"А может, все к лучшему? – подумал вдруг Тихонравов, в который раз возвращаясь в мыслях к предстоящей вечером встрече. – Может, разрешится все наконец? Может, я хоть что-то начну понимать? А может, попрошу у Мусы помощи. В конце концов, если он увидит, что я чист, может и помочь – бизнес-то у нас общий".

В душе он понимал, что Муса – не такой человек, что за его помощь придется платить по отдельному тарифу, что Багиров может и просто отказаться, предлагая генералу самому решить все свои проблемы и даже назначить, как ультиматум, срок для их решения.

Но ведь генералу Тихонравову хотелось надеяться на лучшее! Ведь до этого странного сбоя все шло так хорошо, так красиво!

Поэтому Борис Степанович усилием воли отогнал от себя предчувствие беды и настолько хорошо справился со своими чувствами, что даже смог приветливо улыбнуться входившему в его кабинет журналисту.

Николай Самойленко предчувствовал с самого начала, что эта его командировка будет не из легких. И не масштабность темы репортажа, и не дальность региона, в который он отравлялся, навевали эти мысли. Отнюдь.

Он, наоборот, был бы рад, если бы удалось охватить все, начиная от внутриполитической ситуации в Таджикистане и кончая бытом и особенностями службы там российских пограничников. Опасался скорее он бешеного противодействия своей работе со стороны местного начальства и военного руководства.

Вообще-то на канал ОРТ в Таджикистане работало несколько неплохих журналистов, люди ездили и в командировки в этот регион, но, вспомнив о потрясающей способности Самойленко добывать сенсации, руководство редакции пошло навстречу журналисту и с легкостью согласилось на некоторые расходы по организации его поездки.

А выбрал этот регион для своего первого репортажа Коля не случайно. Его давно уже, с первых же дней приезда в Москву, привлекла проблема – наркомании. После тихого в этом отношении Минска и относительно спокойной Одессы московские улицы буквально поразили его: наркоманы и распространители наркотиков особенно даже и не прятались, устроив главную тусовку буквально под носом у чекистов.

Он видел уже однажды похожую ситуацию, когда работал на Белорусском телевидении. Тогда в Светлогорске, далеко не самом крупном райцентре страны, известном разве что своим химкомбинатом и большим удельным весом молодежи в структуре населения, вспыхнула настоящая эпидемия СПИДа: количество заболевших и вирусоносителей на тысячу жителей превысило все возможные "нормативы".

Самойленко с бригадой Агентства телевизионных новостей послали в Светлогорск, чтобы разобраться в ситуации на месте.

То, что увидел тогда Николай, действительно впечатляло: районная больница была, можно сказать, переполнена "спидолами", как называли вирусоносителей и заболевших в городке, и еще нескольких тяжелобольных уже отправили в Минск, в столичный центр, где пытались лечить СПИД.

Врачи и руководство здравоохранения и города, и всей республики в своем мнении были единодушны: главная причина эпидемии СПИДа – наркомания. По их самым осторожным оценкам, в городе каждый третий молодой человек регулярно употреблял наркотики. Регулярно!

И вот тогда-то, услышав эти цифры, Николай понял, что за странная молодежь живет в Светлогорске – отчего это у них такие отрешенные взгляды, качающаяся походка, неуверенные движения. До него дошло наконец, что все эти странные ребята, привлекшие его внимание, как только он попал в городок, были, что называется, под кайфом.

В Москве, конечно же, не шлялось в открытую столько наркоманов, как в Светлогорске или в каком-нибудь Амстердаме, но по легкости добывания кайфа, по открытости продаж столица России, безусловно, оставила далеко позади себя все остальные города европейской части СНГ и вскоре вполне могла бы потягаться на равных и с признанными столицами наркобизнеса Западной Европы.

