— Ну здравствуй! — Она шла к нему, еще издали протягивая руки. Как он примет ее, только что вернувшись из Америки?

— Здравствуй, садись! — Димка поднял велосипед и показал на багажник. Похоже, он тоже был немного смущен и растерян. — Я тебя везде искал.

Не соображая, что она делает, Маринка быстро уселась на багажник сзади, и они поехали. Она крепко держалась руками за Димкину талию. Летний ветер развевал ее волосы и платье. Все уже это было когда-то очень давно. Все повторялось…

«Тили-тили тесто, жених и невеста!»

Мимо пробежали какие-то детишки, показывая на них пальцами. Маринка рассмеялась: и это она уже прежде слышала не единожды. Все происходило так, как будто назад перемотали магнитофонную бобину — и заиграла давно знакомая им обоим песня. Ей казалось, что они едут целую вечность, и это было удивительное ощущение — снова став с Димкой одним целым, нестись неизвестно куда в порывах ветра.

— Ты что там, заснула? Слезай, приехали! — услышала она Димкин голос и, тряхнув головой, легко соскочила с велосипеда.

Они с Соловьевым стояли и смотрели друг на друга, как будто виделись впервые в жизни. Маринка заметила, что в Димке произошли какие-то перемены. Он повзрослел, лицо его как будто посерело, несмотря на густой коричневый загар, в светлых глазах появилась дымка. Он выглядел не совсем здоровым. Сейчас было очевидно, что ему давно уже не пятнадцать лет.

— А ты ничего выглядишь, — нарушил молчание Димка, — почти не изменилась. Ой, а что это у тебя?

Он подошел и расправил рукой кудрявую прядь Маринкиных волос у самого виска. Она была с сединой.

— Так, ерунда, покраситься некогда, — отозвалась Маринка. — Чай, не пионеры уже.

— Ну это как сказать, — возразил Соловьев. — Я лично ощущаю себя очень даже молодцом! В очереди на уколы ко мне все пенсионеры так и обращаются: молодой человек!

— Это хорошо, что ты себя так чувствуешь, — улыбнулась Маринка. — А какие, кстати, уколы?

— Так, ерунда! — отшутился Соловьев и тряхнул челкой. Только сейчас она более-менее пришла в себя и огляделась.

Димка привез ее на лужайку к реке, на то самое место, где они так любили бывать вдвоем в детстве. Соловьев бросил велосипед в кусты и сел на самом краю небольшого взгорка, откуда было хорошо видно темную, блестящую речную воду. Маринка опустилась на траву рядом.

— Хорошо! — сказал Димка, и одной рукой обнимая ее за плечи. — Больше никуда отсюда не уеду!

— Димка! — окончательно пришла в себя Маринка. — А ты вообще-то где был? Я про тебя давным-давно не слышала. Говорили, что ты в Америке… Рассказывай!

Димка мечтательно пожевал длинную травинку, щурясь на солнце. Лицо его приняло легкомысленное выражение.

— А что тут рассказывать? Ну увез меня отец в Штаты — там можно было при посольстве учиться устроиться. Думал, я там остепенюсь под его присмотром, интерес к карьере и прочему появится. Я какое-то время там поучился, и так стало скучно. Даже не учиться — жить. Там все при посольстве ужасно строго: туда не ходи, с этими не общайся, того не делай. Как в тюрьме. Я вообще не понимаю, чего люди восхищаются Нью-Йорком. Кругом только высокие, каменные дома. Я там с одним негром-музыкантом подружился, так отец чуть не умер со страху, такую истерику закатил! А мне это надо?

Маринка боялась верить услышанному, настолько неожиданно все это было.

— Так ты теперь насовсем вернулся? — робко спросила она.

— Конечно! — Соловьев широко улыбнулся. — Ты знаешь, я до сих пор нашу школу вспоминаю. Как мы тогда хорошо жили! После этого все остальное кажется каким-то другим, неуютным, что ли, хотя, наверно, таким, как мой отец, в Америке лучше…

Тут Димка осекся и огляделся по сторонам. Маринка с удивлением смотрела на него.

— И что же дальше?

