Впрочем, не стоит полагаться на мое мнение о ней. Я, как большинство влюбленных, склонен преувеличивать достоинства и не замечать недостатки своей избранницы.

Целыми днями принцесса по велению королевы пропадала у старой жительницы Эринирского леса — жрицы Веды, которая безуспешно обучала свою подопечную основам магии. Мечтам королевы — вырастить из дочери волшебницу не суждено было сбыться. Прелестная девушка была умна и сообразительна, но при этом ленива до неприличия. Веде не удалось увлечь ее даже любовной магией, на которую так падки юные девицы. А зачем? И так вокруг полно воздыхателей, внимание которых принцесса, конечно, относила на счет своего милого личика и вовсе не связывала с королевским происхождением.

Морейн легко давались языки, она могла читать древние манускрипты и свитки, разбирала руны Туатов и кельтские огамические знаки, греческие буквы и египетские иероглифы. Она с удовольствием изучала целебные травы, была неравнодушна к древним легендам дивного Народа и к истории людей, к которым относила и себя. Она излазила с Ведой все окрестные овраги, изборожденные овечьими тропами, в поисках нужных растений. Но к колдовству девушка была почти неспособна. Ругаясь и кряхтя, Веда напрасно пыталась вбить в ее безалаберную головку основы магии.

Морейн, или Морана, как стали ее звать впоследствии, не была избалована вниманием родителей — равнодушного отца, которого ей редко приходилось видеть, и суровой матери, разочарованной в собственной дочери. Родительскую ласку ей заменили ворчание старой Веды да братские подзатыльники Серасафа.

На опушке леса, под сенью великолепных старых дубов, стояла сплетенная из веток и травы ветхая хижина под тростниковой кровлей. Лучи утреннего солнца озаряли поляну, сверкал в серебряных бусинах росы. Сюда по утрам приходила принцесса, чтобы постигать под надзором старухи древнюю мудрость.

Морейн усаживалась на земляной пол и прислушивалась к треску огня в очаге. Весь свод хижины был завешан пучками из сушеных трав, цветов и веток. В помещении стоял терпкий аромат, было так приятно сидеть здесь, делая внимательный и заинтересованный вид, и под нравоучительное ворчание старухи предаваться собственным бесхитростным мыслям. Но мечтательность девушки вызывала в старой жрице только раздражение.

— Неужели юная бездельница не может найти себе какое-нибудь полезное занятие? — проворчала Веда.

Морейи встала и взялась за веник. А старуха опять заворчала:

— Вырастет из тебя не принцесса, а служанка.

— Но у тебя же болит спина, я просто тебе помогаю, — оправдывалась девушка.

— Давай, давай, учись подметать, если это у тебя получается лучше, чем ворожба. Кто знает, может, в будущем пригодится, — подтрунивала старуха.

Тогда ли, или в каком другом разговоре заронила она в душу девушки эту глупую идею: узнать свое будущее. Морейн вцепилась в эту мысль и не отставала от старухи, пока та не согласилась, может быть, в надежде, что удастся обучить принцессу хоть этой несложной магии.

— Только учти, — злорадно предупредила Веда, — у принцесс будущее редко связано с теми глупостями, что роятся у тебя в голове. Образы, которые ты увидишь в пламени, укажут на твою судьбу, но будет ли там твой суженый или смертельный враг — определить ты должна сама. Хватит ли у любопытной девушки опыта и разума, чтобы разобраться в видении, которое может показать вовсе не человека, а лишь знак или образ? Если да, то пусть бездарная юная колдунья соберет все свое мужество и силы и готовится узнать свою судьбу…

Целый день под строгим надзором старухи Морейн перебирала травы и веточки, предназначенные для вещего огня, учила магические слова. Затем села к очагу и долго жгла в нем травы, шепча заклинания. Веда кряхтела, ворчала что-то о молоденьких дурочках, которые доверяют свою жизнь не разумному выбору, а неверному пламени.

