– Гаврилов, – позвал он водителя, – сгинь. Не отсвечивай ты, Христа ради. И другим скажи, чтобы попрятались. Актеры из вас, как из меня.., гм.., генерал.

Он запнулся, потому что привычное сравнение по какой-то странной ассоциации воскресило в памяти недавний разговор с Лаптевым. Чиж так и не понял, чего хотел от него подполковник, намекая на продвижение по службе. Над всеми его намеками и посулами ощутимо висело невысказанное «если»: все будет хорошо и даже великолепно, если… Если что? Разговор шел об Абзаце. Лаптеву не нравилась перспектива изловить легендарного киллера, и он этого не скрывал, а потом вдруг ни с того ни с сего принялся нахваливать Чижа и прочить его в генералы… «Это что же, – подумал Чиж, – он что, пытался намекнуть, чтобы я оставил Абзаца в покое и дал ему довести начатое до логического завершения? Да ну, чепуха же! Лапоть, конечно, не гений, но не настолько же он глуп, чтобы снюхаться с Хромым!»

Дойдя до ворот, он обернулся и в последний раз окинул взглядом казавшийся приземистым из-за своей огромной площади трехэтажный особняк и широкий двор с изумрудной травкой, светлыми бетонными дорожками и черными пирамидами старых елей, которые были в беспорядке разбросаны по участку. По случаю летнего времени многие окна были распахнуты настежь, в том числе и широкие окна зимнего сада, из которых буйно выпирала темно-зеленой листвой какая-то нездешняя флора. В глубине дома надоедливо тренькал под чьими-то неумелыми пальцами дорогой концертный рояль, легкий ветерок играл занавеской в одном из окон второго этажа. Двор был пуст, если не считать одинокого охранника, который клевал носом, сидя на вынесенном из будки у ворот стуле. «Идиллия, – подумал Чиж. – Потерянный и вновь обретенный рай. В таких местах человек поневоле расслабляется, поскольку именно для этого они и предназначены. Забор высокий, ворота прочные, охрана на местах, и потенциальная жертва под шум леса ощущает себя в полной безопасности. У профессионального киллера психика, конечно, покрепче, поустойчивее, но какое-то, пусть минимальное, воздействие обстановка оказывает и на нее. Значит, он тоже расслабится, хотя бы чуть-чуть, ровно настолько, чтобы не заметить западни. Вот тут-то мы его и прихватим, потому что мы – в частности, я – расслабляться не имеем права.»

Чиж толкнул тяжелую калитку и, очутившись за воротами, сразу же сошел с подъездной дорожки в лес. Малинник громко затрещал под его неуклюжими, привычными к ровному городскому асфальту ногами. Здесь, под темным пологом еловых лап, среди замшелых стволов и гнилых пней, этого малинника росло черт знает сколько, и был он из-за недостатка солнечного света чахлым, худосочным, почти лишенным листвы, на две трети высохшим и таким трескучим, словно его посадили здесь нарочно в качестве дополнительного средства сигнализации и оповещения. На свободных от этих зарослей участках упруго пружинил скользкий ковер старой хвои вперемешку со здоровенными, как спелые бананы, еловыми шишками. Многие шишки выглядели не то расклеванными, не то разгрызенными – в таких тонкостях Чиж не разбирался.

Он поскользнулся на старой червивой сыроежке, вполголоса выругался и закурил: кислорода здесь было столько, что его избыток поневоле хотелось как-то нейтрализовать.

Невидимое за сплошной стеной старых раскидистых елей шоссе шумело совсем рядом – то есть, не то чтобы шумело, но периодически давало о себе знать звуком проносившихся по нему машин. Откуда-то издалека долетел приглушенный расстоянием гудок пригородной электрички. В перерывах между этими урбанистическими шумами в лесу царила тишина, нарушаемая лишь шелестом верхового ветра в еловых лапах да стуком дятла, и можно было без труда вообразить себя находящимся за тридевять земель от Москвы, в глухой тайге за Уральским хребтом.

