«Надо будет позвонить Пигулевскому, – думал он, усаживаясь за руль припаркованного за углом видавшего виды „лендровера“, – поблагодарить за протекцию. Да и вообще, не мешает поболтать, справиться о здоровье – не мальчик все-таки».

Пигулевский, однако, позвонил сам.

Звонок раздался, едва Забродов переступил порог своей квартиры на Малой Грузинской. Илларион повалился в глубокое кресло и снял трубку.

– Забродов у телефона.

– Здравствуй, Илларион.

– А, Марат Иванович, здравствуй. Я как раз собирался тебе позвонить.

– А я, как видишь, легок на помине. Мне, видишь ли, позвонил Гершкович…

– И что же? – спросил Забродов с легким замиранием сердца, ибо речь шла о старом букинисте, с которым он расстался полчаса назад. Илларион подумал, уж не переусердствовал ли он, торгуясь со стариком. – Жаловался?

– Что ты, как раз напротив. Ты произвел на него самое благоприятное впечатление. Он благодарил меня за то, что я направил к нему, как он выразился, настоящего клиента. По-моему, его немного мучает совесть.

– В каком смысле?

– Ему кажется, что он много с тебя взял.

– Экий артист! – не удержался Илларион от восхищенного возгласа. – Это же просто великий талант!

– Да, Матвей Исаакович – деловой человек, подтвердил Пигулевский. –Ты не заедешь? Попили бы чайку, заодно ты бы рассказал, как там у вас все прошло с Гершковичем. Ведь недели три уже не виделись.

– Не знаю, право, Марат Иванович. Я ведь только что из деревни, из имения, так сказать. Собирался на недельку порыбачить, есть тут неподалеку одно исключительное озерцо, да вот проездом заскочил в город осмотреться, что и как.

Если что, я позвоню, чтобы не падать как снег на голову.

– На этот счет можешь не беспокоиться, тебе всегда рады.

Илларион подумал, что не худо было бы и в самом деле навестить старика, поболтать о всякой всячине за чашкой крепкого чая в уютной задней комнатушке антикварной лавки, что на Беговой, посмотреть, чем пополнилась за время его отсутствия коллекция старинного приятеля. Прощаясь с антикваром, Забродов мысленно дал себе слово непременно съездить на Беговую в ближайшие дни.

Положив трубку, он двинулся было в сторону кухни, устремляя помыслы к аппетитному видению шипящей на сковороде яичницы, но телефон, словно только и дожидался, когда к нему повернутся спиной, немедленно разразился мелодичной трелью.

– Сговорились, честное слово, – пробормотал Забродов, беря трубку. – Слушаю, – без излишней приветливости сказал он.

– Ты чего рычишь, Забродов? – немедленно отозвалась трубка голосом его лучшего друга и бывшего начальника Андрея Мещерякова. – Зубы болят?

– Жрать охота, – честно признался он. – Привет, полковник.

– Привет, привет, капитан. Совсем ты разнежился на пенсионерских хлебах – жрать ему, видите ли, охота. Назад еще не надумал? Ко мне под крылышко, а?

– Насиделся я уже у тебя под крылышком. Не самое, между прочим, уютное место на свете. А ты еще не генерал?

– Да вроде нет пока. И, главное, не светит.

– Странно. Разведка-то работает, да еще как!

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Мещеряков.

– Только то, что вот меня три недели дома не было, заскочил на минутку, не успел порог переступить, а ты – вот он.

– Вон оно что… Ну, выходит, повезло.

– Да ладно, не скромничай. Выкладывай, зачем звонишь. Ты ведь просто так, без надобности, номер набрать не сподобишься. Выпить, наверное, не с кем?

– Ну, на это опасное дело добровольцев всегда хоть отбавляй. Хотя-а… Идея сама по себе стоит того, чтобы ее обдумать. Но звоню я по другому поводу. Видишь ли, есть разговор.

– Так говори, что ты тянешь?

– Не хотелось бы по телефону.