Когда воздух в комнате сгустился и пропитался пряным ароматом полыни и можжевельника, Веда плеснула в огонь масляную жидкость из цветной склянки. Принцесса, не моргая, смотрела в слепящее пламя, от запаха горелых трав кружилась голова. И вот в пламени очага мелькнул силуэт, за несколько мгновений Морейн не удалось подробно его рассмотреть. Но она была уверена, что узнала бы его среди тысячной толпы. Он стоял к ней спиной, золотые волосы были рассыпаны по плечам, он обернулся и, улыбнувшись, исчез. Потрясенная девушка еще долго сидела перед очагом, вглядываясь в яркое пламя в надежде вернуть видение. Мимолетный взгляд, тонкая улыбка, разве недостаточно этого для юного сердца, чтобы разжечь в нем пожар? Сидя на земляном полу в плетеной хижине на опушке леса, принцесса, обхватив колени, тихонько раскачивалась в такт дивной мелодии, зазвучавшей в ее душе. Старуха, бросив на девушку презрительный взгляд, вышла. Бесполезно объяснять юной девице, что есть на свете и другие вещи, кроме любви. С годами она узнает это сама.

Серасаф, закончив собственные занятия с друидами, забирал сестру с собой на охоту или прогулку по лесу. Юноша недолюбливал Веду и побаивался ее. Он не подходил к хижине, а ждал сестру у опушки леса. Морейн выбежала к нему, жестикулируя от возбуждения, начала рассказывать о гадании. Потом они, весело болтая, пошли в сторону замка, пробираясь через поваленные ветром деревья. Серасаф, наследный принц Эринира, как и положено отпрыску древнейшей династии Оллатаров, справедливо считал, что любовь — чувство, недоступное для королей, и поэтому сестре нужно думать о том, как быть достойной своего происхождения, а не о глупой болтовне свихнувшейся старухи. Да и как можно за одно мгновение разглядеть в человеке и благородство характера, и доброту, и ум, и чистое сердце, и многое другое, что описывала ему пылкая сестра? Но он напрасно пытался втолковать это мечтательной девушке.

До этого дня я только слышал о детях нашего короля. Поэтому я продолжал вести мирную и безмятежную жизнь в родных горах, пока наш вождь Мохх не пригласил старую Веду для совершения какого-то обряда. В нашем племени не было собственных жрецов, и мы пользовались услугами приглашенных друидов, и чаще всего — Веды. Она приходила и раньше, всегда одна, но в этот раз любопытная принцесса, несмотря на возмущенную ругань старухи, увязалась за ней.

Они пробирались по тропкам, ведомым одной старухе. Морейн не боялась леса, но будь она одна, давно бы заблудилась. Дорога извивалась, поворачивала и уходила от просторных зеленых равнин и лесов вверх через вересковые пустоши, пока не вывела их к горам. И здесь, на склоне, их встречали Шеу — сын вождя нашего племени и я. Белый плащ Веды я заметил, когда они шли среди кустарника, и обратил внимание Шеу на то, что за старухой следует женщина в зеленом платье. Шеу пожал плечами:

— Старуха дряхлая, наверное, взяла помощницу.

Увидев нас, Морейн для надежности вцепилась в старухин плащ, но та грубо одернула ее:

— Не показывай им своего страха.

— Зачем ты только потащила меня сюда? — шептала Морейн, позабыв, что сама увязалась за старухой.

— Можешь отправляться обратно.

