* * *
      Прошло двенадцать лет. Императора Тиберия уже давно не было в Риме. Еще в год рождения Мессалины он решил уехать из Вечного города, который ненавидел. И Рим платил ему той же монетой, причем сторицей. Тиберий избрал для жительства остров Капри и туда перенес свой императорский двор. Больше ни разу до конца жизни Тиберий не был в Риме, даже на похороны своей матери Ливии, умершей в 29 году, он не приехал.
      Тиберий любил повторять: "Я держу волка за уши", - имея в виду римлян. Отныне он мог травить волка издалека, и чужими руками. С Вечным городом Тиберия больше ничего не связывало. Оба его сына умерли. Одного из них отравила его жена, вступившая в любовную связь с начальником личной охраны Тиберия. В Риме наступил настоящий террор и настоящий рай для доносчиков. Любой донос кончался осуждением на смерть обвиняемого, а состояние казненного доставалось императору за вычетом процента, полагавшегося доносчику.
      Деньги Тиберий тратил в основном на усовершенствование дворца на Капри и подачки своим придворным. Во дворце он завел новые порядки. Если в Риме нравственность граждан поддерживалась драконовскими законами и страхом доноса, то на Капри царила совсем иная атмосфера.
      Во дворец Тиберию поставляли красивых девочек и мальчиков со всей империи. Пресыщенный император любил устраивать здесь оргии, какие потом тщетно старался повторить в Риме Калигула.
      Как помните, Калигулу, младшего сына Германика и Агриппины, после смерти его отца и ссылки матери забрала к себе мать Тиберия Ливия. А когда она умерла, мальчишку, который уже подрос и стал юношей, забрал к себе на Капри Тиберий. Здесь Калигула и получил первые уроки правления Римской империей, участвуя вместе с престарелым императором в изобретении все новых и новых чудовищных сладострастий. Для присылаемых во дворец на Капри мальчиков и девочек придумали специальное название - "спринтии". Они под руководством Калигулы должны были делать все, чтобы возбудить притупившуюся похоть Тиберия.
      Все покои дворца были украшены картинами и статуями самого непристойного свойства. Во всех спальнях лежали книги Элефантиды - римская "Кама Сутра" того времени - как наставление для живущих здесь. По всему острову были построены так называемые Венерины местечки, где в гротах и между скал молодые люди обоего пола при приближении императора срочно изображали фавнов и нимф. В Риме Тиберия уже открыто называли "козлищем".
      Для императора, впавшего в старческую расслабленность, не оставалось ничего святого. Особенно поразил римлян один случай, когда Тиберий во время жертвоприношений распалился похотью на прелесть мальчика, несшего кадильницу, тут же отвел его в сторону и растлил. Потом позвал брата этого мальчика и сделал с ним то же самое. А потом приказал перебить мальчишкам ноги и сбросить их со скалы в море.
      Другой случай, о котором было много разговоров в Риме, произошел с некой Маллонией. Тиберий заставил ее отдаться, но большего не мог добиться. Императору хотелось, что девушка отдавалась ему со страстью, но она откровенно демонстрировала свое отвращение.
      - Волосатый и вонючий старик! - закричала она однажды в отчаянии. - У тебя воняет из твоей похабной пасти.
      Тиберий настолько растерялся, что Маллония успела выбежать из дворца и заколоться кинжалом. В Риме народ шепотом передавал друг другу горькую шутку: "Наш старый козел облизывает козочек".
      Такие царили нравы в Римской империи во времена детства и отрочества Валерии Мессалины. В 37 году на Капри двадцатипятилетний Калигула, соблазнив Эннию Невию, жену начальника личной гвардии императора Макрона и через нее заручившись поддержкой самого Макрона, задушил подушкой Тиберия и стал императором Рима.
