Гораздо хуже было то, что до сих пор никто не попытался его остановить ни выстрелом, ни окриком. Это могло означать только одно – его хотят взять неожиданно, резко, живым. А то, что душманский плен окажется страшнее смерти, у Аркана сомнений не вызывало. Следовало готовиться к самому худшему.

Осторожно приподняв голову, Аркан осмотрелся.

В принципе позиция, которую он сейчас занимал, была неплохой – спереди его заслонял большой камень, который вполне мог сойти за бруствер, а все пространство позади отлично просматривалось и простреливалось, поэтому он мог не бояться, что кто-то попытается приблизиться к нему с тыла. К тому же со своего места он мог хорошо видеть все, что делается в ущелье и на противоположном склоне.

Он мог ожидать теперь внезапного нападения "духов" только сверху. Это как раз было бы самым неприятным – попробуйте вести огонь снизу вверх, будучи не в состоянии рассмотреть противника за гребнем и следить за его перемещениями, для него в то же время находясь на виду.

Аркан чертыхнулся. Жаль, что он не заметил никого из пасущих его "духов".

"Дать наугад пару очередей, чтобы "духи" проявили себя, и принять бой в открытую?"

Он еще раз осмотрелся.

"Не-ет. А вдруг?.."

Это было, конечно, маловероятно, но вдруг моджахеды на сей раз пренебрегли в спешке или из-за чрезмерной уверенности в своих силах элементарными правилами безопасности и не выставили постов?

В таком случае его скорее всего до сих пор никто не засек.

Открыв огонь, он бы демаскировался, тут же вызвав на себя огонь тех "духов", которые были внизу.

"Кстати, как они там?"

На всякий случай вытащив из карманов и положив перед собой две гранаты, Аркан передернул затвор автомата и осторожно выглянул из своего укрытия.

Пограничник теперь устало сидел на камне, о чем-то рассказывая высокому чернобородому моджахеду, одетому во все черное. "Дух", очевидно, плохо понимал по-русски и часто поворачивался к молодому парню, – наверное, переводчику, который скромно стоял у него за спиной. Еще десяток моджахедов почтительно топтались в стороне, не мешая своему командиру беседовать с шурави.

Аркан, конечно, почти ничего не слышал из их разговора, но доносившиеся до него возгласы пограничника, в значительной части непечатные, а также его резкая жестикуляция показывали, что офицер то ли просит чего-то, то ли оправдывается в чем-то перед своим мрачным собеседником. Погранец часто прикладывал руки к груди, хлопал себя почему-то по карманам и вопросительно, с надеждой посматривал на переводчика, когда тот растолковывал ему смысл очередной короткой фразы, брошенной "черным".

Разговор, видимо, принимал для пограничника скверный оборот. Он волновался все больше и больше, все громче оправдываясь и все отчаяннее жестикулируя.

До Аркана даже долетали теперь отдельные его фразы:

– Да не знаю я, где деньги! Не знаю я, куда подевались драги!.. Я не брал себе ничего!.. Мы всегда честно работали, ты же знаешь меня!..

Его собеседник отмалчивался, изредка отрицательно качая головой, словно в тяжком раздумье.

Аркан не успел задуматься над смыслом услышанных им слов, как ситуация резко поменялась.

Офицер-пограничник отшвырнул в сторону свою фляжку и бросился на "духа". Однако тот на удивление быстро среагировал на это движение, четкой подсечкой и провожающим ударом по шее сбив нападавшего с ног. Тотчас, заклацав затворами, к странной парочке подскочили остальные таджики, стоявшие все это время в стороне.

Несколько пинков и ударов прикладами, видимо, отбили у пограничника всякое желание продолжать что-то доказывать силой. Он с трудом сел и, протягивая руки к "черному" командиру, снова начал просить о чем-то – горячо, страстно.

Но слушать его теперь явно не желали.

Главный "дух" что-то коротко бросил своим, кивнув на пограничника, отошел в сторону и уселся, поджав ноги, на землю метрах в двадцати от места разговора, демонстративно отвернувшись.