Но идти обратно одна она, конечно, не решилась. Из-под опущенных ресниц девушка настороженно рассматривала нас. Мы были вооружены копьями и длинными кремниевыми ножами, заткнутыми за пояс. Она брезгливо осмотрела наши длинные клокастые волосы, которые патлами свисали вперемешку с цветными нитями. Похоже, ее насмешила моя короткая шерстяная юбка, гетры и грубые ботинки из оленьей кожи. Кельты, живущие в долине, одевались иначе. Если бы я знал, что старая Веда приведет с собой королевскую дочь, я бы оделся посолидней, как мой товарищ Шеу, который был в длинном запахнутом плаще из овечьего меха. Рядом с ним я выглядел, словно ободранный щенок. Шеу важно поклонился старухе с принцессой и сказал:

— Мохх, вождь нашего племени, приветствует тебя, почтенная Веда, и тебя, дочь Светлого Короля. Он просит вас принять его приглашение. Следуйте за нами.

Шеу пошел вперед, за ним последовала Веда. Я жестом пригласил девушку идти за ее спутницей. Тут это и случилось со мной. Лишь один мимолетный взгляд, и я навсегда утонул в бирюзе ее глаз. Любовь не вкрадывалась в мое сердце робко и постепенно, будто испуганный зверек на незнакомую лужайку. Она ворвалась в меня одним прыжком, как волк в смертельном рывке, ударом клыков пронзив мою душу. И я стоял, остолбеневший и сраженный новым, неизведанным чувством.

Девушка пошла передо мной по горной тропе, забираясь все выше. А я, как мальчишка, не мог оторвать глаз от ее белых ножек в замшевых сапожках, мелькавших из-под зеленой бархатной юбки. В одном месте Морейн споткнулась и упала бы, если бы я не подхватил ее под локоть. Она вновь встретилась со мной глазами, отвела их, не выдержав моего пристального взгляда, и поспешила вслед за старухой, пытаясь схватиться за ее юбку.

Мы поднялись на небольшое плато, где в горах, испещренных многочисленными пещерами, ютилось наше племя. Мои сородичи вышли нам навстречу и, завидев Морейн загалдели. Ее узнали — некоторые из нас спускались в долину и водили дружбу с местными жителями.

Мохх, наш вожак, сидел на большом валуне перед входом в пещеру. Старуха поклонилась ему, обратившись с благодарственной речью. Морейн вновь вцепилась в ее плащ, не зная, как себя вести. Кланяться вождю какого-то дикого племени ей, дочери самого короля, не пристало. Но толпящиеся вокруг горцы пугали ее. Хорошо еще, что они говорили на кельтском диалекте и Морейн их понимала.

В честь нашей гостьи мы устроили настоящий праздник. Пестро разряженные девушки и юноши бойко плясали под пронзительную музыку. Нашему восторгу не было предела когда Морейн, не выдержав, вскочила с места и, втиснувшись в круг, пустилась в пляс с остальными. Мы скакали в буйном хороводе, положив руки друг другу на плечи. Я плясал, позабыв обо всем, как будто в этом танце была вся моя жизнь, потому что моя рука сжимала хрупкое, прохладное плечо принцессы, а ее распущенные волосы хлестали меня по лицу, когда она резко поворачивала голову. Я захлебывался ее яблочным запахом — запахом крови Туата де Дананн.

А потом, когда стемнело и зажгли костры, молодежь, рассевшись вокруг них, начала петь. Я не пел, потому что не мог отвести взгляд от девушки. Яркие искры костра взлетали в темное небо и растворялись среди звезд, и Морейн была похожа на лунное видение. Она присоединилась к хору, и все вдруг замолкли, и ее голос звучал один в ночной тишине, разливаясь эхом в расщелинах гор. Десятки пар глаз, сверкающих отблесками костра, не отрываясь, пристально и восхищенно смотрели на певицу. Легенды о волшебных голосах дивного Народа жили среди кельтских племен, и Морейн казалась нам феей из древних сказаний.