Между делом Чиж обратил внимание на то, что в лесу чисто. Здесь не было ни пустых бутылок из-под портвейна и пива, ни драных пожелтевших газет, ни консервных банок – никакого мусора, вечно сопутствующего человеческому жилью. Стоило Чижу об этом подумать, как он наткнулся на огромную мусорную кучу, удобно расположившуюся в глубокой травянистой впадине и скромно замаскированную зарослями крапивы. Под ногами сновали огромные красно-черные муравьи самого свирепого вида, и, поискав взглядом, майор без труда обнаружил муравейник – здоровенную коническую кучу серовато-рыжей хвои, на поверхности которой даже издали можно было разглядеть суетливое хаотичное движение. Чиж понял, что отклонился от курса, и на какое-то мгновение его охватила паника: он совершенно не понимал леса, не питал к нему особенной любви и не умел в нем ориентироваться. Он знал, конечно, что мох должен, по идее, расти на деревьях с северной стороны, но личный опыт убеждал его в том, что это не так: обычно мох рос где вздумается, как правило, со всех сторон одновременно. Кроме того, север Чижу был без надобности: ему нужно было попасть к машине.

Он сразу же взял себя в руки. Полсотни метров до шоссе, метров сто до дачи Кондрашова, а если принять левее, то через пару минут обязательно окажешься на подъездной дороге… Заблудился он, видите ли! Смех и грех…

Оглядевшись, он увидел, как впереди, немного левее избранного им направления, среди ветвей блеснуло заднее стекло автомобиля. Все немедленно стало на свои места. Он просто слегка отклонился вправо. Вон она, машина, а если приглядеться, то и подъездная дорога видна – во-о-он тот просвет, это она и есть…

Он двинулся к машине, треща малинником и перешагивая через коряги. Лежавшая в кармане пиджака рация размеренно хлопала его по бедру, брюки намокли выше колена и были сверху донизу увешаны какой-то лесной дрянью, а носки туфель мокро поблескивали. Настроение у Чижа снова упало. "Что за собачья работа, – думал он, обирая со щек прилипшую мокрую паутину. – Никакого удовлетворения, ни морального, ни материального. Так, короткие вспышки удовольствия, когда удается заломать очередного «братишечку» или заработать смехотворную премию, от которой мне, по большому счету, ни жарко ни холодно. Так ведь и эти светлые моменты возникают все реже и становятся все короче. Старею я, что ли? Рановато как будто… Или правы врачи, и это алкоголь начинает угнетать психику? Вкупе с никотином, разумеется…

Он зацепился носком ботинка за какой-то коварно высунувшийся из земли корень и чуть не упал. Идти после этого стало как-то неудобно, и, посмотрев вниз, Чиж обнаружил, что подошва на носке надорвалась. Правый туфель теперь просил каши, пока что довольно скромно, но уже вполне заметно. «Трах-тиби-дох», – проворчал Чиж, пытаясь вспомнить, осталось ли дома хоть немного клея.

Он добрался до видавшей виды белой «Волги», кое-как замаскированной еловыми лапами, рывком распахнул заедающую дверцу и повалился на сиденье справа от водителя. В машине было накурено, как в мужском туалете театра во время антракта, рация под приборной панелью бормотала на разные голоса и время от времени принималась астматически хрипеть. Ее контрольная лампочка светилась сквозь дымовую завесу, как красный зрачок одноглазого упыря.

Водитель со скучающим, плохо выбритым лицом, ссутулившись и надвинув на глаза кожаную кепку, сидел за рулем, барабаня пальцами по фирменному значку с изображением серебряного оленя. Когда Чиж с кряхтеньем и невнятными проклятиями тяжело опустился на соседнее сиденье, водитель повернул к нему сонное лицо и указательным пальцем ткнул в козырек своей кепчонки, сдвигая ее на затылок и освобождая тем самым свои органы зрения. При желании этот жест можно было принять за слегка модернизированное воинское приветствие.

– Ну как там? – без особенного интереса осведомился он, отлепив от нижней губы тлеющий чинарик.

– Да никак, – неприветливо проворчал Чиж, не любивший профессиональных водителей вообще, и этого водителя в частности, за наглость и высокомерие. – Такой ответ тебя устраивает или ты хочешь получить более подробный отчет?

