Глава 2

Апрельский вечер выдался на удивление теплым, как в середине мая. Голубоватые сумерки окутывали город, прозрачные, дымчатые. Где-то в глубине двора, возле мусорных контейнеров, слышались исступленные вопли котов.

Даже лужи за день подсохли, а асфальт выглядел серым. Молодая трава казалась мягкой, как шерсть молодого пушистого животного. Вся природа была охвачена радостным возбуждением. Форточки в квартирах держали открытыми, из многих окон доносились звуки музыки, смех, веселые голоса. Весь город жил в предчувствии радостных весенних перемен.

В глубине двора, за кустами, на краю детской площадки, в небольшой беседке сидели двое мужчин. Перед ними на скамейке, выкрашенной голубой краской, лежала развернутая газета, а на газете стояли черная, со строгой этикеткой бутылка дорогого французского коньяка и два пластмассовых стаканчика, блестела фольга с разломанными плитками шоколада, а также пачка сигарет и зажигалка – вот и все атрибуты встречи.

Еще рядом с пожилым мужчиной в расстегнутом длинном пальто и в серой шляпе прямо на лавке, справа от него, покоился старый портфель, тощий и обшарпанный, как дряхлый, облезлый, но породистый пес. Портфель был изрядно потрепан судьбой и, судя по всему, был не намного младше своего хозяина.

Пожилой мужчина взял бутылку и наполнил стаканчики коньяком.

– Давненько мы с тобой не виделись, давненько вот так, непринужденно, не сиживали вместе. Ты извини меня, что встречаю запросто, без цветов и не очень торжественно.

– Да перестаньте, Федор Филиппович, – сказал второй собеседник, помоложе, лет сорока. Его глаза сузились, а на губах появилась улыбка. – Какая разница где и как, важен знак, важно внимание.

– Нет, ты мне голову не дури, все должно проходить чинно и красиво. Кстати, как малыш? Ты что-то молчишь, ничего не рассказываешь.

– Не спрашиваете, вот и молчу.

– А самому сказать гордость мешает?

– Угадали, не люблю хвалиться.

– Ну так как?

– Нормально. Ест, пьет, писает, какает.

– Грудь берет?

– А куда же он денется, конечно, берет.

– Ну, тогда все нормально. Наверное, ты и думать не думал, что в сорок лет станешь молодым отцом?

– Честно говоря, не думал, но хотел, – признался мужчина.

– Ну, давай выпьем за твою жену, за Ирину.

– Жаль, она сейчас вас не слышит.

– Ты же ей передашь?

– Да, Федор Филиппович.

Мужчины подняли небольшие пластиковые стаканчики, чокнулись. Счастливый отец сделал только один символический глоток, смакуя ароматный терпкий коньяк. А вот тот, что постарше, выпил до дна, поставил стаканчик на газету, разломал и без того маленький квадратик шоколада пополам – по диагонали, сунул в рот, пожевал и ухмыльнулся:

– Собачья у нас с тобой работа, не можем даже посидеть по-человечески. Все от кого-то прячемся, все опасаемся кого-то…

– Что поделаешь, Федор Филиппович, какая есть, сами выбирали…

– Никто из нас ее не выбирал.

– Можно подумать, вас силой тянули.

– А тебя?

– Честно говоря, получилось так, что жизнь сама нас с вами свела.

– Вот и я говорю, не мы ее', а она нас выбрала.

– Словно о женщине говорите, Федор Филиппович.

– Да уж, да, – беззлобно пробурчал пожилой, – тут ничего не попишешь, супротив не попрешь, по-другому себя вести не будешь.

– Моя Ирина, небось, тоже считает, что это она меня выбрала. Но я знаю точно, что сам ее высмотрел.

– Ну, и как назвали первенца?

– Можно подумать, что вы, Федор Филиппович, не догадываетесь. Можно подумать, что вы не знаете.

– А Ирина не против?