      * * *
      В тот год Валерии Массалине исполнилось двенадцать лет. По тогдашним меркам она вступила в возраст невесты. Совсем скоро ей предстоит снять детское красное платьице - претексту, крашенную императорским пурпуром (пурпурные одеяния под страхом смертной казни могли носить в Риме только дети римских граждан до совершеннолетия и император) и надеть обычное белое платье невесты.
      А невестой Мессалина была завидной, императорских кровей и не уродина какая-нибудь. Ах, если бы мать Калигулы Агриппина была жива! Лучшей невесты для своего любимого сыночка ей было бы не сыскать во всей империи. Но Агриппина давно умерла страшной смертью в ссылке на далеком острове в Ионическом море. Посланный Тиберием палач сначала выхлестнул ей плеткой глаз и лишь потом, после множества издевательств, убил. А ее сын Калигула уже успел за годы пройти хорошую школу сначала у своей прабабки Ливии, а потом у сына Ливии - Тиберия на Капри.
      Под присмотром этих "любящих" родственников, прабабки Ливии и дяди Тиберия, Калигула по очереди переспал со всеми тремя своими родными сестрами. В 37 году его старшая сестра Агриппина уже была замужем за знатным римлянином Домицием и родила от него сына Нерона, будущего римского императора. По жажде власти эта Агриппина очень сильно напоминала свою покойную мать Агриппину Старшую. Только в отличие от нее Агриппина Младшая действовала другими методами - через спальню сильных мира сего. Ее мужа Домиция даже видавшие виды римляне считали человеком "гнуснейшим во всякую пору его жизни". Под занавес своей короткой жизни Домиций отличился тем, что явно в подражание императору Калигуле растлил свою родную сестру Лепиду.
      При восшествии на престол Калигула был связан письменным обещанием жениться на Эннии Невии, жене Макрона, начальника личной гвардии Тиберия. Макрон, который помог Калигуле убить Тиберия, в награду остался префектом претория (командующим личной гвардии) нового императора. Макрон не возражал, чтобы его жена, с которой он продолжал жить, по ночам уходила спать к императору, более того - он постоянно интересовался у нее, когда же она окрутит Калигулу окончательно. И тогда, как рассчитывал Макрон, они с Эннией убьют Калигулу и станут властителями Рима. Но Калигула оказался не таким наивным, он казнил их обоих, а сам жил с самой любимой из своих родных сестер - Друзиллой. Рим вздрогнул, такого он еще не видал!
      Но Друзилла внезапно умирает.
      * * *
      Замужеству Валерии предшествовал семейный совет. Девушке исполнилось уже четырнадцать лет, ждать дальше было по римским понятиям неприлично. Да и накладно (закон Папия-Поппея по-прежнему действует). Но спорили скорее из приличия. Дело было решенным. Клавдия Пульхра, родная тетка невесты, язвила:
      - Моя любимая племянница могла бы стать императрицей, если бы ее родители были чуть поумнее. А теперь пойдет бедняжка за дурака, да к тому же нищего.
      Мать Мессалины Домиция Лепида только поморщилась:
      - Он вовсе не нищий.
      - Да, конечно, на идиотские книжонки и на выпивку у него всегда найдется. Но он нищий, нищий! Или ты забыла, что наш покойный император, тьфу, не к ночи помянут он будет, Тиберий, заставил Клавдия купить жреческий титул за пять миллионов сестерциев. У него нет ни асса! - Клавдия Пульхра спорила из принципа, она и сама понимала, что если родичи Валерии Мессалины и лелеяли планы породниться с сумасшедшим императором, то после последнего брака Калигулы с Цезонией надежд не осталось никаких.
