– Что вам нужно? Деньги? Что? Я сама все отдам, только не трогайте меня, – тут же заговорила женщина, как только ей перестали зажимать рот.

– Отдашь все, конечно, куда ты денешься, если попросим, – оскалился в противной улыбке старший кавказец. – Но вообще-то мы поговорить пришли. Что-то ты, хозяйка, не слишком радостно гостей встречаешь, а? Или недовольна чем-нибудь?

– Чего вы хотите? Уходите лучше по-хорошему! Я сейчас кричать буду – соседи прибегут, милицию вызовут. Сейчас муж с работы вернется.

– Дура, заткнись! Тебя не просили открывать твою пасть, ясно? – рявкнул на нее старший кавказец. – Мы тебя уже два дня пасем и отлично знаем, где твой муж, где твои дети и даже где твои соседи. Кричи не кричи, все равно на площадке сейчас никого нет, все твои соседи на работе, а муж твой раньше восьми домой не приходит.

– Отпустите меня! Я сейчас сама вам отдам все деньги, что есть в доме. Золото свое... Я все сама отдам, честное слово, только не надо...

– Что нам надо, мы и без того знаем. Али, ты помнишь, что нам надо от этой соски? – снова мерзко засмеялся главарь бандитов.

– Трахнуть ее нам надо, что ли? – вяло поинтересовался наркоман, не желавший из-за такой ерунды, как секс, возвращаться из мира своих грез.

– Умница ты у меня! Аслан, ты посмотри – помнит, хоть и обкурился с самого утра.

– Наверное, когда ощупывал ее – вспомнил, для чего сюда явился. Понравилось, Али?

– Пошел ты... – вяло огрызнулся наркоман, но смысл разговора, видимо, до него дошел – Ирина в первый раз за все это время увидела наконец его осмысленный и заинтересованный взгляд, которым он окинул ее.

Женщине стало страшно:

– Перестаньте! Вы не сделаете этого, ребята, вы же не скоты...

– Заткнись, сучка! – снова рявкнул на нее старший, снимая свой идиотский малиновый пиджак.

– Я больна СПИДом...

– ...А также сифилисом и триппером. Еще что-нибудь нам расскажи! Ты – баба замужняя. Это мы тебе подарим что-нибудь, – подленько осклабился коротышка, которого назвали Асланом. – А ты от нас мужу подарочек сделаешь, ха-ха!

– Иди сюда, покажись!

Высокий подошел к ней, и не успела Ирина поднять руки, как он, захватив ее блузку у воротника, резко дернул ткань вниз, вырывая весь перед блузки.

– Ух ты, какое у нее вымя! – он схватил ее левую грудь, больно сжав плоть двумя пальцами у самого соска.

От боли и брезгливости Ирина забыла страх и ударила кавказца по руке, сбив с груди его ладонь:

– Убери руки!

– Ах ты сука! – не размахиваясь, кавказец коротко ударил ее кулаком в ухо.

Ирина не устояла на ногах. Падая, она ударилась плечом о косяк двери, но сначала этого не почувствовала – так сильно болело в ухе, таким нестерпимым гулом наполнилась голова.

"Убьют! – почему-то сразу решила она. – А на кого я детей оставлю? Павлик рано или поздно все равно женится, и будут они сиротами".

– Вставай! Чего разлеглась, как корова? – словно сквозь вату донеслось до нее приказание высокого. – Не здесь же тебя иметь.

Она попыталась подняться, автоматически поправляя задравшуюся юбку, но тело плохо ее слушалось – сильно кружилась голова, к горлу подкатывала тошнота.

Она не почувствовала, а скорее увидела, словно в кошмарном сне, как приблизились к ней невысокий кавказец и наркоман, как резким рывком поставили ее на ноги и потащили в спальню, на их с Павлом кровать. Почти теряя сознание от страха и беспомощности, еле соображая, что с ней происходит, Ирина почувствовала, как чьи-то руки бесцеремонно, вырывая молнию и кнопки, стащили с нее юбку и тут же рванули тонкое кружево трусиков, грубо обнажая тело.