– Все-таки тебе, полковник, выпить не с кем. Начальство с собой не зовет, а с подчиненными сам не хочешь – субординацию блюдешь. Ну, приезжай, найду граммов двадцать по старой дружбе.

– Дурак ты, Забродов, и не лечишься, – в сердцах сказал Мещеряков, который никак не мог привыкнуть к забродовскому стилю общения.

– Медицина в данном случае бессильна, – бодро отрапортовал Забродов.

– Пора бы тебе повзрослеть.

– Пора бы тебе помереть, – вспомнив Хемингуэя, немедленно среагировал Илларион.

– Тьфу на тебя, – сказал полковник ГРУ Мещеряков и от души грохнул трубкой по аппарату.

Илларион Забродов ухмыльнулся – он любил дразнить Мещерякова. Несмотря на то, что их знакомство насчитывало не один десяток лет, занятие это ему не приедалось: уж очень благодарный был материал.

Впрочем, улыбка быстро сбежала с его лица. Уж кого-кого, а своего бывшего начальника Илларион знал вдоль и поперек, и настроение его мог безошибочно определить даже по телефону. И сейчас, несмотря на кажущуюся непринужденность разговора, он мог поклясться, что Мещеряков чем-то очень серьезно озабочен.

Гадать о причинах этой озабоченности, не имея никакой информации, Илларион не собирался, и потому постарался до поры выбросить все это из головы, сосредоточившись на своей яичнице. Фортуна была к нему благосклонна – он успел зажарить яйца, приготовить салат и даже употребить все это великолепие по прямому назначению до того, как в дверь постучали.

«Эк его припекло, – подумал он о Мещерякове, неторопливо направляясь в прихожую. – На крыльях, что ли, летел?» Пока он шел, вежливый стук превратился в настойчивую барабанную дробь, гулко отдававшуюся в пустом колодце лестничной клетки.

– Да что ж тебя так разбирает-то, болезный? – пробормотал Илларион, отпирая дверь.

За дверью, вопреки ожиданиям капитана, оказался вовсе не Мещеряков.

Совершенно незнакомый Забродову амбал, облаченный, несмотря на жару, в удушливо-черный двубортный костюм и солнцезащитные очки, не говоря ни слова, уверенным жестом вытянул перед собой внушительного вида верхнюю конечность и попытался отодвинуть Забродова с дороги. За его спиной маячили еще какие-то темные фигуры.

Осмысление ситуации Забродов оставил на потом. Аккуратно перехватив упиравшуюся ему в грудь руку, Илларион отработанным движением завернул ее амбалу за спину. Амбал при этом совершил изящное танцевальное па, развернувшись на сто восемьдесят градусов вокруг собственной оси и поневоле приняв слегка наклонное положение – нежничать с ним Забродову было недосуг. Высвободив левую руку, Илларион несильно рубанул гостя ребром ладони по шее, одновременно придав ему начальное ускорение коленом. Маячившие на площадке личности едва успели посторониться. Когда щека амбала соприкоснулась с выложенным кафельной плиткой полом, он был уже в отключке, а дверь забродовской квартиры снова захлопнулась.

В нее немедленно постучали снова. Это уже не лезло ни в какие ворота.

– Кто там? – как ни в чем не бывало спросил Илларион, тут же из предосторожности сделав два бесшумных шага в сторону на тот случай, если визитеры надумают стрелять в дверь.

– Это квартира господина Забродова? – вежливо ушли от ответа с той стороны.

– Я спросил, кто там.

– Мне необходимо срочно переговорить с вами по сугубо конфиденциальному вопросу.

– А вам не кажется, что начать следовало именно с этого?

– Я приношу извинения за действия моего человека, но мне необходимо было удостовериться, что вы именно тот, к кому мне рекомендовали обратиться.

– А, так это тело действовало не по собственной инициативе? А кто, если не секрет, направил вас ко мне?

– Простите, но беседовать через дверь как-то… Этот разговор, повторяю, не для посторонних ушей.

– Что ж, я открываю, но уберите своих обломов из-под дверей и постарайтесь на этот раз войти по-человечески.

