству

– Так точно. Будем колоть на месте, – блеснул дедуктивными способностями сержант.

– Вот именно.

В вестибюле майор собрал своих людей и в двух словах объяснил им задачу. Затем он разделил список по количеству присутствующих. Каждому из оперативников досталось по два адреса «скинхедов». Себе майор оставил троих. Затем на правах старшего он присвоил «уазик» вместе с водителем и отправился объезжать подозреваемых.

По первому адресу, где проживал некий Виталий Скороходов, майору никто не открыл. Престарелая соседка вполне толково объяснила ему, что Скороходовых дома нет: мать с отцом на работе, а сын Виталька, как положено, с утра пораньше отправился в школу.

– А вы не знаете, – спросил майор, – он сегодня дома ночевал?

– Виталька-то? – без тени удивления переспросила старуха. – Да кто его, черта бритого, знает. Вообще-то, он частенько у приятелей ночует. А насчет сегодняшнего врать не буду, ничего не знаю. Хотя с утра-то он дома был, видела я, как он в школу уходил. В черном весь, как смерть, прямо глянуть страшно…

– В черном? – насторожился майор.

– Весь как есть, – подтвердила старуха. – Он другой одежи не признает, даже летом в черном с головы до ног ходит.

– Ясно, – сказал майор. – Это интересно… Скажите, а друзей его вы не знаете?

– Одного знаю, – сказала старуха. – Юрка Суслов из соседнего дома. Они его Сусликом кличут, я слыхала. Тоже черепушку бреет и в черное одевается.

– Ага, – сказал майор.

По лицу старухи было видно, что о бритом черепе Юрия Суслова по прозвищу Суслик, а также о манере друзей одеваться во все черное она упомянула неспроста. Интересные времена наступают, подумал майор. Ведь старуха наверняка отлично понимает, о чем идет речь, и слово «сатанизм» ее ничуть не шокирует. Сейчас мы с сержантом уйдем, а она бросится звонить по всему району, что в соседней квартире накрыли шайку сатанистов прямо во время кровавого жертвоприношения.

Адрес Юрия Суслова стоял в списке вторым. В этом не было ничего удивительного: Суслов и Скороходов жили в соседних домах, учились в одном классе, и даже в классном журнале их фамилии стояли рядышком. Номер двадцатый – Скороходов, номер двадцать первый – Суслов…

За дверью квартиры Сусловых вовсю грохотала музыка. Доносившиеся оттуда грохот, лязг и сиплый рев солиста не имели ничего общего с попсой. Плохо разбиравшийся в музыкальных стилях майор решил до полного выяснения считать эту какофонию тяжелым металлом и решительно нажал на кнопку звонка.

Звонить пришлось долго. Музыка за дверью ревела и завывала, сержант тяжело топтался и сопел позади, и майор уже начал понемногу терять терпение, когда потусторонние звуки внутри квартиры наконец прервались. Видимо, наступила пауза между композициями, хотя Круглое не расслышал в хриплых переборах бас-гитары и лязге ударных ничего, что напоминало бы финал музыкального произведения. В наступившей тишине стала отчетливо слышна жиденькая трель дверного звонка, на который майор непрерывно давил уже вторую минуту. Потом внутри послышались неторопливые шаги, замок щелкнул, и дверь приоткрылась.

В образовавшуюся щель выдвинулось лицо. Лицо это было, несомненно, молодым, но поражало какой-то нездоровой бледностью, неприятным застывшим выражением и нехорошей худобой. Выбритый наголо череп матово поблескивал, оттопыренные уши торчали, как тарелки локаторов, и над левым ухом темнела большая родинка. Глаза у молодого человека были глубокопосаженные, серо-зеленые и смотрели на майора со скукой и пренебрежением, как на случайно приблудившегося облезлого дворового пса.

– Что надо, мужчина? – лениво поинтересовался обладатель этой любопытной физиономии.

