ГЛАВА ШЕСТАЯ

МУЖСКОЙ РАЗГОВОР

На следующий день после гибели Малофеева пленарное заседание Думы с самого начала отошло от повестки дня. Слово взял Семен Красильников — лидер Либерально-социалистической партии, тот самый, чей охотничий портрет красовался в кабинете покойного депутата.

— Предлагаю всем встать и почтить память нашего сотоварища минутой молчания, — объявил Красильников, взойдя на трибуну.

Поднялись все — кто быстро, с готовностью, кто не торопясь, со скептическим видом. Некоторые явно не считали Малофеева сотоварищем и не испытывали большой скорби. Но афишировать свое мнение они сейчас не собирались.

Внимательно проследив за всеми собравшимися в зале, Красильников опустил руки по швам и умолк. Ровно через минуту он снова наклонился к микрофону:

— С разрешения председательствующего я хотел бы сказать по этому поводу несколько слов. Заслуги человека выступают особенно рельефно, выпукло, когда он уходит из этой жизни. Трагическая гибель Олега Евгеньевича Малофеева помогла всем нам осознать в полной мере весь масштаб его фигуры. Кому-то казалось, что он слишком резок, невыдержан, горяч, но теперь мы обрели горькое право однозначно констатировать: все это диктовалось болью за судьбы Отечества. И если кто-то позволяет себе во время моей речи демонстративно просматривать бумаги, этот человек бросает вызов не нам, он бросает вызов тому делу, за которое отдал жизнь Олег Евгеньевич.

Партийный босс в двубортном пиджаке с золотыми пуговицами указал рукой в сторону проправительственной фракции, где отдельные депутаты, в их числе и Фильченко, позволяли себе отвлекаться.

— Он был одним из немногих среди равнодушного большинства, кто открыто вступил в схватку с всесильной мафией. Всем нам памятны его блестящие, глубоко аргументированные выступления по так называемому спиртовому дело. Кто знает, какой ущерб понесло бы государство, если бы он не зазвонил во все колокола. Да, он одержал победу, но мафия такого не прощает. Вчера она нанесла ответный удар.

Красильников сделал паузу, чтобы глотнуть минеральной воды из стакана.

— Наша фракция предлагает следующее. Установить возле думского кабинета этого выдающегося гражданина России мемориальную доску. Назначить специальную комиссию по расследованию преступления. Полностью реорганизовать охрану здания. Проще говоря, разогнать всех к чертовой матери! Среди бела дня депутата выводят через центральный вход под дулом пистолета. Где, я вас спрашиваю, такое возможно? Ни в одном парламенте мира!

— Это вы пожинаете плоды своих же обычаев, — напомнили из зала. — Именно ваша фракция наводнила здание телохранителями. Мы предлагаем вообще запретить доступ в Думу вооруженным людям, кроме вневедомственной охраны.

— Все правильно — ваша фракция может запросто сэкономить на личной охране. Зачем она людям, которые всегда держат нос по ветру, всегда тянут руки в пользу того, кто сегодня сильнее?

— По-моему вы увлеклись и плавно перескочили совсем на другую тему, — заметил Красильникову спикер.

— Ну, если вы считаете, что разговор о нашей безопасности сегодня не актуален, я готов подчиниться.

— Давайте все-таки работать согласно регламенту. Если есть предложения по совершенствованию охраны, передайте их в комитет. Пусть их там детально обсудят…

— Это волокита на два месяца. Пожалуйста. За это время еще кого-нибудь вынесут вперед ногами. Вопрос слишком очевиден — сотрудники МВД не справляются со своими обязанностями. Я не исключаю, что кто-то из них был в сговоре с тем боевиком, на руках которого кровь нашего товарища. Нам надо создать при Думе штатное охранное подразделение, выделить деньги на современные системы охраны.

— Чтобы сделать все это, надо изменить конституционные права Думы, — отреагировал председатель. — На сегодняшний день закон нам запрещает подобные действия.

— Хорошо, пусть это будет называться подразделением МВД, но оперативными вопросами должны ведать те, кому мы можем доверять.

Из ложи прессы за дискуссией наблюдал бородач с янтарными четками. С участием Малофеева или без него, но дело надо было двигать с места.

С левой рукой на перевязи Рублев сидел в зале ожидания. Сосед, ожидающий своего поезда, читал свежую газету. Через его плечо можно было разглядеть фотографию с места взрыва: березы, воронка, собравшиеся люди в фуражках. Рядом, на снимке помельче он узнал самого себя. Корреспондент воспользовался фотографией с постоянного пропуска в Думу — второй ее экземпляр остался в бюро пропусков, Статья называлась хлестко: «Киллер-телохранитель: работа по совместительству». Автор сразу предупреждал, что изложит несколько версий происшедшего. Рублеву удалось познакомиться с одной. Там высказывалось предположение, что взрыв произошел в результате преждевременного срабатывания устройства.

