ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

НАЧАЛЬСТВО И ПОДЧИНЕННЫЕ

В неприметном офисе на первом этаже жилого дома Комбата и Крапиву встретили уважительно. Люди, с которыми Рублев не успел еще познакомиться, подходили один за другим, жали руку:

— Четко сработали.

— Сила.

— Круто, Иваныч. Может, как-нибудь доведется вместе…

Начальство тоже пожелало увидеть «героев дня», вернувшихся с южной границы. Первым вызвали Комбата.

— Так ты успел еще и загореть? — человек с родимым пятном находился в отличном расположении духа.

— Быть в Сочи и обойти стороной пляж? Грех.

— Правильно. Как тот мужик, откачали?

— Проводник? Сотрясение мозга. Врач говорит, вроде должно обойтись.

— Авик здорово перетрухал? Я его предупреждал, легкой прогулкой не отделаешься. Знаешь, что он мне сперва предложил? Сказал, что оставит вам на обратный путь тачку с двойным дном. На полкило тротила — чтобы исключить любые случайности. Как тебе это нравится?

Комбат пожал плечами:

— Я ж ему не сват, не брат. Даже не земляк.

— Тогда я сказал: приедешь собственной персоной.

Если тебя не будет в машине и с ребятами что-нибудь случится…

Комбат не верил ни единому слову шефа. Если бы Авик на самом деле решил их подорвать, стал бы он спрашивать совета.

— Так машину все-таки пришлось скинуть?

— Да, падала красиво… Дорогу внизу перекрыли, выбирались уже пешком. Авик не хотел оставлять просто так — побоялся что разыщут потом хозяина.

— Перестраховщик, падла.

Выдвинув ящик стола, шеф достал незапечатанный конверт:

— Держи свои премиальные. Считай, что квалификационный отбор пройден. Буду думать куда тебя определить. Сегодня вам с Крапивой организуют небольшой банкет: девочки и весь остальной антураж…

«Отказаться? — подумал Рублев, — Скажу, что не слишком охоч до подобных мероприятий.»

— ..И не где-нибудь в квартирке с засаленным диваном и кругами от стаканов на подоконнике. Запомни, у нас фирма, мы болеем за свой престиж. Ты, наверняка, даже не слыхал — есть в нашем городе-герое такое злачное заведение самого высокого пошиба: ночной клуб «Калахари».

«Знает насчет Риты? — мелькнуло в голове Рублева. — Играет как кошка с мышкой?»

— «Калахари»… Есть пустыня такая, — внешне он сохранил абсолютное спокойствие.

— Броское название, сам знаешь, половина успеха.

«Да просто выбрали они себе место для отдыха и все дела, — решил Комбат. — Заодно и дань снимают.»

— Можно проветриться разок. А то в горах дыма наглотались.

За несколько дней до истории на кладбище Вельяминов решил проверить кто из нынешнего штата ФСБ работал в свое время бок о бок с генералом Аристовым. Он не стал больше посылать официальных запросов, а попросил знакомого журналиста Лешу Дергачева обратиться в службу безопасности от имени своего информационного агентства. Собираемся, мол, выпустить книгу о КГБ андроповских времен, просим доступа в архивы.

Вельяминов отлично знал: то, что не позволят коллеге из МВД, разрешат репортеру, чтобы застраховаться от обвинений в приверженности тоталитарным традициям, генетическом родстве с советской госбезопасностью.

Так оно и случилось — Дергачеву без особых проволочек дали добро. Правда работать ему предписали под присмотром сотрудника ФСБ — те времена, когда в архивах самостоятельно рылись все подряд канули в лету.

«Фээсбэшник» переворачивал за Дергачева страницы документов, фиксировал выписки.

Журналист появился на следующий день после досадного провала на Ваганьковском.

— Вот раскопал для тебя две фамилии. Извини, но на большее я не потяну. Работа стоит, шеф икру мечет.

Пошлю им бумажку, что планы агентства изменились.

Главное, тебе есть за что зацепиться. Эти еще кого-то вспомнят и так далее…

— Спасибо, Леша. Для себя ничего не присмотрел интересного?