Майор открыл было рот, чтобы представиться, но тут в квартире с новой силой грянул тяжелый металл. Теперь, когда между источником этого рева и лестничной площадкой больше не было запертой двери, акустический удар едва не опрокинул Круглова. В ту же секунду бритый мальчишка увидел сержанта, который с угрюмым видом топтался позади Круглова. Он стремительно отпрянул назад и попытался захлопнуть дверь, но оглушенный майор успел просунуть в щель ногу, ухватился за ребро дверного полотна и сильно рванул его на себя.

Мальчишка отскочил в глубь прихожей. Он был тощий, костлявый и угловатый, одетый, как и говорила соседка Скороходова, во все черное. На цыплячьей шее поверх черной футболки болтался на металлической цепочке никелированный кулон размером с екатерининский пятак – пятиконечная звезда, вписанная в окружность.

В прихожей сильно пахло сигаретным дымом. Майор повел носом, но ничего, кроме табака, так и не унюхал: травкой здесь, по крайней мере, не баловались. Прижавшийся спиной к обремененной плащами и куртками вешалке молодой служитель Сатаны что-то кричал, скаля мелкие желтоватые зубы, но за грохотом музыки его не было слышно. Круглов сделал знак сержанту, приказывая взять мальчишку под охрану, и решительно двинулся на звук. «Ох и вломят мне за такую самодеятельность!» – подумал он мимоходом.

Квартира была трехкомнатная, довольно большая и весьма недурно обставленная. В двух комнатах было аккуратно прибрано, а дверь третьей оказалась закрыта. Музыка доносилась именно оттуда. «Несчастные соседи», – подумал Круглов и повернул ручку, заранее приоткрыв рот, чтобы уберечь барабанные перепонки.

Он открыл дверь и задохнулся. Сказать, что запах табачного дыма усилился, означало бы вообще ничего не сказать. Воздуха в комнате практически не было, его полностью вытеснил сизый никотиновый угар, и майор подумал, что лицо открывшего входную дверь пацана неспроста показалось ему таким синевато-бледным. Эта густая, малопригодная для дыхания смесь ритмично вибрировала, сотрясаясь от зычного рева двух огромных колонок, укрепленных под потолком в разных углах комнаты.

За глухими шторами угадывались закрытые жалюзи, перекрывавшие дневному свету доступ в комнату; в дыму, мерцая от недостатка кислорода, горели свечи. Их огоньки вздрагивали в такт ударам басовых барабанов, окрашивая темноту в грязно-оранжевый мутноватый цвет. Все это напоминало внутренность печки, когда ее топят сырыми дровами. Разглядеть что-то в этой оранжеватой мути было сложно, и майор первым делом нащупал выключатель.

Под потолком вспыхнул светильник. Быстро осмотревшись, майор в три больших шага пересек комнату, разобрался в клавишах мощного музыкального центра и сделал так, чтобы музыка прекратилась. Тишина упала, как огромная ватная перина. Майору даже показалось, что он оглох.

Привольно раскинувшийся поперек кровати молодой человек – тоже бритый наголо и весь в черном, как ниндзя, – открыл глаза, вынул из зубов дымящуюся сигарету и сел.

– Э, мужик! – недовольным юношеским баском возмутился он. – Ты чего, с цепи сорвался? Весь кайф поломал, мосолыга!

Не отвечая, Круглов шагнул к окну, с треском раздернул тяжелые пыльные шторы, рывком поднял до самого верха жалюзи и торопливо распахнул форточку. В комнату ощутимо потянуло свежим воздухом, и майор решил, что пока что постоит здесь.

Он еще раз огляделся, давая сидевшему на кровати мальчишке время осмыслить ситуацию и испугаться. Пугаться тому наверняка было чего, и обстановка комнаты это только подтверждала. На стене прямо над кроватью висело перевернутое вверх ногами распятие, придвинутый вплотную к кровати столик был захламлен какими-то брошюрами, густо посыпан сигаретным пеплом и плотно уставлен пивными бутылками – как пустыми, так и полными. Пепельница в виде человеческого черепа стояла здесь же, среди бутылок, а над дверью – майор даже не поверил своим глазам – красовался, жутко скаля длинные широкие зубы в недоброй ухмылке, рогатый коровий череп. Еще один череп, когда-то, судя по всему, принадлежавший крупной собаке, дружелюбно улыбался майору с книжной полки. Как ни странно, помимо черепа на полке было довольно много книг. На специальном столике в углу стоял компьютер с большим офисным монитором. Майор отметил про себя, что компьютер мощный, наверняка один из новейших, и решил, что это ему еще пригодится.