По крайней мере, первое впечатление Самойленко от нового для него города оказалось именно таким. Тогда-то и заинтересовался Николай происхождением столичных наркотиков, тем более что если в том же Светлогорске, например, основными наркопрепаратами являлись традиционная маковая вытяжка или, реже, эфедрин, то в Москве без проблем продавались самые "модные", самые "крутые" вещества – и морфин, и героин, и крэк, и даже синтетический ЛСД, на который человек "садился" сразу, с первой же дозы.

Аккуратно прощупывая торговцев и завязав несколько мимолетных знакомств – всего за пару "косячков" – среди наркоманов, Коля Самойленко узнал, что большая часть всей продаваемой в столице наркоты – не из такого уж и дальнего зарубежья.

Да, конечно, попадались и редкие экземплярчики порошка, проделавшего до Москвы сложный и запутанный путь чуть ли не через все континенты. Но в основном наркотики всех видов были родом из Таджикистана, Казахстана и прочих суверенных государств Средней Азии и Закавказья.

Справедливости ради надо, конечно, отметить, что небольшие партии зелья попадали и из Беларуси, с Украины или откуда-нибудь из-под Воронежа, Но это была слабодействующая дешевка – для совсем уж обнищавших или начинающих: все та же маковая соломка или европейская конопля.

Тогда и созрела у Николая мысль попробовать проследить пути транспортировки наркотиков в Россию. Он хотел по возможности заснять на видеопленку работу "гонцов" или посредников, затем, в порядке очередности, распространителей и покупателей и в идеале подготовить целый цикл передач, с аргументами и фактами на руках и с интересным видеорядом на пленке, посвященный наркотикам и наркоманам.

Он не был уверен ни в успехе своей командировки, ни в том, что она окажется для него столь же легкой и безопасной, как та давнишняя поездка в Светлогорск. Поэтому, в очередной раз порадовавшись, что Наташка с дочкой еще не перебрались к нему в Москву, он съездил в Минск попрощаться.

Коля сказал жене, что начальство посылает его на Дальний Восток – разбираться, что там происходит у перманентно бастующих шахтеров. Он наврал про долгую далекую дорогу, про множество городков и шахт, которые ему предстояло объездить, о куче материала, который надо было отснять и подготовить к эфиру, и предупредил жену, что вряд ли появится раньше, чем через три месяца.

– Ты хоть звони нам, чтобы мы здесь без тебя с ума не сходили, – попросила его тогда Наташка, с тоской глядя мужу в глаза.

– Конечно, – не совсем уверенно ответил Николай, отводя взгляд. Он не был уверен, что ее просьбу удастся выполнить. Но все же, наврав своим любимым женщинам, Самойленко почувствовал себя спокойнее – по крайней мере, переживать они там, в Минске, будут меньше, если весточка от него не придет ни через месяц, ни через три.

Пусть уж лучше думают, что он лазает с камерой по шахтам Дальнего Востока, чем знают, что он мечется под пулями по горам Таджикистана!

О своей поездке и ее истинных целях Николай рассказал только Бондаровичу, попросив друга в случае чего...

Но Банда оборвал его на полуслове:

– Не каркай, придурок. Не на прогулку и не на пикник едешь. А если потеряешься где-то – из-под земли достану, можешь не сомневаться.

А потом, помолчав, Банда добавил:

– А что Наташке пока ничего не сказал – может, оно и к лучшему...

Пока что самые худшие предположения Самойленко о всяческом противодействии его планам со стороны чиновников не оправдались. С командировкой все складывалось как нельзя более удачно.

То ли официальное письмо с просьбой о содействии, направленное телевидением в адрес Министерства обороны, стало тому причиной, то ли вообще заинтересованность военных в том, чтобы россияне знали как можно больше об их службе в "горячих точках" (в которую трудно было поверить), – то ли новые веяния в военном ведомстве, загулявшие по его коридорам и кабинетам после смены министра, но факт оставался фактом: Самойленко удалось с легкостью пройти все предварительные ступени переговоров и всюду получить "добро", и благожелательные напутствия.

