Из-за недосыпания все вокруг казалось ему не вполне реальным, звуки доносились словно бы откуда-то издалека и совсем не с той стороны, откуда они на самом деле исходили, но рука, принявшая чашку, не дрожала, и та ни разу не звякнула о блюдце. Он поднес чашку к губам, надеясь хотя бы таким образом вернуть себе ощущение реальности, и сделал деликатный глоток. Кофе у Апрелева, как всегда, был превыше всяческих похвал, но на этот раз он не оказывал обычного возбуждающего действия, и Роман подумал, что нужно отдохнуть. Еще немного, и он просто заснет на ходу.

– Полковник, – сказал он и по-совиному поморгал глазами.

– Что – полковник? – мелкими глотками попивая кофе, подстегнул его Апрелев. Он внимательно разглядывал своего собеседника поверх чашки, постепенно проникаясь неприятным предчувствием, что произошло нечто не вполне обычное.

– Полковник накрылся, – сообщил Роман и поставил чашку на блюдце. Черный, как деготь, и горький, как хина, кофе ни в какую не лез в глотку. – А можно, я возьму немного сахару?

– Помнишь кредо водителей-дальнобойщиков? – с улыбкой спросил Апрелев, подвигая к нему сахарницу. – Если тебе хочется чашку сливок с сахаром, зачем просить кофе? И кстати, объясни, какого полковника ты имеешь в виду и почему он накрылся.

Роман бросил в свою чашку кусочек сахару и принялся помешивать кофе ложечкой, сохраняя при этом бесстрастное выражение лица, яснее всяких слов говорившее о том, что если начальству угодно валять дурака, то он может подождать где-нибудь в другом месте.

– Полковник, – с нажимом повторил он. – Тот самый, который присылал нам гостинцы с юга.

Апрелев без стука поставил свою чашку на стол, почему-то не попав ею в блюдце. Глаза его устремились на Романа, как два орудийных ствола. Его мысли были заняты совершенно другими делами, он уже почти забыл о случившемся на позапрошлой неделе досадном проколе, поскольку вопрос, казалось, был закрыт, и вдруг – такое…

– Что с ним? – спросил он, умело придавая своему голосу скучающий, равнодушный оттенок. Какой бы катаклизм ни приключился с полковником, Александр Владимирович был уверен, что сам он находится в полной безопасности. Он знал о полковнике все, а полковник даже не догадывался о его существовании, думая, что работает на чеченцев. Уж что-что, а запутывать следы и затуманивать мозги генерал Апрелев умел лучше любого ЦРУ.

– Ранен, похищен из госпиталя и найден мертвым в нескольких километрах от базы. Умер от передозировки морфия. Он получал инъекции в качестве обезболивающего. Смертельную дозу он ввел себе сам – неизвестно, случайно или умышленно. Возле тела обнаружен чемоданчик с двойным дном, в котором было около ста тысяч долларов.., тех самых.., американо-чеченских. Его группа уничтожена полностью.

– А связной? – спросил Апрелев, отворачиваясь к окну. “Проклятие, – думал он. – Через час я должен быть в Кремле и излучать энтузиазм, а настроение испорчено…"

– Именно связной ранил полковника, – ответил Роман. – Местные придурки уверены, что это он уничтожил всю группу, но я в это не очень верю. Какой в этом смысл?

– Так что со связным? – сдерживаясь, спросил генерал.

– Я не сказал? – удивился Роман. – Виноват… Связной убит. Пока он резал полковника ножом, тот всадил в него шесть пуль из “Макарова”.

– Какой-то дерьмовый вестерн, – проворчал Апрелев. – Однако не кажется ли тебе, что кто-то мастерски перекрыл нам кислород?

– Ну, я бы так не сказал, – задумчиво ответил Роман. – Пока что кислород перекрыли Судье. Единственное, что можете потерять лично вы, это деньги.

– Это не так мало, дружок, – сказал генерал Апрелев, озабоченно пощипывая бровь. – Это совсем не мало, поверь мне.