Когда Илларион Забродов во второй раз открыл дверь, перед ним предстал мужчина средних лет. имевший презентабельную внешность не то крупного бизнесмена, не то не менее крупного чиновника. В своем темно-сером костюме, безупречном галстуке, крахмальной сорочке и глянцево отсвечивающих дорогих туфлях, с холеным волевым лицом и уложенной волосок к волоску начинающей седеть, но все еще богатой шевелюрой он должен был неплохо смотреться где-нибудь на вощеном паркете банкетных залов, в обществе высокопоставленных иностранцев, а то и в коридорах Кремля. Впрочем, решил Илларион Забродов, весьма к месту он выглядел бы и на какой-нибудь воровской сходке средней руки…

Забродов посторонился, пропуская гостя в квартиру, и напоследок еще раз окинул взглядом площадку. Она была пуста, даже «тело» унесли от греха подальше.

Илларион удовлетворенно кивнул, запер дверь я предложил гостю располагаться.

– Прежде всего разрешите еще раз принести вам глубочайшие извинения по поводу досадного инцидента, предварившего нагое знакомство, – сказал гость.

– Кстати, о знакомстве. Я так и не знаю, с кем имею честь, – напомнил Илларион.

– Можете называть меня Петром Владимировичем. Я занимаю один из ключевых постов в некой структуре, в ведении которой находится довольно широкий круг вопросов…

– Не в Гидрометцентре случайно? – перебил гостя Илларион.

– Что за странная мысль, – растерялся тот. – Откуда вы взяли?

– Слишком много тумана, – пояснил Забродов. – Давайте-ка поближе к делу: кто вы такой, кто назвал вам мое имя и зачем я вам понадобился?

– К делу так к делу, – Петр Владимирович хлопнул ладонями по коленям. – Отвечаю по порядку: я – тот, кого некоторые – многие – называют хозяином; ваше имя и род занятий мне назвал тот, кому известно и то, и другое; и, наконец, целью моего визита является одно деловое предложение, которое может принести выгоду нам обоим.

Илларион неторопливо закурил и некоторое время в открытую разглядывал гостя, словно какого-то экзотического зверя. Последний выдержал осмотр, даже не шевельнув бровью.

– Ладно, – медленно произнес Забродов, – я слушаю вас.

В мозгу его между тем лихорадочно билась одна-единственная мысль: не может быть! Неужели Мещеряков, с которым съеден не один пуд соли, продал его этому хлыщу? Возможно ли такое? Все вроде бы сходилось, и звонок Мещерякова с обещанием зайти по какому-то неотложному делу вполне укладывался в общую картину.

– Группа лиц, которую я представляю, – продолжал между тем гость, – в последнее время сталкивается с активным противодействием, источником которого, центром, если хотите, является некая весьма заметная фигура. Все наши попытки как-то урезонить упомянутого деятеля, достичь разумного компромисса на взаимоприемлемых условиях…

– Консенсуса, значит, – глубокомысленно вставил Забродов. Гость раздражал его безумно, цель визита стала ясна с первых же слов, но Илларион решил все же дослушать до конца, надеясь, что визитер как-нибудь проговорится и выдаст имя своего информатора. То, что кто-то из сотрудников ГРУ – пусть даже и не Мещеряков – работает на этого прощелыгу, его совершенно не радовало.

– А?.. – на секунду растерялся сбитый с мысли гость. – Ну да, если угодно, консенсуса. Так вот, все наши попытки добиться взаимопонимания были отвергнуты в самой оскорбительной форме. Активность упомянутого лица в конце концов поставила нас в крайне щекотливое положение. Поймите, мы не по своей воле приняли решение пойти на крайние меры, нас вынуждают к этому весьма неблагоприятные обстоятельства. Я лично не считаю убийство методом борьбы. Гораздо удобнее для всех было бы, если бы с упомянутым лицом произошел несчастный случай. Ну, знаете, как это бывает: авария, неосторожное обращение с оружием, пьяная драка… семейная ссора какая-нибудь… ограбление, наконец.