Теперь оставался последний "бастион" на пути к Таджикистану – генерал-лейтенант Тихонравов, начальник управления штаба ВВС. От него в конечном итоге зависело, каким способом придется Самойленко добираться до границы с Афганом и удастся ли ему разобраться, как работает в том регионе российская военно-транспортная авиация.

И вот теперь Коля сидел напротив Бориса Степановича. Выражение лица генерала не предвещало журналисту удачи – за улыбкой, с которой встретил Тихонравов вошедшего в кабинет Самойленко, явно угадывались недовольство, напряжение и какая-то необъяснимая тревога.

– Здравствуйте, здравствуйте, – с наигранной приветливостью указал генерал на стул напротив стола, все так же странно улыбаясь. – Николай...

– Можно просто Николай, Борис Степанович.

Ничего страшного я в этом обращении не вижу.

– Логично. Как я вообще посмотрю, вы, пресса, в последнее время игнорируете отчества: Павел Грачев, Анатолий Чубайс, Александр Лебедь... Скоро народ забудет, как и президента-то нашего по отчеству!

– Вот этого, наверное, уж никто никогда не забудет. А что по именам называем, без отчеств, так это удобнее и быстрее. Да и менее официально, что ли, – люди живее как-то становятся, ближе, понятнее.

– Ну, в этом вы, конечно же, правы. Каждому алкоголику приятно, начитавшись в газетах всяких кличек, за бутылкой доказывать что-нибудь своему другу о "Паше-мерседесе" или о "прорабе в кепке".

– Я немножко не то имею в виду. Политик становится ближе не как собутыльник, а как человек – становятся понятнее его поступки, его мировоззрение, логика его взглядов. Появляется предчувствие и понимание его будущих шагов, – пояснил Самойленко. Настроение у него начало портиться – спор с этим генералом-ортодоксом в самом начале разговора был ему, конечно же, ни к чему.

– Ну-ну... – неопределенно хмыкнул Тихонравов, тоже, как видно, не желавший начинать дебаты о роли журналистики в современном обществе. Да и мысли его, как уже заметил Самойленко, были далеки от проблем журналистики и расстановки отчеств. – Так что же вас, Николай, привело в наше скромное и тихое ведомство? Что вы от нас, хотите?

– Мне сказали, что это именно вы занимаетесь военно-транспортными перевозками в "горячие точки" – туда, где находятся контингента российских войск.

– Допустим.

– Нам очень хотелось бы...

– Кому это – "нам"? – перебил его генерал, и журналист понял, что говорить этот человек привык конкретно – кто, что, зачем. По-военному.

– Телевидению... Моей редакции. Тем, кто послал меня в командировку в Таджикистан.

– Ясно. Так что вам хотелось бы?

– Если можно, организовать мою переброску на юг вашими самолетами.

– Простите за любопытство, а гражданская авиация вас чем не устраивает?

– Всем устраивает, кроме одного – я хотел бы своими глазами увидеть, как вы доставляете грузы, что везете. Я хотел бы сразу войти в курс дела, познакомиться с летчиками, с персоналом аэродрома в Душанбе...

– Не уверен, что вам будет интересно, а уж тем более приятно лететь в Душанбе в брюхе транспортника – темно, тесно, от рева двигателей уши закладывает, – сделал генерал слабую попытку отговорить журналиста от глупой затеи, но тут же добавил:

– А впрочем...

– Поможете?

– Николай, вы же знаете, что хочу я этого или нет, но помочь вам мне придется, – хитро взглянул на журналиста Тихонравов.

– В каком смысле?

– Да за вас, наверное сам министр теперь хлопочет. Чего вы ни попросите – во всем вам зеленая улица. По крайней мере в нашем военном ведомстве.

– Да, мы написали письмо...

