Морейн не слишком тяготили нравственные устои и мысли о королевской чести ее брата, она спешила любить и быть счастливой. Но Бренн был вовсе не тем сокровищем, о котором может мечтать женщина. Бешеные вспышки то злобы, то ревности, которыми он и сам не умел управлять, приводили к самым неприятным для Морейн последствиям. И я, со злорадством обманутого любовника, думал, что она не однажды пожалела о своей странной привязанности к этому чудовищу, к оборотню, который привык сначала наносить удары, а потом обдумывать причины, их вызвавшие. Но она ни разу ни с кем не поделилась своими проблемами, никому не пожаловалась, даже своему брату. Не знаю, кто из них обладал большим терпением, но отлично могу себе представить, как мало они подходили друг другу. Сумасшедший Бренн терзался страстями, на которые холодная от природы Морейн была абсолютно неспособна отвечать. Знаю только, со слов Гвидиона, что ссорились они постоянно и бурно, а затем так же страстно мирились. Но эти ссоры, в отличие от прежних, были скрыты от глаз посторонних, не выходя за двери опочивальни, и знал о них только вездесущий маг.
Однако в замке спало напряжение, вызываемое их бесконечными скандалами и опасностью взаимного убийства, установились временные мир и тишина. Временные, потому что Белин, с удивительной слепотой не замечавший перемен в поведении брата и сестры, однажды все-таки прозрел. Но это случилось значительно позже, когда уже горели города Антиллы и Бренн был слишком далеко, чтобы его мог настигнуть праведный гнев короля.
Пока же в замке вовсю шли приготовления к войне, все были заняты. Братья не придали значения изменениям в характере Бренна, зная, что сдерживающий преображение напиток уменьшает на время его вспыльчивость. На поведение Морейн и прежде не обращали внимания, кто будет отслеживать настроения переменчивой женщины: то она плачет, то смеется. Лишь рядовые воины, изводимые ежедневными тренировками, с удовольствием заметили, что их вождь больше не требует от них ранних подъемов, которые были весьма затруднительны, учитывал ежевечерние пьянки. Никого в замке больше не интересовали великолепные рассветы в Поэннинских горах.
Харт прослыл героем, сбежавшим из плена Дивного Народа, без устали рассказывал в воинской трапезной о своих немыслимых подвигах по спасению королевской сестры, каждый раз дополняя эту историю новыми подробностями, порой весьма пикантными. По этому поводу за его здоровье был выпит не один бочонок крепкого эля. В благодарность за преданность и отвагу король решил оставить Харта подле принцессы и не отправлять его в Антиллу.
Эту новость сообщил Харту его преданный друг Гер. Рыбий Хвост выронил из руки кружку с элем и бессильно плюхнулся на скамью. Как бы ни была хороша и весела Морейн, как бы ни почетна была должность ее телохранителя, разве есть на свете женщина, на которую можно променять войну с богатой добычей. Друзья весело посмеивались, но и у них было тяжко на сердце. Харт был не только верным другом и веселым рассказчиком, он был надежным воином, в котором можно было не сомневаться. Не раз в бою, окруженные врагами, они стояли втроем: Гер, Убракий и Рыбий Хвост, отражая нападающих мечом, секирой и шипованной дубиной. Никому Огненная Голова так не доверял, как Харту. Убракий вздыхал, это ж надо, принцесса-самозванка забрала себе лучшего бойца, Харт сокрушался: лишить его такой добычи!
Харт набрался смелости и решил серьезно поговорить с Морейн. Он сказал ей, краснея от неловкости:
— Не знаю, сможешь ли ты меня понять, Морана, но нет для меня большего наказания и горя, чем остаться в тылу, когда мои друзья будут сражаться на поле боя. Нет для меня большего унижения, чем следить за женской юбкой, пока другие будут проливать кровь.
— И тебе туманит разум богатство Антиллы. А ты не думал о том, что, следя за моей юбкой, ты, может быть, единственный останешься в живых?