Выдержав паузу, майор повернулся наконец к мальчишке, который все так же сидел на кровати и смотрел на незваного гостя, держа в руке дымящуюся сигарету. Увы, испуганным он вовсе не выглядел.

– Ты кто? – спросил у него майор. – Скороходов или Суслов?

– А тебе какое дело? – вопросом на вопрос ответил юнец и, словно спохватившись, сунул в рот свою сигарету. – Ты кто такой, дядя? Сосед, что ли? Если насчет музыки, то вали отсюда, пока тебе здесь холку не намяли. С семи ноль-ноль до двадцати трех ноль-ноль можем делать что хотим.

Он явно не собирался пугаться. «Погоди, сопляк, – подумал Круглое. – Еще не вечер. Я тебя еще напугаю…»

В это время дверь распахнулась, и в комнату заглянул сержант. Открывший дверь подросток был с ним – сержант крепко держал его за плечо.

– Этого куда? – угрюмо спросил сержант, морщась от табачного дыма. – Сразу в машину или вы с ним сначала побеседуете?

– Надень браслеты и в машину, – сухо сказал майор. – Хотя… Ладно, погоди. Посиди с ним где-нибудь.., в гостиной, что ли. Сейчас я с этим закончу, – он небрежно кивнул в сторону сидевшего на кровати подростка, – и подойду к вам. Только постарайся, чтобы без синяков и прочих увечий. Ты меня понял?

– Чего ж тут не понять? – с довольной ухмылкой сказал сержант. Видно было, что он вовсю развлекается, получая от ситуации невинное удовольствие. – Пошли, красавец, – дружелюбно добавил он, обращаясь к своему пленнику. – Классная у тебя Прическа! На зоне в самый раз будет.

– Не имеете права! – без особой уверенности возмутился мальчишка.

– Пойдем, пойдем, – спокойно сказал сержант. – Я тебе сейчас подробненько растолкую, на что я имею право, а на что не имею…

– Дверь прикрой, сержант! – крикнул им вслед Круг-лов. – Поплотнее!

Он не спеша подошел к двери, проверил, плотно ли та закрыта, и выключил ставший ненужным верхний свет. Подросток следил за каждым его движением округлившимися глазами. «Ага, – подумал майор, – готов! Навалил в штаны, сверхчеловек? Погоди, то ли еще будет.» В представлениях не было нужды, и Круглое с ходу взял быка за рога.

– Фамилия? – казенным тоном спросил он, недоброжелательно разглядывая подростка.

– Скороходов, – ответил тот.

Похоже, он хотел, чтобы это прозвучало как можно более нагло и вызывающе, но голос его предательски дрогнул.

– Допрыгался ты, Скороходов, – доверительно сообщил ему майор. – И дружок твой допрыгался. Лет-то вам обоим по скольку – по шестнадцать, по семнадцать?

– Шестнадцать, – сказал Скороходов и неуверенно добавил:

– С половиной.

– Ах, даже с половиной! Значит, до перевода во взрослую зону остается годика полтора, а если отбросить предварительное следствие, то год. Всего-навсего! Ты ведь у нас Сатане служишь, верно? Значит, должен знать, к чему готовиться. Там, в зоне, тебе очень хорошо растолкуют, что такое ад. Расскажут, покажут и дадут попробовать. И пробовать, по всему видно, придется долго.

– Да чего вы привязались! – плачущим голосом выкрикнул Скороходов. Как-то незаметно он начал обращаться к майору на «вы», и это был явный прогресс. – Чего вы меня пугаете? Думаете, дурачка себе нашли? Не делал я ничего, и нечего передо мной своей зоной трясти! Сами в ней сидите, если она вам так нравится!