— Но вообще-то, моя бы воля — я бы, конечно, еще немного в Штатах пожил. Не для учебы — просто так. Интересно все-таки, что там, в другом мире. Там же не только Нью-Йорк есть. Вот сел бы на велосипед и поколесил бы повсюду. Посмотрел бы на Калифорнию, на Дикий Запад — как там обычные люди живут. Лос-Анджелес, хиппи всякие. А не только те, кто каждый день в офис в черных костюмах с галстуками ходит. Но этого мне сделать не дали. В общем, бросил я учиться и стал проситься вернуть меня восвояси. Отец сердился очень. Я же его надежда, старший сын… Не оправдал, дескать. Сказал, денег больше давать не будет. Потом я лечился еще там после всего…

— Лечился? Но от чего? — Маринка удивленно подняла брови.

Димка снова помолчал, потом продолжил, улыбаясь чему-то своему:

— Да какая разница от чего? Не бери в голову, я же сказал — пустое все это. Потом уехал. Пусть, думаю, они там с Татьяной живут спокойно. У них работа, дети. А я как неприкаянный, как бельмо на глазу. Что, думаю, мешать им буду? Отец и так за меня краснел все время, а Татьяна хоть и держалась, но видно было, чего это ей стоило… Вот и вернулся. А когда из Штатов приехал, еще немного в Москве пожил, надо было там кое-чего поделать. Потом поехал в Липовое, туда, где мать похоронена.

— Да, я знаю…

— Что ты знаешь? — удивился Соловьев. — Ты что, разве там была?

— Да.

— Ну ты даешь! Я всегда говорил, что ты какая-то странная. Что тебя туда понесло? Когда? Хотя какая мне разница… Ты же все равно не признаешься.

— Так что ты в Липовом делал?

— Отдыхал, восстанавливался. Там места кругом красивые.

На рыбалку ходил, на велосипеде катался. Думал, поживу один в глуши — лучше будет. Не тут-то было. Совсем загрустил и сюда прикатил. Видишь, даже стихами заговорил… Видимо, родные места вдохновляют. — Димка улыбнулся.

Только сейчас Маринка поняла, какая главная перемена произошла в Соловьеве за это время. Он стал каким-то пришибленным, неуверенным, суетливым, несмотря на то что разговаривал громко и много, активно жестикулировал. Даже как будто ростом меньше… Особенно поразила Смирнову его непривычная улыбка — фальшивая, нервная. Что-то серьезное произошло с Димкой за эти годы, о чем он явно не хотел говорить.

— Курить будешь? — Соловьев достал из кармана пачку заграничных сигарет. — Остатки роскоши. Бери, а то закончатся…

— Нет, спасибо.

— А ты все такая же, — протянул Димка и закурил. — Как будто остров в океане, на котором остановилось время. Совсем не меняешься. Мне кажется, вернись я сюда снова через сто лет — все равно тебя бы тут нашел, вот такую же…

— Подожди, Дима! — Маринка нервно вскочила на ноги. — А как же твои блестящие математические способности? Твое будущее, научная карьера?

— Какие способности, очнись, Маринка! Несешь всякий вздор. Ты что, вчера родилась или притворяешься? Это меня просто бабка по математике натаскала. Если бы не она, в гробу бы я эту математику вообще видал, терпеть ее не мог с первого класса! Я бы просто не пережил еще пять лет такой пытки. — Димка сплюнул. — А с карьерой… Хрен его знает, дальше видно будет. Пока неохота. Посмотрел я на отца — да лучше я тут спокойно жить буду, чем там от любого чиха шарахаться!

— Что ты говоришь! — Маринка трясла Соловьева за плечи. — Ты же талант, тебе обязательно надо учиться, надо…

— Ничего мне не надо! — мрачно сказал Димка и отбросил недокуренную сигарету. — Ну хоть ты отстань уже от меня с этим всем… Надоело!

Маринка как-то сразу сдалась, притихла, испугавшись причиненной другу боли. Она ласково коснулась его плеча:

— Ты только не обижайся, я же за тебя переживаю… Вижу тебя совсем редко, даже спросить о тебе не у кого. Наташку твою тоже давно не видела. Как хоть она там?