– Нет, не против, этот вопрос был решен с самого начала. Так что она была «за», обеими руками.

По двору, за кустами вдоль дома, сновали люди, въезжали и выезжали машины, у подъездов слышался смех, подростки гонялись за девчонками, играла на лавочках пара магнитофонов, одна девчонка танцевала.

Мужчины смотрели вокруг, и на душе у них было спокойно.

Взгляд сорокалетнего упал на развернутую газету.

Он небрежно ребром ладони сдвинул шоколад в сторону и посмотрел на портрет известного банкира.

– Помните его?

– Да, да… Видишь, улыбается, интервью дает… Я с твоего разрешения закурю, – сказал пожилой, вытряхнул сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой, затянулся.

На утомленном, морщинистом, бледном лице было написано блаженство, он прикрыл глаза от удовольствия.

– Хорошо, не правда ли?

– Да, хорошо. Так бы сидел и сидел.

– Надеюсь, слышал, что прошлой ночью совсем рядом от этого спокойного двора застрелили замминистра внешней торговли?

– Да, слышал. И в новостях сюжет показали. Естественно, убийцу не нашли?

– Пока не нашли, – покачал головой пожилой, – и думаю, не найдут. Заказное убийство, по всему видно.

Работал профессионал, не оставил никаких следов.

– Плохо быть чиновником, связанным с деньгами.

– Он так не думал, – вставил пожилой.

– Был бы он каким-нибудь слесарем, жил бы да радовался. Курил бы сейчас на балконе, смотрел на улицу, слушал, как орут коты, вдыхал бы весенний воздух.

– Это точно.

– Зацепки какие-нибудь есть?

– Никаких, – покачал головой пожилой и, сдвинув шляпу на затылок, горько усмехнулся. – Я же говорю, профессионал работал и, скорее всего, не один.

– А что прокуратура, что следственные органы?

– Ищут, копают… Связи, встречи… Занимаются его делами с таким рвением, с каким он, наверное, сам никогда ими не занимался. Откапывают такое, о чем бедолага уже и думать забыл.

– Он теперь ни о чем не думает, поэтому и забыть не может ничего.

– Не цепляйся к словам.

– Ищут, значит… Ничего не найдут, – сказал тот, что помоложе.

– Поживем – увидим, – не так категорично заявил пожилой и потер виски ладонями. – А вот мы с тобой стареем. Когда рождается ребенок, сразу замечаешь, что ты уже не тот, верно?

– Да, на себе ощущаю.

– И небось приходят в голову всякие невеселые мысли?

– А то как же.

– Наверное, думаешь: бросить бы все дела, работу, уехать куда-нибудь, зажить простой жизнью?

– Нет, не думаю, – сказал тот, что помоложе, и посмотрел на бутылку. – Давайте налью вам, Федор Филиппович.

– Себе налей тоже.

– При всех моих недостатках, имею и одно достоинство.

– Какое же?

– Не злоупотребляю.

Мимо беседки прошли две женщины, оглянулись, недовольно покачали головами:

– Сидят тут всякие алкаши, а рядом дети ходят, смотрят, чему только во дворе не научатся.

– Да уж, управы на них нет.

– И в лифте всегда нагажено.

– Вроде бы мужчины спокойные.

– Спокойные, пока не напьются, – фыркнула женщина в шелковом платке и покосилась на пьющих в беседке.

А те продолжали разговаривать как ни в чем ни бывало, словно и не слышали ее слов, пили коньяк и закусывали шоколадом.

Но недолго они радовались. Район, в котором прошлой ночью произошло убийство, находился под пристальным вниманием сотрудников правоохранительных органов. Вот и в этот тихий, уютный московский дворик вошли три дюжих, крепких омоновца – верзила-капитан и два сержанта, таких же здоровенных и широкоплечих, как командир, разве только ростом пониже.