Он не стал посвящать Романа в то, что три контролируемых им банка-однодневки уже объявили о своем предстоящем закрытии, пригласив вкладчиков забрать свои деньги. Выплаты должны были производиться долларами Судьи – теми самыми, которые люди Романа так бездарно проворонили той сырой ночью. Если в ближайшее время не прибудет новая партия, это грозит убытками и громким скандалом, а она не прибудет, поскольку некто, кто должен был сгореть вместе с обломками упавшего на поле под Воронежем самолета, каким-то чудом выжил и на некоторое время надежно перекрыл канал доставки. Это просто не мог быть кто-то другой: Апрелев не верил в чудеса и совпадения, а отправить в Чечню нового эмиссара ФСБ вряд ли успела. Или их было двое? Один полетел самолетом, а второй тихонечко двинулся в Чечню поездом или на машине – спокойно, без помпы и без бумажек с грифом “совершенно секретно”, полегонечку, своим ходом…

– Скоты, – бесцветным голосом сказал генерал. – Бездарные скоты. Почему я должен буквально все делать сам? Скажи мне честно, зачем ты пришел? Ты хочешь, чтобы я поехал туда и устранил помеху собственноручно? Или тебе нужен письменный приказ?

Роман уже стоял, глядя прямо перед собой глазами, похожими на оловянные пуговицы, и вытянув по швам руки с добела стиснутыми кулаками.

– Отправляйся туда, – сказал Апрелев. – Найди Судью, предупреди его и будь рядом с ним до тех пор, пока все не войдет в норму. Наладь связь, возобнови доставку и постарайся убрать этого мерзавца, которого послал Малахов.

– Но…

– И давай без “но”. Все это безобразие – твоих рук дело. Сам нагадил – сам и разгребай. Тебе все ясно?

– Так точно.

Когда Роман ушел, генерал-лейтенант налил себе еще одну чашку кофе и не торопясь выпил его, смакуя каждый глоток и понемногу успокаиваясь. В конце концов одно проигранное очко ничего не значило – впереди была еще масса времени. Допив кофе, он посмотрел на часы и встал, безотчетным движением расправив безупречные стрелки на брюках: пора было отправляться в Кремль.

– Повернись, – сказал все тот же хриплый голос. Глеб медленно обернулся, по-прежнему держа поднятые руки так, чтобы видны были пустые ладони. Позади него стояли пятеро загорелых бородачей в камуфляже, мало чем отличавшихся от армейских разведчиков, которые несколько часов назад пытались загнать его, как зайца. Правда, эти были потемнее лицами, все до одного брюнеты, а одному из них на вид было хорошо за пятьдесят. Темные обветренные руки уверенно лежали на отполированном дереве и стершемся от долгого употребления вороненом железе автоматов. У одного из бородачей под мышкой была небрежно зажата английская снайперская винтовка, а другой, длинный и сутулый субъект с бородой веником, казалось, готов был переломиться пополам под тяжестью ручного пулемета. Глеб поискал глазами и без труда нашел гранатомет, прислоненный к ноге еще одного бородача. Их камуфляж был перепачкан глиной, провонялся потом, пороховой гарью и дымом костра, а задубевшая на ветру кожа смуглых лиц давно нуждалась в воде и мыле.

– Удачно сходили? – спросил Глеб, беря инициативу в свои руки.

– Смотри, Иса, – сказал самый молодой из боевиков, с заметным усилием выговаривая русские слова. – Любопытный, да?

– Любопытный, – медленно согласился пожилой Иса, кладя руку на фасонистую желтую кобуру, которая висела у него на животе и выглядела несколько неуместно на фоне зелено-коричневых камуфляжных разводов. Он не носил бороды, но не брился как минимум три дня, а длинный нос с горбинкой, глубокие продольные морщины, редкие зубы и залихватская зеленая повязка поверх курчавых седеющих волос делали его карикатурно похожим на флибустьера, каким-то чудом занесенного сюда прямиком из Карибского бассейна. Так и казалось, что он вот-вот закричит, требуя бутылку рома, и примется размахивать кривой абордажной саблей, притопывая деревянной ногой и пытаясь перекричать хриплые вопли сидящего у него на плече попугая. Но ни деревянной ноги, ни сабли, ни тем более попугая у Исы не было. Зато у него был очень большой, очень уродливый и очень смертоносный пистолет всемирно известной и очень популярной системы “беретта”, и, расстегнув скрипучую желтую кобуру, Иса показал Глебу, что у него есть. Чтобы Глеб получше рассмотрел и в полной мере оценил его любимую игрушку, Иса поднес ее к самому носу пленника.