Водитель, который задал свой вопрос просто от скуки, предпочел дипломатично промолчать, подумав про себя, что начальство либо сильно перебрало с вечера, либо с утра по какой-то причине не успело, что называется, поправить голову. Скорее всего, решил он, верно и то и другое: с вечера товарищ майор перебрамши, а похмелиться с утра не получилось, потому как операция у нас не хухры-мухры…

Чиж между тем закурил и, продолжая недовольно бормотать и обирать с лица паутину, которой там давно не было, открыл бардачок. На колени ему с дребезжанием посыпались аудиокассеты, которых в машине было штук двадцать, – на любой вкус, как казалось водителю. Казалось ему, как выяснилось, напрасно: у майора Чижа имелся собственный вкус, к удовлетворению которого водитель оказался не готов.

Некоторое время майор копался в кассетах, как свинья в желудях: брал из кучи, подносил к глазам, читая название, недовольно кривился, швырял кассету обратно и тянулся за следующей. На остатках волос, окружавших его блестящую плешь, повис клок спутанной паутины, к плечу прилип желтый прошлогодний лист.

– Анжелика Варум, – бормотал майор. – Филипп Киркоров… Филипок, мать его… Так, а это у нас что?

Валерий Леонтьев, господи боже мой!

А это? «Песни для братвы»… Превосходно! Слушай, – повернулся он к водителю, – у тебя что, человеческой музыки нет? Нам здесь сидеть и сидеть, а у тебя послушать нечего!

– Почему нечего? – обиделся водитель. – Что это за музыка такая особенная – «человеческая»? А это какая – собачья, что ли? Всем, понимаешь, нравится, одному майору Чижу что-то не так. Вон, коробка треснула… Что вам не нравится-то?

– Мусор этот не нравится, – честно признался Чиж, понемногу успокаиваясь. – Это же не музыка, а сплошная попса. Ее же слушать невозможно, с души воротит.

– А меня не воротит, – миролюбиво возразил водитель. Он чутко уловил перемену в настроении начальства и теперь старательно пытался перевести разговор в более мирное русло. Судя по всему, сидеть им здесь предстояло долго, и он был рад возможности скоротать время за беседой. – Музыка как музыка. Заводная. Не всем же от Моцарта торчать! Вот вам, товарищ майор, какая музыка нравится?

– Мне? – переспросил Чиж, который уже совсем успокоился и теперь никак не мог взять в толк, чего он взъелся на водителя. – Я «Битлз» люблю.

– А, – сказал водитель, изо всех сил стараясь, чтобы это не прозвучало чересчур пренебрежительно. – «Облади, облада…» Как же, помню. Так ведь это нынче неактуально.

– Зато хорошо, – сказал Чиж, отлично понимая, что пытается спорить о вкусах. – Классно, понимаешь? На все времена.

– Понимаю, – сказал водитель. – «ГАЗ-21» – тоже классная машина. На все времена, как броневик, с которого Ленин выступал. А вы, товарищ майор, почему-то на «десятке» ездите. С чего бы это?

– Чудак, – проворчал Чиж. – Машина – это для тела, а музыка – для души. Разные вещи…

– Да я все понимаю! – отозвался водитель. – Я же помню, как пацаном был. Тогда все клеши носили, за джинсы по двести пятьдесят рэ отваливали. Купит фирменные джинсы, кирпичом их протрет, бахрому понизу организует, да еще глаз на заднице нарисует – и все – самый крутой парень на районе. Сам такой был. До утра в подъезде «Герл» под гитару орали, и у каждой девки над койкой Леннон висел. Или, в крайнем случае, этот.., как его… Маккартни.

Чиж покосился на водителя сквозь густой табачный дым. Да, подумал он, мы с ним примерно одного возраста. Плюс-минус два года. Тоже небось за дисками охотился.

– Так ведь когда это было, – продолжал водитель, ободренный молчанием начальника. – Другие времена – другие песни. И вообще, мне даже тогда наш Мулерман больше нравился. Или Зыкина, скажем. Вот где голос!