— А что Наташка? — раздраженно сказал Димка. — Сестрица моя всю жизнь к тебе ревновала. Она вообще не хотела, чтобы мы общались. Она теперь вся из себя удачливая, в крутой институт поступила, на стажировку за границу собирается. Мечта отца наконец исполняется, вырастил себе достойную смену! Туда ей и дорога! Очень взрослой и самостоятельной себя почувствовала. А все это до поры до времени. Вот встретится ей какой-нибудь мужик — крылышки пообломает быстро…

Это заявление тоже было новым. Прежде Димка никогда так жестко не говорил о сестре. Вообще, он стал таким другим, непонятным. И по-прежнему скользящим по Маринкиной жизни, как солнечный зайчик…

— А жить-то ты снова в коттедже будешь?

— Пока да. Бабке велено открыть для меня одну комнату на первом этаже, а в остальные — не впускать… Отец, видно, боится, что я на безденежье его имущество распродавать начну! — ухмыльнулся Соловьев. — А вообще теперь, после отъезда Наташки, коттедж никому не нужен. Бабке с ним справляться тяжело, там же еще сад-огород… Короче, отец должен скоро приехать и продать свое сокровище от греха подальше. Судя по всему, он сюда возвращаться больше не намерен… И сестрица моя тоже не вернется, дело ясное.

— А Эстер Борисовна как восприняла твое возвращение?

— Устроила мне игру в молчанку. Ноль внимания — фунт презрения. Ну потом все же отошла… Кормит-поит, все-таки любимый внук, деваться некуда. А я ее грядки поливаю и пропалываю, улиток с кустов собираю. Так и живем.

Они посидели еще с час молча, глядя, как над обрывом низко проплывают облака. Соловьев так и не спросил у Маринки ничего о ее жизни, а она ему ничего не рассказала.

— Эх, хорошо! — мечтательно протянул он напоследок, потягиваясь. — Купить, что ли, моторную лодку? Буду по реке гонять, рыб пугать, сети ставить! Все девушки мои будут! Ну поехали, что ли. А то дождик собирается…

— Поехали…

У Маринкиного дома Димка лихо притормозил, распугав копошащихся в песке воробьев:

— Ну пока! Был рад тебя видеть. Теперь заезжать к тебе, что ли?

— Давай… Пока!

Махнув на прощание загорелой рукой, Соловьев умчался, оставляя за собой клубы пыли. Маринка еще долго смотрела ему вслед, не понимая, что происходит. Она медленно поднималась по лестнице. Перед глазами плавали разноцветные круги. Было трудно поверить во все то, что с такой легкостью поведал Димка. Значит, нет никакой учебы, карьеры — ничего нет! Но и таким Соловьев оставался самым дорогим и близким Маринке на свете существом. Или ей опять это только казалось?..

Они снова стали встречаться. Целыми днями Димка где-то пропадал, а Маринка терпеливо ждала его появления. Ждала, когда вела уроки у малышей, когда готовилась к очередному музыкальному концерту, когда шла вечером с работы домой…

— Не иначе отходить стала Смирнова от беды своей, с кредитом рассчиталась, — решили вокруг. И даже Смелов-старший стал смотреть на нее как-то особенно внимательно, точно пытаясь понять, что происходит на самом деле.

Димка появлялся вдруг словно ниоткуда, и они с Маринкой ехали на велосипеде в лес, или в луга, или на реку… Это были мгновения прежнего, детского счастья, когда даже разговор казался кощунственным нарушением их гармонии.

Какими-то правдами и неправдами Соловьев устроился работать на местную теплостанцию простым техником — помогло то, что в городке многие до сих пор с восхищением вспоминали его отца. Теперь Димка имел в жизни большую реальную цель: копил деньги на лодку.

— Сначала хоть без мотора купить бы, а потом потихоньку и моторчик где-нибудь прикуплю, поставлю, — мечтал он, — буду тебя на лодке катать! Ух, дух захватывает!

Так и пролетали летние опьяняюще теплые дни. Голова у Маринки начала кружиться так, как не кружилась уже давно. Ей снова почудилось, что еще мгновение — и все станет на свои места и они с Димкой заживут вместе весело и счастливо, как и должно было быть с самого начала. С каждым днем она глубже и глубже заново врастала в Соловьева.