— Рвался я туда лет десять назад. Время было другое. Сейчас тайны КГБ всем до лампочки. Светская хроника, скандалы, уголовщина. У всего остального рейтинг близок к нулю.

— Тебе это кажется нормальным?

— Людям не надо ничего навязывать. Насильно пихать высокие материи. Пройдет время, интерес появится сам собой — это волнообразная кривая…

«Итак: Валентин Федорович Кугель. Тысяча девятьсот пятьдесят шестого года рождения. Русский. Женат, двое детей. Член партии с семьдесят восьмого, с семьдесят девятого на работе в органах. В годы работы у Аристова имел звание капитана.»

Установить адрес Кугеля для старшего следователя не составило труда. Не созваниваясь заранее, он заявился в гости.

— С кем имею честь? — спросил звучный баритон с той стороны двери.

Вельяминов раскрыл перед «глазком» служебное удостоверение.

— Заходите, — высокого роста представительный человек в сорочке и галстуке улыбнулся ему вежливо и сухо.

— Кто это? — послышался женский голос из кухни.

— По работе, Наташа.

— Ты ведь только зашел.

— Что делать — служба такая, — с легкой иронией ответил Кугель и напел негромко, но вполне поставленным голосом слова песни из старого телевизионного сериала:

— Наша служба и опасна, и трудна,

И на первый взгляд заметна не всегда…

Хотя там ведь про ваше ведомство, так что я присваиваю себе чужие лавры. Помните — «Следствие ведут знатоки»?

— Было дело. Вы неплохо поете.

— Покушаюсь и на оперные арии. Проходите в кабинет.

Вельяминов уселся в кресло. Бросились в глаза пианино с раскрытыми нотами, большой фотопортрет великого тенора Паваротти с автографом, старые книги с золотым тиснением на переплетах.

«В органах безопасности всегда хватало сибаритов, — подумал Вельяминов. — Люди могли себе это позволить. Это нисколько не влияло на их профессионализм.»

— По рюмке коньяку?

Вельяминов замялся — ему требовалось время, чтобы освоиться в гостях. Второй раз предлагать Кугель не стал.

— Давайте без предисловий. Вы пришли поговорить об Аристове и его дочери?

Старший следователь кивнул.

— С генералом нас связывали чисто служебные отношения: он был начальником, я подчиненным. Продолжалось все это не слишком долго — его командировали в Штаты. Потом, когда он вышел в отставку, я два или три раза наведался к нему, домой, потом в больницу. Настроение у него было стабильно неважное — человек решил, что дело жизни идет, так сказать, прахом.

— У нас очень мало информации о дочери. Создается впечатление, что убийца изъял из квартиры все, что могло прямо или косвенно указывать на ее контакты, работу. Любая мелочь может оказаться важной.

— На похоронах я предложил ей помощь и поддержку от имени бывших сослуживцев отца. Она поблагодарила, сказала, что обратится в случае нужды.

По тону было ясно, что такой нужды нет и вряд ли она появится.

— Кто-нибудь был с ней рядом на похоронах?

— Людей пришло много, я не приглядывался.

— Может, подскажете тех, от имени кого вы предлагали помощь. Ведь…

— Ни в коем случае. Я не имею права разглашать фамилии сотрудников. Вам-то нет нужды это объяснять.

— Извините.

— Ничего страшного. Честно говоря, меня не очень удивило случившееся. Знаете, ведь при всех глобальных достоинствах и недостатках прежний КГБ был в каком-то смысле обычной организацией — я имею в виду сплетни, интриги, подсиживание. Даже тем, кто не принимал в этом участие приходилось вариться в общем соку. Разговоры о дочери Аристова всплывали время от времени — в грязном белье начальства вдвойне приятно покопаться. Несколько раз я был свидетелем — говорили, что она балуется наркотиками, с пятнадцати лет путается с мужиками.

«Неужели те самые люди, которые переигрывали ЦРУ и „Моссад“ могли вести разговоры в духе коммунальной квартиры? — брезгливо спросил себя Вельяминов. — Или так развлекалась прослойка тыловых крыс?»