В ужасе Ирина закрыла лицо руками. Скованная этим кошмаром, будто сошедшим на нее из какого-то фильма ужасов, не имея сил сопротивляться, захлебываясь отвращением, она инстинктивно сжалась, пытаясь превратиться в твердь, в камень, с которым ничего не смогут поделать. Но все те же сильные руки безжалостно раздвинули ее ноги, и она закричала – беззвучно, отчаянно...

– О, бля, смотрите, да у этой сучки менструация! Тьфу, корова, нашла время! – высокого кавказца, первым подступившего к ней, буквально затрясло от отвращения. – Свинья грязная! Как работать с этими бабами?!

– Что теперь с ней делать? – растерянно спросил маленький бандит, удивленно хлопая глазами и бесстыдно рассматривая прокладку Ирины.

– Что, что... – высокий был в ярости. – Разве у нее только одна дырка? Отсосет!

До Ирины, находившейся в прострации, смысл этих слов дошел почему-то сразу. Странно замычав и боясь открыть рот, она поползла из-под высокого, пользуясь тем, что ее ноги отпустили.

Однако кавказец оказался проворнее – он быстро прыгнул ей на грудь, больно придавив коленями к кровати ее руки у локтей. Пошевелить руками, закрыть ими лицо она теперь не могла.

Ирина даже в такой ситуации успела удивиться – когда же этот подонок сбросил с себя брюки, оставшись ниже пояса совершенно голым? Женщина заворочалась, пытаясь сбросить с себя насильника, но он лишь подпрыгнул на ней, еще сильнее придавливая ее своим весом к кровати.

– Куда, сучка? Ты еще не поработала! А ну соси моего красавчика! – чуть наклонившись вперед, бандит обеими руками схватил Ирину за голову, не давая возможности отвернуться, и ткнул членом ей в губы.

Мерзкий хохот мучителей, страшное унижение, невыносимая вонь давно не мытого тела кавказца сделали свое дело. Ирина даже не пыталась сдерживаться – ее вырвало прямо на насильника, на его "мужское достоинство".

– Бля! – заревел тот страшным голосом, соскакивая с женщины как ужаленный и с ужасом рассматривая свои изгаженные гениталии. – Ты что, сука, охренела?!

Ирина не успела защититься – страшный удар пяткой в живот заставил ее сжаться в комочек, повернувшись к мучителю спиной, но спустя еще миг ужасная боль ворвалась в тело сзади, разливаясь обжигающей волной от почки, и она вытянулась на постели, уже не понимая, где у нее больше болит.

Несколько долгих мучительных минут все три бандита избивали женщину – избивали жестоко, стремясь достать до самых чувствительных мест, не смягчая силы ударов.

Ирина, в первые мгновения почти обезумевшая от обрушившейся на нее боли, затем обмякла и лежала пластом, безразлично и безучастно принимая все новые и новые удары. Это тело после того, что с ним проделали, словно перестало быть ее телом.

Растерзанная, измученная женщина лишь удивлялась, почему она не теряет сознания. Ей хотелось отключиться, не видеть, не слышать, не чувствовать рядом с собой этих подонков. Ирина лежала теперь без всякого движения, без звука – будто боксерская груша, брошенная здесь, на кровати, для отработки ударов.

Наверное, ее крики и попытки защищаться воодушевляли бы бандитов, но такая реакция Ирины заставила их в конце концов испугаться.

– Все, хорош, а то сдохнет, а нам это не на руку, – скомандовал высокий.

– Ты же сам начал... – попробовал возразить наркоман, но старший тут же оборвал его:

– Тебя не спрашивают, кто начал! Я сказал – хорош, а то прибьем суку!

– Ладно.

– Сидите здесь, сторожите ее, чтоб не вздумала чего выкинуть, а я пойду помоюсь... Сука, бля, всего изгадила, падла, мыться надо идти...