В конце июля неожиданно приехал Борька Смелое. Он пришел к Маринке в выходной, как обычно, с большим букетом цветов. В темных брюках и светлой рубашке с короткими рукавами выглядел он торжественно.

— Боря, дорогой! Как я рада тебя видеть! Сто лет не встречались, — всплеснула руками и ахнула от неожиданности Маринка, радостно обнимая его. — Забыл ты совсем про нас! Проходи же скорее, сейчас будем пить чай!

— Спасибо! — Смелов чувствовал себя немного неуверенно и явно смущался. — Ты стала такая красивая!

— Да ты что! — покраснела Маринка до корней волос. — Я тут в халате, нечесаная даже! Не ждала!

Она начала было у трюмо поднимать локоны наверх, но шпильки не слушались и выпадали из рук.

— Да оставь ты свои прекрасные волосы! Посиди немного со мной! Расскажи, как ты?

— Да вроде бы все нормально. — Маринка словно не могла усидеть на месте — вскочила наливать чай. — Ты бы хоть предупредил, что придешь, я бы что-нибудь приготовила… Атак — только бутерброды…

— Ну не суетись, Маринка, прошу! Я на тебя пришел посмотреть, как ты тут живешь.

Повисло молчание. Маринка не выдержала, снова вскочила, начала открывать ящики один за другим:

— У меня даже сахара нет! Я-то не пью с сахаром… Подожди минутку, я в магазин сбегаю…

Борька сидел, положив ногу на ногу, и смеялся, наблюдая за бывшей одноклассницей.

— Да сядь же, Маринка, неугомонная… Я пришел поговорить… Я давно хотел тебе сказать… Это очень серьезно.

В этот момент в прихожей прозвенел требовательный долгий звонок.

— Это, наверно, Димка… — неуверенно сказала Маринка, посмотрев на часы, и пошла открывать дверь.

На пороге действительно стоял Соловьев. На нем были короткие шорты и мятая футболка, он курил.

— Привет! Поехали на велосипеде кататься! Погода классная!

— Дим, у меня гости…

— Гости? — удивился и даже обиделся Соловьев. — Это кто?

— Борис Смелов, одноклассник наш. Помнишь?

— Борька? — Димка уже, не дожидаясь приглашения, вальяжно входил на кухню. — Привет, братан! Как же я тебя давно не видел! А мы с Маринкой только вчера тебя вспоминали. Как встречаемся, она всегда спрашивает, не слышал ли я чего-нибудь про Смелова. А вот и ты собственной персоной!

Димка подошел к Борису и, не вынимая изо рта сигарету, панибратски обнял его. Смелову явно было не по себе.

— Маринка, а налей мне чаю! Впрочем, я сам, общайтесь… Не стану вам мешать.

Димка подошел к шкафчику, по-хозяйски достал чашку и сам плеснул туда кипяток. Борька внимательно наблюдал за ним.

— Хорошо! — вздохнул Соловьев и развалился на стуле. — Ну как ты, Борька? Что Москва?

— Нормально, работаем! Исследований идет много, операций. — Смелов тоже явно хотел казаться разбитным и веселым. — А ты как?

— Да тоже все хорошо, тьфу-тьфу! Хожу на рыбалку, купаюсь, вот с Маринкой по выходным на велике катаемся. Поехали сегодня с нами! У меня в гараже еще велик есть.

— Ну поехали… — неуверенно сказал Борис и посмотрел на свой наряд.

— Дим, может, не надо? Боря из Москвы приехал отдохнуть, с родителями повидаться, а ты так, — чувствуя, как нарастает какое-то напряжение, попробовала вмешаться Смирнова.

— Нет-нет, Маринка, все хорошо, — неожиданно спокойно прервал ее Смелов, — поехали! Я вот только зайду домой переоденусь…

— Вот и здорово! — резюмировал Соловьев. — Пошли, Борька. Я тебе велик дам. И еще ракетки заберешь у меня бадминтонные. А ты, Маринка, пока нам каких-нибудь бутербродов сделай.