– Классная пушка, – равнодушно сказал Глеб. – Только если ты хочешь меня напугать, тебе следует сначала снять ее с предохранителя.

– Веселый, – сказал Иса и снял пистолет с предохранителя. – Так лучше?

– Гораздо, – согласился Глеб. – Я уже дрожу. Это и есть ваше хваленое гостеприимство?

Молодой боевик, бормоча какие-то ругательства на своем языке, начал яростно драть с шеи автомат, запутался в ремне и от этого разъярился еще больше. Остальные молча наблюдали за происходящим, сохраняя каменное выражение лиц.

– Ш-шакал, – плюясь, прошипел молодой, напоминая странного ободранного кота с растрепанной жидкой бородой. – Кто гость? Ты гость? Ты убийца, мой дом разрушил, отец убил, деньги забрал! Застрелю как собаку!

Он свирепо лязгнул затвором. Глеб пожал плечами и посмотрел на Ису. Иса не глядя протянул назад руку, положил ладонь на ствол автомата и с силой пригнул его к земле.

– В горах был взрыв, – сказал он. – Почему, не знаешь?

– Это я, – ответил Глеб. – Уходил от разведгруппы федералов, нашел вашу мину, накрыл ее своей шапкой и взорвал.

– Не верь ему, Иса, – сказал молодой, и Глебу захотелось его придушить.

– Зачем от русских убегал? – спросил Иса. Тон у него был безразличный, и смотрел он в сторону, но Глеб понял, что стрелять в него теперь скорее всего не будут, и немного расслабился.

– Характерами не сошлись, – сказал он. – Я, конечно, согласен под пули лезть, но не задаром же! Иса подошел к столу и взял с него кольт Глеба.

– Хороший пистолет, – заметил он. – Не табельный.

– Табельным хорошо в носу ковырять, – ответил Глеб. – Ну и еще пленных мочить. Я сюда не в игрушки играть приехал, а зарабатывать.

– Хочешь заработать? – переспросил Иса. – А может, ты из армейской разведки? Обыщите.

Глеба быстро и довольно профессионально вывернули наизнанку и внимательно исследовали то, что из него выпало. Выпало немного: две запасные обоймы, горсть патронов и немного денег. Удостоверение на имя капитана Суворова, бумажка, данная ему Малаховым в качестве билета на самолет, и остальные взятые им в дорогу деньги, завернутые в полиэтиленовый пакет, лежали под камнем километрах в тридцати севернее этого места.

– Ладно, – сказал Глеб, когда его перестали трясти и хлопать по чем попало, – признаюсь. Моя фамилия Штирлиц, я советский разведчик, внедренный в ряды НСДАП двадцать лет назад… Эй, парень, убери-ка оттуда свои лапы. Ты что, голубой?

– Не шути, приятель, – сказал Иса, рассовывая по карманам патроны и деньги. – Со смертью не шутят.

– Вот что, – заявил Глеб, опуская руки и независимо засовывая их в карманы. – Мне эти ваши тонкости до одного места: чем у вас тут шутят, чем не шутят… Я снайпер, ясно? Промаха не даю из любого оружия и на любом расстоянии. Перед отправкой один знакомый посоветовал мне найти Ахмета Долмаева. Сказал, что тот будет рад хорошему стрелку, да и деньгами не обидит. Не знаете, где Ахмета найти? Да мне, честно говоря, наплевать, Ахмет или Махмуд, лишь бы деньги платил. Могу с вами пойти, если хотите.

– Откуда Ахмета знаешь? – резко подавшись вперед, спросил Иса.

Глеб заметил на лицах присутствующих некоторое оживление, только молодой бородач по-прежнему нехорошо сверкал исподлобья черными глазами и нервно тискал автомат своими похожими на грабли ладонями.

– Я же сказал: знакомый посоветовал. Он с Ахметом воевал, пока ему глаз не выбили.

– А, – кивнув, сказал один из бородачей, но Иса повелительным жестом заткнул ему рот. Бородач пожал плечами, вынул из стоявшего у стены ящика банку тушенки и принялся вскрывать ее, ловко орудуя кривым охотничьим ножом.