– Ммм-угу, – неопределенно промычал Чиж, которому этот спор уже надоел. Он и без водителя знал, что консервативен во вкусах, словно навеки застрял в тех полузабытых временах, как муха в куске янтаря или окунь в ледяной глыбе. Что толку спорить? Люди бывают разные.

Одни живут только сегодняшним днем, а другие всю жизнь тоскуют по дням своей молодости. И даже не обязательно молодости – просто по тем временам, когда им было хорошо и радостно. А музыка – просто примета времени. Даже слушая классиков, которые жили за сто, за двести, а то и за триста лет до наших дней, каждый вспоминает и думает о чем-то своем, видит какую-то картину, которая не видна никому, кроме него.

– Вы, товарищ майор, так до «плешки» докатитесь со своими «битлами», – продолжал между тем водитель, уверенно развивая успех и закрепляясь на отвоеванных, как ему казалось, позициях.

– До чего я докачусь? – не понял майор.

– «Плешка», – повторил водитель таким тоном, словно говорил с умственно отсталым. – Есть в скверике на Гоголевском такое местечко, где битломаны собираются.

– Битломаны? – удивился Чиж. – Надо же! И много их в Москве?

– Да кто их считал? Они ребята, в общем, безобидные, не сатанисты какие-нибудь. Не дебоширят, записями обмениваются, разговаривают.

Все одно и то же – у кого какой альбом, как будто с тех пор что-то новое могло на рынке появиться, да кто лучше – Леннон или этот.., вот же, забываю его, черта, все время… Маккартни, вот! да где в каком году какой концерт был… Старые, косматые, кто седой, кто лысый… И молодежь есть. Тоже волосатые. Придут, рты разинут и этих старых трепачей слушают, как будто те им что-то умное втирают. Гитарами бренчат… Вроде клуба, в общем. Ну, сейчас не семьдесят второй, так их и не трогает никто. А вы что, правда не в курсе?

– А зачем? – вздохнул Чиж и ткнул окурок в пепельницу. – Не люблю я тусовок. За день на работе так натусуешься, что ноги не держат. Какие уж тут клубы!

– И то верно, – согласился водитель. – После этой работы только стакан хлопнуть да на боковую.

– Вот! – подняв кверху указательный палец, веско произнес Чиж. – Наконец-то ты что-то умное изрек.

– Так это ж у всех так, – сказал водитель. – У всей, понимаешь, великой России две беды: с вечера жажда, а с утра похмелюга.

– Истину глаголешь, брат мой, – дьяконским басом пророкотал Чиж и скривился от внезапно толкнувшейся в затылок головной боли.

Водитель, верно истолковав его гримасу, хитро прищурился и тоном опытного провокатора предложил:

– Так может, пивка, товарищ майор?

– Ммм? – вопросительно промычал Чиж и уставился на водителя. Только теперь он почувствовал, до какой степени у него пересохло во рту. А уж в горле-то, в горле!.. – У тебя что же, и пиво есть?

– Обижаете, товарищ майор, – сказал водитель. – Не вы один по утрам болеете, другие тоже. А служебный автомобиль – это вроде реанимации на колесах. Для своих, конечно. Так открыть бутылочку? Правда, у меня всего одна осталась.

– Одна? – Чиж поморщился. – Ну, ты, реаниматор… Этим, братец ты мой, только во рту напакостишь, вот и вся реанимация.

– Подумаешь, проблема, – сказал водитель. Тон его Чижу не понравился: было в нем что-то плутоватое, лакейское. – Тут до магазина рукой подать. Четверть часа туда, столько же обратно… Это пешком. Если надо, я мигом сгоняю.

– Но-но, – сказал Чиж. – Ты на работе или где? Сгоняет он… А если ехать придется?

– Какое там ехать! Где это видано, чтобы сесть в засаду и через полчаса клиента дождаться! Нам тут до вечера куковать, не меньше. Да вы же сами говорили. А на всякий пожарный я вам ключик оставлю. Неужто вы с этим корытом не справитесь? А я бы заодно сигарет себе купил. И жрать охота так, что сил никаких нету. А, товарищ майор? Николай Гаврилович!