— Это будет для меня еще большим унижением, моя принцесса. Я должен разделить участь моих товарищей, какой бы она ни была, — запальчиво ответил Харт. — К тому же я верю своему вождю, он строит планы, а я, не рассуждая, иду за ним.
— Рассуждать было бы полезно, Харт, — грустно ответила Морейн. — Но разве я посмею причинить тебе столько горя. Иди на свою глупую войну вслед за своим алчным вождем.
Любовники прощались в покоях принцессы. Морейн знала, что у поэннинских женщин не принято провожать своих мужчин дальше дверей дома. Считалось плохой приметой прощаться на глазах у других, проявляя свою слабость. Бренн спешил, все уже собрались перед главными воротами замка.
Принцесса не уронила ни слезинки, и это задевало Бренна. Вот уже и второй раз его окликнули — пора идти. А он все не мог разомкнуть объятия, потерять ритм ее пульса.
— Бренн! Оторвись от нее, наконец! Тебя давно ждут, — заглянул в комнату Гвидион. Оруженосец Бренна сам не решался потревожить своего господина.
— Когда я вернусь, все будет по-другому, — пообещал Бренн на прощание, вышел и зашагал прочь по коридору, не оглядываясь.
Морейн закрыла за ним дверь, чтобы не видеть, как он удаляется от нее.
Витязи в полном вооружении собирались на священный обряд перед новым походом. Церемониям не было конца благословение оружия, разжигание священного огня, длительный обход жрецов, искупительные жертвы богам, чтобы они не забирали жизни поэннинских воинов.
Прощаясь, Бренн обнялся с королем, а потом, взяв его за локоть, сказал так, чтобы слышали остальные братья:
— Береги свою сестру. Я вернусь и женюсь на ней.
— Я не спрашиваю твоего разрешения, Белин, — процедил Бренн сквозь зубы.
У Белина хватило ума не портить настроение витязю, уходящему на войну, и он промолчал. «Вернись сначала живым, — подумал он, — и еще неизвестно, что ты застанешь здесь по возвращении».
Воинство требовало, чтобы место рядом с провожающим их королем заняла его сестра. За ней спешно послали.
Не зная, что нужно говорить, принцесса решила повторить слова короля. Гулкое эхо разнесло ее голос по самым дальним уголкам крепости. Морейн пожелала воинам вернуться с победой и живыми. Публика выражала шумное одобрение, кричала. Принцесса поняла, что от нее ждали что-то еще. И тогда она, повысив голос, запела. Единственным звуком, который она издавала, был поэннинский вой. Пришедшая в неистовую радость армия подхватила этот вой и по сигналу своего предводителя двинулась прочь от стен крепости. «Плохая примета, — подумал Бренн, — она не должна была меня провожать».
Поэннинское войско быстро двигалось в сторону Мглистых Камней. Во главе воинов ехал Бренн, окруженный братьями и мелкими вождями. Гвидион озабоченно сказал брату:
— Значит, наши с ним интересы разошлись, — Весело ответил Бренн. Но Гвидион не разделил его веселости:
— Ваши с ним интересы расходились и прежде! Интересно, знает ли Морана, сколько раз ты был женат, а главное, чем браки обычно заканчивались?
— Хотел бы я посмотреть на того, кто решится ей об этом сказать.
— Можешь посмотреть на меня. Я скажу ей об этом!
— Тебя, Гвидион, моя личная жизнь не касается, — зло прошипел Бренн. — Не смей вмешиваться в мои отношения с Мораной!
— Надо было заводить с ней отношения раньше, пока она числила себя пленницей, — глаза Гвидиона потемнели. — Твои брачные планы приведут к ссоре с Белином, а я не могу этого допустить. Зачем ты все усложняешь? Все было так хорошо продумано.
— О, да! — воскликнул Бренн. — У вас все было отлично продумано! Только Морана не вписывается в ваши великие планы, не так ли?
— Кажется, прежде ты не возражал против власти над Медовым Островом. — ледяным голосом произнес жрец.