– Его учли, спустили нам указания, а мы приняли их к исполнению. Так что не волнуйтесь – полетите вы с нашими людьми. Вопрос решен.

– Спасибо вам.

– Не за что. Снимайте, конечно, что хотите. Секретов не имеем. Пусть народ узнает, насколько нелегка и опасна эта работа, – с пафосом воскликнул генерал, но тут же, с хитрецой взглянув на журналиста, осторожно спросил:

– Надеюсь, вы будете со Мной связываться как только у вас возникнут какие-то вопросы или недоразумения?

Самойленко понял: генералу очень хотелось бы хоть как-то проконтролировать, что именно станет попадать в видоискатель журналиста, но постарался сделать вид, будто не понял намека Тихонравова:

– Конечно же. Спасибо вам еще раз.

– Оставьте у моего адъютанта свои координаты. Мы вызовем вас на ближайший же рейс. Кстати, по моему, он будет буквально через два дня. Так что, Николай, долго вам ждать не придется. Пакуйте вещи.

– Замечательно.

– А что, может, мне и самому с вами слетать? – вдруг мечтательно произнес генерал. – Я бы вам лично показал да рассказал, что у нас происходит и как...

Генералу внезапно пришла в голову действительно интересная мысль – самому на месте разобраться во всем, что происходит в их бизнесе.

Однако он тут же отогнал эту мысль от себя подальше – Муса Багирович мог бы не понять его исчезновения из Москвы именно сейчас, в столь напряженный момент. Сначала следовало решить все вопросы здесь, в столице.

– А это возможно? – без особого энтузиазма откликнулся Самойленко. Ему не хотелось иметь в сопровождающих самого начальника управления – можно было уверенно предсказать, что сбор информации, пригодной для его репортажа, окажется в этом случае нулевым. Отснятые сюжеты пригодятся лишь для какой-нибудь убогой ура-армейской программы типа бывшей "Служу Советскому Союзу!"

– Нет, что вы, конечно, невозможно! – замахал руками Тихонравов. – Это я так, мечтаю. Кто же меня отпустит?

– Тогда я пошел, Борис Степанович? Мы договорились? – встал со своего места Самойленко, и генерал, как показалось журналисту, облегченно вздохнул.

– Конечно. Все будет в порядке. Не забудьте оставить телефончик адъютанту.

– До свидания.

– Счастливого пути.

"Он не так прост, как кажется, – отметил про себя Тихонравов, когда за журналистом закрылась дверь. – Может накопать чего не следует... Да черт с ним, пусть копает".

Генерал и впрямь испытал почти физическое облегчение, когда Самойленко ушел.

Разговор с репортером доставлял ему жуткие муки – он не мог сосредоточиться ни на одной фразе. Все его мысли в это время занимала предстоящая вечером встреча с проклятым Мусой Багировичем.

Вот это была настоящая проблема...

– Э-э, чего так не весел, дорогой Борис Степанович! – весело вскричал Багиров, как только увидел Тихонравова на пороге своей комнаты для аудиенций. – Чего ты, генерал, свой нос повесил?

Неожиданный каламбур чеченца очень не понравился Тихонравову, но он, конечно же, постарался не показывать своего недовольства.

– Да так... – неопределенно протянул генерал, махнув рукой и усаживаясь на предложенный ему стул за стол, уставленный самыми разнообразными закусками и напитками. Он не мог избавиться от ощущения, что наигранная веселость и игривость, с которой встретил его чечен, заключает в себе угрозу.

– Что, жена? Дети? Внуки? Кто или что тебя огорчает? Кто тебе, Борис Степанович, проблемы создает? Может, тебе помочь чем-то нужно?

Тихонравов вздрогнул и съежился.

Нельзя было, наверное, придумать ничего худшего, чем ситуация, в которой Муса Багирович заговаривает о семье своего "клиента". Конечно, это могло было быть и проявлением обыкновенной кавказской вежливости, но могло быть и намеком на самые жестокие, самые страшные и болезненные точки давления на человека. Генерал воспринял сейчас упоминание о своей семье именно как такой намек.