Они по-хозяйски огляделись. Один из сержантов, с русыми усами, заметил в беседке в глубине двора двух мужчин с зажженными сигаретами. В сумерках огоньки были заметны особенно хорошо.

– Капитан, – сказал сержант, обращаясь к командиру, – глянь-ка туда. Два каких-то урода сидят. Пойдем, глянем, что за фрукты, документы проверим.

Капитан пожал плечами. Он был на сто процентов уверен, что масштабные поиски, в том числе и тщательный осмотр дворов, абсолютно ничего не дают. Но приказ есть приказ – осматривать район, всех подозрительных задерживать, проверять документы.

«Не скажешь же ребятам, что все зря», – мысленно вздохнул капитан, а вслух сказал:

– Проверим.

Он передернул плечами и тут же недовольно подумал: «Ну что у меня за дурацкая привычка дергать плечами, пора с ней кончать».

Рацию с короткой антенной офицер сунул в нагрудный карман, поправил наручники на ремне и неторопливо, вразвалку, чувствуя себя полным хозяином всей этой территории, направился к беседке.

Мужчина помоложе в кожаной куртке и в черном берете, немного сдвинутом на левое ухо, увидел троих омоновцев в камуфляже. Другой бы на его месте в лучшем случае распознал их по силуэтам, а он даже смог рассмотреть лица, смазанные голубыми сумерками. Он поднес к губам стаканчик с коньяком, сделал два глотка и затянулся, держа сигарету между пальцами левой руки.

А пожилой продолжал говорить радостно и возбужденно.

– Эх, уехать бы куда-нибудь – отдохнуть! Такая была тяжелая зима, дух перевести хочется. А тебе?

– Да я в общем-то и не устал, – рассеянно отвечал его собеседник.

– А как спит малыш?

– Спит нормально. Наестся и спит. Ирина меня даже иногда к нему не подпускает.

– Ну, это все женщины так, не переживай, – сказал пожилой, улыбаясь чему-то своему.

Омоновцы подошли к беседке с трех сторон.

– Что, граждане, распиваем спиртные напитки? – не представившись, грубовато, одновременно нагло и властно сказал сержант, облокотился на перила и окинул взглядом натюрморт на газете.

Федор Филиппович от этого голоса вздрогнул и, немного смутившись, огляделся по сторонам. Его машина с шофером стояла в соседнем дворе.

– А что, разве нельзя? – немного раздраженно спросил он, пытаясь рассмотреть знаки отличия на камуфляже омоновцев.

Это ему не удалось. Он полез в карман и вытащил очки. Вообще-то Федор Филиппович выглядел смешно: расстегнутое пальто, сдвинутая на затылок серая шляпа, седые волосы, немного покрасневшее от коньяка лицо, блестящие глаза, погасшая сигарета в руке.

– Да, нельзя. Предъявите документы!

– Слушайте, ребята… – Федор Филиппович поднялся, отставил стаканчик, принялся застегивать на все пуговицы свое серое пальто, будто приводил в порядок военную форму.

– Какие мы тебе ребята! – гаркнул на Федора Филипповича сержант. – Ща прокатимся в отделение, там ты у нас по-другому запоешь.

– Да вы.., вы что себе позволяете?

Второй мужчина смотрел на все происходящее, словно был зрителем, а не участником событий. Лишь иногда на его губах появлялась тень улыбки, но тут же исчезала, и лицо вновь становилось абсолютно бесстрастным. Только зрачки двигались, наблюдая за каждым телодвижением омоновцев и перепуганного, как казалось милиционерам, а на самом деле лишь растерявшегося Федора Филипповича. Давненько старику не приходилось попадать в подобные переплеты…

– Коньяк распиваете, папаша, сигареты буржуйские курите, а тут дети, женщины, пенсионеры… – злобно прошипел сержант, который мог позволить себе лишь дешевые сигареты и отечественную водку.

– Так точно, коньяк пьем, – вмешался наконец мужчина в кожаной куртке и, прикоснувшись пальцем к берету, сдвинул его чуть набок.