Всем своим видом он показывал, что его ни капельки не трогает дальнейшая судьба "грязного неверного".

В отличие от черного "духа", изображавшего полное равнодушие, Аркан весь напрягся.

Дело принимало неприятный оборот.

Какие бы подлые и паскудные дела ни объединяли пограничника с таджикскими оппозиционерами, сейчас это становилось неглавным.

Главным было то, что вооруженные "духи", которые пришли, вполне возможно, из-за "речки", как еще со времен афганской войны называли российские военные Пяндж, без всякой жалости, грубо вывернув руки и лупя прикладами автоматов по чему попало, прикручивали к торчащему неподалеку деревцу нашего, российского офицера.

"Если даже он и скотина, – подумал Аркан, – то решать это не мне и не им, а суду. А измываться над ним я этим гадам не позволю!"

Аркан уже несколько раз видел эти страшные символы непонятной, никем официально не объявленной войны, в горнило которой оказались втянуты российские парни. Он сам отправлял домой своего сослуживца, снятого с такого же вот скрюченного горного деревца, – отправлял запаянным в цинк даже без окошечка, чтобы не дай Бог мать его не увидела, какие муки пришлось пережить сыну перед смертью.

"Духи" умели измываться над шурави на удивление изобретательно – у обезображенного, оскверненного трупа нашего солдата, замученного ими, трудно было найти место, не тронутое ножом, огнем или дубиной. Отрезанные пальцы, выколотые глаза, нарезанные полосками уши, перебитые чем-нибудь тяжелым суставы, лопнувшая от ударов селезенка и измочаленная печень – это лишь цветочки, самый простой набор пыток, к которым прибегали моджахеды. Настоящие же "умельцы" ухитрялись разделывать человека на части, оставляя тем не менее его на несколько часов в живых, чтобы подольше и пострашнее помучился.

Аркан представил себе, как он будет со своего места наблюдать за всеми этими мерзостями, и больше уже не колебался: снова рассовав гранаты по карманам, он подхватил автомат и, оставив за камнем рюкзак с наркотиками, осторожно, как тень, выскользнул из своего укрытия.

Он полз по горе, пытаясь спуститься пониже, и старался вжаться в эти камни, раствориться в них, стать с горами единым целым, ни малейшей неточностью движений не привлечь внимания веселившихся внизу, в долине, "духов".

Он не спускал с них глаз и видел, что те уже начали свою страшную игру: гогоча и что-то гортанно выкрикивая, они вяло, как будто разминаясь и не спеша торопить события, по очереди наносили удары по привязанному к дереву офицеру.

Ногой в пах, кулаком в солнечное сплетение, прикладом по лицу...

Пограничник, вскрикивая после каждого удара, непрерывно просил переводчика:

– Слышь, скажи ему, что я ничего не знаю!.. Я сказал все!.. Скажи ему, что я не вру!.. Скажи, я прошу тебя!..

Аркан подполз к ним уже метров на пятьдесят и теперь хорошо слышал, что кричал, оправдываясь и прося пощады, привязанный к дереву офицер.

Его никто не слушал. Переводчик лишь однажды попробовал обратиться к своему командиру, но был тут же остановлен одним властным жестом "черного" и замолчал. Наверное, объяснения шурави теперь не интересовали главаря банды: он чувствовал, что ничего нового русский офицер пока не скажет – слишком мало и несерьезно пока что было оказанное на него воздействие.

"Черный" сидел все там же, не меняя позы, все с тем же безразличным видом.

Аркан попытался оценить ситуацию.

Бросаться в омут вниз головой...

Конечно, он знал, что бой ему придется принять, и знал, что шансов у него не слишком много.

Он, безусловно, боялся. Боялся, что этот день станет для него последним. Боялся боли от пули, входящей в тело. Боялся, что никогда не вернется в Москву, к родителям, к нормальной жизни.

А как же без этого! Никогда не верьте тем, кто утверждает, будто не боится в последнюю минуту перед боем!

Но усталость, навалившаяся после изнуряющего горного перехода с полной выкладкой, боль от потери друзей – совсем молодых еще ребят, непреодолимые голод и жажда – все это погружало Аркана в какое-то странное оцепенение. Не физическое, нет, – сил у него хватило бы еще надолго.