– А что мои дети и жена? Какие они могут мне доставлять проблемы? – нервно возразил он. – С ними все в порядке.

– Конечно, никаких проблем, я так и думал. Это же твои родственники. Самые близкие. Вот мне мои братья, в отличие от всяких прочих людей, никогда проблем не доставляют, одну только радость.

– Я рад за вас, – генерал теперь уже точно убедился, что про семью Багиров заговорил не случайно.

– За меня, Борис Степанович, радоваться я сам буду. Потому как радоваться нечему. В отличие от братьев, которые меня не обижают и не подставляют, меня очень огорчают некоторые мои товарищи по бизнесу. Очень огорчают. Вот ты, например.

– Я? Чем же?

Муса пристально посмотрел на генерала, и Тихонравов не выдержал этого взгляда, отвел глаза.

– Да не волнуйся, генерал, ты же был здесь уже. Ты знаешь: все, что происходит в этой комнате, – тайна. Обо всем, что здесь говорится или делается, помнят и знают только я и мои гости.

Да, об этом Тихонравов знал. Они сидели, в задней комнате невзрачного пригородного ресторанчика на Волоколамском шоссе. Это была самая тривиальная забегаловка, каких разбросано на дорогах вокруг Москвы не одна сотня. И она ничем не отличалась бы от всех себе подобных, если бы не являлась "резиденцией" Мусы Багировича.

Ресторанчик в нужный момент мог закрыться для посетителей хоть на целый день – "по техническим причинам", например, или "на переучет".

Именно здесь "гуляли" ребята из группировки Мусы. Именно здесь происходили их разборки с несговорчивыми "клиентами". Именно здесь, в специально оборудованной по последнему слову дизайна и техники задней комнате, под охраной братвы принимал своих гостей сам Муса Багирович. "Точка" была совершенно чистой в смысле наличия подслушивающей аппаратуры милиции или ФСБ. Здесь Муса Багирович и его гости всегда могли разговаривать смело, спокойно и откровенно, запросто называя вещи своими именами.

– Да, Муса Багирович, я знаю, – сказал генерал. – Просто никак не могу привыкнуть – как же вы здесь все здорово оборудовали! У меня, начальника управления военного ведомства, кабинет ни в какое сравнение не идет с вашим офисом.

– Во-первых, это не офис, а место для неспешной трапезы с друзьями. Мы ведь друзья, правда?..

Тихонравов торопливо закивал.

– Офис мой в другом месте. Ну а во-вторых, – рассмеялся Муса, – у тебя никогда, генерал, не будет такого кабинета, как у меня. И знаешь почему?

– Почему?

– Именно потому, что ты – начальник управления в своем сраном военном ведомстве, которое содержится из бюджета. Станешь вольным бизнесменом, как я, к примеру, тогда обзаведешься и хорошим офисом.

– Ой, не знаю... Не рискну я уже, наверное, на старости лет в бизнес кидаться. Я же привык к военной службе, втянулся... А выйду на пенсию – просто не знаю, что и делать. Буду, наверное, рыбу удить, цветочки на даче выращивать, – мечтательно произнес вдруг Тихонравов, внезапно почувствовав, как сильно хочется ему обрести наконец покой, забыть и о своей службе, и о Мусе, и обо всем на свете.

– Ох, Борис Степанович, хитрый ты жук! "На пенсию"... "Цветочки разводить"... "К службе привык"... Ты же в бизнесе уже сидишь по самые уши!

– Да, конечно.

– Ну а раз так, то давай, генерал, не будем с тобой нюни распускать про цветочки да про рыбки, а поговорим серьезно о нашем деле.

– Конечно, конечно, – с готовностью подхватил Тихонравов. – Я сейчас все расскажу...