– Как знакомого зовут? – спросил Иса.

– Серега, – ответил Глеб. – Серега Свисток. Может, слыхал про такого? Я вижу, твой друг слыхал.

Он указал на бородача, сосредоточенно уминавшего тушенку прямо с ножа, и бородач снова кивнул. Ему уже все было ясно, и он потерял к пленнику всякий интерес.

– Какой глаз у Свистка не хватает? – с подвохом спросил Иса.

– Правого глаза у него не хватает, – ответил Глеб, – рабочего. Какой я, говорит, теперь снайпер? И то верно. Надо ж такому случиться! А какой был стрелок! Мы с ним срочную вместе служили.

– Тебя как зовут? – спросил Иса.

Глеб покопался в памяти и отыскал там имя приятеля одноглазого снайпера.

– Алексей, – представился он.

Один из чеченцев что-то горячо заговорил, обращаясь к уминавшему тушенку бородачу. Глеб разобрал несколько раз мелькнувшее в потоке незнакомых слов имя “Алеха”. Бородач опять молча кивнул, не переставая размеренно жевать, и бросил на Глеба заинтересованный взгляд. Иса вслушивался в речь своего подчиненного, повернувшись к пленнику вполоборота. Дослушав до конца, он щелкнул предохранителем и засунул пистолет в кобуру.

«Обалдеть можно, – подумал Глеб. – Вот это и называется „попал пальцем в небо“. Только на кой дьявол мне сдался этот их Ахмет? Эх, узнать бы у них про Судью! Но к Судье у меня, увы, рекомендаций нет. Ни рекомендаций, ни общих знакомых – ничего, кроме одного коротенького мокрого дельца. И не надо обзывать меня циником. Я просто реалист. О чем мне разговаривать с этой сволочью?»

– Отдыхать будем, – сказал Иса. – Ночью пойдем к Ахмету. Там посмотрим, какой ты стрелок.

Остатки витавшего под низким потолком пещеры напряжения рассеялись, даже молодой автоматчик, казалось, немного расслабился и перестал сверлить Глеба яростным взглядом своих похожих на спелые маслины глаз. Боевики стали располагаться на дневку, вслед за плечистым бородачом вскрывая консервные банки. Кто-то с грохотом выволок из ящика самый настоящий, сто лет не виденный Глебом примус и принялся кипятить в солдатском котелке воду, предварительно всыпав туда добрых полпачки чая, кто-то, вынув из кармана мешочек с подозрительной на вид травой, сворачивал самокрутку, что-то бормоча себе в бороду. Глеба накормили, за что он был весьма благодарен. Жуя восхитительные на вкус волокна говядины и перемалывая зубами слегка похрустывающие пластинки и комочки застывшего жира, Глеб вспоминал графа Монте-Кристо, который не желал принимать пищу в доме врага. Человеку, который час назад плотно позавтракал, а полчаса спустя мог не менее плотно и даже роскошно пообедать в хорошем ресторане, было очень легко сохранять гордую осанку и соблюдать кодекс чести. Сюда бы его, подумал Глеб, подчищая донышко банки хлебной коркой. С его деньгами, с его золоченой шпагой и его кодексом чести. Он представил Жана Маре в роли Эдмона Дантеса, сидящего за этим сбитым из занозистых досок грязным столом во фраке и манишке и объясняющего провонявшимся смертью боевикам, что у него нет аппетита, потому что он совсем недавно выпил чашку горячего шоколада с булочкой, и ему стало смешно. Продолжая улыбаться краешками губ, он выпил чашку обжигающего, сильно отдающего березовым веником и отвратительного на вкус пойла, которое хозяева называли чаем, отказался от предложенной сигареты и безропотно дал связать себя по рукам и ногам. Молодой боевик сел в шаге от него в обнимку с автоматом и снова принялся таращиться, как сыч. Некоторое время Глеб для собственного развлечения играл с ним в гляделки, а когда горячий сын Кавказа начал пыхтеть, как закипающий чайник, и наливаться темной кровью, молча отвернулся к стене и заснул. Краем уха он успел услышать, как Иса что-то втолковывает молодому, а потом сон навалился на него, как пуховая перина, разом погасив все звуки.