Но вот психологически он словно омертвел. Сейчас ему было по большому счету все равно, погибнет он или останется жить, будет распят на дереве рядом с этим офицером или освободит его.

Мозг Аркана работал теперь так, словно принадлежал не его телу. У тела остались эмоции и чувства. У мозга же появилась цель – уничтожить врага, спасти своего. Для выполнения этой задачи нужно было рассчитать все так, чтобы на протяжении пяти секунд после первого выстрела, пока "духи" будут приходить в себя, успеть сделать как можно больше и не просчитывать уже в бою возможные варианты действий.

Аркан еще раз пересчитал "духов".

"Черный" чуть поодаль – раз, переводчик рядом с ним – два. Эти двое были спокойны и не возбуждены. Их автоматы висели за спиной, и по крайней мере несколько секунд им понадобится для того, чтобы привести оружие к бою.

Семеро "духов" сейчас веселились возле офицера. Многие из них держали в руках автоматы, тыкая время от времени пограничника стволами и прикладами.

Это не понравилось Аркану. Не понравилось ему и то, что эти семеро находились слишком близко от погранца – нельзя было кинуть в эту группу гранату, а в перестрелке шальная пуля запросто могла попасть в пленника: веревки, крепко прикрутившие его к дереву, не позволяли укрыться от пуль, залечь.

"Девять против меня одного – расклад просто забойный! – невесело усмехнулся Аркан. – Шансы мои в самом лучшем случае равны лишь двенадцати процентам из ста".

Он удивился тому, насколько быстро сумел подсчитать этот процент, – наверное, его мозг работал с удвоенной быстротой и энергией. А в следующее мгновение Аркан уже знал, как будет действовать.

Смущало его только одно – "черный" с переводчиком сидели тоже слишком близко к офицеру. Осколками разорвавшейся возле них гранаты могло задеть и пограничника.

Впрочем, иных вариантов у Аркана не было.

Оставалось надеяться только на то, что в конце радиуса разлета осколки не смогут причинить пленнику "духов" сколько-нибудь серьезного вреда.

В этот день время для Аркана оказалось спрессованным в один ком. Казалось, всего пару секунд назад он рассовывал вытащенные гранаты назад по карманам, а теперь их снова приходилось извлекать на свет Божий. Выдернув чеку из первой, он сильно швырнул ее в сторону "черного", тут же отправив для верности следом и второй "подарочек".

Плюхнувшись на живот за ближайший камень и одновременно вскинув автомат к плечу, Аркан увидел, что гранаты разорвались как раз в том месте, где сидел командир таджиков вместе со своим переводчиком.

"Духов" ошеломили неожиданные взрывы у них за спиной. Они не успели заметить, откуда пришла угроза. Потеря командира подействовала на них подавляюще. Несколько мгновений они стояли в оцепенении, глядя туда, где только что сидел их главарь, а теперь медленно оседала взметнувшаяся в небо пыль. Один из них даже не сразу почувствовал, что ранен, – лишь через некоторое время он упал на колени, схватившись за живот и выронив автомат, и завыл диким голосом.

"Духи" недоуменно оглянулись на этого своего раненого. Кто-то из них бросился туда, где только что грохнули взрывы. Этих нескольких мгновений хватило Аркану для того, чтобы четким, отработанным движением прижаться щекой к прикладу, взяв на прицел фигурки врагов, и открыть шквальный, беспощадный огонь.

Первой же короткой очередью он уложил наиболее опасного противника – высокого и быстрого в движениях "духа". Аркан его заметил сразу – еще не успел громыхнуть взрыв второй гранаты, а высокий таджик уже вскинул автомат и с яростью, пятясь назад, сверлил взглядом горы, выискивая нападавших. Именно его нужно было нейтрализовать в первую очередь.

Следующими стали сразу трое "духов", сваленных одной длинной очередью. Тут же, без промедления, последовала такая же длинная очередь в того басмача, который кинулся к месту гибели "черного".