Убить депутата можно было и в кабинете, а потом спокойно покинуть Думу. Если «киллер-телохранитель» с риском для жизни вывел его из здания и посадил в машину, значит у них имелась какая-то тема для разговора.

"План был такой — угрозами вытянуть из Малофеева нужные сведения или документы, а потом отпустить, с тем, чтобы машину разнесло через несколько минут.

То ли убийца замешкался с выходом, то ли произошел сбой, но все, сидевшие в автомобиле, погибли.

Здесь, однако, вылезает одна нестыковка. Рублев каждый день сопровождал депутата в его служебных и личных поездках. Гораздо проще было достать пистолет часом раньше и развернуть автомобиль на подъезде к Думе. Создается впечатление, что сроки операции были неожиданно сдвинуты, возникла какая-то спешка…"

Сосед убрал газету в сумку и отправился на перрон, Комбат остался в неведении относительно дальнейших рассуждений автора.

Внешность надо было срочно менять. Но не тот характер имел Рублев, чтобы сбривать усы, прятать глаза за темными очками. Собственное лицо было для него такой же постоянной, не зависящей от него величиной, как имя и фамилия.

Надо осмотреться, подыскать себе надежную «базу».

Каждый вокзал — это отдельное государство со своими законами, своими оседлыми и кочевыми жителями.

На каждом вокзале множество укромных углов с разной степенью комфорта.

Комбат заглянул в камеру хранения, прошагал по подземным переходам, поболтал с лоточниками, торгующими магнитофонными кассетами, игральными картами и плитками шоколада. На завалявшуюся в кармане мелочь решил побаловать себя хот-догом.

— Где бы тут у вас переночевать? — закинул удочку, задержавшись у прилавка.

— Вещей много? — поинтересовалась девушка в голубом халате и шапочке.

— Никаких. Наличными тоже не отягощен.

Она кинула быстрый оценивающий взгляд.

— Подойди к Дудаеву. Не к тому — это прозвище такое у человека. Сидит на втором этаже, продает жетоны к игральным автоматам. Что-то вроде бюро добрых услуг.

Дудаев оказался человеком неопределенного возраста в мятом, когда-то велюровом пиджаке с чужого плеча и странными, как будто пыльными волосами. Единственное, что напоминало первого чеченского президента — ниточка усов над тонкими губами.

Сидел он неподвижно, ссутулившись. Только руки четко работали, принимая деньги, выдавая взамен тусклые металлические кружочки. Комбат объяснил свою нужду.

— Сделаем по высшему разряду, — не раздумывая ответил Дудаев. — Ночлег, трехразовое питание. Надолго тебе?

— Еще не знаю. На неделю так точно.

— О'кей. Придется, само собой, поработать, но мужик ты, крепкий, проблем быть не должно. Жаль с рукой у тебя непорядок, а то мог бы и копейку зашибить.

Он растолковал Рублеву, как добраться до тупикового пути, где стоит на приколе сцепка из трех списанных плацкартных вагонов.

— Стучись в последний. Можешь отправляться прямо сейчас.

Дойдя до конца перрона, Рублев спрыгнул вниз и двинулся дальше по шпалам. Огни и глухой рокот вокзала остались за спиной, только красный зрачок светофора сочился клюквенным соком в темноте, да луна отсвечивала на рельсах.

Он заскочил на платформу с контейнерами, спрыгнул с другой стороны. На следующем пути стоял длинный состав с погашенными огнями — пришлось нагнуться и пролезть под колесами. Железнодорожник в форме шел навстречу, простукивая колеса своим молотком. Он даже не поднял голову на звук шагов по гравию.

Вдалеке красный зрачок светофора сменился зеленым, поздний вечер из-за этого стал еще холоднее, неуютнее. Сцепка стояла точно на указанном месте. Кое-где сквозь мутные, давным-давно не мытые стекла пробивался свет. Только третий, последний вагон был погружен в полную темноту.

Рублев постучал в дверь три раза. Внутри кто-то зашевелился, раздались шаги. Обитатель вагона довольно уверенно двигался в потемках. Не задавая вопросов, он открыл дверь и отступил назад, когда Рублев здоровой рукой подтянулся за поручень и заскочил на площадку.

— Добрый вечер. Принимай соседа.

Комбат не мог различить лицо, только слышал в темноте ровное дыхание.

— В нашем номере свет не предусмотрен? У соседей дело вроде бы обстоит получше.

— Я слепой, мне свет не нужен, — спокойно ответил постоялец.

— Понятно. Так ты здесь один снимаешь весь вагон?