Еще долго продолжался праздник и пир, и все вокруг плясали, пели и смеялись, а я все не мог отвести взгляд от девушки. Морейн то опускала глаза, то поднимала их и улыбалась мне, и тогда я улыбался ей в ответ. Она не жеманничала, как некоторые кельтские девицы, но, похоже, чувствовала себя чуточку неловко. Потом приковыляла старая Веда, закончившая свои обряды в одной из пещер, и, заметив наши взгляды, наклонилась и что-то сказала девушке. Я не слышал ее слов, но наше племя, как я уже говорил, умеет читать мысли, правда, весьма поверхностно. Но не надо было уметь и это, чтобы понять, о чем старуха сказала принцессе. Лицо Морейн исказилось гримасой ужаса, с которой она, правда, довольно быстро справилась, придан себе равнодушный и невозмутимый вид. Ей это так хорошо удалось, что я понял: мое первое свидание закончилось. Веда сказала ей, что я — волк, хотя Морейн могла бы и сама догадаться об этом. Многие узнают нас по нашим глазам янтарного цвета.

— Приглянешься ему, он и утащит тебя из твоего хрустального дворца в свою грязную пещеру, — зашипела зловредная старуха.

— О, Великая Богиня! Зачем же ты притащила меня к этим жутким волколакам? — прошептала Морейн.

— Я? да ты без спросу за мной потащилась. Сама виновата. Не ссорься с ними, и они тебя не тронут.

Остаток праздника Морейн сидела, стиснув руки на коленях. Я видел, что она в любой миг готова вскочить и бежать без оглядки. Мне даже стало жаль ее — убежать от волка невозможно. Обычно старая Веда, когда приходила к нам, ночевала у кого-нибудь в пещере, но девушка, по-видимому, уговорила ее уйти. Мы с Шеу и еще двумя парнями: Мэлом и его братом проводили их вниз по крутой тропе. Здесь мы с Шеу остались, а два волка пошли дальше, они должны были сопровождать наших гостей до хижины Веды, обеспечив им безопасность. Я видел их среди чернеющего кустарника. В ночной тишине было слышно, как старуха ворчала и жаловалась на усталость, а девушка хныкала и ныла, что хочет домой.

Когда их голоса смолкли, мы остались с Шеу вдвоем под желтой луной и молча стояли, не в силах отвести глаз от коварной властительницы ночного неба. Потом я сказал другу просто и буднично:

— Ну вот, Шеу, это случилось и со мной.

Шеу ответил с неожиданной для него серьезностью и совсем не то, что я ждал от него:

— Бежать тебе надо, бежать прочь от этих эринирских ведьм. Разве не знаешь ты, что любовь к подобным тварям может погубить тебя? — Шеу помолчал, потом с надеждой в голосе спросил: Может, ты ошибся? Что в ней такого? Обычная рыжая девица, каких полно. В деревне я видел девочек и получше.

Но я только покачал головой в ответ. Нет, я не ошибся. Волки, увы, никогда не ошибаются. Полюбив однажды, воля обречен на это чувство всю свою жизнь, и неважно, кто его избранница. Мы — однолюбы.

— Она даже хуже других, — не унимался Шеу, — избалованная бездельница, она и делать-то ничего не умеет, замучаешься ты с ней.

— Разве не слышал ты, как Морейн пела? — спросил я мечтательно.

— Ну вот, я же говорил, ведьма! Околдовала она тебя. А пела, ну и что? — Шеу скорчил презрительную гримасу. — Все они так поют, подумаешь. А будешь ходить за ней, тебя или ее брат проткнет копьем, или, чего доброго король узнает, и я не могу даже представить что тогда будет.

— Мы могли бы бежать с ней на север, там, в горах, есть где-то другие поселения волков.

Шеу хмуро покачал головой:

— Она не сможет полюбить тебя.

Мы пошли обратно к нашим пещерам, но я, оставив Шеу, свернул к истоку, где берет начало горный ручей, превращающийся ниже в бурную речку. В горах, на небольшом плато, где ручей низвергался, образуя великолепный водопад, находилось святилище, в котором друиды совершали свои обряды. Дух ручья, почитаемый местными кельтами за божество, никогда не отказывал мне в совете, вернее, не отказывала. Я склонился к сверкающим струям, опустив руки в прохладную воду, и позвал:

— Сень!