Таджик с разбегу ткнулся в песок и больше уже не двигался. Только тогда Аркан, на ходу переворачивая спаренный магазин, перекатился из-за камня на пару метров в сторону, не давая возможности оставшимся в живых моджахедам пристреляться к месту своего укрытия.

Прошло всего три, максимум пять секунд, а ситуация изменилась кардинально. Шансы Аркана существенно выросли – теперь за него можно было давать один к двум. С другой стороны, теперь на его стороне уже не было главного помощника – фактора внезапности.

Со стороны "духов" сейчас вяло и нерешительно огрызались лишь два автомата. Укрывшись за невысоким бугорком, Аркан думал, что делать дальше.

Он понимал: "духи", придя в себя и сообразив, что он здесь один, попытаются зайти с двух сторон и с легкостью "раскатать" его. Один из оставшихся в живых моджахедов весьма удачно укрылся за саксаулом, к которому был привязан офицер. Таджик знал, что в результате стал недосягаем для автомата спецназовца, а потому вряд ли мог решиться покинуть столь надежное живое прикрытие.

Осторожно высовываясь из-за камня, сержант заметил, что второй "дух", пытавшийся осуществить какой-то обходной маневр, был человеком в летах – не особенно быстрым и подвижным. Во время его перебежек от одного укрытия к другому Аркан легко мог взять его на прицел.

Тем временем таджик, укрывшийся за пограничником, наглел все больше, – пользуясь своей безнаказанностью, он все точнее пристреливался к тому бугорку, за которым схоронился Аркан.

Пули, посвистывая, чиркали уже над самой головой парня, и оставаться на месте, дожидаясь, пока совсем близко подойдет второй "дух", смысла не было никакого.

Аркан в отчаянии огляделся.

Ничего похожего на более надежное укрытие вокруг не было. Наверное, единственным его шансом оставался тот самый камень, прячась за которым он и начал бой.

Сжавшись в комок. Аркан ждал.

Как только автомат, бивший по его бугорку, замолчал (видимо, стрелок менял магазин), Аркан решился и, как пружина, одним прыжком перелетел за спасительный камень.

Наверное, ему просто повезло – пожилой таджик как раз совершал одну из своих неуклюжих перебежек, а "дух", спрятавшийся за пограничником, не успел перезарядить оружие.

Еще в прыжке Аркан открыл неприцельный огонь по противнику и добил пожилого таджика уже из-за камня.

В следующее мгновение он, как сурок, юркнул за камень, даже не пытаясь высовываться под градом обрушившихся на его укрытие пуль.

Теперь их осталось только двое – он и спрятавшийся за пограничником "дух".

Противник пристрелялся к камню, высунуться Аркан не мог, и потому положение складывалось просто патовое.

Что следовало делать дальше? Ждать, пока у "духа" не закончатся патроны? Но сколько придется ждать? К тому же моджахед, на мгновение выскочив из своего укрытия, мог выхватить запасной магазин у кого-нибудь из своих мертвых товарищей, лежавших всего-то в метре-двух от него.

Аркан, лежа пластом за своим камнем и пытаясь контролировать действия "духа", напряженно размышлял.

Если эта группа являлась лишь головным отрядом большой банды, тогда дело его было швах – уже пять минут как к месту боя, услышав звуки стрельбы, на всех парах мчится его неминуемая смерть.

Нет, лежать и ждать чего-то не стоило.

Ему обязательно нужно было действовать, и действовать быстро и неординарно.

И решение к нему пришло – столь же оригинальное, сколь и рискованное.

Захватив двумя пальцами специальный десантный нож "Оса" таким образом, чтобы он прятался за тыльной стороной ладони, Аркан отбросил в сторону автомат – так, чтобы это хорошо видел засевший в пятидесяти метрах от него таджик, и медленно-медленно поднялся из-за камня с поднятыми вверх руками.

Это был, конечно, самый страшный момент в его жизни. От него в этот момент уже ничего не зависело.

Аркан был так напряжен, что слышал стук крови в собственных висках. Ему казалось, будто из-за этого стука от не сможет даже услышать очередь из автомата "духа" – не услышит, с каким звуком вылетит из ствола пуля, несущая ему смерть.