— Я и сейчас не возражаю, — улыбнулся Бренн, — просто пути к Власти могут быть разными.
— Ну, хорошо! Женись! Быстрее избавимся от лишней помехи! — ответил Гвидион.
— На этот раз все будет по-другому, — горячо пообещал Бренн. — Я буду принимать твой отвар.
— Мои отвары будут действовать все меньше с каждым разом. Зверь не торопит время, потому что Он не чувствует течения времени, и у Него в запасе вечность. Но если Он поймет, что Ему угрожает опасность, Он возьмет над тобой власть раньше, чем ты успеешь опомниться.
— Ты ведь сильнее Его, Королевский Друид, насмешливо ответил Бренн, — ты мне и поможешь. Ты же всегда говорил, что из любого положения можно найти выход. Вот и придумай что-нибудь.
— Ты слишком многого требуешь от меня! — возмущенно воскликнул Гвидион. — Почему ты думаешь, что я встану на твою сторону? Не забывай, я приставлен к Нему, я должен защищать Его.
— Значит, тебе придется выбирать между нами, — резко ответил Бренн и погнал угаса.
Завыли боевые рога, забряцало оружие, разнеслись по ущельям воинственные песни, которыми кельты разжигали свой свирепый дух. Война вползала, вливалась в сердце Бренна, в его легкие, в его вены, изгоняя яблочный дурман, освобождая его сильное тело даже от самой памяти о Морейн. Зверь, загнанный внутрь чудодейственным напитком, теперь мог освободиться, расправить затекшие члены, наполнить грудь свежим воздухом, остро пахнущим войной и кровью. Кровь! Ее будет много. Зверь возместит себе сполна вынужденное заключение.
Глава 19
У стен Города Солнца
Гадир совершил коварное нападение на южные границы Антиллы. Город Солнца был вынужден отправить свои войска на южное побережье, оставив лишь немногочисленные отряды в гарнизонах да охрану на городских стенах. Кийя была потрясена, когда узнала, что на северо-западе острова загорелись селения. Антильцы даже не сразу смогли понять, кто и откуда на них напал.
Поэннинские орды неожиданно появились где-то в холодных Горах и довольно быстро приближались к столице, легко расправляясь с малочисленными защитниками, не забывал при этом грабить селения и храмы, убивать или порабощать мирное население. Вернуть войска с южного побережья Кийя не могла, гадирцы представляли куда большую опасность, чем эти варвары и грабители. Но часть отрядов ей все же пришлось оттянуть с юга и отправить навстречу поэннинцам.
Понять, что это двойное нападение было спланировано заранее, не составляло труда. Но Кийя даже не могла предположить, что гадирцы в своем страстном желании захватить богатые земли Антиллы, опустятся настолько низко, что пойдут на сговор с разбойниками.
Отряды, призванные уничтожить поэннинцев, были полностью разгромлены.
Кийя стояла на стене Города Солнца, наблюдал, как необъятная толпа варваров хозяйничает в предместьях ее столицы. Придворные, кто преданно, кто испуганно, а кто и с тайным злорадством, взирали на нее, ожидал решения своей мудрой госпожи. А Кийя не знала, что ей делать. В другом случае она отправилась бы в горы в Храм Инкал в надежде получить там ответ, но сейчас это была уже не ее территория. Злость и растерянность не давали ей сосредоточиться. Она с таким трудом удерживала власть в этой стране, трудилась, как пчелка, на благо народа, позабыв о собственной жизни, принеся себя в жертву своей родине. Какие-то неизвестные племена дикарей врываются на ее остров, и вот уже подданные шепчутся за ее спиной: нам нужен настоящий полководец, ей не справиться с двумя войнами сразу. Кийя сглотнула горький ком, подступивший к горлу: как ей сейчас не хватает любившего ее Туата. Какой совет он дал бы ей? Кийе захотелось упасть в объятия Анарауда, расплакаться, как маленькая девочка, и позволить ему, умному и сильному, все решить за нее.