      Так просто на женщинах, подобных Цезонии, мужчины, подобные Калигуле, не женятся. Похоже, Калигула наконец нашел любовь, которая за пару недель не пройдет. Это было видно по всему. На приемах во дворце, где раньше сестры Калигулы занимали место за пиршественным столом, которое полагалось занимать жене императора, теперь возлежала Цезония. Но Клавдия Пульхра считала, что грех не воспользоваться случаем, чтобы задеть золовку за живое. Сама Клавдия Пульхра была из рода Клавдиев, она лишь замужем была за Квинтиллием Варром, сыном того злосчастного Квинтиллия Варра, который погубил свои легионы за Рейном, но золовка никогда не упускала случая напомнить ей, чего стоит мнение Варров. Самым любезным голосом говорила: "Ну конечно, если принимать важное решение, то непременно надо посоветоваться с вами, у вас прозорливость в роду".
      Вот и сейчас мать Валерии мило улыбнулась:
      - Ты как всегда права, у вас это семейное. Но по-моему, лучше уж нищий муж для моей девочки, чем император, который меняет жен каждый месяц. Похвалил ему кто-то на их очередном ужасном сборище на Палатине Лоллию Павлину, жену префекта Меммия. И Калигула велел вызвать обоих в Рим, а здесь, увидев Лоллию, развел красотку с мужем и женился на ней. А спустя пару недель выгнал ее. Да не просто выгнал, а запретил ей впредь "сближаться с кем бы то ни было". Она же еще молодая женщина, нет, ты только представь себе, какая у нее теперь жизнь!
      Клавдия Пульхра громко засопела. Нет, это уже слишком! Так нагло намекать на ее возраст. Но Домиция как ни в чем не бывало продолжала:
      - И тут же он женится на Ливии Орестилле. Пришел пьяным на свадебный пир, чтобы поздравить молодых, и говорит ее жениху: "Не лезь к моей жене!" Говорят, что тот чуть не упал в обморок, когда император заставил его рассказывать, как он любит свою молодую жену, а сам в это время лишал ее девственности. Ну и что? Орестилла надоела Калигуле еще быстрее - через несколько дней.
      - Зато с Цезонией он, похоже, не расстается, - возразила Клавдия Пульхра золовке. - Несмотря на трех ее прежних мужей и трех детей от них.
      - Очень рада за них, - отрезала Домиция. - У них своя свадьба, у нас своя.
      - Ага, на старом придурке!
      - Не надо так говорить о родном дяде императора. - Это наконец подал голос глава семьи, решив из мужской солидарности вступиться за будущего зятя, несмотря на то что этот зять был на несколько лет старше его.
      - Клавдий, конечно, уже не молод, ему сорок восемь, - продолжал Марк Валерий. - И это, сестра, вовсе не плохо, что он имеет при дворе репутацию, как ты выражаешься, дурачка, потому что пишет книги. Книги, кстати, очень неплохие. Но дело не в этом. Просто моей девочке спокойнее будет, если в окружении Калигулы ее мужа никто всерьез не станет рассматривать в качестве возможного конкурента императора. Надеюсь, это тебе понятно.
      И хотя Марк Валерий был намного младше Клавдии Пульхры, и брат и сестра были сводные, авторитет младшего брата Клавдия Пульхра признавала. Она лишь пожала плечами и поджала губы, но вслух возразить не решилась. Марк Валерий усмехнулся:
      - Ты же помнишь, сестра, как восторженно римляне приняли нового императора - молодого Калигулу. Ведь у нас в Риме мало кто знал про его амуры с родными сестрами и прочие непристойности при дворе Тиберия на Капри. Для большинства римлян он по-прежнему оставался сыном легендарного Германика и несчастной красавицы Агриппины. Римляне все еще помнили его тем самым мальчишкой по прозвищу Сапожок, который не заплакал на руках у матери, когда вокруг бесновалась пьяная солдатня взбунтовавшихся германских легионов. Наши добрые римляне имеют короткую память, но тут они хорошо помнили, что вместе со взрослыми солдатами Сапожок хоронил останки легионеров нашего несчастного родича Квинтиллия Варра в дремучем Тевтобургском лесу и вместе с ними разделил триумф побед над варварами. За него боялись римляне, когда в Сирии был предательски умерщвлен их кумир Германик, а его жена и сын остались беззащитными перед клевретами Тиберия. И когда до Рима дошла весть о кончине императора Тиберия и народ бегал по улицам с криками "Тиберия в Тибр!", Калигула въехал в Вечный город на волне всенародной любви и преданности. - Марк Валерий замолчал, но все в комнате понимали, что он хотел сказать дальше.