Этот жест был похож на отдачу воинской чести, а с другой стороны, мужчина как бы покрутил пальцем у виска, показывая, что у сержанта не все в порядке не только с головой, но и со знанием устава.

И хотя эти домыслы к протоколу пришить было невозможно, сержант среагировал моментально:

– А ты че расселся? Тебя не касается, что ли? Ну-ка, встать! Ща завалим на пол, наручники наденем, повыступай у меня! Ну, пройдем по-хорошему или как?

– Никуда я не пойду, и никуда вы меня, не потащите.

Такое омоновцам приходилось выслушивать часто, но впервые в подобном заявлении звучала не бравада, а трезвый расчет,.

– Да, он никуда не пойдет, – сказал Федор Филиппович, с надеждой глядя на своего друга, словно тот мог подсказать выход из дурацкой ситуации.

Командир омоновцев, которому все эти препирательства уже изрядно надоели, напустил на себя сугубо официальный вид:

– А ну-ка, давайте, граждане, поднимайтесь, расселись тут, как на свадьбе! Быстро! Быстро!

– На каких основаниях вы нас задерживаете? – Федор Филиппович наконец-то смог в сумерках рассмотреть знаки отличия на погонах офицера и шевроны на рукавах.

– Для выяснения личности. А там посмотрим, что с вами, голубчиками, делать. В отделении с вами никто церемониться не станет. Скажите спасибо, что мы сейчас добрые, а то лежали бы вы мордой вниз, руки на затылок, и пыль бы нюхали.

Но почему-то капитан не спешил приводить свою угрозу в исполнение. Может быть, причиной тому был взгляд мужчины в черном берете и в кожаной куртке.

Что-то в его глазах было такое, что настораживало и не позволяло омоновцам развернуться во всю ширь, применить все свои навыки на двух гражданах-правонарушителях. Чувствовалось во взгляде превосходство – и моральное, и физическое, хоть силачом этот мужчина и не выглядел.

Когда глаза их встретились, капитана ОМОНа словно током ударило. Лицо его скривилось: не понравился ему взгляд, не понравилось превосходство. А еще больше не понравился страх, который зарождался в его омоновской душе. Это чувство надо было подавить, и немедленно.

Он шагнул в беседку, буквально грудью навалясь на мужчину в берете:

– Руки за голову! Встань! Повернись!

Мужчина выполнил приказания, а сержант принялся быстро и сноровисто его обыскивать. Но ничего подозрительного ни в карманах куртки, ни где-либо в другом месте найти не удалось.

Федор Филиппович не выдержал:

– Капитан… – каким-то странным, чуть одеревеневшим голосом буркнул он, – ты бы полегче.

– А что ты мне тыкаешь, – рявкнул омоновец, – хрыч старый, алкаш! В отделение захотел, в клетку к кавказцам, к наркоте и пидарам? Так и быть, устрою. – И капитан, выдернув из нагрудного кармана рацию, стал вызывать машину.

Лицо пожилого мужчины исказила злая улыбка.

– Погоди, капитан, погоди, зачем зря бензин жечь?

Может, мы все-таки договоримся?

Рука капитана замерла. У этих неплохо упакованных мужиков могли быть при себе деньги, а ему полтинник баксов не помешал бы. Капитан переминался с ноги на ногу, ожидая продолжения. И действительно, пожилой мужчина полез в карман и вытащил старое потертое портмоне.

"Полтинника вообще-то маловато будет, – прикидывал про себя капитан, – полтинником ты, старый хрыч, не отделаешься. Как-никак, ты меня оскорбил.

Предложи ты сразу деньги, мы бы тихо мирно ушли, а вы бы тихо мирно продолжали лакать свой дорогой коньяк. А теперь мы так дешево не купимся. Мои ребята злые на вас. Пусть тоже свое получат. Значит, так: полтинник мне, полтинник им – с их сержантскими погонами, хватит".