Царица с достоинством обернулась к покорно склонившимся придворным и воинам и сказала:
— Боги посылают нам это испытание, чтобы проверить нашу веру. Властью, данной мне Богами, я обещаю вам: Город Солнца не будет взят. Несмотря на то что из-за вашей Лени у меня до сих пор нет носителя белой крови, я все равно обладаю еще достаточной силой, чтобы защитить себя и своих подданных.
Она решительно и величественно направилась к лестнице. Пусть боги докажут ей, что они существуют. Пусть они защитят ее город или дадут ей достойно умереть.
Пройдя за шесть дней расстояние от Мглистых Камней в Холодных Горах до столицы Антиллы, поэннинцы уже почти три недели томились под стенами Города Солнца.
Бренн был в отчаянии. Он привык вести войну быстрыми набегами, а не торчать на одном месте в ожидании, пока его воины растеряют боевой пыл и азарт. А именно это и происходило. Поснимав с себя всю одежду, непривычные к такой жаре кельты плавились и обгорали под палящим солнцем. Уже несколько раз они пытались взять этот ослепительно сияющий город приступом, но его железные ворота не удавалось ни сжечь, ни пробить тараном, а скользкие, отвесные стены были такой высоты, что подняться на них под тучей вражеских стрел не представлялось возможным. Поэннинцы были довольны небывало богатой добычей, собранной по окрестным селениям, и их уже не возбуждали недоступные богатства легендарного города.
Бренн лежал под навесом из полосатой ткани, растянутой на деревянных столбиках, и обдумывал свое положение. Уйти, оставив нетронутыми несметные богатства, лежавшие у него под носом, было ему не по душе. Можно было бы вернуться сюда позднее с новыми силами, но удастся ли вновь договориться с гадирцами о совместном нападении? В этот раз они были заинтересованы, чтобы поэннинские войска отвлекли на себя часть антильской армии и внимание Кийи, но, добившись этого, пойдут ли они на повторное нападение? Скорее всего, это им будет уже не нужно.
Эту безрассудную вылазку спровоцировал, как ни странно, Гвидион. Обычно рассудительный и бесстрастный, он, в предвкушении новых знаний, которые можно будет найти за блистающими стенами Города Солнца, вдруг потерял голову. Что-то неудержимо тянуло его туда, разум рвался за высокие стены. Он знал, отчетливо чувствовал, что должен попасть в Город Солнца. Если ворота неприступны и их невозможно взять обычным способом, то ему придется проявить свои магические способности.
Из четырех отрядов, посланных на осаду ворот, не вернулся только один, возглавляемый Гвидионом. Воинам Бренна и двум другим отрядам не удалось проникнуть внутрь, несмотря на продуманный план и военную хитрость. Четвертый же отряд под предводительством неудержимого мага странным образом проник в северные ворота и оказался в узком проходе между двумя стенами, легко простреливаемом сверху через бойницы.
Сгруппировавшись и ощетинившись во все стороны копьями и топорами, бойцы продвигались по этому извилистому проходу в поисках новых ворот на противоположной стене. Внезапно из земли поднялись толстые перегородки, сбитые из досок, и перекрыли собой весь проход от стены до стены, разделив отряд на маленькие группы.
Гвидион и несколько воинов были окружены с четырех сторон стенами, и витязи метались от одной к другой, рубя их топорами, изрыгая проклятия и осознавая, что попали в западню. Что стало с остальными членами отряда, они не знали, но справедливо полагали, что те оказались в такой же ситуации.
Солдатам царицы было нетрудно, опуская последовательно перегородки, извлекать незадачливых кельтских витязей из маленьких тюрем. О дальнейшей их судьбе можно и не гадать. При всей своей женственности и любвеобильности Кийя была жестокой и беспощадной правительницей и сурово покарала дерзких завоевателей.
Окровавленные и измученные пытками воины были вывешены на городские стены умирать на глазах у своих соплеменников, которые, к их чести, предприняли множество отчаянных попыток приставить к стенам лестницы, чтобы снять товарищей. Но лучники Города Солнца не позволили им достать ни одного несчастного, своими меткими выстрелами умножив число погибших.