– Расскажешь, куда ты денешься, – спокойно оборвал его Муса. – Но ты и ешь заодно, чего ты разволновался? Мой повар так старался, а ты не хочешь его труд уважить? Нехорошо, дорогой Борис Степанович, нехорошо.

– Да, спасибо, очень вкусно, – Тихонравову самому было противно то, как быстро и старательно, будто выполняя приказ командира, схватился он за вилку и нож, приступая к трапезе. Но он ничего не мог с собой поделать – любые предложения Мусы всегда звучали как приказы. Чеченец внушал генералу разнообразные чувства, среди которых присутствовали и уважение, и презрение, и ненависть, и удивление. Но главным среди всей этой палитры было одно – страх. Темный, животный, необъяснимый страх. Именно этот страх заставил Бориса Степановича моментально схватиться за столовые приборы по первому же предложению бандита.

– Вкусно? – спросил чеченец.

– Очень.

– Извини, но вашей любимой свинины на столе у меня не бывает никогда.

– Да, я понимаю.

– А я не понимаю. Как можете вы, славяне, жрать это грязное животное?

– Но почему же оно грязное?

– Как, этот вопрос задаешь мне ты, который тысячи раз видел свиней? – не на шутку удивился Муса. – Я несколько раз понаблюдал, как оно валяется в дерьме, и мне этого хватило, чтобы понять, как прав Коран, насколько справедливы наша вера и наши традиции.

Тихонравов почувствовал, что этот незначительный и отчасти даже шутливый разговор странно действует ему на нервы. Генералу вдруг стало не на шутку обидно за все сразу – и за славян, и за славянских свиней... И за себя, конечно же, – в прошлом бравого боевого летчика, а теперь высокого воинского начальника.

– Значит, Муса Багирович, если я правильно понял, вы считаете, что свинья – грязное животное из-за того, что всю жизнь в дерьме валяется?

– А что, ты сможешь на это что-то возразить, Борис Степанович?

– Так неувязочка получается!

– Какая же?

– Свинья в дерьме, конечно, лежит, но дерьмо не ест. А собака, к примеру? Она вполне может дерьмо зажевать. Но, насколько я знаю вашу религию и традиции, вы не считаете собаку грязным животным?

– Нет, собака не грязное животное, потому что это умный зверь. Собака все понимает, что ей скажешь. Собака предана своему хозяину, она его слушается, она его защищает, потому что собака любит хозяина. А раз так, раз у нее есть ум, как она может быть грязным созданием?!

– Хорошо, Бог с ней, с собакой. Пусть она будет чистым созданием. Но ведь есть самое грязное животное, гораздо грязнее любой свиньи.

– Кто?

– Человек.

– Ну, Борис Степанович, разве можно так относиться к людям?

– А как же иначе? Смотрите – всю жизнь человек живет в грязи...

– Как я понимаю, в переносном смысле?

– Конечно. Всю жизнь он подличает, врет, ворует, старается подмять под себя ближнего своего, пытается завладеть тем, чем нельзя завладеть в принципе. Человек – создание разумное, наделенное не только рефлексами, как собака, но и абстрактным мышлением, речью, совестью, душой, наконец. И тем не менее он – самая грязная тварь из всех Божьих тварей.

– Какой же вывод, генерал?

– Теоретически ваш пророк или Аллах должны бы ненавидеть человека больше всего на свете, а вам следовало бы и близко не подходить к этой грязной твари. Но ваша трагедия как раз в том и заключается, что вы, люди, сами являетесь грязнейшими тварями в природе. А значит, религия ваша несовершенна, непоследовательна.

– Ошибаешься, Борис Степанович, – улыбнулся Муса, вроде бы ничуть не обидевшись на генерала за его нападки на ислам. – Мы отлично понимаем, что человек – создание несовершенное и грязное, особенно женщина. Но вопрос – какой человек? Если человек живет по законам, установленным Аллахом, если он выполняет требования Корана, если он соблюдает заветы предков, он – чистый человек.