– Ничего не делал? – переспросил майор. – А это что такое? – Он взял со стола одну из лежавших там брошюр и прищурился, читая название. – «Пришествие Сатаны»… Любопытно. А это? «Как стать верным слугой дьявола»… Ну, и как же стать его верным слугой? А, Виталий? Может быть, для этого нужно слать учителю по почте записки с угрозами? Или пару раз позвонить ему по телефону?

– Не понимаю, о чем вы, – угрюмо буркнул Скороходов. – Никому я не звонил и ничего не писал. И книжки эти не мои, а Суслика. Он их на улице нашел. Вот, решили почитать, но бросили. Неинтересно.

– Нашел, говоришь? – спросил майор, разглядывая корешки стоявших на полке книг. Судя по названиям, все они были примерно одинакового содержания, за исключением затесавшегося в эту компанию пособия по рукопашному бою в засаленном бумажном переплете. – Как же он такую кучу домой-то допер? Или он их несколько раз находил?

– А что, почитать нельзя? – агрессивно поинтересовался Скороходов. – За это теперь в тюрьму, что ли, сажают? Вы это в школе скажите, вам народ в шесть секунд памятник поставит и на крутую тачку скинется.

– Читать можно, – согласился майор. – Читать можно что угодно, а Вот угрожать людям по телефону и в письменном виде нельзя. Стены разрисовывать тоже нельзя, но это уже мелочь. А вот убийство, друг Виталий, это такая штука, которую тебе никто не простит – ни закон, ни люди.

– Какое еще убийство?! – вскинулся Скороходов.

– Тихо! – прикрикнул на него майор. – Сидеть, подозреваемый! У тебя сейчас один выход: рассказать мне все раньше, чем твой дружок расколется. А он расколется, можешь не сомневаться. И ты расколешься, деваться тебе просто некуда. Ты что же, думал, что тебе все это вот так просто сойдет с рук? Ошибочка вышла, гражданин Скороходов.

– Да что вы на меня наезжаете? Ничего не пойму. Что вам от меня надо, товарищ…

– Гражданин, – – резко перебил подростка Круг-лов. – Гражданин майор. Привыкай, Скороходов. По эту сторону проволоки у тебя теперь товарищей нет, одни граждане. Товарищи твои ждут не дождутся, когда тебя к ним посадят. Они молоденьких любят, поверь мне. И справиться с ними будет посложнее, чем со школьным сторожем.

– С каким еще сторожем?! – чуть не плача, выкрикнул Виталий.

– Которого ты убил, – сказал майор.

Он как бы между делом подошел к шкафу, приоткрыл дверцу и бросил быстрый взгляд вовнутрь, потом приблизился к кровати и, приподняв покрывало носком ботинка, заглянул в пыльное пространство под ней. Ничего похожего на описанный Перельманом медный сервиз в комнате не было. Впрочем, Круглов и не надеялся вот так, с ходу, взять убийц. Сервиз мог быть где-то в другом месте, да и причастность Суслова и Скороходова к убийству сторожа вызывала у майора некоторые сомнения. Майор брал подростка на пушку в надежде, что тот что-нибудь знает о ночном происшествии и поделится своими знаниями, спасая собственную шкуру.

– Я никого не убивал! – заявил подросток. – И вообще, мне нужен адвокат.

Круглов только махнул рукой.

– Какой еще адвокат, – рассеянно сказал он. – Сначала ты мне расскажешь, как сторожа завалил, а уж потом поговорим об адвокате.

– Да я в глаза не видел никакого сторожа!

– Ну да? Может, ты и записочек не писал? И пентаграмм своих на стенах не малевал? Вот этим? – майор схватил валявшийся на подоконнике аэрозольный баллончик. Судя по маркировке, краска в нем была вовсе не черная, а синяя, но в данный момент это не имело значения. – А?!

– Ничего я не писал, – уперся Скороходов. – И не малевал.