Димка держался развязней, чем обычно, а Борька, наоборот, все время смущался и краснел. Маринке не сиделось на месте, и она уже устала переводить вопросительный взгляд с одного на другого. Молодые люди между тем встали из-за стола и пошли в коридор.

— Борь, может, не надо? Ты же поговорить хотел… Пусть он один едет, это нормально… Оставайся!

— Нет, все хорошо! — напряженно улыбнулся Борис. — Жди, мы скоро будем.

Маринка закрыла за ними дверь, вздохнула тяжело и пошла на кухню ставить в вазу Борькин огромный букет.

Через час поехали купаться. Маринка, как обычно, сидела на багажнике у Димки, который в этот день демонстрировал чудеса пилотажа, громко напевая что-то на ходу на ломаном английском. Только в этот раз поездка отчего-то не приносила Смирновой обычной радости. Борька спокойно ехал рядом, посматривая исподволь на бывшего одноклассника. На одном из виражей под названием «полицейский разворот» Димку занесло, и он вместе с подругой и велосипедом на всей скорости влетел в придорожную канаву.

— Маринка, как ты? — Озабоченный Борька через пару секунд уже был рядом, протягивая руку и помогая ей вылезти. — Сильно ушиблась?

— Нет, ничего… — Маринка потирала расшибленные в кровь коленки. — Сейчас в реке промоем, все пройдет.

Следом за ней Смелов вытащил и Соловьева. Тот был весь испачкан в липкой грязи.

— Это не я, это просто какая-то чертова палка под колеса попала, — бормотал тот. — Первый раз со мной такая ерунда происходит.

Потом из канавы извлекли велосипед, который в результате этой аварии был слегка покорежен. Димка минут пятнадцать осматривал его, чесал затылок и громко чертыхался:

— Блин, теперь еще тут потратиться придется… Рублей десять как пить дать!

— Он на ходу?

— Вроде да…

— Все, тогда едем дальше! — спокойно сказал Борька. — Но только без детских шалостей. А Маринка садится ко мне на багажник.

— Да ладно, я сам смогу… Я, — залепетал Димка, но Смелов жестом пригласил Маринку к себе, и она послушалась его. После падения колени и локти саднили, ощущения были самые неприятные.

— Боря прав…

Дальше до реки ехали спокойно, без всяких приключений. Бросив велосипеды на берегу, ребята сразу побежали купаться. Пока они плавали наперегонки, Маринка плескалась в теплой воде у самого берега. Рядом сновали маленькие, верткие рыбки, гибко извивались водоросли. В речной воде ранки быстро перестали саднить, настроение у нее снова улучшилось. Наплескавшись вдоволь, она вылезла на берег и помахала Димке с Борькой:

— Эй, только не заплывайте далеко! Течение очень сильное!

— Все в порядке, не бойся! — Димка помахал ей в ответ. Маринка растерлась махровым полотенцем, сняла мокрый купальник и снова натянула футболку и брюки. Ребята вдруг исчезли из ее поля зрения, — наверно, уплыли вниз по течению, за излучину реки. Она села на траву и принялась раскладывать на газетке бутерброды: сейчас вылезут, голодные…

И действительно, где-то через полчаса совсем рядом послышался Димкин задорный смех: они с Борькой выходили из воды. На фоне высокого, загорелого, мускулистого Димки идущий медленно вслед за ним Борька казался невысоким и слегка полноватым. К тому же по его бледной коже было видно, что на солнце он не был как минимум несколько лет… Маринка испытала вдруг прилив почти физического восхищения Соловьевым, его пружинистой походкой, стройной фигурой в искрящихся капельках воды… Именно так в ее представлении должен был выглядеть бог красоты Аполлон. В это мгновение она отчаянно гордилась Димкой!

— Вытирайтесь, мальчики! — Маринка была уже наготове с большим махровым полотенцем. Соловьев поймал ее восхищенный взгляд и нарочно поиграл мускулами.

— Мне не надо, я так, меня солнышко любит! — весело сказал он. — А вот Борька пусть вытрется. А то он устал и к тому же замерз… И вообще, мне кажется, что он едва доплыл обратно с того берега. А расстояние-то пустячное!