Чиж почесал переносицу, искоса посмотрел на водителя и тяжело вздохнул.

– Ох и змей же ты, – сказал он. – Ладно, шагай. Вот тебе деньги. Только лесом, понял? Не дай бог, на клиента сослепу набежишь… И быстро. Одна нога здесь, другая там. Стой!

Водитель, который уже наполовину выбрался из машины, замер в неудобной позе.

– Пиво отдай, – сказал ему Чиж.

Когда водитель скрылся, двигаясь с почти комичной осторожностью и нарочито оглядываясь по сторонам, Чиж усмехнулся, выбрался из машины и на всякий случай пересел за руль. Он не верил в то, что Абзац может появиться здесь до возвращения водителя, но рисковать не хотелось. В одной руке у майора была отданная ему запасливым водителем бутылка «Балтики», в другой – табельный пистолет. Чижу не впервой было пользоваться пистолетом в качестве открывалки, и на этот раз он, как обычно, мастерски справился с задачей. Пиво зашипело, пенясь и выпирая из горлышка. Майор дал газу выйти и лишь после этого снял с бутылки жестяной колпачок.

Пиво, как и следовало ожидать, оказалось тепловатым, но в данный момент майор был уверен в том, что никогда в жизни ему не приходилось пробовать ничего вкуснее. Он пил мелкими, скупыми глотками, стараясь растянуть удовольствие, краем уха вслушивался в треск и хрипы, которые доносились из динамика рации, и от нечего делать следил за подъездной аллеей, что упиралась в ворота кондрашовской дачи.

Он думал об Абзаце, перебирая в уме многочисленные слухи и редкие крупицы фактов, которыми располагала столичная милиция. Согласно слухам, Абзац был волком-одиночкой, который всегда выбирал в пестром стаде соотечественников самых жирных, самых сильных и, как правило, самых грязных самцов. Ни одна из жертв, отправленных на тот свет киллером по прозвищу Абзац, не вызывала у Чижа ни сострадания, ни жалости. Эти люди топтали землю лишь по недосмотру Господа Бога, и, будь Чиж рядовым обывателем, он не видел бы ничего дурного в том, что кто-то взял на себя тяжелый и грязный труд исправить эту ошибку. К сожалению, Николай Гаврилович Чиж был не рядовым обывателем, а майором уголовного розыска, и деятельность Абзаца находилась в сфере его профессиональных интересов.

Кроме того, майор Чиж давно перестал верить сказкам о благородных разбойниках. По-русски «киллер» – это убийца. Душегуб, иначе говоря. Чтобы одного за другим, как мишени в тире, шлепать живых людей, нужен особый склад характера. Для киллера человеческая жизнь стоит ровно столько, сколько готов заплатить за нее заказчик. А моральные нормы – вещь весьма расплывчатая и нестойкая. Даже те, которые мы устанавливаем для себя сами. В один прекрасный день этот Абзац мог махнуть рукой на свои принципы, если они у него вообще имелись, а не были высосаны из пальца одуревшими от безделья и скверной кормежки постояльцами Матросской Тишины, и превратиться в обычного наемного стрелка, которому наплевать, кто у него на мушке, лишь бы деньги платили.

Чиж отхлебнул пива и через стекло посмотрел, сколько осталось в бутылке. Какого черта, сказал он себе. Какого черта я пытаюсь разграничить эти два понятия: обыкновенный убийца и убийца с какими-то там принципами? Убийца с принципами – это маньяк, что, по сути дела, еще хуже, чем обыкновенный мокрушник. Ну хорошо, допустим, что легенды не врут и этот тип убивает только мерзавцев – бандитов, воров, насильников, рэкетиров… Ну и что это меняет? Он не Бог, не судья и даже не прокурор. На каких основаниях он выносит и приводит в исполнение свои приговоры? Как он определяет, правду ему говорит заказчик, когда рассказывает, какой негодяй и мерзавец его враг, или вешает лапшу на уши с целью устранить конкурента? Тем более что заказчики все, как один, сами хороши… А если однажды он ошибется и шлепнет хорошего человека?