Она ответила сразу, как будто ждала меня, тихим юным голосом:

— Что тебе не спится по ночам, молодой волк?

— Разве ты не знаешь, Сень, что ночь — это наше время? — ответил я, стараясь попасть в ее насмешливый тон.

Она тихо рассмеялась. Сень была веселым и добрым духом, она любила с нами общаться, не прося у нас никаких даров. А может быть, ей хватало того, что приносят деревенские жители к святилищу, моля ее о здоровье и счастье. Но я, поддавшись настроению, сорвал с шеи ожерелье из цветных камушков и, бросив в струи, прочитал молитву, которую слышал от молодого мужчины из человеческой деревни, приносившего сюда свои дары:

— Благословенная хранительница жизни, подари мне сердце этой женщины!

Сень звонко расхохоталась, обрызгав меня с ног до головы водой:

— Мне не нужны твои дары, волк. Сердца Туата де Данани мне неподвластны.

Ее маленькая волна выплеснула ожерелье к моим ногам. Но я не поднял его. Что отдано богам, нехорошо забирать назад. Мокрые камешки переливались в лунном свете, и тогда я обратился к луне, вечной спутнице волков:

— Я принесу тебе любую жертву, выполню любое твое приказание, если ты поможешь мне!

Но желтая бездельница молчала, стыдливо прикрывшись клочком серого облака.

Я бросился к раскидистому буку, стоящему в нескольких шагах от истока. Дриада, жившая в нем, была милым, обаятельным существом. Мне не нужно было проводить жреческих обрядов, чтобы пообщаться с духом дерева. Такие, как я, могли просто взывать к нему.

— Пили-пала! — позвал я ее.

Она не ответила. Дриады, как и люди, спят по ночам. Но мне некогда было ждать утра. Яуселся у подножия дерева прислонившись спиной к шершавой коре, и затянул длинную заунывную песню, призывающую обленившийся дух дерева снизойти ко мне. Наконец, я услышал заспанный, возмущенный голос:

— Волки! Что у вас за привычка будить по ночам мирных лесных духов?

— Мне нужна твоя помощь, Пили-пала, — настойчиво произнес я.

— Что же тебе понадобилось среди ночи, волк? — спросила дриада Пили-пала уже более мирным и даже несколько насмешливым голосом.

— Принцесса Морейн!

Я услышал шелест листвы. Дриада свесилась с ветки так, что напротив моего лица промелькнули ее зеленые глаза, поблескивающие в ночи. Пили-пала была очень тоненькой и изящной, самой красивой дриадой в наших лесах. Она потрогала мое лицо влажными, как листья, ладонями, видимо, хотела убедиться что я не в горячке, и рассмеялась:

— Морейн — девчонка из королевского замка? И ты тоже попался на колдовской голосок этой наивной дурочки?

— Она не дурочка, просто она еще очень молоденькая, — возразил я обиженно и ревниво спросил: — А кто еще попался, кроме меня?

— Ну, примерно половина всех пастухов в Эринирской долине, — с издевкой ответила дриада. — Да ты не волнуйся, принц Серасаф стережет ее невинность, как самое большое сокровище Эринира. Но для чего ты разбудил меня? Что я могу сделать?

— Околдуй, зачаруй, запутай ее душу в наших лесах и подари мне, — проговорил я жарко, чувствуя, как проступает озноб. Пили-пала смеялась, раскачиваясь на ветке. Ее зеленые глаза проносились мимо меня, и казалось, что передо мной висят сразу несколько дриад.

— Тебе легче соблазнить меня, молодой волк, чем эту маленькую ледышку из королевского замка, — сказала она, смеясь, и шлепнула меня по щеке легкой ладонью.