Теперь придется потесниться.

Глаза постепенно привыкали к темноте, Комбат уже мог различить длинный проход.

— Здесь не работает печка, — голос незнакомца не был похож на профессионально заунывный скулеж попрошайки, на сипение пропойцы-бомжа. — Желающих маловато.

— А что с ней стряслось?

— Без понятия. Тяги нет, весь дым идет внутрь.

— Напомни, завтра посмотрю при дневном свете.

За время, проведенное в стане противника, Комбат устал кривить душой, сдерживать свои истинные мысли и чувства. Он мог выдержать многое, только не двойную жизнь. Сейчас он чувствовал облегчение. Хотелось просто поговорить, не взвешивая каждое слово — как общаются попутчики в поезде дальнего следования.

Попутчик по имени Виктор рассказал, что днем ходит по вагонам электричек с мальчишкой-поводырем.

— Деньги ко мне не попадают. Вот, выделили жилье на ночь, подкидывают кое-какую еду, раз в неделю забирают на стирку одежду и выдают смену. Тебя, похоже, поставят вагоны разгружать, — по рукопожатию Виктор сразу оценил комплекцию и физические данные нового жильца.

— Взялся бы, но левая пока не работает.

— Придумают что-нибудь, здесь работы хватает.

— Если днем, я не против. Темное время суток я хочу оставить свободным.

Со станции доносились отголоски объявлений и протяжные гудки тепловозов. Глаз светофора расползся на стекле в мутное пятно. Скинув ботинки, Комбат вытянулся на нижней полке.

— Занимаем места согласно купленным билетам.

Виктор удалился в свой угол и тоже стал устраиваться на ночь.

Давно Комбат не чувствовал себя так хорошо, как в этом отжившем свой век, отсыревшем вагоне. Временами ему мерещились стук колес внизу, подрагивание стенок.

Вагон катился куда-то в ночь. Может быть в прошлое, где все было гораздо проще, яснее?

Сон никак не шел.

— Здесь всегда так тихо? — спросил он у соседа.

— По-разному. Если добудут гроши на выпивку, шумят до утра, — ответил Виктор, имея в виду публику из соседнего вагона. — На той неделе чуть не спалили к черту всю нашу гостиницу.

Из конца в конец вагона можно было переговариваться, не повышая голоса.

— Давно ты здесь?

— Не очень.

— А где раньше жил?

— На Большой Академической.

— Ого, почти соседи. Я на Тимирязевской. Хотя «жил» — сильно сказано. С восемьдесят первого постоянно в отъезде. Заскочишь на недельку и опять года на два в теплые края. С позапрошлого сказал себе: хватит, навоевался. Не тут-то было. Живешь как на раскрученном колесе — на месте не удержаться, раз за разом отбрасывает к краю.

Виктор слушал молча. По вагону поползли бледные отсветы проходящего мимо поезда.

— Без меня два или три раза залезали в квартиру.

Пустой номер — нечего брать. Телевизора и то не держу.

— У меня было по-другому, — вымолвил Виктор. — Работа — дом, вот и весь маршрут.

— А чем занимался? Извини, конечно, что лезу…

— Музыкой, играл на саксофоне.

— Серьезно? — Рублев с уважением относился к людям, умевшим делать недоступные для него вещи. — В оркестре?

— Нет, в кабаке.

— Я где-то слышал, что у слепых обычно стопроцентный музыкальных слух.

— Тогда я еще был в норме.

«Ладно, молчи уже, а то все время попадаешь куда не надо», — сделал себе выговор Рублев.

Повернулся к стенке, чтобы, наконец, уснуть.

«Плохо, брат. Разбередил человека, а теперь бросаешь одного, наедине с прошлым.»

— Виктор, слышишь? А как играешь: по нотам или на слух?

— Все равно.

«Чего ты тогда здесь потерял? Неужели в целом городе не нашел бы работы? — подумал Рублев, но промолчал — чужая душа потемки».

— Когда стояли под Тузлой у нас был в отряде один серб. На обыкновенной дудочке такое выдавал.

— У каждого свой инструмент.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ИНСТРУМЕНТ ДЛЯ ДУШИ

В девять часов вечера Борис Рублев сошел с автобуса возле девятиэтажки на Большой Академической. Возле подъезда прогуливала собачонку женщина в куртке с капюшоном. На автомобили во дворе тихо падали осенние листья.

Рублев волновался больше, чем перед боевой операцией. Волновался потому, что чувствовал себя не в своей стихии. Он уже поднимался на шестой этаж когда услышал за дверью голоса. Квартира Виктора оказалось занятой. Кто и как сумел это провернуть — разбирательство придется отложить на потом. Сейчас надо решить вопрос с инструментом.