– Так, – сказал Илларион Забродов. – И при чем же здесь я?

– У вас богатый опыт, – ответил гость, – огромные знания в весьма специфической области. Мы были бы весьма и весьма признательны, получив квалифицированную консультацию, не говоря уже о прямом содействии.

– И каковы же размеры вашей признательности? – иронически поинтересовался Илларион.

– Вы можете определить их сами, – предложил гость.

– Заманчиво. Только что же это у вас, своих специалистов мало?

– Не скромничайте, господин Забродов, не надо. Мы с вами оба знаем, что равных вам практически нет. Профессионалов везде предостаточно, но здесь нужна выдумка, смелая импровизация, творческий подход, если можно так выразиться… А это, согласитесь, редкие качества среди людей вашей профессии. Мы можем дать вам возможность подумать, только, сами понимаете, недолго.

– Не стоит, – сказал Илларион, – ответ все равно вас не удовлетворит. То есть вы отказываетесь?

– Категорически.

– Можно узнать, почему?

– Несомненно. Дело в том, что вы либо ошиблись адресом, либо ваш информатор ввел вас в заблуждение. Я не наемный убийца и становиться им не намерен. Не спорю, я мог бы справиться с этой работой успешнее многих, но я не собираюсь мараться в грязи, будь то политика или какие-то финансовые махинации. А вашего информатора, – добавил он, помолчав, – я рано или поздно вычислю и проведу с ним воспитательную работу. Так что убирайтесь-ка к чертовой матери, вы мне надоели.

Разговор окончен.

– Не ершись, капитан, – процедил гость сквозь зубы. – Разговор закончится тогда, когда я его закончу. И не петушись, дружок, а то как бы не пришлось потом пожалеть.

– А вот я сейчас выбью из тебя дерьмо, – сказал Забродов, вставая, – и посмотрю, буду ли я об этом жалеть.

– Грубо, – сказал гость, направляя на Иллариона пистолет, слишком незаметно для непрофессионала оказавшийся у него в руке. – Совершенно некорректно. А ну, сядь.

– Сейчас вы уберете пистолет и выйдете из квартиры, – сказал Илларион, – после чего мы оба забудем этот разговор. Я не собираюсь ни помогать вам, ни мешать, так что делить нам нечего. Могу дать бест, платный совет: попробуйте все-таки договориться с вашим оппонентом. Но если вы и дальше будете размахивать своим пугачом, я его отберу, а потом спущу вас с лестницы. И не вздумайте путаться под ногами – от несчастных случаев не застрахован никто. Проваливайте!

– Что ж, – сказал гость, неохотно убирая пистолет. Илларион заметил, что это был «кольт» – 44. – Мне очень жаль, что наш разговор заканчивается на такой ноте. –Вы выбрали незавидную судьбу, капитан Забродов.

– Всего хорошего, – сказал Илларион, закрывая за гостем дверь.

Он уселся в кресло и, выдвинув ящик письменного стола, взял в руки один из своих ножей. Рассеянно поглаживая пальцами остро отточенную сталь, Илларион Забродов погрузился в раздумья. Что бы это все могло означать? То, что ему предлагали осуществить политическое убийство, не вызывало ни малейшего сомнения.

Это однозначно, как любит выражаться один деятель. А кстати, не его ли собираются убрать? Впрочем, куда там. Кому может мешать этот клоун? Да и не обязательно убивать депутата Думы, чтобы придать убийству политическую окраску.

Нынче даже алкаши возле пивной бьют друг другу морды по политическим соображениям. Карманная кража в какой-то мере тоже влияет на политику.

И чем больше ты украл, тем выше твой политический статус… Чепуха это все, решил он. Все это пустые домыслы. Ведь он, стервец, ухитрился в получасовом разговоре и не назвать ни одного имени, не дать ни малейшей зацепки… Тоже, между прочим, высокий политес, чудеса дипломатии, танец языка… Единственное, что я сейчас могу сделать, – это вытрясти душу из Мещерякова. Если это не он, то ему все равно есть о чем подумать. Этак скоро каждая бабка в гастрономе будет знать мой послужной список, да и не только бабка, и не только мой.