Что-то еще бормоча по-своему, он ушел в ванную, а Ирина осталась с Асланом и Али.

– Что, Али, может, ты все еще хочешь ее натянуть? – заржал маленький Аслан, похотливо кивая на голое тело женщины.

– Сам лезь, если охота.

– Но ты же хотел!

– А сейчас не хочу.

Ирина слушала все эти разговоры, не в силах даже пошевелиться. Голоса долетали до нее как сквозь стену, и она мало понимала из того, что происходило вокруг нее. Да и вообще ей все уже стало безразлично, и она даже не пыталась прикрыться, спрятаться, бежать.

Она только вглядывалась в лица бандитов сквозь все сильнее заплывающие веки, – чтобы запомнить этих подонков навсегда, чтобы память не подвела ее в тот момент, который обязательно наступит – когда придет их время платить ей по всем выставленным ею счетам.

В том, что такое время придет рано или поздно, Ирина не сомневалась – прощения им быть не могло. Бог этого не допустит...

– Зря! Смотри, как она глазами-то зыркает – горячая, страстная...

– Пошел ты!

– Ладно, не злись... А классно она Ваху обрыгала, а? Он раскатал губу – отсосет, отсосет...

– А он ей не понравился, ха-ха!

– Пошел теперь хрен свой мыть...

– Заткнись, – рявкнул с порога вернувшийся главарь. – Не дорос, падла, меня подкалывать.

– Да я шучу, чего ты... – попытался оправдаться Аслан, отступая от натягивавшего штаны высокого бандита.

– Шутник... Как баба, отошла хоть немножко? Шевелится? Или сдохла уже?

– Лежит, смотрит.

– Эй, слышишь меня? – наклонился над Ириной высокий, заглядывая ей в лицо.

Ирина хотела бы плюнуть в его мерзкую рожу, но сил у нее хватило лишь на то, чтобы беспомощно замычать, с животной ненавистью прожигая его взглядом.

– Ну, значит, слышишь. Тогда слушай внимательно – это наше первое предупреждение...

– Ты уверен, Что она тебя понимает? – спросил главаря Аслан, с беспокойством глядя на безжизненное лицо их жертвы.

– Хрен ее знает, но мычит же... А не слышит меня, так все равно до ее папашки рано или поздно дойдет, за что его дочку отделали.

– Наверное, – согласился маленький бандит, неуверенно пожимая плечами.

– Ты слышишь, что я говорю? – снова склонился над ней высокий. – Короче, передай папочке, генералу Тихонравову, что это наше первое предупреждение. Срок вышел позавчера, а о новой партии он так и не позаботился. Короче, ему дается еще три дня на размышление...

– Не, срок она точно не запомнит, – протянул наркоман, но Возген только яростно стрельнул в его сторону взглядом, приказывая замолчать.

– Три дня пусть думает. Если он после этого не выполнит свои обязательства, разговор будет уже не только с тобой, но и с твоей дочкой. На этой вот кровати обеих научим мужчин любить. Слышишь, да? Небось и дочка у тебя такая же холодная да неумелая, как и ты? Ничего, с нами она всему научится, специалисткой станет...

– Это уж точно, научим, – со смехом поддержал его маленький. – Даже три дня ждать не хочется ради такого великого дела!

– Короче, не забудь передать все это папашке. Муса его предупреждал – бизнес шуток не любит, – высокий выпрямился наконец и окинул взглядом тело Ирины, покрытое свежими ссадинами и наливающимися уже синяками. Он сокрушенно покачал головой:

– Эх, а сучка ты ничего. Жаль... Будем надеяться, что через три дня ты будешь в форме.

– Не говори, такой секс накрылся!

– Пошли, хватит с нее на сегодня. Уверен – мы еще сюда вернемся...

Сколько времени пролежала без движения Ирина после того, как бандиты ушли из квартиры, она не знала. Она толком не знала, который час, какое на дворе время суток и сколько длился весь этот кошмар. Часы будто остановились для нее, потеряв способность шевелить стрелочками одновременно с тем, как она потеряла способность двигаться и соображать.