— Вы что, плавали на тот берег? Это же далеко и опасно! — поразилась Маринка.

— Да, а что такого? Ты же знаешь, я как рыба в воде…

Борька между тем молча взял полотенце и сел в траву. Только сейчас Маринка обратила внимание, что он действительно весь дрожит и бледен как полотно. Она быстро подсела к нему:

— Зачем ты поплыл? Скажи, тебе плохо? Дима, ты соображал вообще, что делаешь? Просто как дети!

— Нет, все нормально, — попробовал улыбнуться Борька и откинулся в траву. — Я действительно давно не плавал… Исправлюсь!

Пока Смелов отдыхал, Димка с аппетитом умял несколько бутербродов и прямо в мокрых плавках полез на дерево за черемухой. Она как раз начала поспевать. Маринка сидела рядом с Борькой и гладила его по руке:

— Вот ты меня напугал… Это Димка плавает тут все лето, а ты! Зачем ты за ним поплыл? Что за глупые соревнования? У нас река такая опасная, водовороты… Тут как-то лодка с рыбаками перевернулась, так ни один не выплыл.

Смелов молчал и задумчиво смотрел в высокое голубое небо.

— Может быть, правда, ни к чему все это, — наконец медленно сказал он. — Может быть, так даже лучше, что ничего не получилось…

— Боря, что ты имеешь в виду?

— Это я так, себе. Не бери в голову! Все хорошо!

В этот момент пришел довольный, улыбающийся Димка с полными горстями черемухи. Он вывалил их на газетку перед опечаленной Маринкой:

— Угощайтесь! Первые ягоды — самые сладкие. А то потом их птицы поклюют…

Смирнова смотрела на Димку и думала о том, как причудливо рисует круги время. Ей совсем недавно казалось, что Димка изменился, а сейчас — он как будто снова тринадцатилетний пацан, лазает на дерево за первой черемухой и угощает ее! Она взяла несколько ягодок. От терпкого вкуса ягод язык мгновенно стал непослушным, деревянным. Маринка улыбнулась. Она тоже почувствовала себя тринадцатилетней.

— Ребята, пошли играть в бадминтон! — весело сказала она и легко вскочила на ноги. — Кто со мной?

— Димка пусть идет! — с легкой грустью сказал Борис. — А я здесь немного посижу, черемуху попробую, на небо посмотрю… Красиво все-таки тут! В Москве все не так!

— Вот-вот, и я так считаю, поэтому и уехал из столицы, а потом и из Нью-Йорка, — сказал Димка и взял ракетки. — Отдыхай хорошенько, пловец! Маринка, пошли, что ли!

Они отошли на ровную полянку шагах в пятнадцати от места, где сидел Борис, и стали играть. Смелов, прищурившись на солнышке, наблюдал за ними с пригорка. Как обычно, Маринка все время проигрывала своему противнику. Она хоть и была легкой и подвижной, но за Димкой в спортивных играх угнаться было невозможно. Воланчик летал туда-обратно просто с космической скоростью, соловьевские подачи все были с вывертами: то низко, то высоко, то в сторону… Маринка бегала по полянке, подпрыгивая и наклоняясь, как заводная.

— Я уже устала, — пожаловалась она минут через двадцать, вытирая с лица пот. — Дим, давай Борьку позовем. Поиграй с ним!

— Нет, еще немного! Вот закончим эту игру, а потом еще с Борькой поиграю! Вы оба такие неспортивные, скучно с вами!

Смирнова с упругим усилием, высоко подпрыгнув, отбила летящий волан и опустила на мгновение ракетку. Дальше события стали напоминать замедленное кино. Подброшенный ею в воздух воланчик летел прямо в Димкину сторону, — Маринкина игра не отличалась изощренностью. Она видела, как Димка мгновенно изготовился, поднял ракетку, готовясь отбить удар, но… так и застыл, словно заснул. Волан долетел точно и шмякнулся в двух шагах от его ног. Димка так и остался стоять с поднятой ракеткой. Маринкина растерянность длилась ровно мгновение.

— Дим, ты чего, Дим? — бросилась она к нему.

