Глава 14

Проводив председателя присланной прокуратурой комиссии до дверей кабинета, Канаш вернулся за стол и с удовольствием закурил. Его лицо с сильно выдающимся вперед утиным носом сохраняло обычное непроницаемое выражение, но в душе Валентин Валерьянович был доволен впервые за много дней. Собственно, ничего неожиданного и радостного не произошло, но очередное бесславное отступление ищеек из прокуратуры было единственным светлым пятном на грязно-сером фоне одолевавших Канаша неприятностей.

Привычно контролируя выражение лица, Канаш думал о Рогозине. Рогозин в последнее время стал необычайно раздражительным, нервным и редко выходил из кабинета. Раньше он любил часто бывать на публике, мозоля глаза своей демократичной улыбкой стоимостью в полторы тысячи долларов, но теперь его положение резко изменилось. Канаш с трудом сдержал злорадную ухмылку: признанный мастер информационного каратэ пал жертвой собственного оружия. Десятки газет, сотни фотографов, телеоператоров, репортеров и ведущих информационных программ с жадностью смотрели ему в спину, ожидая малейшего неверного шага, чтобы наброситься, повалить и разодрать на части. Если бы не эти гиены, угрозы хромого зека были бы не страшны Рогозину: Баландин не мог предъявить ничего, кроме голословных утверждений, и при иных обстоятельствах достаточно было бы просто обратиться в милицию, чтобы беспалый волк навеки исчез с горизонта. В это время постучали в дверь.

Вошел начальник технического отдела – лысоватый, сутулый, одетый, как стареющий хиппи, но, несмотря на свой вызывающе неряшливый вид, очень компетентный специалист. В правой руке у него дымилась неизменная сигарета (“Пегас”, – понял Канаш, недовольно поведя носом), а в левой он держал два винчестера – те самые, которые Валентин Валерьянович собственноручно снял с компьютеров Чека после того, как стало ясно, что программист окончательно снюхался с Баландиным. Под мышкой у начальника технического отдела была зажата пластиковая папка, в которой белели листы какой-то распечатки.

– Ага, – сказал Канаш, – отлично. А я как раз собирался вам звонить.

С начальником технического отдела они были на “вы”. Не то чтобы кто-то из них особенно на этом настаивал, но между ними существовала дистанция, поддерживать которую оба считали необходимым в силу самых разнообразных причин. Очкастый хиппи во многом был для Канаша загадкой, но работал он как швейцарские часы, а больше от него ничего и не требовалось. Валентин Валерьянович много раз убеждался в его стопроцентной надежности и преданности интересам конторы и всякий раз тихо удивлялся, получив очередное свидетельство этих качеств своего начальника технического отдела.

– Я проверил оба диска, – негромко, почти без интонации сообщил тот. – Лично, как вы и просили.

– Присаживайтесь, Андрей Яковлевич, – пригласил Канаш. – Есть что-нибудь, заслуживающее внимания?

Начальник технического отдела опустился в кресло для посетителей и осторожно положил увесистые блямбы жестких дисков на край стола. Черный металл негромко стукнул о матовое дерево, полупрозрачная зеленая папка бесшумно легла рядом. Канаш подвинул пепельницу поближе к посетителю, который уже начал беспокойно оглядываться, держа свою вонючую “пегасину” с наросшим на конце кривым столбиком пепла подальше от собственных джинсов, которые, на взгляд Канаша, давно просились на помойку.

Очкастый хиппи со степенью кандидата технических наук благодарно кивнул, стряхнул с сигареты пепел, воткнул ее в угол рта и зачем-то поменял местами лежавшие на столе винчестеры, словно тасовал карты.

– В общем-то, многого добиться мне не удалось, – сказал он своим шелестящим голосом. – Чек – хороший работник.., был хорошим работником, – поправился он, заметив промелькнувшую на лице Канаша тень неудовольствия. – Поэтому все его рабочие файлы, конечно же, оказались уничтоженными. Стерто все, кроме базовых программ. Но по какой-то причине он не успел оптимизировать диски, так что кое-что из стертой информации мне удалось выудить и восстановить…

– Только, если можно, без технических подробностей, – попросил Канаш.

– Разумеется, – ответил его собеседник. – Я счел необходимым сделать это маленькое вступление просто для того, чтобы вас не удивлял.., э.., фрагментарный вид представленных документов.

Щурясь от заползавшего под очки дыма, он подвинул к Канашу зеленую папку. Канаш положил на папку каменную ладонь.