– А если?..

– Если же нет... – Глаза Мусы вдруг потемнели, и он очень жестко произнес:

– Тогда он – неверный. А неверный ничем не лучше свиньи. Неверного сам Аллах велел обращать в истинную веру или уничтожать, как... свинью.

Тихонравов безвольно опустил глаза. От его желания поспорить с чеченцем не осталось и следа: от этого человека действительно несло каким-то могильным холодом, он завораживал, вселяя ужас.

– Я тебе, Борис Степанович, больше скажу.

Ты что думаешь, создали вы, западные люди, европейцы и американцы, свою современную цивилизацию – и на этом все? Непримиримая война ислама с неверными окончилась? Не-ет, ты ошибаешься, она только-только начинается!

– Значит, Муса Багирович, мусульманский мир, объединившись, пойдет войной на Европу, на Америку, против НАТО, против всей Латинской Америки, против целого ряда стран Африки, против Японии и Китая? Против всего остального мира?

– Зачем так примитивно мыслишь, генерал? Тебе, военному, война всюду мерещится, – снисходительно улыбнулся чеченец. – Мы вас мирно возьмем, голыми руками. Точнее, не столько мирно, сколько незаметно. Оп – и вы все уже наши.

– Это как же?

– Я тебе сейчас одну интересную вещь расскажу, хорошо? А ты слушай, жуй свою форель и не перебивай.

– Конечно, послушаю, мне интересно.

– Ну так вот. Ты слышал такие понятия, как "авторитет", "законник"?

– Мне кажется, я догадываюсь, о чем вы говорите, Муса Багирович.

– На ментовском языке это называется "лидер преступной группировки".

– Я так и думал.

– В вашей славянской столице, в самом центре, как вы выражаетесь, славянского мира примерно сто двадцать авторитетов. Из них треть – чечены. Еще треть – другие кавказцы: азербайджанцы, грузины, дагестанцы, ингуши и так далее. Ты разницу в количестве чувствуешь? Сколько ваших-то, славян, остается – раз, два, и обчелся!

– Так у вас, на Кавказе, никогда Советской власти не было. У вас и денег-то больше в десять раз, чем у наших бандитов доморощенных.

– Не в этом дело, дорогой Борис Степанович! При чем тут деньги или Советская власть? Бандиты и у вас всегда были, и сильные бандиты. Просто мы их вытеснили. Несколько лет назад, если ты слышал про это, в Москве началась настоящая война – славяне решили вернуть все свои утраченные позиции. Но мы их быстро успокоили.

– Как?

– Очень просто. У меня лично однажды произошел очень показательный разговор. Была назначена как-то "стрелка" с "таганцами". Выехали за кольцевую – наших человек сто, и их не меньше. Стволы у каждого, нервы на взводе. Вроде пальба неминуема.

– Конечно.

– А вот тут ты и ошибся. Я подошел к их лидеру (его фамилию или кличку тебе знать не нужно) и предлагаю: "Поговорим?" Он сразу в бутылку: "Про что говорить! Вы беспредел чините!" И выдвигает мне список объектов, которые будто бы им принадлежат, а мы, мол, не на свою территорию лезем. Классический, надо сказать, повод для разборок.

– Да, я слышал о таких делах.

– Ты дальше слушай. Я подзываю своего помощника, ты его знал... "Мансур, – говорю, – открой кейс". Он открывает, я достаю "ноутбук"... Знаешь, наверное, что это такое?

– Компьютер маленький.

– Да-да. Достаю, значит, и говорю: "Вот вы нас считаете дикими, нецивилизованными людьми. Вы считаете, что дикари вдруг спустились с гор и захватили ваши исконные территории. Да, говорю, вы правы, захватили. Будем и дальше захватывать, потому что мы совсем не дикари, мы выше вас по своему развитию". Мой оппонент удивился: "Как это выше?" Он даже не врубился, о чем я. "А вот так, – отвечаю. – Мы ваш же собственный мир устроили таким образом, что вам просто некуда деться. Вам придется делиться с нами всем, что у вас есть. Смотри!" И я включаю компьютер. Нахожу директорию "Таганка". Открываю. Каждый файл... Ты понимаешь эти термины, Борис Степанович?