Комбат спустился вниз, чтобы выкурить сигарету и успокоиться. Отправляясь в город, он ничего не сказал соседу, но все равно ощущал груз ответственности.

Заканчивался второй день его «вокзального» бытия. Его пристроили тянуть от вагона на склад груженую тележку.

Прицепили лямку, чтобы он смог обойтись без рук. После двух десятков рейсов даже у такого выносливого человека, как Рублев, гудели ноги, ломило поясницу. Накормили, правда, неплохо — бутылка пива, вермишель с кетчупом, еще не остывшая порция вокзального шашлыка.

Немного передохнув после работы, он выбрался в город. Мог ли он представить, что первый раз выйдет с «базы» по такому необычному поводу? Ведь в голове сидел перечень неотложных дел…

Затоптав окурок, Рублев поднялся на лифте и позвонил. Глазок затемнился изнутри.

— Кто вам нужен? — спросил недовольный и заранее недоверчивый голос.

Комбат посмотрел на себя со стороны: человек внушительных габаритов, с рукой на перевязи, подпоясанный широким армейским поясом.

— Виктор просил забрать его инструмент. По крайней мере узнать, где он находится, — выговорил Комбат как можно более мирным тоном.

— Какой Виктор?

— Да что ты с ним разговариваешь? — послышался из глубины квартиры женский голос.

— Который здесь жил.

— С того света что ли передал?

Комбат не знал, что Виктора Логинова признали пропавшим без вести, а через месяц — на основании того, что в ванной комнате была обнаружена кровь именно его группы — суд вынес решение о заселении квартиры.

— Ему нужен саксофон, а вам, как я понимаю, он совершенно ни к чему. Если вы боитесь открыть, я могу спуститься вниз и встать под фонарем. Выставьте саксофон за дверь, я поднимусь и заберу.

— Гражданин, мы сейчас звоним в милицию, — сообщил женский голос из глубины квартиры. — Скажем, что те подонки, которые вырезали эту несчастную семью, еще не все, оказывается, унесли. Присылают сюда гонцов с требованиями, терроризируют нас.

«Вот оно, оказывается, в чем дело, — сердце Комбата сжалось от боли за едва знакомого человека. — Будь проклята эта жизнь.»

— Последний раз прошу по-хорошему, — терпение у него лопнуло.

— Может, в самом деле отдать, — прошептал за дверью мужской голос.

— А завтра они тебе скажут, что Виктор тут оставил десять тысяч баксов.

Новая хозяйка квартиры уже потратилась на объявление в газете о продаже саксофона.

Комбат опустил руку в карман.

— Слушай, мужик, подойди к двери. Слово есть.

Когда зрачок снова затемнился, Комбат вытащил на свет своего «Макарова».

— Сейчас в два счета отстрелю оба замка. Не знаю, кто у вас любитель музыки, но она явно не стоит таких жертв.

— Дверь не открою, — запинаясь от страха, но достаточно твердо произнес мужчина.

— Я тебе уже предлагал вариант.

— Встанешь под фонарем, а твой напарник останется здесь за дверью.

— Напарник? — переспросил Рублев.

«Если раньше они были чересчур уверены в себе, то теперь слишком напуганы.»

— Ладно, спускайте на веревке.

— Идет, — радостно согласился хозяин.

— Только привяжите прочно, чтоб не сорвался.

Через две минуты Рублев уже стоял на мокром асфальте, задрав голову вверх.

— Подаю, — послышался голос с балкона.

Красавец-саксофон повис в воздухе и медленно сделал оборот, блеснув в лучах фонаря золотистыми хитросплетениями и клапанами.

На третий день после сенсационного взрыва автомобиля с захваченным в заложники депутатом Думы пленарное заседание было посвящено прениям по расходной части бюджета. Когда дело дошло до обсуждения затрат на космические программы, Семен Красильников попросил слова:

— Я хотел бы привлечь внимание уважаемых депутатов к ненужному расточительству, форменному разбазариванию государственных денег. У нас, на территории России, есть свой космодром в Плисецке. Огромные суммы были затрачены, чтобы довести его, что называется, до ума. Одновременно мы платим Казахстану за аренду Байконура. Чего ради? Оборудование там морально и физически устарело. На модернизацию денег нет — дай Бог Плисецк содержать на уровне.

Вопрос с охраной и обеспечением безопасности на время отодвинулся в сторону. Красильников смирился с передачей его в комитет ради новой, не терпящей отлагательства заботы — Байконура. Не упустить подходящий момент, когда проблему можно привязать к повестке дня, поставить, не вызывая подозрений в излишней заинтересованности.

Мирзабек знал, что партийный босс запросит больше комиссионных, чем Малофеев, но хотел играть наверняка.