Он ухмыльнулся. Два сержанта, понимая, к чему идет дело, тоже заулыбались, хотя для порядка посматривали на задержанных зло.

Пожилой мужчина рылся в недрах своего бумажника, словно искал нужную купюру.

– Ну, чего копаешься? – поторопил его сержант, готовый от нетерпения выдернуть портмоне из его рук.

– Ага, вот, – каким-то спокойным голосом сказал задержанный, вытаскивая пятьдесят долларов, но портмоне прятать не спешил.

Капитан между тем спокойно ждал, что станет делать дальше этот старикан в старомодной серой шляпе, сдвинутой на затылок. Предложить деньги должен был, конечно, он сам, иначе происшедшее квалифицировалось бы как вымогание взятки, а так – дача взятки. Об этом знал и владелец старого портмоне: он просто держал купюру, зажав ее между большим и указательным пальцами.

– Ну, поторопитесь! – буркнул капитан, сузив глаза и сдвинув к переносице черные брови.

«Чего он ждет? – подумал Федор Филиппович. – Неужели мало пятидесяти?»

– Так-так, – наконец сказал омоновец, поняв, что пауза затягивается, и не в его пользу, – пятьдесят, значит? Это мало.

– Мало для кого? – как бы удивился пожилой мужчина. – Для меня это солидные деньги.

– Сказано: мало. Мало для того, чтобы мы вас отпустили.

– А сколько еще надо? – невинным голосом поинтересовался Федор Филиппович и посмотрел на своего друга.

– Не портил бы ты ребят, Федор Филиппович, пятьдесят, видите ли, им мало за вечер, за одну ходку!

Представляешь, если в каждом дворе они по столько срубят, это какой же у них оклад выйдет! Да и налога с этих денег они не заплатят. Видать, побольше, чем у тебя, наберется?

– Да уж, побольше, – произнес пожилой.

Капитан чуть заметно кивнул.

Рука сержанта потянулась к деньгам и вырвала купюру из пальцев Федора Филипповича.

– Ребята, ребята, что вы так резко, вам долларов еще никто не предлагал…

– Предложишь, еще не столько предложишь!

Омоновцы начинали звереть, постепенно заводясь и наполняясь злостью.

– А ты что стоишь как истукан! – рявкнул капитан на мужчину в берете. – Старик за себя заплатил, а ты?

– Никакой он не старик, ребята, просто выглядит так. Работа у него нервная, много волнуется, вот и седым от волнения стал. Да и такие, как вы, седины ему добавляют.

– Повякай еще у меня, сам к завтраму поседеешь.

– Хотел бы я посмотреть на ваш салон-парикмахерскую, да времени, ребята, у нас в обрез.

Федор Филиппович понял, что его приятель заводится и сейчас может произойти что-нибудь из ряда вон выходящее. Поэтому он решил положить конец препирательствам. Его пальцы опять открыли портмоне, щелкнула медная кнопка, он покопался внутри, но нашел только сотенную купюру.

– Эй, капитан, давайте полтинник мне назад, а я вам сотку.

– Какой полтинник? – переглянулись омоновцы и улыбнулись так нагло, что Федору Филипповичу стало не по себе.

– А вообще, ребята, вы из какого отряда? Капитан, я и удостоверения твоего не видел. Вы подошли, не представились, в общем, грабежом занимаетесь.

Лицо капитана побагровело, кулаки сжались. Нет, все, пора применить силу, надеть на этих двух наглецов браслеты наручников, отвести душу, изрядно поколошматив их в машине, и препроводить в отделение.

Плевать даже на пятьдесят долларов…

– Ладно, ребята, побаловали и будет. – Федор Филиппович сунул портмоне в карман, и в руках его появилась книжечка. Он развернул ее и, крепко зажав пальцами, ткнул в лицо капитану:

– Читать умеешь?