Он посмотрел на часы. Водитель, наверное, уже дошел до магазина, если не застрял где-нибудь по дороге. Как его зовут-то, а? А впрочем, на кой черт он мне сдался, этот доморощенный меломан с замашками вороватого лакея… Нельзя, конечно, так думать о людях, но что делать, если это правда? Он-то небось идет сейчас по обочине и думает: Чиж этот, дескать, ни хрена в музыке не понимает, только и знает, что водку с пивом жрать да «битлов» своих слушать… Алкаш он, думает, этот ваш майор Чиж, и ничего больше. Хроник. И ведь тоже прав: что есть, того не отнимешь. Можно сколько угодно хорохориться, но шила в мешке не утаишь, особенно от себя самого. Хотя от себя – оно, наверное, и легче. Тут главное что? Главное – решить, чего ты сам хочешь. Хочешь уважать – уважай. А не хочешь – кто ж тебя неволит? Вон их сколько, таких свободных людей, по ЛТП, по тюрьмам, по чердакам и подвалам…

Он снова посмотрел бутылку на просвет. Пива в ней осталось меньше половины. Чиж криво усмехнулся и сделал еще один глоток, совсем маленький.

Вот и решай. Взвесь все хорошенько, приди к очевидному выводу и брось пить. Как это? Да вот так! Брось – и все. А если не получается – излови Абзаца и доставь его Кондрашову – живого, а еще лучше мертвого. После чего можно брать под козырек, запевать строевую песню и, чеканя шаг, отправляться прямиком в центр Маршака, где за совершенно немыслимые бабки приводят в порядок таких, как ты. Да чего там – таких! Небось среди тех, у кого водятся деньжата, встречаются типы и покруче… Ты себе лечись, а Кондратов за тебя заплатит. Украдет где-нибудь и заплатит, ему не впервой.

«Дерьмо, – пренебрежительно сказал себе Чиж. – Загадочная русская душа. Если в сиденье твоего стула нет торчащего гвоздя, его непременно нужно туда забить, да так, чтобы острием кверху и длиной сантиметров десять, чтобы уж до самой кости, до кишок чтобы… Эх!»

Он резко запрокинул бутылку, едва не угодив донышком в лобовое стекло, и в два могучих глотка употребил все содержимое. Ничего, сейчас водила еще принесет… На наш век хватит. Кто не может бросить пить? Я не могу? Это мы еще посмотрим, гражданин Кондрашов.., а также товарищ Лапоть. Тоже мне, нашли слабое звено…

Он затолкал пустую бутылку поглубже под сиденье и глубоко, с удовольствием затянулся сигаретой. «Прорвемся, – успокоил он себе. – Всегда прорывались и теперь прорвемся.»

В это время хрюкнула рация, на ее корпусе замигала красная лампочка.

– Первый, я пятый, – сказала она искаженным почти до неузнаваемости голосом. – Ответьте пятому, первый!

Чиж взял рацию и передвинул большим пальцем рычажок.

– Первый на связи, – сказал он. – Что нового, пятый?

– Какой-то бомж, – доложил пятый. – Движется пешком со стороны железнодорожной станции. Смотрит на ворота.., как будто знакомых ищет. Направляется в вашу сторону. Повторяю: направляется к вам.

– Бомж? – Чиж поморщился: только бомжей ему сейчас и не хватало. – По дачам, что ли, решил пошарить? Так ведь тут кругом охрана… Как он выглядит?

– Около сорока лет, – прохрипела рация. – Патлатый такой блондин, волосы до плеч, баки, как у адмирала, усы, черные очки. Одет в камуфляжные штаны и короткую черную куртку.., в «косуху», в общем. При себе имеет рюкзак и сумку.

– Погоди, пятый, – недовольно перебил его Чиж. – Где ты видел бомжа в «косухе»? Может быть, это чей-то сынок? Впрочем, ладно. Ты уверен, что он направляется к нам?

– Я его не спрашивал. Пересек дорогу, миновал подъездную аллею и скрылся в лесу на вашей стороне. Я его уже не вижу.