      Целых три года понадобилось римлянам, чтобы прозреть окончательно и увидеть, что Калигула, которого они так любили и ждали, оказался едва ли не хуже тирана Тиберия. На оргии ему были нужны деньги, много денег. Опять заработала машина так называемого правосудия по доносам. "О, если бы у римского народа была только одна шея!" - в сердцах любил повторять молодой император, и римляне знали об этих его словах. А кто не знал, тот и сам догадывался, к чему ведет Калигула.
      И Бог бы с ним, если бы он только ходил по домам знатных римских граждан и забавлялся с их женами в присутствии мужей или только растлевал юношей из тех же знатных семей. В конце концов в дома простых граждан он не заходил и с их женами и малолетними сыновьями не забавлялся. И тем не менее Калигула незримо присутствовал в каждом доме римлян - в виде страха, который поселился здесь, казалось, навечно. Многие, чтобы спастись от казни с последующей конфискацией имущества в пользу цезаря, объявляли Калигулу сонаследником своих детей, надеясь, что это может спасти. Но император во всеуслышание объявил, что считает издевательством, если после этого завещатели еще живы.
      Однако последней каплей, переполнившей чашу терпения римлян, стали новые налоги. При этом Калигула повелел объявлять о каждом новом налоге устно или вывешивать их, но писать мелкими буквами и помещать слишком высоко, чтобы их можно было прочесть. В результате никто не знал, за что ему надо платить, и подвергался дополнительным штрафам.
      Как писал Светоний, "ни одна вещь, ни один человек не оставались без налога. За все съестное, что продавалось в городе, взималась твердая пошлина; со всякого судебного дела заранее взыскивалась сороковая часть спорной суммы, а кто отступался или договаривался без суда, тех наказывали; носильщики платили восьмую часть дневного заработка; проститутки - цену одного сношения; и к этой статье закона было прибавлено, что такому налогу подлежат и все, кто ранее занимался блудом или сводничеством, даже если они с тех пор вступили в законный брак".
      А затем Калигула превратил свой собственный дворец в грандиозный публичный дом: "В бесчисленных комнатах, отведенных и обставленных с блеском, достойным дворца, предлагали себя замужние женщины и свободнорожденные юноши, а по рынкам и базиликам были посланы глашатаи, чтобы стар и млад шел искать наслаждений; посетителям предоставлялись деньги под проценты, и специальные слуги записывали для общего сведения имена тех, кто умножает доходы цезаря".
      Словом, по всему выходило, что Калигула долго не продержится, рано или поздно он плохо кончит. И тогда из прямых наследников Калигулы останется только его грудная дочь от Цезонии, и Цезония - не та женщина, чтобы удержать власть после смерти своего мужа. Получалось, что Клавдий как родной брат легендарного Германика вполне мог претендовать на власть. И Марк Валерий только в очередной раз подтвердил это:
      - Пусть римляне относятся к писателю Клавдию с иронией, но без зла, они вовсе не презирают его. Его, сестра, скорее жалеют: дескать, слегка повредился в рассудке от своих книжек, а так старик ничего, не вредный. Вспомни, сестра, даже собственную жену Ургуланиллу, которая нагуляла у него же дома ребенка от его же вольноотпущенника, он не стал преследовать по закону, а просто по-тихому развелся с ней, признав своим ее ребенка от бывшего раба. Никому из знатных семейств, никому из сенаторов и прочих государственных мужей Клавдий тоже не навредил. Даже придворная знать, эта самая худшая и самая подлая разновидность клевретов нашего императора Калигулы, пусть он правит нами вечно, считает ниже своего достоинства плести интриги против Клавдия, держа его за недоумка. - Марк Валерий отпил вина и невесело рассмеялся. - Вчера я сам видел, как они подпоили Клавдия, а когда он заснул, сняли сандалии с его ног и надели ему на руки. Клавдий проснулся и начал тереть себе лицо обувью. Даже сам император, пусть он правит нами вечно, покатился от хохота. Вы даже не представляете, как всем было смешно... - Марк Валерий снова усмехнулся и сказал уже другим тоном: Но для простых римлян и неграмотных солдат Клавдий как был, так и остается родным братом великого полководца Германика, а значит, не может не быть хорошим человеком, понятно?