– Хороший у твоего друга компьютер, – резко меняя тему разговора, сказал майор. Он присел на вращающийся стул и рассеянно побарабанил пальцами по клавиатуре. – Очень полезная штука. Ты не знаешь, твой Суслик дневничок не вел? Сейчас мода такая пошла: хранить всякие записи не в папках и тетрадках, а на жестких дисках…

Скороходов едва заметно вздрогнул, отводя взгляд, и майор понял, что он на верном пути. Все эти сверхчеловеки просто обожают вести дневники, фиксируя в них каждый свой пук как очередной шаг на пути к высшему духовному и физическому совершенству. Незаметно усмехнувшись, майор уставился на подростка в упор и некоторое время сверлил его холодным непроницаемым взглядом.

– Отлично, – сказал он после паузы и, найдя сетевую кнопку, включил компьютер. Серый ящик системного блока едва слышно зажужжал, на нем пошли перемигиваться цветные лампочки. – Даю тебе последний шанс, Скороходов. Пока эта штука грузится, у тебя еще есть возможность добровольно рассказать все, что ты знаешь о музее, стороже и угрозах в адрес.., ты сам знаешь, в чей адрес, не буду тебе подсказывать. Это будет официально оформлено как явка с повинной и зачтется тебе при вынесении приговора.

Он говорил нарочито монотонным, скучным, казенным тоном, даже не глядя на подростка, и тот, как и следовало ожидать, не вынес этого тоскливого напора, не оставлявшего ему никакой надежды. Все-таки это был не матерый уголовник и даже не «братишечка» из какой-нибудь подмосковной группировки, а обыкновенный сопляк из вполне благополучной семьи, понятия не имевший о том, что такое реальная жизнь, и потому возомнивший себя каким-то особенным, отличным от своих сверстников, стоящим на ступень выше них. Он сломался раньше, чем майор закончил свою короткую речь, и принялся торопливо выкладывать все, что знал.

Как оказалось, знал он, увы, не много. Да, записки и телефонные звонки Перельману были делом его рук – его, Суслика и еще парочки таких же недоумков. Сочиняли они свои послания коллективно, а писал их он, Виталий Скороходов, лично. Эту ночь он провел дома, в своей постели: посмотрел телевизор, сделал запись в своем «дневнике самонаблюдений» и спокойно уснул и ни о каких убийствах даже не слышал. Утром пошел в школу, узнал, что занятия отменили, обрадовался и вместе с Сусловым отправился к нему домой – пить пиво, кайфовать с сигаретой, слушать музыку и читать специальную литературу, очень помогающую в самосовершенствовании.

Выслушав эти признания, майор вздохнул и на всякий случай поинтересовался, куда они с Сусловым девали сервиз. «Какой сервиз?» – на мгновение перестав хлюпать и утирать сопли рукавом, с неподдельным изумлением спросил Скороходов. Круглов в ответ лишь махнул рукой, нашел на полке лист бумаги, ручку, вручил все это подростку, велев изложить свои показания в письменном виде, выключил компьютер и пошел разбираться с Сусловым.

Юрий Суслов сидел на диване в гостиной и был даже бледнее, чем в тот момент, когда майор увидел его впервые. Шестипудовый сержант сидел напротив него, задом наперед оседлав красивый стул из красного дерева. Облокотившись на гнутую спинку, сержант курил и, прищурив один глаз, другим пристально разглядывал подростка. Сигарету он держал в левой руке, а с указательного пальца правой, легонько покачиваясь, свисали вороненые браслеты наручников. По всему было видно, что Суслик готов к употреблению.

Используя показания Скороходова и предполагаемый дневник Суслова в качестве дубины, майор расколол подростка в два счета и с разочарованием обнаружил, что об убийстве тот знает не больше своего приятеля. Список членов секты, данный майору Сусликом, был не намного обширнее того, который продиктовал ему Перельман. Майор не исключал возможности того, что подростки умело водят его за нос, но такое предположение казалось ему весьма сомнительным: на великих актеров эти сопляки никак не тянули, а такая игра была бы под силу только по-настоящему большому и талантливому артисту. Приходилось констатировать, что казавшийся поначалу таким многообещающим визит в квартиру Сусловых закончился пшиком. Вот разве что идиотские выходки с записками и телефонными звонками учителю истории на время прекратятся. Если Перельману вздумается подать заявление, всю эту компанию «детей Сатаны» можно будет притянуть к ответу. Не посадить конечно, но хорошенько пугнуть. Это было бы весьма и весьма полезно, решил майор.