А вообще, Забродов, сказал он себе, жди неприятностей, больших и малых.

Может, не стоило насчет выбить дерьмо? Ерунда, сути дела это не меняет. Так или иначе, я сейчас отношусь к категории тех, кто слишком много знает. «Как говорил один мой знакомый – покойник: я слишком много знал»… И ведь самое противное, что знаю-то я всего ничего, а именно, что кто-то кому-то подставил ножку и его за это собираются отправить в лучший мир. Больно, надо полагать, споткнулись.

К чертям собачьим, решил он, разберутся без меня. А сунутся выяснять отношения – я им покажу творческий подход.

И тут раздался стук в дверь.

Ну вот, сказал он себе. До чего же все-таки неугомонные… Нерешительно повертев в руках нож, Илларион бросил его в ящик стола и пошел открывать.

На этот раз за дверью оказался все-таки Мещеряков, вооруженный до зубов, в полной боевой экипировке: в правой руке у него была бутылка коньяка, в левой – бутылка водки, а под мышкой усматривался какой-то испускающий аппетитные запахи пакет.

– Привет пенсионерам! – бодро приветствовал он Иллариона, входя в квартиру.

– Чем занимаешься?

– А чем все, тем и я. Шашки, пиво, домино, голубей вот в парке кормлю…

– Ну, насчет голубей, это ты, брат, переборщил. Сгустил, так сказать, краски. Голубей обычно старушки кормят. Давай, накрывай на стол, душа горит, растравил ты меня. Давно мы с тобой как следует не сидели.

– Да, давненько… Только что-то долго ты до меня с горящей душой добирался.

– Что, соскучился? То-то же! Я, понимаешь, на Кутузовском в пробку угодил, да пока в магазин, то се… Черт, опять забыл, где у тебя рюмки?

– Рюмки в шкафчике над мойкой. И как тебя с таким склерозом до сих пор на пенсию не выперли?

– Склероз – профессиональная болезнь разведчика. Всех на пенсию не выпрешь!

– Ладно, разведчик, – сказал Илларион, разливая коньяк. – Ты по-прежнему хочешь поговорить, или надобность уже отпала?

– Эх, кабы она отпала… – вздохнул полковник. – А почему ты спрашиваешь?

Да еще таким странным тоном?

Вот что, Андрей. Не могу я с тобой в дипломатию играть, поэтому скажу прямо. Хотя, возможно, впоследствии это мне дорого обойдется… – сказал Илларион и замолчал, подбирая слова.

– Так-так, – наклонился вперед Мещеряков, – вступление интригующее. Давай дальше.

– Дальше? Дальше будет так. Скажи, каким образом к совершенно посторонним людям могла попасть информация о том, кто я такой, где живу и чем занимался в недалеком прошлом?

– Что?! Этого просто не может быть! побледнел Мещеряков.

– Ты считаешь, что у меня мания преследования?

– Поверь, это было бы лучше. Но у тебя такой тон… Уж не решил ли ты, что источник этой информации – я?

– Суди сам. Ты звонишь мне и предлагаешь встретиться. Я приглашаю тебя к себе домой. То есть я нахожусь дома и никуда уходить не собираюсь. Через десять-пятнадцать минут ко мне является какой-то вежливый хлыщ и делает некое предложение. При этом он демонстрирует такой уровень осведомленности о моей жизни, какого у него быть просто не должно. А сразу после него являешься ты со своим коньяком и своим склерозом. Как это все тебе нравится?

– Да, логика железная, – задумался Мещеряков. – И ты, значит, решил, что главный злодей – это твой покорный слуга.

– Ну, если бы я и в самом деле так решил, разговор у нас был бы другой. Но ведь не в газете же он все это про меня прочитал!

– Я этим займусь, – пообещал Мещеряков. – То-то я смотрю…

Он осекся, не желая посвящать Иллариона, который, как ни крути, был теперь лицом сугубо штатским, в дела службы.