      И это тоже было понятно всем, причем не только на семейном совете, но в городе. Всем влиятельным людям в Риме, кому Калигула стоял поперек горла. Девочка красивая, наверняка думали они, вертеть своим пожилым мужем она сможет, как захочет. А поскольку она сама еще молода и неопытна, то манипулировать будущим императором через нее не составит большого труда. Пусть они так думают, но вертеть ею они будут через ближайших родных Мессалины. Кстати, саму четырнадцатилетнюю Валерию Мессалину никто в семье, разумеется, не спрашивал, хочет ли она выйти замуж за человека в три с лишним раза старше ее.
      Впрочем, Клавдий был мужчиной хорошо сохранившимся и видным. Он был высок и хорошо сложен, а "седые волосы и лицо у него были красивые", как признавали современники. И был он вовсе не таким глупым, каким его считали при дворе и в сенате. Как и большинство хороших писателей, он действительно говорил на публике плохо, мямлил, путался в словах, то есть не обладал ораторским талантом, каковой, по представлениям римлян, должен иметь всякий уважающий себя государственный муж. Клавдий даже намеренно усугублял этот свой недостаток, что свидетельствовало вовсе не о его глупости, а как раз об обратном. Лишнее слово в сенате или во дворце могло дорого стоить.
      Он свободно владел тремя языками - родным, греческим и этрусским. Был человеком очень образованным, мягким и добрым. Любил хорошую компанию собутыльников. Это и был его, пожалуй, единственный серьезный порок: Клавдий любил выпить.
      Исчерпывающую и по-римски лаконичную характеристику своему внучатому племяннику Клавдию дал Август Октавиан в одном из писем своей жене Ливии, матери Клавдия. "Пока тебя нет, - писал жене император Август, - буду каждый день звать его к обеду. Хотелось бы, чтобы он был осмотрительней и не столь рассеянно выбирал себе образец для подражания и в повадках, и в платье, и в походке. Бежняжке не везет: ведь в предметах важных, когда его ум тверд, он достаточно обнаруживает благородство души своей". Великий Август считал Клавдия образованным, умным и благородным человеком, которого губит доброта, граничащая со слабохарактерностью.
      И наконец, редкий в Риме, а для римских императоров вообще исключительный случай, который с нескрываемым удивлением отмечали все римские историки: Клавдий был совершенно равнодушен к прелестям мальчиков, он ценил исключительно женскую красоту.
      Словом, если бы не возраст, не такой уж это был плохой муж Валерии Мессалины. В 39 году они поженились. Вероятно, свадьба была скромной, потому что о ней не осталось никаких сведений в римской историографии. Во всяком случае, Калигула не почтил ее своим присутствием, вероятно, к счастью для новобрачных.
      За два года до того момента, когда трибун Кассий Херея раскроил клинком голову Калигулы, Валерия родила Клавдию девочку Октавию и снова забеременела. Вероятно, это были два самых счастливых года в жизни Клавдия. Юная красивая жена, которую он любил по-настоящему, забавная кроха дочурка, спокойные занятия литературой, пирушки с друзьями, такими же книгочеями, что еще нужно человеку, когда наступает осень его жизни.