Читай!

– Что ты мне тычешь? Я тебе сейчас как ткну!

И вдруг капитан осекся, зацепившись взглядом за короткое слово «генерал». Словно пелена спала с его глаз, будто бы и не было голубоватых весенних сумерек, похожих на волшебный дым.

Ситуация мгновенно прояснилась, хоть увиденные фрагменты удостоверения и прыгали перед глазами омоновца: генерал ФСБ Потапчук Федор Филиппович, печати, двуглавый орел, подпись директора ФСБ.

В общем, таких книжечек капитану ОМОНа видеть еще не приходилось. Мгновенно сработала дрессура – каблуки щелкнули, руки прижались к бокам, ладони приросли к бедрам. Багровое лицо стало пепельным.

Сержант заглянул через плечо своего командира, чтобы понять, что же так напугало их бесстрашного капитана.

– Генерал, – ойкнув, прочел он, – ФСБ! – И тут же отдал честь, а сам между тем подумал: «Ой, бля, выгонят!»

Примерно то же самое подумал капитан, но в другой последовательности: «Выгонят, бля…»

Затем он рассудил, что ему, может быть, повезет и он потеряет только одну звезду с погон и станет старлеем. Это в лучшем случае. Но самым находчивым оказался третий омоновец. Во время короткого оцепенения, случившегося с его товарищами, он успел бросить пятьдесят долларов к ногам генерала и проворно нагнулся, показывая пальцем:

– Товарищ генерал, у вас денежки выпали. Разрешите поднять?

– Разрешаю, – сказал генерал ФСБ, пряча удостоверение в карман.

Омоновцы стояли молча, понимая, что вляпались по самые уши. Слава Богу, хоть не вздумали избивать эту парочку. Капитан лихорадочно соображал, как выкрутиться с наименьшими потерями, но понял: от него уже ничего не зависит – что придет в голову этому генералу, то он и отчудит.

«Крик поднимет для начала…»

Но генерал и не думал кричать. Он посмотрел на своего собутыльника и с уважением, словно тот имел на пару звезд больше, чем он и пребывал в звании никак не меньше генерал-полковника, осведомился:

– Ну, что прикажешь с ними делать? Как скажешь, так и будет.

Агент ФСБ по кличке Слепой, в миру Глеб Сиверов, уселся на лавку и закинул ногу за ногу. Случившееся забавляло его с самого начала, и подобный исход он уже просчитал, имея домашнюю заготовку. Ее-то Глеб и применил:

– Я думаю, пора поменяться ролями, – покачивая ногой, сказал Глеб Сиверов. – Начнем с выяснения личности, а потом, возможно, вызовем машину. Ведь наша машина в соседнем дворе.

Омоновцы действительно вспомнили: в соседнем дворе стояла черная «Волга» с тонированными стеклами, оснащенная спецсвязью. Самое странное, что шофер за рулем не спал. Они подошли к этой машине, постучали по боковому стеклу, оно тут же опустилось, и шофер предъявил им свои документы, после чего омоновцы мгновенно покинули тот двор, решив поискать более легкую добычу.

Капитан, приложив руку к козырьку, представился.

То же самое сделали и двое его подчиненных.

– Потише кричите, людей разбудите, – сказал Глеб, – не на плацу, не в казарме.

Через минуту документы милиционеров оказались в руках Слепого – те отдали их безропотно.. Од просмотрел удостоверения и вернул хозяевам.

– Ладно, ребята, идите.

Генерал Потапчук сел.

Омоновцы стояли, ожидая приказа от него.

– Вам же сказали, капитан, идите. Или вы ждете от меня еще и таблеток от жадности?

Омоновцы ощутили – можно рассчитывать на всепрощение.

– Товарищ генерал, – извиняющимся, дрожащим голосом произнес капитан, – вы, пожалуйста, никому…

– Я все понял, капитан. Главное, чтобы мне про вас больше ничего плохого не сказали.