– Спасибо, – сказал Чиж. – Отбой, пятый. Продолжайте наблюдение. Всем остальным готовность номер один. Не думаю, что это наш человек, но все же…

Он вернул рацию на место, выбросил окурок, зачем-то пощупал торчащий в замке ключ зажигания и поиграл педалями. Сидеть за рулем «Волги» было просторно, как в кинозале, особенно после тесноватых «Жигулей». «Черт знает что, – подумал Чиж. – Неужели это все-таки наш клиент? В таком-то виде? Пешком? Нужно совсем рехнуться, чтобы на такое отважиться!»

Он вынул из кармана сигареты и закурил, косясь то на рацию, то на видневшуюся впереди полоску асфальта. С подъездной аллеи машина не просматривалась, Чиж проверил это лично, но теперь в глаза ему бросились две продавленные во мху и папоротниках колеи, оставленные колесами «Волги». Они были едва заметны, но они были там, и человек, который знал, что искать, ни за что не прошел бы мимо.

Чиж неуверенно подался вперед, но тут же одернул себя. «Если» – очень скользкое слово. Что, если киллер сделает крюк по лесу и выйдет к машине с тыла – весь в черном и с гранатометом наперевес? Или, скажем, прилетит на вертолете и сбросит на кондрашовскую дачу фугас? Предположить можно что угодно, а заросшая травой колея – не повод для истерики. Тем более что когда он сам смотрел сюда с дороги, то не заметил никакой колеи, а уж он-то знал, что и где искать…

Слева, со стороны дачи, вдруг долетел рев газующего на холостых оборотах автомобильного двигателя. Чиж встрепенулся и схватился за рацию.

– Двенадцатый, – рявкнул он, – что у вас там происходит?!

– Да все нормально, товарищ майор, – ответил двенадцатый. – Это я для достоверности машину завел. Машина зверь, Николай Гаврилович! Нам бы в отдел парочку таких!

– Они бы за неделю годовой лимит топлива сожрали, – проворчал Чиж, непроизвольно зевнув: пиво начинало действовать. – И вообще, я ведь приказал спрятаться и не отсвечивать. Развели, понимаешь, самодеятельность… Исчезни оттуда! Все исчезните!

– Е…

– ответил пятый и почему-то замолчал, словно отключился, хотя Чиж отлично слышал, что рация продолжает работать. Шум автомобильного мотора, доносившийся со стороны дачи, был слышен и в динамике рации. Через минуту шум усилился, поднявшись до натужного рева, потом в динамике что-то душераздирающе захрустело, и рация замолчала.

Потом динамик взорвался возбужденными голосами, в которых слышались досада и удивление загонщиков, упустивших добычу. Слева, с дачи, донеслись пистолетные выстрелы, затем послышался глухой удар. Что-то затрещало, лязгнуло и рухнуло с тяжелым грохотом.

Чиж аккуратно сбил с кончика сигареты пепел и сунул окурок в самый угол губ, чтобы дым не разъедал глаза. Оказалось, что двигатель «Волги» уже работает, хотя майор совершенно не помнил, когда и как его завел. Он включил первую передачу, и машина плавно двинулась вперед, хрустя гнилыми сучьями и сбрасывая наваленные на капот и крышу еловые лапы. Выезжая на асфальт, Чиж газанул, преодолевая небольшой подъем. Машина рванулась вперед и замерла, перегородив подъездную аллею.

Чиж повернул голову налево, зная, что именно там увидит, и ощущая себя так, словно его накачали новокаином. Нарастающий вой мощного автомобильного двигателя забивал уши. Он был похож на звук пикирующего старого бомбардировщика.