– Послушай, – вскинулся он вдруг, – так это же, наверное, была его машина!

– Какая машина? Где? Ты видел его машину?

– Шестисотый «мере», не машина – песня, просто слюнки текут. Правда, фару он себе в твоей подворотне все-таки раскокал. Я, грешным делом, позлорадствовал: не мне одному такое счастье. А что он тебе предлагал?

– То, от чего я отказался. Ты лучше скажи: номер его ты не запомнил?

– Номер? Что-то такое вертится… Нет, так сразу не вспомню. Если всплывет, я тебе сразу сообщу. Да что там номер, совсем в голове все перепуталось, огорошил ты меня… Я тебе прямо имя владельца назову.

– Ладно. И вот что, Андрей. Есть еще одна зацепка, правда, слабенькая. У этого типа пистолет не из простецких – «кольт» сорок четвертого калибра.

– Ого, – уважительно сказал Мещеряков и украдкой оглядел комнату, словно искал следы разрушений, оставленных крупнокалиберной пулей.

– Вполне возможно и даже скорее всего что он носит оружие нелегально, но чем черт не шутит…

– Понял. Проверю и позвоню.

– Ну и хватит об этом. У тебя ведь было ко мне какое-то дело?

– Дело… Давай-ка мы сначала все-таки выпьем, капитан. Насухую все это трудновато проглотить.

Они выпили, не чокаясь, и Мещеряков снова наполнил рюмки. Забродов закусил, искоса поглядывая на полковника. Да, тот явно был чем-то сильно озабочен – брови сошлись к переносице, на скулах перекатываются желваки.

– Ты Алехина помнишь? – спросил он наконец.

– Алехина? Подожди, что-то знакомое…

– Кабул, – напомнил Мещеряков.

– Ну конечно! Алехин! Симпатичный такой парнишка из армейской разведки…

Лейтенант.

– Капитан. Был капитан.

– Что значит – был?

– Убили его.

– В Чечне?

– В Подмосковье. Ножевое ранение в горло. Кроме того, он был сильно избит.

Сломано три ребра, гематома на затылке, выбиты зубы…

– Сволочи, – сказал Илларион и залпом опрокинул свою рюмку, не дожидаясь тоста.

– Так вот, Илларион, дело это какое-то темное. Труп обнаружили грибники в полукилометре от дачи генерал-лейтенанта Рахлина.

– Это который в Думе?

– Он самый. Тут вот какая штука получается: Алехин в Чечне служил под его началом, они были лично знакомы. В Москву Алехин приехал в отпуск. Как попал в окрестности дачи, непонятно: ни машины, ни мотоцикла поблизости не нашли, а принадлежавший Алехину «опель», между прочим, исчез, как в воду канул.

– Интересно получается, – сказал Илларион. – Подчиненный навещает своего бывшего командира, а потом его находят мертвым в полукилометре от дачи этого самого командира. Выходит, били его на даче, а потом отвезли в сторонку и зарезали. Судя по тому, что я слышал о Рахлине, на него это мало похоже.

– Сыскари эту версию уже отработали, – покачал головой Мещеряков. – Соседи по даче ничего подозрительного не слышали, хотя и легли очень поздно – говорят, соловьев слушали. На генеральской даче было темно и тихо, и главное – никто оттуда не выходил, никто не входил.

– Получается, что шел он не оттуда, а туда?

– Именно! И кто-то очень не хотел, чтобы он дошел. Но есть и еще кое-что.

Машину, по описанию похожую на алехинскую, накануне видели в… черт, опять из головы вылетело! В общем, городишко один километрах в трехстах с небольшим к югу от Москвы. Там одному местному эфэсбэшнику кто-то сунул бомбу под капот. Когда опрашивали свидетелей, кто-то и припомнил «опель» с московскими номерами. А на сто восьмом километре обнаружили пустую ПМГ, приписанную к одному из московских райотделов. А чуть в сторонке, в кустиках, отыскались и гаишники. Убиты пулями калибра 9 миллиметров. Вокруг полно крови, и знаешь, Илларион, кровь не их.