Сознание возвращалось к ней медленно. Точнее, не само сознание (сознания она, к сожалению, так и не потеряла), а понимание реальности всего происшедшего.

Наконец в голове ее чуть просветлело, и тогда нахлынувшая на нее острая боль во всем теле оказала странный эффект стимулятора, заставив ее очнуться, выйти из полузабытья и безразличия, которые владели ею все долгие мучительные минуты, проведенные в квартире вместе с подонками.

Она села на кровати и осмотрелась.

Странно, но довольно богатая обстановка квартиры и всяческие ценности бандитов не заинтересовали. Покидая дом, они не рылись в шкафах и ящиках, поэтому порядок остался ненарушенным, будто в квартире ничего и не случилось.

Зато сама Ирина...

Она не видела еще своего лица в зеркале, но можно было не сомневаться, что зрелище ее ожидало ужасное – стоило взглянуть на ее одежду, точнее, на те жалкие лоскутки, которые от одежды остались.

Синяки и ссадины проступали теперь не только на традиционно "травмоопасных" для женщин руках или ногах, но и на животе, шее, груди.

Ирина взглянула на будильник, стоявший на тумбочке у изголовья кровати, и вздрогнула – стрелки неумолимо приближались к четырем.

Значит, часа через два-три может вернуться Павлик! Если он увидит ее в таком состоянии, с этими синяками, он все сразу поймет... Но рассказать мужу обо всем случившемся с ней Ирина не могла.

Быстро вскочив и превозмогая боль, Ирина бросилась в ванную, по пути стащив с себя остатки одежды и затолкав их на самую нижнюю полку шкафа – так, чтобы муж случайно не наткнулся на них. Потом она выбросит эти лохмотья.

Открыв краны, Ирина залезла в ванну, не дожидаясь, пока та наполнится водой. Странно, но плакать ей не хотелось. А ведь обычно ее нервные срывы кончались продолжительными слезами.

Павлик шутил иногда, что глаза у нее совсем уж на мокром месте – даже в большей степени, чем у других женщин. Особенно его удивляла и веселила способность Ирины плакать не только от обиды или боли, но и от счастья – у нее могли непроизвольно покатиться слезы в самых разных и отнюдь не горестных ситуациях.

Но сейчас слез не было.

Наверное, из-за этого Ирине было вдвойне тяжело – слезы принесли бы ей разрядку, очищение, а теперь получалось, будто все, что случилось с ней, так и остается внутри нее, не находя выхода, не давая облегчения.

Уровень воды в ванне медленно поднимался, заливая ее ноги, живот, грудь. Раньше она никогда не позволяла себе ложиться в ванну в такие дни, но сегодня она чувствовала себя настолько грязной, настолько оскверненной подонками, ее собственное измученное тело вызывало у нее такое отвращение, что она без сомнений улеглась в горячую воду. Пусть вода хоть немного смоет с нее скверну, и никакая зараза к ней не пристанет после того, что она пережила в этот день.

Горячая вода нежно обволакивала ее, постепенно умеряя боль, успокаивая тело и душу, и теперь ее мысли перестали наконец метаться по ничего не значащим деталям и вновь обрели возможность сосредоточиваться на главном – за что? Почему?

Из-за чего?

В чем ее вина?

И тогда она вдруг четко вспомнила последние слова высокого кавказца: "Передай своему папочке, генералу Тихонравову, что это наше первое предупреждение. Срок вышел позавчера, а о новой партии он так и не позаботился. Короче, ему дается еще три дня на размышление... Если он не выполнит за установленный срок свои обязательства, разговор будет уже не только с тобой, но и с твоей дочкой".

Ирина растерянно встряхнула головой.

На самом деле это происходило или нет?