Омоновцы покидали двор вначале медленно, а когда зашли за кусты, побежали рысью, словно кого-то преследовали.

– Козел! Урод! – на бегу кричал капитан на сержанта. – Ты что, сразу не понял по морде, трогать их нельзя? Ну, сидят себе, пьют, ну и пусть. Ничего же не ломали, матом не ругались, и вообще.., сидели тихо, интеллигентно, никому от них никакого вреда. Проверим, проверим… Допроверялись, блин. А ты молодец, – сказал другому сержанту, переходя на шаг, капитан, – вовремя сообразил баксы бросить.

– Я, капитан, сразу понял: не отдай мы ему деньги – крышка нам.

– Крышка нам и так, наверное, будет. Сейчас пойдет в машину, позвонит, кому следует, рявкнет, и нас тут же на ковер под белы руки. А там пиши бумаги, объясняй. И все равно никому ничего не докажешь, виноваты, и точка. Против генерала не попрешь.

– Слушай, капитан, а как ты думаешь, кто этот второй, в берете?

Капитан пожал плечами.

– Кто, кто – хер в кожаном пальто. Наверное, депутат, не меньше, а может, и помощник… – Подумав, добавил:

– Лужкова.

– Тот бы в кепке ходил, – резонно заметил командиру сержант.

– Не Лужкова, так Черномырдина. А может, и самого Ельцина. Рожа у него какая-то каменная, хоть и улыбается, ни хера не боится, видать, крыша у него о-го-го, тылы прикрыты, и чхать он на весь московский ОМОН хотел.

– Рожу его, капитан, я где-то видел, но где – не могу вспомнить.

– В новостях ты его, наверное, видел, по телевизору.

– Может, и по телевизору, правда, смотрю я его очень редко.

– Вот-вот, чаще смотреть надо.

А Потапчук с Глебом Сиверовым сидели в беседке и хохотали, беззлобно, как двое школьников, которые умудрились провести строгого директора школы и выставить его дураком.

– Как ты их!

– Дело нехитрое! У них ведь одна извилина на троих, и та прямая!

Вволю насмеявшись, Потапчук поправил шляпу, мгновенно превратившись в солидного человека.

– Не дали посидеть, гады, как следует, пришлось раскрыться.

– А чего, Федор Филиппович, вы резину тянули?

Показали бы сразу документ, они бы и отвалили.

– А мне, знаешь, Глеб, интересно стало – как эти ребята себя поведут.

– Ну, и что?

– Что-что, – хмыкнул Потапчук. – Разукрасили бы тебе портрет, тогда бы ты знал, как они себя ведут в таких случаях.

Но генерал Потапчук с самого начала был уверен, что, примени омоновцы силу, вернее, попытайся они это сделать, Глеб за него заступится и уложит всех троих. В общем, каждый понадеялся на другого, и поэтому оба попали впросак.

– Ну что, Федор Филиппович, забирайте свой коньяк, там еще полбутылки. Пить мне уже расхотелось, думаю, вам тоже.

– Да уж, расхотелось.

Потапчук был не так богат, чтобы оставлять бутылку в беседке. Он аккуратно закрутил винтовую пробку, отщелкнул замки на портфеле, вытащил из него телефон, поставил его в вертикальное положение на лавочке, бутылку сунул в другое отделение. В портфеле, кроме телефона и бутылки коньяка, больше ничего не было. Генерал быстро набрал номер и буркнул в трубку:

– Вася, я в соседнем дворе, через пять минут подъезжай.

«Пять минут», – засек Глеб.

– Что ж, Федор Филиппович, до встречи. Где меня найти – знаете, если еще надумаете выпить, с удовольствием составлю вам компанию. Теперь у нас есть надежное место – эта беседка. Сюда, думаю, ни один омоновец еще год не сунется. Так что все ваши конспиративные квартиры – ерунда по сравнению с этой облезлой беседкой.