В этот момент с пригорка наперерез ей кинулся встревоженный Борька.

— Не трогай его! — крикнул он Маринке.

Та замерла на месте. Смелов подбежал к Димке и попытался опустить его на траву.

— Бери велосипед и поезжай домой! Быстро! — отрывисто приказал ей Борька. — Мы догоним.

Смирнова попробовала что-то возразить, но Смелов уже не обращал на нее никакого внимания. Он нагнулся над Соловьевым и подсунул руку ему под голову. Маринка опрометью побежала к велосипеду, схватила его и, не оглядываясь, на всей скорости поехала в город. Ей было очень страшно.

Димка как ни в чем не бывало заявился к ней только через месяц. Возможно, он приходил и раньше, но Маринки в городе не было — она уезжала на целую смену пионервожатой в лагерь. Были первые числа сентября, только-только начался учебный год. Настроение у нее, как всегда в таких случаях, было приподнятым.

Когда Димка неожиданно засвистел под окошком в ночь на среду, Маринка еще не спала — готовилась к урокам. Самые первые уроки с первоклашками были для нее чем-то вроде священнодействия. Она прекрасно понимала, что именно в эти дни у детей закладывается основа их дальнейшего отношения к школе, учителям, самим себе… Поэтому хотя она и ждала в глубине души прихода Соловьева, все-таки вздрогнула от этого свиста. Неприятное предчувствие змеей царапнуло ей сердце. Следом в окно ударил камушек.

— Эй, Маринка, ты что, не слышишь? Свет горит — значит, ты дома, — донесся снизу громкий Димкин голос, — давай выходи! Или я снова не вовремя?

— Какое безобразие! — Рядом распахнулось соседское окно. — Ни стыда, ни совести, спать мешают, людям рано на работу завтра! Проваливай отсюда, хулиган!

— Еще чего! — насмешливо отозвался Димка. — Я к своей принцессе пришел! Еще кто кому тут мешает!

По голосу Маринка сразу поняла, что Соловьев пьян. Она быстро набросила на плечи кофту и выбежала из квартиры.

— Ты что тут орешь как дурной? — рассердилась она. — проблем мало? Ты знаешь, какие тут соседи?

— А мне плевать на соседей! Я же к тебе пришел. Не видел тебя уже давно. А кому ночью больше нечем заняться — те пускай спят! — И Димка по-американски поднял вверх средний палец.

— Сейчас милицию вызову! — неслось сверху.

Маринка схватила раздухарившегося Димку за руку и потащила прочь от дома. Вот еще только таких проблем ей и не хватало.

— Что это тебя принесло в такой час, да еще пьяного? У тебя что, случилось что-нибудь?

— Да поговорить с тобой хочу, принцесса моя! Очень серьезный разговор, — криво ухмыляясь, сказал Димка.

— Ладно, раз разговор — пошли, только не буянь больше, — обреченно ответила Маринка, — где общаться будем? Только учти, у меня времени немного. Я еще к урокам не подготовилась. К тому же завтра в райком опять москвичи приезжают, мне нужно подготовиться. Что с тобой было-то?

— Все узнаешь в свой срок! — загадочно ответил ее спутник. — А москвичи твои не умрут, если ты со старым другом часик поболтаешь!. Все мы знаем про ваших москвичей. Я же тебя не спрашиваю, где ты целый месяц пропадала.

— Да в лагере я была, пионервожатой.

— Ну-ну!

Слово за слово, Соловьев привел ее к дому, где жил, и в ответ на удивленный возглас подруги предупредительно поднял палец к губам:

— Тсс! У меня тут своя отработанная технология, ноу-хау. Главное, чтобы бабка не проснулась, а то от ее вопросов потом жизни не будет. Залазь!

Большой темный дом выглядел зловеще и казался нежилым. Димка хитрым способом через форточку открыл крайнее окно на первом этаже и легко приподнял Маринку за талию.

— Ты что? Я не полезу! Это абсурд! — громким шепотом возмутилась она, упираясь.

— Никаких разговоров! Лезь давай! И тихо!