Он отобрал у подростков письменные показания и покинул квартиру, велев обоим «сатанистам» сидеть по домам и ждать повестки: брать их под стражу у него не было никаких оснований. Он и без того сильно превысил свои полномочия, но у него теплилась надежда, что перепуганные подростки не станут жаловаться родителям на незаконные действия майора уголовного розыска. Тогда им пришлось бы подробно рассказать своим предкам, чем были вызваны эти незаконные действия, а такая перспектива их вряд ли устраивала.

Если бы майор Круглов мог знать наперед, каким образом будут развиваться дальнейшие события, он без раздумий запер бы обоих мальчишек не то что в камеру, а в каменный мешок, даже если бы это стоило ему добытых с таким трудом майорских звезд.

Глава 3

Незадолго до начала описанных выше событий Варвара Белкина крепко поругалась с главным редактором. В последнее время они ругались чуть ли не каждый день, хотя оба прекрасно понимали, что ругань ни к чему не приведет. Они были бессильны хоть как-то повлиять на ситуацию, в которой оказались волей обстоятельств: главный редактор «Свободных новостей плюс» Якубовский не мог ни разрешить Белкиной печатать то, что она хотела печатать, ни изменить строптивую журналистку, а та в свою очередь не могла ни сломить сопротивление главного, ни заставить себя заживо похоронить почти вылупившуюся сенсацию.

Речь снова шла о задуманном Белкиной цикле разоблачительных статей, посвященных деятельности покойного бизнесмена Эдуарда Таировича Гаспарова, убитого в собственном доме во время, как сообщалось в милицейской сводке, крутой бандитской разборки. Варваре Белкиной, которая лично присутствовала при смерти этого уважаемого человека, такая формулировка казалась верхом милицейского нахальства и открытым ущемлением свободы слова. Уж ей-то, Варваре Белкиной, было не понаслышке известно, кем был, чем занимался и как закончил свой жизненный путь бизнесмен Гаспаров! Кто, как не Варвара Белкина, раскопал грязную историю со снятым людьми Гаспарова порнофильмом, из-за которого погибли трое школьниц? Кто, если не журналистка Белкина, был похищен из собственной квартиры бандитами Гаспарова и бог знает сколько дней просидел в сыром подвале? Кто рисковал жизнью и едва не погиб во время перестрелки в особняке порнодельца? Это была сенсация, это был просто суперэксклюзив, более того – это была чистейшая правда, даже не нуждавшаяся в приукрашивании, а главный редактор, кровно заинтересованный в повышении тиражей, не давал Варваре Белкиной раскрыть рта!

Варвара, конечно, понимала, что у Якубовского имеются весьма веские причины для такого поведения, но что это были за причины, оставалось только гадать. В голову ей лезли самые различные предположения. Якубовского могли запугать угрозами, а могли и купить с потрохами. И то и другое было вполне естественно и, с точки зрения Варвары, вовсе не бросало тени на доброе имя главного редактора: такова жизнь, и что, в конце концов, такого драгоценного могло быть в их бульварной газетенке, чтобы жертвовать ради этого головой и благосостоянием?

Она и сама совершенно не собиралась приносить в жертву свободе слова ни свое здоровье, ни имущество, ни тем более жизнь. Но Варвара была журналисткой до мозга костей, добыча и распространение информации давно стали для нее единственно возможным образом жизни. Владея сенсацией и не имея возможности предать эту сенсацию гласности, Варвара ощущала себя надутым сверх всякой меры воздушным шариком, готовым вот-вот лопнуть с громким звуком и разлететься в клочья. Это было непривычное и очень неприятное ощущение; кроме того, сенсация – это живые деньги для того, кто ее раскопал и вынес на свет, а деньги для Варвары Белкиной никогда не были лишними. Этим и объяснялась та ярость, в которую приводили Варвару регулярно повторявшиеся отказы Якубовского опубликовать уже готовые материалы и дать «добро» на продолжение расследования.