Он проснулся оттого, что вокруг шаркали подошвами по земляному полу, кашляли и приглушенно переговаривались. В ноздри лез табачный дым, спросонья казавшийся особенно резким и отвратительным, по стенам метались причудливо изломанные тени. Висевшая на стальном крюке керосиновая лампа бросала на обстановку убежища тусклый оранжевый свет, ее огонек трепетал, и на его конце танцевал длинный раздвоенный язык копоти. Ему развязали сначала ноги, потом руки, помогли сесть и сунули в ладони горячую алюминиевую кружку. Из темной щели, которая вела на улицу, тянуло промозглым ночным холодком, и Глеб зябко поежился, чувствуя, как по телу поползли мурашки. Он некстати вспомнил, что остался без головного убора, и поспешно глотнул горячего чифиря. Его передернуло от отвратительного вкуса слишком густо заваренного чая, но по всему телу сразу же разлилось живительное тепло. “Смотри, Глеб Петрович, – мысленно сказал он себе, – эти хулиганы тебя хорошему не научат. Вернешься с задания и отправишься прямиком в центр реабилитации наркоманов. Программа “Детокс”, слыхал? После нашего лечения наркотики просто перестают действовать на организм… Интересно, что же они там делают с несчастным организмом, после чего он перестает реагировать, к примеру, на героин? Ведь реакция на наркотик – это чистая физиология на уровне примитивной химии. Впрочем, что я об этом знаю? Эх, передавить бы этих бородатых, пока руки свободны, а сопляку надрать уши, дать пинка и отправить на ближайший блокпост сдавать оружие и просить прощения. Это было бы совсем просто, но очень неразумно. Скоро я буду гостем Ахмета, а тот, если повезет, как-нибудь выведет меня на Судью. Они же все друг друга знают, республика-то – плюнуть некуда…"

Иса сидел за столом, при свете керосиновой лампы любовно натирая тряпочкой пистолет Глеба. Блестящие патроны в гильзах белого металла были рядком расставлены на краю стола, как оловянные солдатики. Перехватив взгляд Глеба, Иса ухмыльнулся, показав кривые редкие зубы, и покивал головой, давая понять, что пистолет действительно хороший.

Вышли они через полчаса, когда совсем стемнело и где-то неподалеку началась ежевечерняя перестрелка. Звуки автоматных очередей и басовитый лай крупнокалиберного пулемета блуждали в ущелье, отражаясь от каменных стен и плутая в скалах, так что казалось, что стреляют со всех сторон. Боевики, знавшие этот район как свои пять пальцев, двигались в темноте довольно уверенно, но все-таки то и дело спотыкались, треща кустами, бренча железом и невнятно бранясь. Глеб шел в середине колонны, легко уклоняясь от нависающих ветвей и непринужденно перешагивая через крупные камни и трещины. Пару раз он нарочно споткнулся, судорожно цепляясь за соседей связанными впереди руками, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей нокталопии. Его обозвали безглазой свиньей и ткнули в спину стволом автомата так, что он действительно потерял равновесие и едва не растянулся на тропе.

– Не толкайся, друг, – сказал он. – Не забывай, что я буду снайпером. Кто же ссорится со снайпером, а?

– Если не перестанешь болтать, будешь не снайпером, а куском падали, – пообещали сзади. – Смотри под ноги и шевели поршнями, снайпер.

– Иса, – снова завел свою волынку молодой, – зачем мы с ним возимся, Иса? Давай убьем его и пойдем к блокпосту. Ахмет велел обстрелять этих свиней, а мы даже ни разу не выстрелили. Давай убьем его, Иса. Иначе я скажу Ахмету, что ты не выполнил приказ.

– Ахмету будет приятно получить привет от Свистка, – отозвался откуда-то спереди Иса. – Ахмету нужен хороший снайпер. А если ты не замолчишь, щенок, я принесу Ахмету твой язык, а остальное брошу здесь. Пусть твой язык расскажет Ахмету все, что ты хочешь ему рассказать.

Кто-то негромко рассмеялся. Молодой заткнулся, обиженно сопя и что-то бормоча себе под нос. Глебу даже показалось, что он молится, но время вечернего намаза уже миновало, так что мальчишка скорее всего просто сыпал проклятиями в адрес подозрительного чужака.