– Конечно.

– Так вот, каждый файл – это фамилия или кличка каждого боевика его организации – по крайней мере, почти каждого. Ну а самым первым идет он сам, их авторитет. В каждом файле – год рождения, количество судимостей и по какой статье, какая тачка за ним записана, какой ствол... В общем, все-все. А главное – адреса, места встреч. Но еще главнее – имена, адреса, места работы или учебы родителей, жен, невест, подруг, детей.

– Как же вам удалось собрать такое досье? Это же уйма работы!

– Удалось. Это наша забота. А ты не перебивай, Борис Степанович, ты слушай.

– Да-да, конечно.

– Так вот, показал я ему это все, у него глаза квадратными стали. А я говорю: "Видел? Если вдруг начнется между нами война, если вы станете на нашем пути, если хоть один из наших людей пострадает из-за вас, то мы будем уничтожать вас пачками вместе с вашими женами и детьми. А ты, – говорю ему, – если очень смелый, поезжай к нам, в тот же Грозный. Поезжай в Бамут, в Хасавюрт. Езжай, словом, в нашу Ичкерию. Отыщи там мою жену. Отыщи там членов моего тейпа. Попробуй их уничтожить". Я смотрю на него, а он аж позеленел.

– И чем все кончилось? – почти равнодушно спросил Тихонравов, чувствуя, как неприятно засосало у него под ложечкой: конечно же, у Багирова, если он не врет про компьютер, есть файл и с его, Тихонравова, данными. Ведь генерал для него самый близкий компаньон.

– А как ты думаешь, Борис Степанович?

– Откуда мне знать – я там не был.

– А ты думай, как сам на его месте поступил бы! Короче, подал он знак своим ребятам, сели они в машины и разъехались. Крыть-то ему нечем было!

– Да, пожалуй что так.

– Не "пожалуй что так", а точно так! Что он мне смог бы взамен предложить? Ну не ехать же ему ко мне на родину в самом-то деле!

– Конечно.

Наступила пауза, во время которой бандит успел выпить рюмочку коньяка, нарушая тем самым все свои религиозные традиции. Затем Муса произнес:

– Ну, Борис Степанович, а теперь поговорим о нашем деле.

– Да, давайте, Муса Багирович. Я тоже хочу все выяснить, чтобы у нас не было неясностей.

– Вот и отлично. Так где же, дорогой Борис Степанович, наш товар? Мы ведь ясно договаривались" что через каждые две недели, максимум через три, очередная порция порошка будет передаваться нам. Ведь так?

– Так, но...

– Ты считаешь, что мы вам мало платим? Или у нас были задержки? А может, у тебя есть какие-то претензии к подлинности "зеленых"?

– Нет, но...

– Мы пошли даже на твое дурацкое условие выплачивать по крайней мере половину требуемой в долларах суммы купюрами девяностого года выпуска, – Муса не давал Тихонравову вставить ни слова. – А ведь сделать это не так просто, как тебе кажется. Что, разве не так? Ты меня поправляй, если что, не молчи.

– Вот я и хотел сказать...

– Так разве красиво ты поступаешь, Борис Степанович? Ты же подводишь своих друзей!

– Погодите, Муса Багирович! Трудности возникли из-за того, что последняя партия наркотиков не была оплачена, поэтому наши афганские партнеры...

– Что?! – возмущение Багирова было настолько сильным и искренним, что Тихонравов осекся на полуслове. – Ты хочешь обвинить меня в том, что я тебя кинул? Ну, Борис Степанович, от тебя такого не ожидал!