      Единственное, что портило жизнь Клавдию, так это необходимость исполнять общественные обязанности, возложенные на него в силу его положения в Риме: следить за помойками в городе или дремать на заседаниях суда в курии, да еще угнетала обязанность ходить на публичные мероприятия, которые посещал император.
      Историкам было бы, наверное, очень соблазнительно написать, что Клавдий организовал заговор против своего племянника Калигулы и зарезал его, чтобы занять его место. Но ни у кого из них не поднялось перо написать такое. Да никто из заговорщиков и не думал посвящать в свои планы Клавдия. По их мнению, толку от ученого придурка все равно не было никакого, и вообще они хотели восстановить в Риме республику. Да и сам Клавдий был очень неглупым человеком и прекрасно понимал, с чем будет сопряжено его императорство - о жене, детях, писательстве, приятном времяпрепровождении в холостой компании собутыльников придется забыть навсегда. К власти он не стремился по принципу: от добра добра не ищут.
      Власть сама нашла его и завладела им насильно ровно за двадцать дней до того, как Валерия Мессалина разрешилась вторым ребенком - долгожданным мальчиком.
      * * *
      Дело было в 41 году по христианскому календарю, а по римскому в 794 году от основания Вечного города, на восьмой день до февральских календ около седьмого часа.
      Император Калигула чувствовал себя отвратительно, кружилась голова и пучило живот после вчерашней оргии. Он предпочел бы отлежаться до ночи в своих покоях, но мим Мнестер напомнил ему, что из Азии выписали новых мальчиков и сейчас они готовятся к новой постановке - представлению, изображающему сцены из загробной жизни египтян и эфиопов.
      Калигула еще пытался сопротивляться.
      - Сегодня мне приснился дурной сон, - сказал он, ни к кому персонально не обращаясь, а как бы в пустоту. - Мне снилось, что я стою возле трона Юпитера Громовержца, и бог вдруг толкнул меня большим пальцем ноги. Я так и полетел вниз на землю. - Император деланно рассмеялся.
      Приближенные угодливо захихикали и тут же оборвали смех, услышав следующие слова Калигулы:
      - Было страшно больно.
      Трибун Кассий Херея вздрогнул и переглянулся с офицером императорской гвардии Корнелием Сабином. Им обоим сенаторы-заговорщики поручили убить императора, а паролем к началу их действий было как раз слово "Юпитер". Неужели заговор раскрыт и Калигула решил поиздеваться над заговорщиками, прежде чем дать приказ германцам из своей личной стражи схватить их? Здоровенные белобрысые варвары стояли как истуканы, не понимая ни слова по-латински, но им не нужно было слов, достаточно одного жеста Калигулы.
      Однако Калигула даже не взглянул в сторону трибунов, которые уже были готовы выхватить мечи и, став спиной друг к другу, подороже продать свои жизни. Главный придворный хореограф Мнестер, тоже посвященный в заговор, побелел и, казалось, вот-вот упадет в обморок.
      - Что ж, пойдем глянем на твоих мальчиков, - сказал ему император, по-своему истолковав испуг знаменитого римского красавца актера.
      Преторы переглянулись еще раз, пораженные столь вещим знаком, и незаметно улыбнулись. Было похоже, что на этот раз покушение наконец не сорвется. Для Калигулы соблазн посмотреть на новых мальчиков и выбрать себе кого-нибудь из них на ночь был слишком велик, на это и была сделана ставка заговорщиков.
      Император пошел в театр по подземному переходу, выстроенному специально в целях безопасности. Мнестер не обманул, мальчики действительно оказались милыми. Калигула приласкал нескольких и собирался уже повернуться, чтобы идти обратно, когда полковник Кассий Херея, который был ближе к Калигуле, крикнул: "Юпитер!" Император испуганно обернулся к нему и отшатнулся. Херея, целивший к затылок Калигуле, чтобы покончить с ним одним ударом, попал лезвием ему в лицо и рассек подбородок.