Смирнова подчинилась, вскарабкалась на подоконник и, стараясь быть неслышной, спрыгнула в комнату. Там было темно — хоть глаз выколи. Чтобы не наткнуться в темноте ненароком на какой-нибудь предмет, Маринка осталась стоять у окна. Ей было не по себе. Второй раз в жизни она попала к другу домой, и снова все получилось как-то не по-человечески. Она уже начала ругать себя, что снова пошла у Димки на поводу. Вслед за ней ловко, как кошка, на руках подтянулся Соловьев:

— Уф! Получилось!

Димка осторожно прикрыл окно и прислушался. В доме было по-прежнему тихо. Он потянулся куда-то в сторону и включил настольную лампу. В первое мгновение Маринка даже зажмурилась — свет ударил ей в глаза чересчур ярко.

— Дим, я жду объяснений! — сказала Смирнова строго. — Ты понимаешь, что это все похоже на…

— Да расслабься ты! — ухмыльнулся Димка. — Все нормально. Бабуленция даже не проснулась. Дрыхнет как лошадь!

Только сейчас Маринка обратила внимание, что в комнате царил жуткий кавардак. На полу вперемешку лежали рыболовные снасти, велосипедные детали, разноцветные носки и футболки. Письменный стол был завален грязными тарелками, старыми газетами и еще каким-то хламом. Открывшееся зрелище резко контрастировало с тем, каким запомнила Маринка Димкино жилье в первый раз — строгий порядок и чистота.

Соловьев между тем деловито открыл шкаф, пошарил там и вытащил початую бутылку водки:

— Будешь?

— Нет! — Маринка поморщилась.

— Ну как знаешь! Было бы предложено. Твое здоровье!

И Димка лихо отхлебнул прямо из горла. Маринку снова передернуло.

— Дим, если тебе сказать нечего, то отпусти меня. Я не собираюсь тут с тобой пить всю ночь.

— А кто тебе сказал, что я тебя пить позвал? Сейчас разговаривать будем. Да ты садись, что стоишь как неприкаянная! — Димка жестом указал на диван. — И не пугайся, что у меня бардачок-с. Просто бабка ко мне не заходит, я тут живу как хочу.

Маринка села на краешек дивана. Тревога с каждой минутой усиливалась — этот дом точно подавлял ее волю, она задыхалась здесь. Димка ее сюда позвал неспроста!

— Я вот тут с тобой посоветоваться хотел, — начал между тем Соловьев, хитро поглядывая на сидящую подругу. — Вот пожил я тут один и понял, что больше так не хочу. Социальный я человек. Надо в жизни что-то менять. Сколько можно уже с бабкой маяться?

Сердце Смирновой забилось с удвоенной силой, кровь бросилась в щеки.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да жениться я собрался, жениться… Ячейку общества образовать хочу. Вот, смотри, даже кольца купил! Нравятся?

Димка порылся где-то в недрах письменного стола и достал маленькую бархатную коробочку, протянул ее Маринке. Та взяла кольца дрожащей рукой. Ошибки не было: в ее ладони лежали два тонких обручальных кольца. Горло Маринки перехватил спазм, выступили слезы, она переводила глаза с колец на улыбающееся лицо Соловьева. Она столько лет ждала этого мгновения!

— Как красиво! — выдавила она наконец.

— Еще бы! Можешь примерить.

— Как ты с размером угадал!.. — Маринка глаз не могла отвести от тонкого колечка на безымянном пальце.

— Я даже день свадьбы наметил. Помнишь, как мы с тобой тогда хотели… Вера, Надежда, Любовь, тридцатое сентября, скоро уже. Кольцо-то снимай, мало ли что… На второе денег нет, — сказал Димка и забрал кольца, сам ими полюбовался, придвинув к свету. — Но теперь мне очень важно услышать твое мнение. Ты меня все-таки столько лет знаешь, может быть, даже лучше всех. — Он снова приложился к бутылке.

Маринка сидела ни жива ни мертва. Ей казалось, еще мгновение — и она упадет в обморок, так трудно вдруг стало дышать. Она даже представить не могла, что Соловьев сделает»ей предложение таким образом. Ну и что теперь? Как будто у нее есть сомнения! Только как это потом объяснить матери? Впрочем, плевать!