– Благодарю, – сказал он. – Я обязательно с этим ознакомлюсь. А не могли бы вы на словах, кратко и сжато изложить самую суть того, что вам удалось обнаружить? Честно говоря, мне просто не верится, что вы вообще сумели хоть что-нибудь найти. Я слышал о том, что стертая информация сохраняется еще в течение какого-то времени, но в это трудно поверить. По мне, так это что-то вроде россказней насчет изображения убийцы, которое сохраняется на дне глазного яблока жертвы. Ведь невозможно же срисовать картинку с экрана выключенного телевизора!

– Откуда вы знаете? – проворчал начальник технического отдела и полез в сигаретную пачку, забыв о дымящемся окурке, который торчал у него в зубах. – Энергия никуда не исчезает, это должно быть вам известно еще со школьной скамьи… Впрочем, вы ведь просили не вдаваться в технические подробности. Так вот, как вы и говорили, в последние дни Чек занимался “Кентавром”.

– Да, – перебил Канаш. – И сказал мне, что ничего не нашел.

– Боюсь, он вам солгал. Мне удалось обнаружить несколько довольно крупных фрагментов какого-то текстового файла. Похоже, это было подробное досье на сотрудника “Кентавра” Аверкина. Этот Аверкин, насколько я понял, в прошлом имел самое непосредственное отношение к спецслужбам…

– А точнее?

– Я понял так, что он служил в спецназе ГРУ и прошел все “горячие точки”, начиная чуть ли не с семидесятого года.

Стареющий хиппи сделал небольшую паузу, давая Канашу возможность спросить, какие, к черту, могли быть “горячие точки” в семидесятом году, но Канаш промолчал: ему, бывшему офицеру КГБ, все эти точки были превосходно известны.

– Судя по объему собранной Чеком информации, – продолжал начальник технического отдела, – основной упор при атаке на “Кентавр” он собирался сделать именно на этого Аверкина.

– Разумно, – сказал Канаш. – Фирма-то внешнеторговая. Головастый парень. Жалко такого терять. Лысый хиппи осторожно покашлял в кулак.

– Валентин Валерьянович, – сказал он, – вы просили меня обойтись без технических подробностей… Вы не могли бы оказать мне такую же любезность?

Канаш почесал указательным пальцем кончик своего утиного носа. В этот момент у него был такой вид, словно он готов рассмеяться. В следующее мгновение он отнял руку от лица, и иллюзия развеялась.

– Что ж, – сказал он, – это справедливое требование. Узкая специализация, да? Итак, что дальше?

– В принципе, у меня все, – ответил начальник технического отдела. – Подробности вы найдете в распечатке. Кстати, о подробностях. На мой взгляд, их чересчур много даже для самого подробного досье, если оно действительно добыто в отделе кадров “Кентавра”.

– Вы думаете…

– Все, что я думаю по этому поводу, я уже сказал, – сухо перебил Каната начальник технического отдела. – Винчестеры останутся у вас?

– Мне они не нужны, – сказал Канаш, сохраняя непроницаемое выражение лица. – Единственное, что мне нужно – это чтобы хранящаяся на них информация не пошла гулять по свету. А впрочем… Вы правы. Пусть они пока побудут у меня.

– Да, – вставая, сказал начальник технического отдела. Он по-прежнему говорил тихо и ровно, но опытное ухо Канаша без труда уловило в его речи саркастические нотки. – У вас они, конечно, будут сохраннее.

Оставшись один, Валентин Валерьянович Канаш поморщился от наполнявшей помещение вони отечественного табака, дотянулся до окна, приоткрыл раму, включил вентилятор, закурил и откинулся на спинку кресла, задумчиво глядя на лежавшую рядом с черными коробками винчестеров полупрозрачную зеленую папку, ha-строение, поднявшееся было после ухода прокурорских нюхачей, снова ухудшилось. Канаш привык считать, что видит своих людей насквозь, и преподнесенный Чеком сюрприз на какое-то время буквально выбил у него почву из-под ног. Дело было даже не в том, что Чек связался с Баландиным. В конце концов, окажись на его месте сам Валентин Валерьянович, ему пришлось бы очень крепко подумать, как поступить. Во всяком случае, ни о какой лояльности по отношению к “Эре” и лично Юрию Рогозину речи не идет. Конечно, на свете живет масса амеб, по ошибке носящих брюки. “Вы убили мою сестру? – говорит (или думает) такая амеба. – Но, боже мой, это же было так давно! Забудем об этом, ведь мы же с вами интеллигентные люди! Кроме того, вы мой шеф, а шеф, как известно, всегда прав”. Но Чек, как выяснилось, к числу амеб не относился, и Канашу не нужно было долго ломать голову, чтобы понять, чего добивается бывший программист. Если он не потребовал с Рогозина денег, вместо этого снюхавшись с хромым, значит, деньги его не интересуют. Субтильный мозгляк с музыкальными пальцами на поверку оказался крепким орешком и, похоже, жаждал рогозинской крови.

