"Сейчас он нажмет на клавишу “Del” и сотрет меня, как испорченный файл”, – успел подумать Чек за мгновение до того, как в лобовом стекле напротив его лица одно за другим появились четыре круглых отверстия, окруженных расходящимися лучами мелких трещин. Потом прочный триплекс не выдержал и разлетелся вдребезги, осыпав упавшего на рулевое колесо Чека дождем мелких стеклянных призм* * *

– Когда, говоришь, это случилось? – спросил Илларион, круто разворачивая машину в неположенном месте. Маневр получился довольно неуклюжим, поскольку Забродов рулил одной рукой, держа в другой сотовый телефон.

– Да только что, – возбужденно ответил Сорокин. – Я звоню только для того, чтобы предупредить: ничего не предпринимай. Не суйся в эту кашу. Они все сошли с ума, а самый сумасшедший из них этот Канаш Сиди дома и не высовывайся. Только тебя там и не хватало.

– Где это – там? – спросил Илларион.

– Понятия не имею, – раздраженно откликнулся Сорокин. – А если бы знал, ни за что бы не сказал. Я не шучу, Забродов. Держись от этого подальше.

– Есть, товарищ полковник, – четко, по-армейски ответил Илларион и прервал связь.

Телефон немедленно зазвонил снова, но Илларион больше не обращал на него внимания, целиком сосредоточившись на управлении автомобилем. В отличие от Сорокина, он догадывался, куда мог податься Канаш, а главное, почему он это сделал. Сорокин был неглуп и вскоре должен был прийти к такому же выводу, но он руководствовался логикой, а этот путь был длиннее, чем тот, которым шел Забродов. Он чуял Канаша, как бывалый охотник чует тигра-людоеда, и гнал “лендровер” на дачу Рогозина, благословляя тот миг, когда Сорокин проговорился, назвав ему адрес.

Илларион вдруг ухмыльнулся и покачал головой. Проговорился… Проговорился ли? Может быть, полковник сделал это сознательно, предчувствуя такой поворот событий?

Через полчаса он въехал в дачный поселок и без труда отыскал нужную улицу. Улица была пуста, и в этой пустоте Иллариону почудилось что-то зловещее. Проезжая по поселку, он видел встревоженные лица копавшихся в своих огородах дачников, повернутые в сторону рогозинской дачи. По этим лицам можно было ориентироваться, как по мху на стволах деревьев, который, как известно, растет с северной стороны. А здесь было тихо и пустынно, как на обратной стороне Луны. “Неужели опоздал?” – подумал Илларион, останавливая “лендровер” возле перегородивших дорогу “жигулей”. С другой стороны он увидел огромный “бьюик” без лобового стекла. Светлая кожа водительского сиденья была забрызгана кровью, а сам водитель лежал на баранке, и в его волосах блестели осколки стекла. Некоторые из них были красного цвета.

Илларион заглянул в салон “бьюика”, перевернул тело и понял, что действительно опоздал. Прямо у открытой калитки на посыпанной гравием дорожке лежал еще один труп.

– Черт возьми, – сказал Забродов, и в этот момент в доме раздался выстрел.

Илларион бросился к дому. Почти добежав до крыльца, он вспомнил про оставшийся в бардачке револьвер, но возвращаться было поздно.

Больше в доме не стреляли. Илларион замедлил шаг, спокойно поднялся на крыльцо и вошел в прихожую.

Наверху послышались шаги. Забродов огляделся, увидел в углу глубокое и очень удобное на вид кресло и уселся в него, закинув ногу на ногу.

Канаш спустился по лестнице, держа в руке пистолет. Вид у него был деловой и озабоченный. Сорокин ошибся, утверждая, что начальник службы безопасности сошел с ума. Возможно, так оно и было, но лишь до тех пор, пока он не закончил дело, прострелив головы сначала Чеку, а затем и Баландину. Спускаясь по лестнице, он обдумывал план бегства, к которому готовился уже много лет. Собственно, обдумывать было нечего: он никогда не сомневался, что уходить придется в экстренном порядке, и заранее подготовил пути для отступления – Ну что, Канаш, – раздался вдруг смутно знакомый голос, заставивший его вздрогнуть и резко обернуться, – закончил все свои дела?

Канаш сощурился, вглядываясь в темный угол, и медленно покачал головой.

– Жив? – удивленно спросил он, разглядев раскинувшегося в кресле Забродова, который с рассеянным видом чистил ногти игрушечным перочинным ножичком с пятисантиметровым лезвием. – Надо же, какая живучая сволочь… Ничего, это ненадолго.

– ..Кто знает, что будет? – нараспев произнес Забродов, кого-то цитируя. – И сильный будет, и подлый будет. И смерть придет и на смерть осудит.

– Это что, стихи? – насмешливо спросил Канаш. – К сожалению, я далек от поэзии, поэтому разговора не будет.

Он поднял пистолет. Ему оставалось всего лишь нажать на курок, но смехотворный ножик, которым Забродов только что с невозмутимым видом чистил ногти, каким-то непостижимым образом вдруг вынырнул из пустоты и вонзился в его горло чуть правее гортани – туда, где под кожей мерно пульсировала артерия.

Свет начал стремительно меркнуть. Канаш нажал на спусковой крючок, пистолет коротко бахнул, подпрыгнув в его руке, и пуля вспорола обивку кресла, в котором уже никого не было. Валентин Валерьянович упал на одно колено, схватившись свободной рукой за рукоятку ножа, и заколебался, понимая, что струящийся у него между пальцами поток крови превратится в фонтан, как только он вынет нож из раны. Он снова выстрелил, хотя перед глазами было уже совсем темно, как будто на подмосковный поселок спустились преждевременные сумерки.

– Да, – услышал он из недостижимой дали, – разговора не будет. О чем с тобой говорить?

Канаш нечеловеческим усилием поднял пистолет, который, казалось, теперь весил не меньше тонны, и стал стрелять, поворачиваясь вокруг своей оси. Последний выстрел опрокинул его на спину. Пистолет выпал из слабеющей руки. Потом хлопнула закрывшаяся за Забродовым входная дверь, и этот звук был последним, что услышал Валентин Валерьянович Канаш.

…Илларион загнал “лендровер” в кусты, заглушил двигатель и только после этого ответил на вызов по сотовому телефону. Когда он поднес трубку к уху, мимо его укрытия одна за другой пропылили три набитые людьми милицейские машины. Ему даже показалось, что он разглядел сидевшего на переднем сиденье головного джипа Сорокина.

– Да, – ленивым голосом сказал он в трубку. – Ты, Сорокин? Ну что, поймал своего Канаша? Ах, ловишь… Бог в помощь. Что? Я? Да ничего… Ванну вот принял, а теперь лежу на диванчике – наполовину дремлю, наполовину размышляю… О чем? Да о поэзии, знаешь ли. Что? Сам ты дурак, хоть и полковник. Ну и не верь на здоровье… Ну, хочешь, я тебе что-нибудь почитаю, чтобы ты успокоился? Куда идти? – Он вздохнул. – Грубо, полковник. Какой пример ты подаешь своим подчиненным?

Он выслушал ответ Сорокина, поморщился, улыбнулся, захлопнул крышку телефона и запустил двигатель. Илларион торопился, потому что дома его ждала недочитанная книга, которую ему на три дня одолжил Пигулевский и которую он никак не мог вернуть старику уже вторую неделю.