Ей показалось, будто все случившееся с ней – дурной сон, и эти страшные слова пришли к ней оттуда, из страшного сна. Ведь бывает же так, что какие-то отдельные фразы из наших ночных кошмаров закрепляются в голове, и, проснувшись наутро, некоторое время невозможно осознать, в каком мире ты находишься – в мире реального бытия или в мире сна.

Но ее тело, ее мозг свидетельствовали: все, что случилось с ней, – не сон. Кошмар, но не ночной.

И слова бандита – реальность.

Значит, она расплачивалась за дела отца? Значит, это он ее сделал заложницей своих махинаций, своих афер?

И не только ее, Ирину, свою дочь, но и Светланку, внучку, ее дочурку?!

Ужасная догадка оказалась для женщины настолько неожиданной, настолько поразительной, что желание разлеживаться в ванне сразу пропало.

Ей срочно нужно было теперь во всем разобраться.

Наскоро намылившись и смыв пену под душем, Ирина, еще мокрая, завернулась в махровый халат и бросилась к телефону – звонить отцу...

– Слушаю вас.

– Папа?

– Иришка, ты?

– Я.

– Что ж ты родного отца не узнаешь? Хочешь сказать, богатым буду?

Ирину больно укололи эти слова отца про богатство – ведь в конечном счете именно из-за денег, из-за каких-то его финансовых дел с ней и случился весь этот кошмар.

Однако Ирина сумела сдержаться.

– Откуда мне знать? – пошутила она, постаравшись говорить как можно беспечнее. – Может, и будешь. Я в твои финансовые дела никогда не лезла.

– Какие у меня дела! – воскликнул генерал. – Ты же знаешь, какая у меня зарплата...

Ирина перебила его излияния. Она и раньше не любила, когда отец прибеднялся. Даже вручая ей в качестве подарка на день рождения ключи от машины, даже периодически подбрасывая им "на жизнь" тысячу-другую долларов, он непременно восклицал что-нибудь вроде "последнее отдаю – чего не сделаешь ради любимых детей!" Теперь же его стоны насчет зарплаты ей были и вовсе противны.

– Отец, мне нужно с тобой поговорить. По важному делу.

– Хорошо, дочка, – насторожился Борис Степанович, уловив в голосе Ирины несвойственную ей твердость и решительность. – В чем проблема? Приезжай к нам вечером, поужинаем. И Светланку с Алешкой возьми и Павлика – если он сможет, конечно... Мы с мамой внуков уже давно не видели – недели две, да?

– Нет, поговорить нужно срочно.

– Говори, раз так.

– Папа, ну не по телефону же!

– Дочь, ну что за спешка? Ты отлично понимаешь, что я на службе. Не могу же я вот так встать, все бросить и уйти! Тем более что у нас каждый день проверки. Время сейчас сама знаешь какое – неспокойное...

– Я хорошо знаю, папочка, какое неспокойное сейчас время. Слишком хорошо знаю.

– Что-то случилось? – голос генерала Тихонравова дрогнул – генерал отчетливо почуял неладное. – Иришка, отвечай, что произошло.

– Приезжай за мной прямо сейчас.

– А где ты?

– Я дома.

– У себя?

– Ну не у тебя же! Приезжай ко мне, папа, я тебе тут же все объясню.

– Что случилось, я спрашиваю? – в голосе Бориса Степановича появились железные командирские нотки, и Ирина, с детства ненавидевшая попытки отца командовать в семье, резко его оборвала:

– По телефону я с тобой разговаривать не собираюсь. Приезжай, поговорим.

– Иринка, – смягчился отец, – но я же волнуюсь за вас, пойми...

– Ничего не случилось, – поспешила она его успокоить. – Просто приезжай, хорошо?

– Хорошо... – неуверенно протянул генерал, и дочь тут же постаралась "дожать" его, чтобы, не дай Бог, он не успел передумать:

– Вот и отлично, вот и договорились. Ты не волнуйся, просто один небольшой, но очень серьезный разговор. Ты приедешь, и мы сразу все решим. Хорошо, папочка?

– Конечно, я уже выезжаю. Но все же согласись, что с твоей стороны так поступать...