Они шли часа три, сделав по дороге короткий привал в узкой сухой расщелине, прикрытой сверху нависающим каменным козырьком. После привала идти стало легче, потому что они перестали продираться сквозь кусты и карабкаться по камням. Теперь под ногами у них была раскисшая, но относительно ровная проселочная дорога, полого, но неуклонно поднимавшаяся вверх.

В начале второго пополуночи они вошли в спящий поселок. Как Глеб ни вглядывался в темноту, ему не удалось заметить никаких признаков боевого охранения, хотя оно несомненно было выставлено. Только в центре поселка, в двух шагах от школы, где, насколько понял Глеб, размещался штаб отряда, их окликнули, но, посветив фонариком в лица, пропустили без каких бы то ни было формальностей. Проходя мимо одного из дворов, Слепой заметил торчавший из приоткрытых ворот обмотанный грязным брезентом продолговатый предмет, с виду больше всего напоминавший ствол танкового орудия. Он сделал зарубку в памяти: это могло ему пригодиться в дальнейшем.

В штабе их, как ни странно, ждали. Окна школы были занавешены изнутри брезентом, не пропускавшим наружу ни единого лучика света. Где-то в подвале приглушенно тарахтел дизельный генератор, подавая ток на редкие мигающие лампочки, которые освещали повороты школьных коридоров и некоторые классы, в которых почему-то бодрствовали вооруженные люди. В воздухе пахло табачным дымом, казармой, оружейным маслом и анашой, запах которой был знаком Глебу еще со времен афганской войны. В приемной директора колдовал над портативной радиостанцией невыспавшийся бородач, чья загорелая лысина сверкала в тусклом свете одинокой лампочки, как смазанный маслом бильярдный шар. Электрическая пишущая машинка, на которой когда-то печаталась школьная документация, была сдвинута в сторону, чтобы освободить место для рации, к тумбе письменного стола кто-то прислонил ручной пулемет, а справа от рации, прямо под рукой у плешивого радиста, лежал длинноствольный “люгер” явно довоенного производства. Под лампочкой слоями плавал табачный дым, под ногами похрустывал мелкий мусор и осколки стекла.

Иса вошел в приемную первым и спросил у радиста, на месте ли Ахмет. Радист кивнул, не отрывая задумчивого взгляда от развороченных внутренностей рации. В зубах у него была зажата сигарета, и он сильно щурил левый глаз, чтобы его не разъедал дым.

Дверь, на которой все еще сохранилась табличка с надписью “Директор”, распахнулась, и Глеб увидел сидевшего за широким письменным столом человека, которого при других обстоятельствах можно было принять за обыкновенного сельского жителя – тракториста или конюха, например. Бороды он не носил, как и Иса, зато на голове у него вместо привычного армейского кепи или не менее привычной зеленой повязки вызывающе торчала каракулевая папаха, при виде которой Глеб сразу вспомнил шутку о том, что генералы носят папахи потому, что издали каракуль похож на мозги.

Рядом с Ахметом сидел худосочный и непривычно бледный человек лет тридцати, одетый по всем правилам: камуфляж, кепи, портупея, темные очки, жидкая черная борода чуть ли не по грудь и шрам наискосок через всю физиономию. Этот персонаж очень не понравился Глебу: было в нем что-то, из-за чего его хотелось поскорее загнать в угол и раздавить каким-нибудь тяжелым предметом, как отвратительное насекомое, до которого противно дотронуться руками.

Эти двое вели какую-то негромкую, но очень оживленную беседу. Когда Иса в сопровождении Глеба вошел в помещение, оба замолчали и уставились на вновь прибывших. Глаза Ахмета были обведены глубокими тенями и казались розоватыми, а похожий на упыря бородач бесстрастно поблескивал непрозрачными черными линзами, производя впечатление слепца.

– А, Иса, – сказал Ахмет. – Мне сказали, что ты вернулся. Что случилось?

– Вот этот русский говорит, что его прислал Свисток, – ответил Иса, указывая на Глеба. – Он хочет воевать на нашей стороне.

– Ему близки идеи ислама)? – с затаенной насмешкой спросил Ахмет.