      Мнестер, зажмурившись, бросился бегом прочь, теряя на ходу сандалии. А несколько центурионов Хереи, заранее поставленные вдоль подземного коридора, с оружием в руках оттеснили толпу спутников императора и перекрыли коридор с обеих сторон. Калигула остался наедине с убийцами.
      Залитый кровью, он был еще жив и даже устоял на ногах. Тогда к нему подскочил преторианский офицер Сабин и вонзил свой клинок в грудь Калигуле. Кассий Херея ударил еще раз, и снова по голове. Лишь после этого Калигула упал. Но, катаясь в судорогах по полу, он продолжал кричать: "Я жив!"
      Ближайший центурион, досадливо крякнув при виде непрофессиональной работы своих трибунов, шагнул к Калигуле и, прижав его ногой к земле, несколько раз вонзил меч ему в живот, а потом, осклабившись, погрузил клинок агонизирующему Калигуле в пах.
      Тем временем в коридоре уже шел форменный бой. Германские телохранители пробивали себе дорогу к телу принцепса. Преторианцы Хереи, которых было раз в десять меньше, чем германцев, сопротивлялись из последних сил, но за считанные минуты пали один за другим. Однако за эти несколько минут Херея и Сабин сумели выбраться из подземелья, а потом из дворца и сразу бросились в сенат с вестью о кончине императора. Что происходило дальше во дворце, их уже не интересовало.
      А во дворце тем временем шло избиение виноватых и невиновных. Поднятые по тревоге легионеры преторианской гвардии присоединились к германцам и бегали по дворцовым покоями и переходам, без разбора убивая всех, кто попадал им навстречу.
      Клавдия, тоже сопровождавшего императора в театр, центурионы Хереи вытолкали вместе с другими придворными из подземного перехода, и Клавдий, сразу сообразив в чем дело, спрятался в одной из дворцовых комнат, носившей название Гермесовой, и стал там за занавеской, отделявшей комнату от балкона-галереи. Тут его и нашел один из легионеров. По-видимому, Клавдий уже мысленно попрощался с жизнью. Но солдат, увидев, кто перед ним, упал на колени. На крики легионера сбежались его товарищи, и все они, окружив толпой Клавдия, увлекли его за собой из дворца в свои казармы. Явление среди неразберихи родного брата их любимого полководца Германика казалось солдатам чудом. Присутствие Клавдия во дворце они поняли по-своему, теперь у них была простая и ясная цель. Вот брат Германика, он и станет императором и их командующим.
      Возразить им означало бы обречь себя на верную смерть. И пока заговорщики в сенате спорили, кто и как должен объявить римским гражданам, что с императорами отныне покончено и Рим вновь становится республикой, солдаты уже давным-давно все для себя решили: "Да здравствует император Тиберий Клавдий Друз Нерон Германик!" Таким было полное имя Клавдия нового, четвертого по счету, императора Рима.
      И тут Клавдий, уже понявший, что надо смириться с судьбой, совершил ошибку. Приосанившись, он взошел на импровизированную трибуну посреди преторианского лагеря и, откашлявшись, сказал:
      - Воины! Я... это, как его... В общем, солдаты, вы хорошие люди, я дам вам денег. Много у меня нет, но я дам вам по десять... нет, по пятнадцать тысяч сестерциев каждому!
      Восторженный рев легионеров поднял над Вечным городом тучи воробьев, галок и ворон и донесся до сената. Однако и после этого там, в сенате, так и не поняли, что произошло, и продолжали делить должности в будущей Римской республике.
      А произошло следующее. Сам того не чая, своим обещанием расплатиться с преторианцами Клавдий создал прецедент, который на столетия вперед определил дальнейшую судьбу империи вплоть до ее окончательного падения. После него ни один претендентов не становился римским императором, предварительно не договорившись о размере оплаты за ее услуги с преторианской гвардией, которая отныне возводила на престол почти каждого следующего императора.