Якубовский безумно устал от этого бесконечного противоборства. Порой ему хотелось махнуть на все рукой и разрешить Варваре печатать все, что взбредет ей в голову, положившись на авось. Но ему было известно то, чего не знала Варвара: вдова Гаспарова вернулась из-за границы и временно поселилась в Москве, а все права на газету после смерти Эдуарда Таировича теперь принадлежали ей. То, что казалось Белкиной сенсацией, на самом деле было петлей, готовой затянуться на шее «Свободных новостей плюс», и в особенности – на шее главного редактора этого уважаемого издания.

Вдова Гаспарова, истеричная новорусская дамочка, при всей своей глупости догадалась не обнародовать связи своего покойного мужа с приносящим стабильный доход изданием. Подумать было страшно предложить ей напечатать что-то, порочащее ее дорогого покойника!

Дура или нет, Гаспарова обладала широчайшими связями, доставшимися ей по наследству от муженька, и могла сделать с газетой все, что ей заблагорассудится: задушить экономической удавкой, продать с молотка, уволить всех сотрудников до последней уборщицы и набрать на их место новых, а то и попросту заказать главного редактора, чтоб другим неповадно было чернить светлую память об уважаемом Эдуарде Таировиче. Хуже всего была полная непредсказуемость этой богатой истерички, и Якубовский уже третий месяц жил словно в кратере вулкана: и оставаться на месте нельзя, и выбраться не получается. А тут еще эта Белкина со своей бульдожьей хваткой… И ведь возразить ей нечего! Материал действительно убойный, и вывел ее на этот материал не кто-нибудь, а он, главный редактор Якубовский, самолично. Вот в этом самом кабинете он дал ей задание и выплатил аванс, который она честно и, как всегда, блестяще отработала. И потом, журналист, стремящийся, несмотря на все преграды, докопаться до истины, всегда имеет моральное преимущество перед редактором, который без объяснения причин затыкает ему рот. А как их объяснишь, эти причины? Варвара, конечно, все поймет и даже не осудит, но она журналист божьей милостью, для нее журналистика важнее личных обстоятельств главного редактора, да и жить, опять же, на что-то надо. Она же просто вежливо извинится и уйдет в другую газету. Ее везде примут с распростертыми объятиями, она же примадонна, а не главный редактор, которых в Москве сколько угодно… И там, в другой газете, буквально на следующий день после ухода из «Свободных новостей плюс» взорвет свою бомбу, не забыв присовокупить к уже имеющимся материалам полученную от Якубовского информацию. Она произведет фурор и в очередной раз докажет, что равных ей в журналистике мало, а от «Свободных новостей плюс» останутся рожки да ножки. А уж от главного редактора принадлежавшей порнодельцу Гаспарову газеты не останется даже мокрого места… Времена нынче крутые, не успеешь оглянуться, как станешь безработным с волчьим билетом в зубах, а то и вовсе отправишься на тот свет.

«Смыться бы отсюда хоть на время, – подумал Якубовский, украдкой наблюдая за Варварой из-под полуопущенных век. – В отпуск бы уехать, к морю… Или хотя бы лечь в больницу. С сердечным приступом, например. Чтобы лежать на спине, смотря в белый потолок, и чтобы беспокоиться было строжайше противопоказано. Идея. Меняю журналиста Белкину на инфаркт миокарда. Можно даже на два инфаркта. На три – это уже многовато, а два будут в самый раз.»

Бледная от злости Варвара резким жестом выхватила из принадлежавшей главному редактору пачки третью по счету сигарету, небрежно, по-мужски сунула ее в угол густо накрашенных губ и принялась чиркать колесиком зажигалки. Онемевшие от ярости пальцы слушались ее плохо, зажигалка никак не желала срабатывать. Варвара раздраженно брякнула ее на стол и выжидательно уставилась на редактора.