— Кажется, в этом меня уже опередил мой друг Мэл, — буркнул я, несколько озадаченный ее вольным поведением.

Она расхохоталась еще громче. Я схватил ее за руку сдернул вниз с ветки, она взвизгнула и прекратила хохотать. Потом уселась рядом и сказала:

— Посмотри на небо, волк! Ты видишь, какие изумительные звезды? Ты слышишь, как завывает ветер? Дикая Охота несется по Эринирскому лесу. Старая Беда уже разожгла в очаге вещий огонь. Твоя глупая девчонка уже сгубила свою душу. Не следуй за ней, иначе пропадешь и ты.

Внезапно она, прижавшись ко мне своим тонким холодным телом, серьезно и страстно прошептала:

— Послушай моего совета, благоразумный волк! Не ищи счастья там, где его нет, не пытайся обмануть звезды, не губи свою душу и никогда не буди спящих дриад.

Пили-пала исчезла, а я остался сидеть в тишине под ее деревом и всматриваться в звезды.

Эта была одна из тех редких, потрясающих ночей, в которые рождается надежда и, расцветал, наполняет сердце теплым, светлым чувством печали. В такие ночи открываются холмы и вырывается в наш мир Дикая Охота. Всадники на белых конях и белые собаки проносятся со свистом, визгом и лаем, пугая спящих людей своим гомоном. Они несутся, как ветер, по зеленым лугам, поднимал магический вихрь, в котором друиды пытаются черпать силу. Это была колдовская ночь, когда звезды заводят на небе свои таинственные хороводы, обманывают и обещают исполнить самые сокровенные желания.

Теперь моя жизнь потекла дальше под звездой по имени Морейн. Я засыпал с ее именем на устах и просыпался благословляя день, позволивший мне думать о ней. И, конечно, я зачастил в Эринирскую долину. По пути я всегда подходил к источнику и шептал:

— Сень, помоги мне!

Она смеялась, брызгая на меня водой:

— Чем же я могу помочь тебе, молодой любовник? Разве что умыть твою чумазую физиономию, чтобы ты не испугал свою возлюбленную?

Этот лес был их владением, и я заходил сюда без спросу, подглядывая за сокровенными тайнами эринирской жизни, Я порой завидовал изящному юноше, для которого Морейн так самозабвенно танцевала и пела, с которым делилась своими нехитрыми девичьими секретами и без конца смеялась, наполняя лес звоном нежного голоска-колокольчика. Перед возвращением в замок Серасаф отчаянно пытался придать благопристойный вид своей сестре, заставляя ее мыть в ручье ноги и обуваться, вытаскивал травинки и сухие листья из ее волос.

Благодаря моему умению быть незаметным под сенью леса я мог безнаказанно следовать за ней, слышать ее речи, видеть ее действия, и вскоре я знал о своей возлюбленной почти все. Но я вовсе не стремился быть невидимым. Я приходил на опушку леса, стоял, прислонившись к дереву, жевал травинку и наблюдал за девушкой. Я ни разу не подошел к ней и не заговорил. Заметив меня, она смешно пугалась и цеплялась за своего надменного братца.

В один из дождливых летних дней я наблюдал из-за деревьев, как Морейн, разувшись, танцевала под струями воды, утопая босыми ногами в грязи, а ее брат восхищенно кружил вокруг нее.

— Если этот златокудрый витязь, которым ты бредишь, не будет носить тебя на руках, я вызову его на поединок.

Морейн даже подпрыгнула от восторга, услышав, что брат заговорил с ней на любимую тему.

— Я же говорила тебе, у него не кудри, а прямые волосы. 33

— Тем более, — ответил Серасаф и рассмеялся.

Морейн возмущенно бросилась на него с кулаками. И зачем она только поддерживает этот разговор, разве не знает, что у брата это просто повод для насмешек. Где же ему понять ее восторженную натуру.