– Алехина, – с уверенностью сказал Забродов.

– Группа крови, во всяком случае, совпадает. Еще там нашли стреляные гильзы немецкого производства…

– От «парабеллума», – сказал Илларион. – Был у Алехина «парабеллум», это точно. Там, в Афгане, точно был. Хотя, возможно, это и совпадение. Чем же это ему гаишники не потрафили?

– Кто знает. В ГАИ, между прочим, за головы берутся: за каким чертом их на сто восьмой понесло? Да еще и пьяных…

– Пьяных?

– А ты что, пьяных гаишников не видел? Судя по содержанию алкоголя в крови, незадолго до смерти они выпили как минимум бутылку водки на двоих.

– Кстати, а откуда тебе все это известно? Впрочем, можешь не отвечать.

Доблестная московская милиция обгадилась и прибежала к вам за помощью.

– У них это называется «обратиться за консультацией», – невесело усмехнулся Мещеряков. – Наши решили провести служебное расследование…

– И поручили это гнилое дело тебе, – закончил за него Илларион.

– А я пришел к тебе. Может, подскажешь что-нибудь по старой дружбе? Ты ведь его знал, – И вправду, какая-то каша… Куча данных, а получается какая-то ерунда, скачка с препятствиями, боевик про Рэмбо. Стоило ехать в отпуск, чтобы взрывать эфэсбэшников и расстреливать ментов…

– Кстати, оружие убитых гаишников пропало. Два автомата и два ПМ.

– Нашли?

– Нет. Ни оружия убитых, ни орудия убийства, ни машины Алехина – ничего.

– Выходит, был там кто-то еще, и вот этот «кто-то» тебе и нужен, полковник.

Забродов привычно вывел «лендровер» из узкого жерла арки, бросив мимолетный взгляд на выбоину в оштукатуренной стене, оставленную «мерседесом» его вчерашнего гостя. Выбоина эта почти перекрывала две другие, имевшие сходную форму и происхождение: Мещерякову пришлось дважды сменить фару, пока он не оставил привычку с шиком въезжать во двор забродовского дома на автомобиле.

Теперь полковник парковался исключительно на улице и требовал того же от водителя своего служебной машины – пуганая ворона, как известно, куста боится.

«Лендровер» влился в транспортный поток, в этот ранний час еще не набравший полную силу. Асфальт мокро блестел, в выбоинах стояли лужи: ночью опять лило как из ведра, да и сейчас в небе подозрительно клубились низкие серые облака, в просветах между которыми лишь изредка мелькали клочки ослепительной летней голубизны. Затормозив на светофоре, Илларион без особого желания закурил первую в это утро сигарету, привычно подумав при этом, что пора, давно пора бросать. В поле, на задании, он мог обходиться без табака неделями – как, впрочем, и без многого другого, – но возвращаясь, неизменно возобновлял свое пагубное пристрастие. Однажды кто-то из товарищей сказал ему после тяжелого рейда по горам, во время которого им пришлось питаться преимущественно змеями и ящерицами: «Ведь ты же две недели не курил, Илларион. Может, стоит бросить?». На это Забродов ответил: "Мы с тобой, Вася, две недели ящериц ели и нахваливали.

Так, может, стоит продолжить?" Любящего плотно, со вкусом закусить Васю передернуло от воспоминаний, и больше он воспитательной работой не занимался.

Хотя, подумал Илларион, Вася был, безусловно, прав, а я тогда сыграл не по правилам. Про ящериц – это в тот момент был удар ниже пояса.

Мысли его опять невольно свернули в извилистое русло, проторенное в мозгу событиями вчерашнего дня. Разговор с лощеным Петром Владимировичем; долгий, изрядно затуманенный алкогольными парами и совершенно, до безобразия бесплодный разговор с Мещеряковым за ночь сплелись в сознании в какой-то невообразимый клубок, из которого там и сям торчали несуразные, ни к чему не привязанные, корявые занозы фактов.