      Итак, Клавдий, паршивая овца в императорской семье, стал властителем Рима, а шестнадцатилетняя беременная Мессалина - императрицей. Через двадцать дней она благополучно разрешилась от бремени мальчиком, которого сначала назвали Германиком.
      * * *
      Впервые после двадцати трех лет террора Тиберия и четырех лет ужаса при Калигуле римляне вздохнули свободно. Новый император ничем не напоминал своих предшественников. Все их драконовские постановления он отменил и пугать римлян, похоже, больше не собирался. Многие даже пожимали плечами, дескать, странный у нас император, почитания себя как живого бога не требует, в сенате что-то мямлит, а все больше норовит сидеть у себя во дворце возле детей и молодой жены. Вместо военных походов строит новые водопроводы, наказывает за помойки в не отведенных для мусора местах и проводит тренировки пожарных команд. И уж совсем насмешил римлян Клавдий на очередных публичных зрелищах.
      Будучи человеком образованным, Клавдий понимал, что военный флот для империи, покорившей всю сушу и вышедшей на берега Океана, не менее важен, чем сухопутные войска. В дополнение к старой базе в Путеолах он построил новую военно-морскую базу в Остии по последнему слову военной науки своего времени. А для популяризации военно-морской службы среди римских юношей организовал для римского плебса на Фуцинском озере редкий в Риме гладиаторский бой, имитирующий морское сражение. По обычаю, гладиаторы, многим из которых предстояло умереть в бою, перед его началом прокричали: "Здравствуй, император, идущие на смерть приветствуют тебя!" И тут Клавдий вместо того, чтобы величаво нахмуриться в соответствии с торжественностью момента, вдруг ухмыльнулся и брякнул: "А может, и нет".
      Все вокруг обомлели. А сами гладиаторы заколебались, стоит ли им биться насмерть после таких слов. Клавдию пришлось под хохот римского плебса бегать по берегу озера и, грозя кулаком, кричать, чтобы гладиаторы начинали бой, а не то он ух как с ними, саботажниками, расправиться! С импровизированных трибун на холмах вокруг озера в императора полетели корки хлеба и огрызки, римская чернь вопила во всю свою луженую глотку: "Клавдий, Клавдий, дурачок!"
      Как и следовало ожидать, чудаковатость Клавдия сторонники республики в Риме восприняли как его слабость. На этот раз заговор созрел в Далматии. По плану республиканцев тамошний легат Фурий Камилл Скрибониан должен был поднять мятеж и двинуть свои легионы на Рим. Но легионеры и младшие офицеры отказались повиноваться командирам. Армию император Клавдий вполне устраивал. Затем, пережив еще пару неудачных покушений в Риме, Клавдий, похоже, стал и сам понимать, что дальше прятаться от бремени власти среди семейной идиллии не выйдет. Очередной наемный убийца может оказаться более удачливым. И император решил заняться своим прямым императорским делом: он отправляется покорять последнюю землю на западе - Британию.
      Наперед скажем, что поход оказался удачным, даже превзошел все ожидания римлян. Кельты не приняли генерального сражения, а отступили перед римскими легионами, очистив территорию на юге Британии в несколько раз большую, чем была покорена еще во времена Юлия Цезаря. Почти через год Клавдий вернулся в Рим и, как полагалось, отпраздновал триумф и повелел отныне называть его сына не Германиком, а Британиком.
      За колесницей императора по улицам Рима следовала его жена Мессалина в крытой повозке, а среди офицеров, награжденных за британскую кампанию триумфальными венками, и сенаторов римляне могли видеть статную фигуру мима Мнестера, не имевшего никакого отношения ни к первым, ни к последним. Кто-то из римлян злорадно хихикал в кулак, кто-то с сочувствием смотрел на седого императора, украшенного сразу двумя венками - гражданским и морским. Над сединами покорителя Британии и Океана Клавдия явно просматривались развесистые рога.