– Все. Жду тебя. – И Ирина бросила трубку, не желая продолжать разговор.

Генерал несколько секунд с удивлением смотрел на телефонный аппарат, пытаясь догадаться, что могло произойти с дочерью, – такого обращения с отцом она себе не позволяла еще никогда.

Затем, встрепенувшись, он по внутренней связи вызвал из гаража свою машину, приказав водителю через минуту стоять у выхода из здания штаба.

Ирина тем временем уже нетерпеливо набирала телефонный номер фирмы мужа:

– Павлик?

– Я. Иришка? Ты чего?

Занятые каждый своим бизнесом, днем они редко вспоминали друг о друге. Между ними установился негласный договор не звонить один другому на работу в течение дня, разве что в крайних, экстренных случаях.

Поэтому неожиданный звонок жены сразу же насторожил Павла Снежкова.

– Павел, я звоню, чтобы предупредить – сегодня тебе придется забрать детей из сада...

– Ирина, ну ты же знаешь... – перебил он ее, Даже не дослушав.

– Все я прекрасно знаю, – она тоже не дала ему возможности высказаться.

– ...Мы дописываем программу. Без нее весь контракт к черту, потому как по договору мы не только поставляем технику, но и обеспечение.

– Я не смогу.

– Но Ира! Меня никто не отпустит – горим со сроками, ты же должна понимать.

– Павел, заболела моя мама. Я должна ехать туда, быть с ней рядом. Извини.

– Иришка, но послушай, неужели нельзя ничего другого придумать...

– Послушай лучше ты! Я тебе повторяю еще раз русским языком – у мамы приступ, – Ирина рассердилась не на шутку. – Если ты полный идиот, то объясняю популярно – ей сейчас необходим постоянный уход. Я должна постоянно сидеть рядом с ней. Или ты предлагаешь ее в больницу отправить? Ей там даже воды некому будет подать! Короче, на несколько дней я переселяюсь к родителям, понял? И сегодня ты заберешь детей – ничего не случится ни с тобой, ни с твоей дохлой фирмой, ни с твоим чертовым контрактом!

– Что ты мне указываешь? Что ты понимаешь!.. – вспылил и Снежков, повышая голос.

– Ты будешь еще и кричать на меня? Мало мне горя с мамой, так еще ты? – Ирине не нужно было даже притворяться – почему-то именно сейчас ее наконец прорвало, слезы хлынули из глаз, а голос пресекся рыданиями.

Муж в последнее время странным образом действовал на нее – с одной стороны, она всегда любила его, с другой – он непомерно раздражал ее своей вечной занятостью, сухостью, деловитостью. Все у него было расписано в органайзере, все должно было происходить по раз и навсегда установленному порядку. Даже любовь у них стала не выражением страсти, а чем-то обязательным и скучным. Она подозревала даже, что занимался он этим с ней исключительно из нежелания потерять потенцию. Как-то раз он вычитал в журнале, что мужчинам после тридцати нужна постоянная тренировка в этом деле, и она хорошо помнила, какое впечатление произвела на него та информация.

Вот и сейчас его голос, его вечные ссылки на невыполненные контракты и горящие сроки, его равнодушие ко всему, помимо его работы, – все это вместе повергло ее в дикую ярость, в одно мгновение вызвав и злость, и слезы.

– Я не кричу... – попытался оправдаться Павел, но она уже не слушала его:

– Заберешь детей, подонок!

– Перестань ругаться.

– Ты не муж! Ты изверг! Я должна все всегда делать сама. До детей тебе вообще дела нет. Плевать тебе на семью, на нас, на моих родителей, на всех... Ты и своих родителей не любишь! Когда ты звонил своей матери последний раз?

– Она мне сегодня звонила.

– Она!

– А что?

– А сам ты почему никогда не позвонишь, не поговоришь, не поинтересуешься, как они живут. Может, им что-нибудь нужно?

– Да ничего им не нужно. Все у них есть.