– Мне близка идея личного благосостояния, – опередив Ису, сказал Глеб и твердо посмотрел прямо в блестящие черные линзы. Ему почему-то казалось, что решать будет не Ахмет, а именно этот бледный поганец с растрепанной бородой.

– Это честный ответ, – сказал Ахмет, а бородатый молча кивнул. – А умеешь ли ты стрелять? Сюда приходили добровольцы, которым нужно было сначала показать, с какой стороны у винтовки приклад.

– Это легко проверить, – спокойно отозвался Глеб.

– Это проверить легче всего, – впервые подал голос бородатый. Голос у него был ничуть не лучше внешности: от него оставалось неприятное ощущение прикосновения к коже чего-то холодного и липкого. – Есть вещи, которые гораздо труднее проверить. Например, кто ты такой?

– А, – сказал Глеб, – ясно. Шариатская безопасность в полный рост. Верно?

– Допустим, – сказал бородатый и повернулся к Исе. – Где ты его нашел, такого языкатого?

– Он сам нас нашел, – ответил Иса. – Язык у него действительно длинный, но Свистка он знает, я проверил.

– Мало ли кто знает Свистка, – проворчал бородатый. Глеб посмотрел на Ахмета и увидел, что тот внимательно наблюдает за ним из-под полуопущенных век. – Свистка может знать кто угодно, – продолжал представитель министерства шариатской безопасности. – Например, оперативник ФСБ, которому дали задание внедриться в наше подразделение. Свисток любил выпить, а выпив, начинал болтать лишнее.

"Золотые твои слова”, – подумал Глеб.

– Как ты сюда попал? – спросил Ахмет.

– Ночью ушел из расположения части, – ответил Глеб.

– Дезертир? – удивился Ахмет. – Странно… Допустим, ты заработаешь здесь денег, и что потом? Ты же будешь значиться в федеральном розыске.

– Тысячи людей значатся в федеральном розыске и при этом живут припеваючи, – ответил Глеб. – И потом, я не собираюсь возвращаться. Уйду в Турцию, а там передо мной весь мир. Я давно мечтаю заняться чем-нибудь стоящим, но не было начального капитала. Сами понимаете, потомственный военный, а какой у военного капитал?

– Смотря у какого военного, – заметил представитель министерства шариатской безопасности. – Если воевать с умом, будет и капитал.

– Так я же об этом и говорю, – горячо подхватил Глеб, скорчив самую идиотскую физиономию, на какую был способен. – Профессиональный солдат – это же чистое золото, а мне два месяца зарплату не дают…

– Угу, – сказал бородатый спецслужбист, не сводя с Глеба блестящих черных линз. Он вдруг заметно напрягся, и это очень не понравилось Слепому. – Когда ты ушел из части? – спросил он.

– Три дня назад, – ответил Глеб.

– Номер части?

Глеб назвал номер и место дислокации полка, в котором служили старший прапорщик Славин и полковник Логинов. Ахмет удовлетворенно кивнул, а бородатый криво улыбнулся. Глеб решил, что процедура проверки закончена хотя бы на некоторое время, но тут бородатый вдруг с грохотом выдвинул ящик стола, выхватил оттуда стопку каких-то фотографий и бросил их на стол, крепко припечатав ладонью.

– Три дня назад? – переспросил он, и в его голосе Глебу почудилось шипение змеи. – А это что такое?

Глянцевые фотографии рассыпались по столу веером. Глеб взял верхнюю, повертел ее в руках, пытаясь сообразить, где у нее верх, а где низ, разобрался, всмотрелся и с трудом удержался от крепкого словца. “Добрые дела наказуемы”, – подумал он, кладя фотографию на стол и выпрямляясь.

Бородатый чеченский контрразведчик в упор смотрел на него слепыми черными линзами и радостно улыбался, демонстрируя испорченные зубы.

На столе перед ним лежала художественно выполненная фотография, на которой одетый в штатское Глеб Сиверов нокаутировал чемоданного воришку в проходе вагона-ресторана. В левом нижнем углу фотографии виднелась автоматически проставленная хитрым японским фотоаппаратом дата, безмолвно, но весьма красноречиво уличавшая Глеба во лжи.