Он ждал выстрела.

Но...

"Дух" не стрелял.

И Аркан сказал:

– Сдаюсь! Слышь, не стреляй! Сдаюсь!

"Дух" молчал, недоверчиво посматривая из-под сурово насупленных бровей на русского солдата, который только что уложил стольких его собратьев.

Как же так – этот дьявол, который в одиночку перебил столько народа, вдруг сдается, да еще тогда, когда из девяти врагов в строю остался только один!

Таджику было трудно поверить в такое.

Он покосился на трупы своих товарищей, и ненависть к неверному снова наполнила его сердце.

Наверное, Аркан почувствовал, что противник вот-вот нажмет на курок, и снова заговорил – заговорил спокойно, негромко, будто успокаивая "духа":

– Смотри, я без оружия. Не стреляй. Я сдаюсь.

Я хочу в Афганистан.

Таджик вздрогнул.

Он не понимал, что говорит этот шурави, но сомнения в том, что он сдается, не было. Он ведь сам видел, как выбросил русский в сторону свой автомат. Он ведь своими глазами видел, что в руках у русского солдата ничего нет! Да и если к ним сегодня сам пришел русский офицер и тоже сдался, то почему бы не сдаться и этому странному солдату? А сколько можно на нем заработать, если удастся переправить его домой!

Таджик напряженно размышлял, не покидая своего живого укрытия. В нем сейчас боролись два противоречивых чувства – с одной стороны, перед ним был враг, желание убить которого еще не пропало, с другой – этот парень сдавался сам, и на нем можно было заработать. На загорелом и глуповатом лице моджахеда мысли читались столь просто и явственно, что привязанный к дереву Терентьев не выдержал.

– Сдается он, не видишь, что ли? – с усмешкой произнес офицер.

Он не мог не порадоваться тому, что парень спас его от неминуемых пыток. Но имелась и еще одна положительная сторона во всем этом деле – как только начался бой и кто-то метко бросил гранату в Карай-хана, Терентьев решил, что военного трибунала ему не избежать. Он был уверен, что если группа, напавшая на моджахедов, захватит его живым, то на милосердие ему рассчитывать не стоит.

Он предполагал, что кто-то из спецназовцев, помогавших разблокировать "Красную", шел по его следу, а улик против капитана за это время можно было собрать предостаточно.

Теперь же оказывалось, что трибунал временно отменяется и про пытки пока что тоже можно забыть.

Голос привязанного к дереву офицера подействовал на "духа" успокоительно. Моджахед вышел наконец из-за дерева и сделал шаг вперед. Автомат в его руках черной дырочкой горячего еще ствола все так же напряженно смотрел Аркану прямо в сердце.

Сержант тоже сделал шаг вперед и остановился.

Он вдруг понял, что каждый шаг навстречу этому придурковатому моджахеду будет даваться ему с огромным трудом.

Каждый шаг – это увеличение вероятности того, что "дух" не промахнется с первого же выстрела.

Каждый шаг – это приближение к развязке. А для кого развязка окажется более счастливой? Чей Бог сейчас благосклонно поглядывает с небес на своих сыновей – их мусульманский Аллах или наш?

Но стоять было нельзя.

Нужно было идти.

И Аркан, с трудом передвигая ноги и не опуская рук, пошел навстречу неизвестности...

До "духа" оставалось всего метра два, когда Аркан снова остановился.

Что произошло в следующие несколько мгновений – навсегда осталось для него тайной.

Может быть, Аркан, остановившись перед моджахедом, сделал какое-то резковатое движение.

Может, у самого "духа" сдали нервы. Возможно, психанул привязанный к дереву пограничник.

Как бы то ни было, все трое действовали практически одновременно.

Палец таджика нажал на спусковой крючок автомата.

Нога привязанного офицера резко взлетела вверх и ударила по стволу автомата моджахеда.

Рука Аркана метнулась вперед, как катапульта, послав "Осу" в грудь противнику.

Всего лишь миг!

И все кончено...