– Конечно. Все у них есть, ничего им не нужно. Они не на пенсию живут – на накопленные миллионы. Да? Ты это хочешь сказать? Что ты за человек, Паша, я не понимаю...

– Ирина, ладно, кончай разборки, да еще и по телефону. Я здесь не один, извини.

– Я разборок и не устраиваю, – она попыталась взять себя в руки и подавить рыдания. – Я вообще, честно говоря, на тебя уже мало надеюсь.

– В каком смысле?

– Во всех. В ведении хозяйства, в воспитании детей, во всем. Ты думаешь, если купишь на день рождения Алешке конструктор за сто баксов, так ты уже и замечательный отец? Что он будет тебя любить всю жизнь за это?

– А что, я сделал плохой подарок? Или ты хочешь сказать, что я не люблю своих детей?

– Да не о том я. Я про то, что детям нужен отец, а не только приходящий папа.

– Как это – "приходящий папа"?

– Когда они тебя видят?

– В смысле?

– Утром они еще не проснулись, а ты уже ушел, вечером пришел, когда они уже спать идут...

– В воскресенье мы всегда в парк ходим.

– Что с тобой разговаривать?! Ты хоть один вечер с ними проведи. Посмотрите вместе телевизор, постройте из своего конструктора что-нибудь. Научи Светочку читать, ей уже пять лет как-никак. Ну, хоть что-нибудь сделай!

– Я что, против? – в голосе Павла послышалась тоска – он страшно не любил, когда его воспитывали. – Но у меня работа...

– У всех работа, ясно? Но человеком при этом можно оставаться. Зачем ты семью заводил? – Я же работаю, чтобы приносить в дом деньги! Ты думаешь, мне самому в кайф просиживать днями в офисе, света Божьего не видеть?

– Не знаю, Паша, – задумчиво ответила Ирина, уже успокоившись. – Мне все чаще кажется, что компьютер свой ты любишь больше нас всех. Ему, по крайней мере, ты отдаешь все свое время. Его ты уважаешь, его ты понимаешь. А мы... Мы у тебя для мебели. Просто как необходимая каждому мужчине твоего возраста деталь. Без семьи неприлично, еще что-нибудь не то подумают, вот ты и завел нас.

– Ирина, ну как тебе не стыдно говорить такое? Ты же прекрасно знаешь, как я вас всех люблю.

– Знаю?

– Конечно, знаешь!

– Ладно, Паша, давай не будем об этом... Поговорим лучше потом как-нибудь.

– Конечно.

– Нам с тобой многое нужно выяснить...

Со стороны могло показаться, будто Ирина сознательно использовала классический женский прием – если нужно от мужчины чего-то добиться, надо сначала дать ему почувствовать, насколько он нехороший и насколько женщина из-за него несчастна.

Но, видит Бог, получилось у нее это не нарочно!

Наверное, просто сама природа закладывает в женскую логику и способ мышления определенный процент коварства, и мужчины в итоге устоять против женщины не могут.

– Но это потом. А пока прошу об одном – забери вечером детей из сада. Хорошо, Павлик?

– Ну конечно, раз нужно...

– Очень нужно. Я еду к маме. Позвоните мне туда, когда придете домой, хорошо?

– Хорошо.

– Сваришь им макароны, сосиски... Найдешь, чем поужинать, холодильник не пустой.

– Конечно.

– Ну все, договорились.

– Ладно.

– Я тебя люблю, Паша. Ты у меня все-таки хороший. Извини, если что лишнее сказала...

– Да нет, ты во многом была права. Может, слишком эмоциональна, это другой вопрос, но в логике тебе не откажешь. Наверное, и в самом деле мне нужно внести кое-какие коррективы в способ жизни и общения с вами...

– Все, Пашенька, – она не в силах была выслушивать его сейчас. Даже его лексика ее раздражала. – Пока, я поехала. За мной папа заедет, так что машина останется у подъезда. Присматривай за ней, хорошо?

– Хорошо.