«Черт бы вас всех побрал, – подумал Илларион, – я ведь не сыщик. Я ведь, если разобраться, самый что ни на есть разбойник, и специальность моя – как раз запутывать следы, а вовсе не распутывать то, что кто-то до меня напутал. А напутано от души, со вкусом, хотя, если присмотреться, как-то уж очень непрофессионально. Гаишники эти пьяные… Геройски погибли на посту, причем, заметь, не на своем. Что у них там вышло с Алехиным? Если, конечно, кровь на дороге его, а не чья-то еще. Гангстера какого-нибудь доморощенного, страдающего сильными носовыми кровотечениями… И, главное, лежат они не возле машины, а в сторонке, и, если верить Мещерякову, вся разборка происходила тоже не около машины, а в сторонке, в двух шагах от канавы, в которой их нашли».

Жалко Алехина, подумал он. Парень был дельный, способный. Капитан… За эти годы стал, наверное, настоящим профессионалом, все к тому и шло. Как же это он им дался? И что ему понадобилось возле генеральской дачи?

Здесь опять был тупик, и Илларион решил подойти к делу с другого конца.

Ну-с, что мы знаем про этого самого генерала? Депутат Думы, возглавляет комиссию по борьбе с коррупцией или как она там у них правильно называется…

Боевой офицер, за Чечню представленный к званию Героя России. От Звезды отказался, заявив, что награждать за участие в гражданской войне аморально.

Правильно, между прочим, заявил, молодец, хотя, возможно, это был всего лишь удобный случай сколотить политический капиталец. Зачем генералу Звезда? Ему и без нее хорошо, зато вон как высоко залетел. Кто знал генерала Рахлина? Многие знали, конечно, но не вся же страна. А теперь? Вот именно вся…

Сзади, прерывая его размышления, раздраженно заголосили клаксоны. Какой-то торопыга на «запорожце» сгоряча попытался объехать Забродова слева, но там уже сплошняком шли машины, и торопыга наглухо застрял – ни вперед, ни назад.

Оказывается, красный свет давно сменился зеленым, каковое обстоятельство Илларион Забродов позорнейше проморгал. Он рывком тронулся с места и успел проскочить перекресток до того, как на светофоре снова зажегся красный.

День понемногу вступал в свои права. Улицы запрудил транспорт, которого, казалось, в Москве становилось больше с каждым днем. Забродов торопился как можно скорее выбраться из закопченных ущелий городских улиц. Сидя в своем недавно купленном «поместье», он изрядно соскучился по шумной, суетливой столичной жизни, но вот поди ж ты – одного дня хватило с лихвой.

Ты это брось, капитан, твердо сказал он себе. Даже и не думай спрятаться на лоне природы. Тоже мне, пейзанин выискался. Порыбачишь – и назад. К тому времени Мещеряков, возможно, что-нибудь раскопает в своем любимом компьютере. Недаром же он с ним нянчится круглые сутки, никак не нарадуется новой игрушке… Этого Петра Владимировича необходимо прояснить в самое ближайшее время, пока еще не поздно. Бояться его Илларион не боялся, но прекрасно сознавал, что его вчерашний гость вполне может оказаться весьма опасным человеком.

Вскоре город остался позади, и Илларион свернул с шоссе на проселочную дорогу, а оттуда – на едва заметную лесную грунтовку. «Лендровер» Запрыгал по выпирающим корням старых сосен, которые превращали дорогу в некое подобие стиральной доски. Дождь прошел и здесь, сплошь изрыв песчаные колеи миниатюрными кратерами. Забродов заметил, что после дождя по дороге уже кто-то проехал, что означало лишь одно: его опередили и кто-то уже забросил удочки в лесное озерцо, которое Забродов, посмеиваясь над собой, в последнее время частенько именовал «своим». Вообще, в последний год он стал ловить себя на том, что все охотнее и легче обзаводится привычками, традициями и любимыми вещами. Говоря другими словами, пускает корни и обрастает мхом. Свое озеро. Свой гастроном. Свое кафе.