Якубовский длинно вздохнул, вынул свою зажигалку и дал Варваре прикурить. После этого он поднялся, кряхтя, обошел стол, позвенел ключами, открыл сейф, вынул оттуда початую бутылку коньяка и сделал в сторону Варвары приглашающий жест бутылочным горлышком. Белкина сидела к нему спиной, прямая, как палка, и курила глубокими нервными затяжками, так что жест Якова Павловича остался незамеченным. Тогда Якубовский энергично встряхнул бутылку, заставив коньяк аппетитно булькнуть.

– Не буду я с вами пить, – не поворачивая головы, непримиримо сказала Варвара. – Вы меня не любите, я вас ненавижу – чего добро понапрасну переводить?

– Так уж и понапрасну, – миролюбиво сказал Яков Павлович.

– Конечно! – с вызовом ответила Варвара. – Я вам не алкаш. Я, во-первых, женщина, а во-вторых, журналист. Как женщина я могу выпить с симпатичным мне мужчиной, чтобы легче было затащить его в койку и чтобы он при этом поверил, будто не я его, а он меня снял. А как журналист я пью либо с теми, кто дает мне информацию, либо с теми, кто ее у меня покупает и печатает. Спать я с вами не собираюсь – не в коня корм, печатать вы меня не хотите… Какого же дьявола я потащусь через полгорода домой в пьяном виде? Еще в вытрезвитель заберут.

– Ну вот, – со вздохом сказал Якубовский, ставя на стол бутылку и блюдечко с подсохшим лимоном. – Опять ты за свое… Пойми, Варвара, я не могу это напечатать. Просто не могу. Физически. При всем моем к тебе уважении – не могу! И потом, это уже просто неактуально. Три месяца прошло, про Гаспарова твоего все давно забыли, даже дело о его смерти, насколько мне известно, закрыто. Информация о перестрелке прошла по всем СМИ, так какой смысл махать кулаками после драки?

Он наполнил рюмки и осторожно, боясь расплескать, подвинул одну из них Варваре. Белкина покосилась на коньяк, как мышь на укрепленный внутри мышеловки кусочек сыра.

– Никто из этих ваших СМИ не докопался до правды, – сказала она уже гораздо более спокойным тоном. – Да, занимался бизнесом, ну, убит, похоронен… А что касается следствия, то оно закрылось вовсе не потому, что все выяснилось, а просто потому, что спросить стало некого. По-вашему, это нормально, что Супонев, правая рука Гаспарова, повесился в камере? Думаете, его совесть замучила? Лично мне кажется, что в роли совести на сей раз выступил кто-то из конкурентов или деловых партнеров Гаспарова. Кто-то, кому очень не хотелось, чтобы его имя было названо. И я уверена, что смогу найти этого человека.

– Чепуха какая, – сказал Якубовский, поднимая рюмку. – Давай лучше выпьем и забудем об этой истории.

– Да не хочу я ни о чем забывать! С какой это радости? Чего ради, спрашивается?

– Ради меня, например, – негромко произнес Яков Павлович. – Материал отменный, Варвара, но публиковать его нельзя. Несвоевременно это, понимаешь? Несвоевременно и очень опасно для нас обоих. Пожалей старика. Ни одна сенсация не стоит того, что может с нами обоими случиться. Ты молодая, у тебя впереди этих сенсаций еще будет воз и маленькая тележка… Ну их к дьяволу, этих порнократов. Пусть себе давят друг друга до полного взаимного уничтожения, нам-то зачем в эту бойню соваться? А, Варвара? Ну, я тебя очень прошу.

Варвара зябко повела плечами, резким жестом ввинтила в пепельницу выкуренную всего лишь до половины сигарету и взяла рюмку.

– Я давно ждала, что вы это скажете, – нехотя проговорила она. – Три месяца вы меня за нос водите, дорогой мой Яков Павлович, и вот наконец соизволили высказаться напрямую. Да и то – ну что вы мне сказали? Ничего вразумительного. Одни эмоции. А мы с вами журналисты и работаем не с эмоциями, а с голыми фактами, которым придаем ту или иную эмоциональную окраску по собственному усмотрению. Ну что мне с вами делать?