– Все. Пока. Звоните мне... – Ирина повесила трубку первой.

За оставшиеся до приезда отца несколько минут она успела лишь надеть спортивный костюм, кроссовки, прибрать кровать, поменяв на ней постельное белье, и немного обработать крем-пудрой лицо, чтобы не нагонять страху своими синяками. Нацепив большие темные очки, Ирина посмотрелась в зеркало и, решив, что теперь готова к разговору с отцом, с нетерпением ожидала его появления, время от времени нервно посматривая на часы. Долго ждать себя Борис Степанович не заставил, и как только раздался звонок в дверь, Ирина, не впуская отца в квартиру, спустилась с ним к его служебной черной "Волге".

В машине за все время пути она так и не сказала отцу ни слова, на все его расспросы о том, что же все-таки случилось, отвечая лишь красноречивым взглядом на водителя-солдата и молча отворачиваясь к окну...

Галина Игнатьевна очень удивилась, увидев на пороге мужа и дочь. Во-первых, они пришли вместе, во-вторых, в рабочее время, что уж совсем не вписывалось ни в установившийся порядок вещей, ни в их привычки.

– Здравствуй, доча, – поприветствовала женщина Ирину, подставляя ей щеку для поцелуя. – Что за праздник у нас сегодня? Чего это вы парами ходите?

– Привет, ма.

– Да вот, Галя, чудит наша дочь что-то... – заговорил, снимая китель, Борис Степанович, но Ирина не дала ему закончить фразу:

– Мам, нам с папой нужно обсудить кое-какие дела, поэтому я попросила его уйти с работы пораньше.

– Что это за дела у вас такие? – мать подозрительно разглядывала лицо дочери, прикрытое темными очками, которые Ирина явно не собиралась снимать даже здесь, в квартире. – Что-нибудь произошло?

– Да нет, что ты! Просто мне нужно посоветоваться с ним. Это касается моей работы.

– А-а! – протянула недоверчиво Галина Игнатьевна. – Ну тогда другое дело...

– Твоей работы? – переспросил Борис Степанович, так и не сумев скрыть удивления в голосе. – А что, у тебя там всегда все так секретно?

– Что, Боря, за секреты?

– Она не захотела со мной разговаривать по телефону. Потребовала личной встречи, причем не у себя дома, а здесь, у нас, – объяснил Тихонравов, вопросительно взглянув на дочь. – Может, Ирина, пора раскрыть карты?

– Папа, какие карты? О чем ты? Сейчас я тебе все расскажу, – мягко улыбнулась дочь отцу и, повернувшись к матери, ласково обняла ее за плечи:

– Мам, так получилось, что мне несколько дней придется пожить у вас.

– Ты поссорилась с Павликом?

– Да нет.

– Тогда в чем дело?

– Ну, я не то чтобы поссорилась...

– А что?

– Я хочу дать ему возможность несколько дней поуправляться дома самому – кормить детей и заниматься с ними, самому готовить ужин. Пусть соскучится, в конце концов это ему пойдет только на пользу.

– Иришка, мне кажется, ты избрала для воспитания мужа не те методы, – укоризненно поджала губы Галина Игнатьевна. – И вообще приставать к мужчине по поводу того, что он редко бывает дома, по меньшей мере некорректно. Ты же знаешь, как мы жили с твоим отцом, когда он еще не был генералом...

– Мама, я все знаю, – перебила ее дочь. – Может, я и не права, но хочу попробовать и этот метод.

– Поступай как знаешь.

– Мам, и я попрошу тебя еще об одном одолжении – не подходи к телефону первой, ладно?

– А это еще почему?

– Я сказала Павлу, что у тебя приступ...

– Ира, разве так можно? – строго вмешался в разговор женщин генерал. – Знаешь, как это называется? "Накаркала"! А вдруг и впрямь маме станет хуже...

– Папа, не говори глупостей, – состроила недовольную гримасу дочь. – Что-то раньше я не замечала, чтобы ты был настолько суеверным.