— Потом, гораздо позже я имел случай убедиться, что эти разговоры имели под собой основания. На похороны она не постеснялась позвать людей, которых генерал не пустил бы на порог. Несколько явно криминальных физиономий — клейма негде ставить. Не мелкая шушера, из заправил.

«У вас были другие враги, — подумал Вельяминов. — Лощеные, высоколобые, со знанием нескольких иностранных языков и гарвардским образованием. Это мы возились с подонками, отребьем, насильниками, маньяками… Нет, наверно я все-таки пристрастен. Зависть чернорабочего к людям с чистыми ногтями.»

На следующий день после этого визита старшего следователя затребовали в высокий кабинет.

— Решил пропесочить за Ваганьковское, — предположил Вельяминов. — Только почему с опозданием?

И не ошибся. Настроение у полковника Гусятникова было из рук вон. Разговаривая с Вельяминовым, он жевал губами и глядел в окно не отрываясь.

— Что за позорище ты и твои люди устроили на кладбище? Не умеете — не беритесь. Работайте в четырех стенах, пишите отчеты.

Вельяминов стоял навытяжку — на тот случай, если начальник все-таки вздумает обернуться.

— Это еще не все. Ты знаешь деликатный характер наших взаимоотношений с ФСБ. Там есть люди, которые спят и видят, как бы подставить нам ножку. Что молчишь?! — взорвался вдруг Гусятников.

Вельяминов хотел чистосердечно признаться Вельяминов, но не стал выставлять начальника дураком.

— Очень формально отнеслись к моему запросу, — привел он свежий пример в подтверждение сказанного.

— Поэтому ты решил схитрить? Я бы только похвалил, сумей ты их обставить. Репортер, собирающий материал для книги — шито белыми нитками.

"Это Кугель стал выяснять причины утечки. Плохо.

Подставил я и Лешу, и его агентство. Да и шефу, наверняка, ткнули под нос."

— Я думаю они раскусили твоего друга с самого начала. Но им нужны были доказательства, чтобы хлопнуть по столу. И они хлопнули: вот бумаги, которыми интересовался журналист, вот сведения о вчерашнем визите вашего следователя. Кугель там — Кугель тут. Облили дерьмом по твоей милости.

Гусятников встал с места и прошелся по кабинету: низенький, с мохнатыми бровями и складками недовольства на лбу. Вельяминов почувствовал — шеф понемногу остывает.

— Если бы речь шла о другом человеке. А тут Вельяминов — краса и гордость, можно сказать… Два прокола в самом начале дела. Повесить мало. У тебя дома все в порядке? Может в отпуск?

— Разрешите довести дело до конца.

— Видишь, у тебя еще пожелания к начальству.

— В ФСБ не просто так зашевелились. Кто-то хочет, чтобы мне официально запретили у них копать.

— Я это и делаю. Имей в виду лимит ошибок ты исчерпал на два года вперед.

Добираясь домой, сперва на метро до конечной станции, потом на троллейбусе до конечной остановки, Вельяминов решил в ближайшие дни плотно поработать с человеком из «Калахари». Он — единственное окно в последний год Ритиной жизни.

В троллейбусе, под дребезжание стекол думалось особенно хорошо. Вельяминов попытался представить себе рокового для Риты гостя. Опытен, уверен в себе. Аскетичен — одевается очень просто, в баре обошелся ста пятьюдесятью граммами отечественной водки. Сохранил, несмотря на возраст, отличную физическую форму. В целом, укладывается в портрет бывшего афганца.

Только почему в день убийства он «светится» в элитарном баре в своей брезентовой куртке? Затащила Рита? Мог бы отвертеться, если бы захотел. Убил непреднамеренно, в порыве? Дыра в затылке говорит о другом.

Как совместить с этим цветы на могиле? Патология?

Любовь в прямом смысле «до гроба»? Или другое — нравится ходить по острию ножа: вот он я, берите.

Не собирался пока портрет. Как в детской мозаике, когда не стыкуются картонные детальки. Есть у человека плечи, руки, даже пальцы. Есть лицо. Но не пристают они друг к другу.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