Канаш коротко усмехнулся уголками своего похожего на след от удара топором рта. Ему вспомнился старый тост, услышанный им с экрана телевизора: “Так выпьем же за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями!” Чек мог сколько угодно жаждать крови: напиться ему все равно было не суждено, потому что на пути у него стоял Валентин Валерьянович Канаш. Это была его главная обязанность – защищать Рогозина, а Канаш всегда добросовестно относился к своим обязанностям. По крайней мере, до тех пор, пока его устраивала оплата.

Месть… Канаш снова посмотрел на зеленую папку. Месть – чепуха, но вот это… Судя по тому, что сказал начальник технического отдела, папка содержала в себе настоящие неприятности. Если бы нарытая Чеком информация была использована так, как предполагалось изначально – аккуратно, по назначению, продуманно и осторожно, – она послужила бы отличным оружием в конкурентной схватке с зарвавшимся “Кентавром”. Компромат, подумал Канаш, это как змеиный яд. В малых дозах это лекарство, но при необдуманном использовании такого лекарства можно запросто откинуть копыта. А использовать по своему усмотрению информацию, касающуюся спецслужб, это все равно что играть в “русскую рулетку” с револьвером, в барабане которого нет ни одного свободного гнезда.

Он потушил сигарету, открыл папку и потратил несколько минут на беглый просмотр ее содержимого. Очкастый хиппи, похоже, был прав: ни одна фирма не могла собрать такое полное досье на человека, когда-то имевшего отношение к главному разведывательному управлению. Канаш снова почесал кончик носа согнутым указательным пальцем. Проклятый сопляк действительно как-то проник в тот темный, тщательно замаскированный чулан, в котором ГРУ хранит свое грязное белье, и ухитрился при этом остаться в живых.

«Надолго ли? – подумал Канаш, бесцельно тасуя листы распечатки. – Он солгал мне, сказав, что ничего не нашел на сотрудников “Кентавра”. Значит, у него была мысль использовать эту информацию по своему усмотрению. Собрался, наверное, шантажировать этого Аверкина… Надо бы найти его и аккуратно присмотреться: может быть, наш компьютерный гений вертится где-нибудь поблизости. А надо ли? Не лучше ли держаться от всего этого подальше? ГРУ – это тебе не кооператив “Улыбка”, с этими ребятами шутки плохи. Как было бы чудесно, если бы они свернули Чеку шею, не тронув при этом нашу контору. Но это, конечно, мечты. Если этот дурак уже вышел на Аверкина, его наверняка ищут по всей Москве. Хорошо бы найти его раньше, чем он загремит в кутузку. Найти и вежливо попросить замолчать, желательно – навечно…»

На столе ожил селектор. Погруженный в свои размышления Канаш заметно вздрогнул, когда динамик издал мелодичный сигнал, в котором при некотором усилии можно было распознать первые такты “Подмосковных вечеров”. Валентин Валерьянович бросил листы распечатки в зеленую папку и утопил клавишу громкой связи.

– Восьмой на первой линии, – без предисловий доложила секретарша.

Секретарша у Канаша была немолодая, очень некрасивая и дрессированная, как немецкая овчарка. В свое время она перекладывала бумажки в том же отделе Комитета, в котором служил Канаш, и Валентин Валерьянович считал, что ее профессиональные качества с лихвой искупают то обстоятельство, что она страшна, как смертный грех.

Он отключил селектор и снял трубку многоканального телефона, чувствуя привычное волнение охотника, напавшего на след зверя. Человек, которого секретарша представила как Восьмого, был старшим группы, на всякий случай оставленной Канашом в квартире Чека. Вряд ли он звонил для того, чтобы спросить разрешения отлучиться в сортир, а значит, события сдвинулись с мертвой точки. Неужели они взяли этого маленького стервеца?

– Слушаю, – сказал он в микрофон.