Я уже был наслышан о предсказании старой Веды и о наивной влюбленности Морейн в того, кто промелькнул в ее воображении. Меня это особенно не смущало, я верил в свою звезду и думал, что буду счастлив. Я не торопил время, желая дать Морейн возможность привыкнуть ко мне. Я надеялся вызвать симпатию у своей возлюбленной, но, на крайний случай, у нашего племени был обычай похищать девушку, не пожелавшую добровольно разделить любовь волка. Конечно, происхождение принцессы все осложняло, но и это не остановило бы меня.

Не знаю, почему однажды я решил выйти из своего укрытия. Серасаф метнулся ко мне, направив на меня свое копье. Я был безоружен, не считая заткнутого за пояс ножа, и от неожиданности попятился. Но Морейн, схватившись за копье, отвела его от моей груди.

— Не надо, Серасаф, он не враг, — сказала Морейн брату.

Подобрав в траве туфли сестры, Серасаф взял принцессу за локоть и потащил ее в сторону замка.

— Где ты только находишь таких приятелей-оборванцев? — недовольно процедил молодой принц.

Морейн принялась меня защищать:

— Не говори так про моих друзей.

— Что, златокудрый красавец уже позабыт? — спросил Серасаф насмешливо.

Морейн вцепилась в брата и с опаской оглянулась на меня.

Много ли нужно влюбленному, чтобы сделать желанные выводы? Наивная болтовня, адресованная вовсе не мне, дала мне тем не менее повод совершить все те глупости, которые последовали за этим подслушанным разговором. Утопая в сладких мечтах, я смотрел вслед двум изящным, словно осинки, силуэтам, вдыхая яблоневый аромат и еще не зная, что юношу уже никогда не увижу в этой жизни, а свидание с девушкой произойдет слишком поздно, чтобы можно было что-либо изменить.

В замке их ждало известие: Антилла оказала Эриниру великую честь, пожелав сделать Морейн своей царевной.

Морейн горько плакала. Ей не хотелось покидать родину. Ни бессчетные богатства, ни будущая власть, ни золотые дворцы Антиллы не увлекали ее воображение. Она хотела, как прежде, бродить с Серасафом по лесам и оврагам, встречать холодный рассвет на стенах Эринирского замка, спускаться с Ведой к туманным топям за таинственными травами. Увезти ее с родной земли все равно, что вырвать сердце. Но отец был непреклонен. Его холодные глаза равнодушно скользнули по заплаканному лицу дочери. Потом Серасаф пытался объясниться с Морейн за него.

— А чего ты хочешь? Куда ему тебя девать? — оправдывался сын за отца. — На Эйре Туата де Дананн исчезли, другие королевства перестали поддерживать с нами связь. Не хочешь же ты, чтобы тебя выдали за одного из этих варварских корольков с нашего острова, что погрязли в бесконечной войне с поэннинцами. Антилла все же лучше, чем континентальные королевства, и намного сильнее их. Могла ли ты рассчитывать на брак с прямым наследником такой великой страны? Не все же тебе водиться с местными оборванцами, ты все-таки дочь короля…

Конечно, моя маленькая пещера принцессе, избалованной комфортом и роскошью отцовского замка, была бы не по вкусу. И какие бы симпатии я ни вызывал у девушки, она, со свойственной их семье надменностью, никогда не допускала и мысли, что опустится до меня.

— Верно, верно, — вздыхала Веда, приглашенная в замок для сборов Морейн, и украдкой вытирала слезу, — не для этого же дикаря я тебя растила. И то! Скорей бы тебя увезли отсюда подальше, а то торчит здесь все время, только глаза сверкают, того и гляди, утащит тебя в горы. Уж в Антилле-то он тебя не достанет, волку ни за что не перебраться через море. Как горько ни рыдала Морейн, в положенный срок она, в сопровождении небольшой свиты, с подлинно королевским достоинством ступила на борт корабля, чтобы стать антильской царевной.