Огромная, как нож бульдозера, сверкающая хромом решетка радиатора с фирменным знаком «шевроле» была уже совсем рядом, метрах в десяти. Чиж успел разглядеть за прозрачным лобовым стеклом лохматую образину в круглых темных очках. Под рыжеватыми усами подковой блестели оскаленные не то в гримасе ярости, не то в безумном хохоте зубы. Протяжно и тоскливо, на одной бесконечной ноте заныл клаксон. Боком заваливаясь на соседнее сиденье, чтобы хоть как-то уберечься от сильного удара, Чиж в какую-то долю секунды успел передумать и вообразить множество самой разнообразной чепухи. «Как это здорово, что от меня ушла жена, – думал он. – Как чудесно, что у нас не было, нет и теперь уже никогда не будет детей. В мире и так навалом сирот», – подумал Чиж и словно наяву увидел свой портрет в траурной рамке на стене вестибюля в управлении: в полной парадной форме, без фуражки, лицо деревянное, как у всех, кто фотографируется для документов, галстук, как всегда, сбился набок, и даже на фотографии видно, что китель не мешало бы погладить… И надпись на планшете: «Наши герои».

…От страшного удара внутренности Чижа подскочили к самому горлу, а кости, казалось, грохнулись друг о друга. Майор лязгнул зубами, перекусив пополам фильтр все еще зажатой в углу рта сигареты, и порадовался тому, что успел зажмуриться: он был уверен, что в противном случае его глаза выскочили бы из орбит. Потом его внутренние органы вернулись на свои места, и Чиж с удивлением понял, что жив и, кажется, невредим.

Он рывком сел, треснувшись затылком о нижний край рулевого колеса, и сразу разобрался в ситуации. «Шевроле» не протаранил его в борт всей своей огромной массой, как ожидал майор, а просто ударил «Волгу» по переднему крылу, развернув ее носом к шоссе и освободив себе дорогу. Для этого ему пришлось наполовину съехать с асфальта, и, когда майор выглянул наружу через лобовое стекло, тяжелый пикап возвращался на проезжую часть. Чиж успел увидеть, как он с душераздирающим звуком проехался бортом по стволу старой ели, обдирая кору и краску, потом ведущие колеса коротко пробуксовали, выбросив из-под себя целый фонтан земли и хвои, и «шевроле» пулей устремился к шоссе по гладкому асфальту подъездной аллеи.

Чиж повернул ключ зажигания. Заглохший двигатель «Волги» завелся с пол-оборота, словно только того и ждал. Майор плавно тронул машину с места, ожидая сюрпризов, но тут же дал полный газ: у него не было времени на то, чтобы выискивать полученные машиной повреждения и сокрушаться по этому поводу.

«Волга» не слушалась руля, это стало ясно сразу же. Выворачивая на шоссе, Чиж забрался на встречную полосу. Бокового зеркала с левой стороны не было, колесо с отвратительным звуком терлось о смятое в лепешку крыло, покореженный капот лязгал, норовя открыться, а руль дергался, как живой, и рвался из рук. Высоко задранный задний борт пикапа маячил уже довольно далеко впереди, на большой скорости удаляясь в сторону Москвы.

Чиж переключил передачу и поддал газу, мысленно проклиная водителя вместе с его пивом. Конечно, он и сам умел водить машину, но в этой гонке на выживание за рулем должен был сидеть профессионал.

Он поискал глазами рацию и увидел, что та свалилась с приборного щитка и улетела под соседнее сиденье. О том, чтобы достать ее на ходу, нечего было и думать. В кармане его пиджака лежала еще одна рация. Чиж снял правую руку с баранки, и покалеченную машину немедленно с неудержимой силой потянуло влево, прямиком под встречный грузовик. Майор поспешно вцепился в руль обеими руками и еще прибавил газу, сокращая отрыв. В зеркале заднего вида не было видно ни одной милицейской машины, но Чиж надеялся, что его подчиненные самостоятельно сумеют разобраться в ситуации.

«А ты ведь тоже растерялся, приятель, – мысленно обратился Чиж к своему противнику. – К этому сюрпризу ты не был готов и действовал как бог на душу положит. Я бы на твоем месте бил не в переднее крыло, а в заднее, чтобы машину развернуло к шоссе не носом, а кормой. Или ты пытался повредить двигатель? Так ведь это „Волга“, дружок. У нее под капотом очень много свободного места, не то что в иномарках. Есть куда прогибаться…»

Во рту у него что-то болталось – что-то волокнистое, разбухшее от слюны, противное и вдобавок смолисто-горькое.