– Валенти'рьяныч, – зачастил Восьмой, из-за спешки превратив имя и отчество Канаша в какой-то винегрет. Кроме спешки, в его голосе было что-то еще. Канашу показалось, что его подчиненный начал ни с того ни с сего слегка шепелявить, словно у него не хватало парочки передних зубов или не до конца закрывался рот. – Лажа, Валенти'рьяныч!

– Что? – переспросил Канаш. Переспросил не потому, что чего-нибудь не расслышал, а просто для того, чтобы взять коротенький тайм-аут. Ему было необходимо собраться с мыслями. Паническая скороговорка Восьмого прозвучала для него как гром с ясного неба. Он-то надеялся, что ему доложат об успешном завершении операции, а тут… – Не части, говори толком. Что ты сепетишь, как будто тебе под хвост скипидаром плеснули? Что случилось?

. – Толком? – переспросил Восьмой, и в его странно изменившемся голосе Канашу послышалась лютая ирония. – Прямо по телефону?

«Иронизирует, – наливаясь холодной яростью, подумал Канаш. – С ума они все посходили, что ли? Сначала та лысая мартышка из технического отдела, теперь вот этот недоумок. Что же это делается, а?»

У него вдруг возникло жутковатое ощущение, что мир разваливается прямо у него на глазах. Разглагольствующая об астрологии и хиромантии ломовая лошадь, пожалуй, удивила бы его меньше, чем Восьмой, позволивший себе иронизировать в разговоре с начальством. Для этого с Восьмым должно было случиться нечто из ряда вон выходящее.

– Что это с тобой? – холодно осведомился Канаш. – Ты пьян или просто узрел лик Господа?

– Вроде того, – послушно взяв тоном ниже, сказал Восьмой. – Размазали нас, Валентин Валерьянович.

– Кто? Впрочем, что это я… Где ты? Восьмой ответил.

– Оставайся на месте. Через полчаса я подъеду, доложишь обо всем лично. Где твой напарник?

– В больнице, – ответил Восьмой.

– Ого, – сказал Канаш.

Восьмой протяжно вздохнул в трубку.

Закончив разговор, Канаш убрал винчестеры и распечатку в сейф, спрятал ключ от сейфа в карман, надел висевший на спинке кресла пиджак и быстрым шагом покинул кабинет. Он спешил, потому что события, сдвинувшись с мертвой точки, пошли совсем не в том направлении, на которое он рассчитывал.

Восьмой, которого на самом деле звали Виктором Свистуновым и который с детства привык отзываться на кличку Свист, не был мастером разговорного жанра, но словечко “размазали”, которым он охарактеризовал то, что произошло с ним и его напарником на квартире у Чека, наиболее точно описывало ситуацию.

Свист и его напарник по кличке Ляпа работали с Канашом уже третий год и числились среди людей проверенных, исполнительных и надежных. В службе безопасности концерна “Эра” не было профсоюзной организации, так что дураки и разгильдяи, если и проникали каким-то образом сквозь густое сито отбора, надолго здесь не задерживались. Канашу было наплевать, чем занимаются его подчиненные в свободное время. Если человек мог вечером выпить ведро спирта, а утром явиться на работу чисто выбритым, со свежей головой и ясным взглядом, Валентина Валерьяновича это вполне устраивало. Если сотрудник службы безопасности страдал клептоманией в тяжелой форме, но при этом не крал на работе, Канаш не видел и в этом проблемы. И даже если кто-то из его подчиненных не мог без посторонней помощи попасть струей в унитаз, но при этом ухитрялся добросовестно и успешно выполнять свои профессиональные обязанности, Канаш считал, что такой человек ему подходит.

Официально Свист и его напарник Ляпа именовались оперативными работниками и имели довольно обширный круг обязанностей – как правило, не очень обременительных, но порой довольно скучных и даже опасных. Засада на квартире Чека относилась к разряду скучных – по крайней мере, так им обоим казалось.

Домой к Чеку их привез сам Валентин Валерьянович. Именно юн за считанные секунды вскрыл оба примитивных замка, которыми была снабжена дверь квартиры, и первым вошел в прихожую. Пока Свист и Ляпа осматривались на новом месте, он сноровисто снял с обоих находившихся здесь компьютеров жесткие диски. “Это чтобы вы в рабочее время играми не развлекались”, – проворчал он, убирая диски в кейс. Сообразительный Свист смекнул, что дело тут вовсе не в играх – какой же идиот, сидя в засаде, станет резаться в “морской бой” с компьютером! – но ничего не сказал, поскольку начальству, как известно, виднее.