Бренн, не обращал внимания на тучи стрел, свистящих вокруг него, обошел всю стену, внимательно высматривая своего брата среди несчастных жертв. Гвидиона там не было.
Поняв, что попытки спасти товарищей безуспешны, Бренн приказал своим воинам расстрелять их из луков, чтобы избавить несчастных от долгих мучений. Обычай Антиллы вывешивать пленников умирать на глазах их сородичей Бренн взял на вооружение и не преминул воспользоваться им впоследствии.
Отсутствие Гвидиона на стенах города давало Бренну надежду, что его брат жив. Вскоре эта надежда была подкреплена пришедшим от Кийи сообщением, принесенным дрожащим от страха тщедушным человечком. Великая Царица предлагала кельтскому войску немедленно удалиться, оставив все награбленное добро и пленников перед воротами города. После этого она согласна вести переговоры об обмене кельтского жреца Гвидиона на свою невестку — антильскую царевну Морейн.
Бренн рычал и изрыгал бесполезные угрозы. Даже безрассудному и отчаянному воину было понятно, что его войску не удастся проникнуть сквозь неприступные для дикарей стены Города Солнца. Но была и еще одна проблема: Гвидион унес с собой Камень Власти, открывающий в Мглистых Камнях переход между Антиллой и Медовым Островом. Без него кельтское войско покинуть Антиллу не могло.
Если бы я был обычным человеком, мой разум, наверное, давно бы повредился. Но моя волчья сущность удержала меня от полного безумия. Не могу точно сказать, сколько прошло времени до того дня, когда в мой каменный колодец спустили этого заключенного. И хотя я был рад появлению рядом живой души, я понимал, что этот человек обречен. Меня насторожило, что он был совершенно непроницаем для чтения мыслей, но мне он все равно чем-то понравился. Во-первых, я сразу понял по запаху, что он кельт. Во-вторых, он был абсолютно спокоен. Он не выл, не сыпал проклятьями, не умолял о прощении, как я или другие пленники, а уселся поудобней и начал внимательно разглядывать меня.
Я спросил его, какой сегодня месяц, он ответил, и, к моему удивлению, я понял, что пробыл здесь почти полгода. Я сообщил ему, что я с Альбиона, и назвал свое имя. И еще я честно сказал, что я волк и, увы, никак не смогу остановить свое преображение, которое произойдет, если я буду сдерживаться, самое позднее недели через две, может, три. Он в ответ улыбнулся, и темный колодец вдруг озарился солнечным светом, который никогда не попадал сюда. Такой светлой и обаятельной была его улыбка, проникающая в самые глубокие тайники души, что мне показалось, будто какое-то кельтское божество спустилось сюда, чтобы спасти меня. Божество сказало:
— На такой большой срок я не собираюсь здесь задерживаться. Меня ждут дела.
Я усмехнулся в ответ:
— Меня тоже ждут не менее важные дела, но продолжительность пребывания в этой тюрьме зависит не от нашего желания, а от прихоти царицы.
— Спасибо тебе за откровенность, Блейдд. Я тоже скажу тебе, кто я, — он улыбнулся, — я маг, который всю жизнь занимался тем, что возился с оборотнем, причем гораздо более опасным, чем ты.
Озадаченный, я некоторое время молчал. Когда нам сбросили еду, он отдал мне свою порцию, сказан, что он не нуждается в ней, а мне надо поддерживать силы, Я не стал расспрашивать его о том, за что его посадили сюда. И так было понятно, что кельтский маг что-то не поделил со вздорной Кийей. И я сказал ему об этом, попросив рассказать только, какие новости приходят с нашего Острова.
— Новости с Медового Острова пришли под стены города вместе с поэннинским войском, — сказал маг. — И именно это мы и не поделили с царицей. Я Королевский Друид.
Тут только я понял, что передо мною враг. Враг мой, враг поверженного короля Эохайда, а значит, и моего племени, враг, взявший в плен мою возлюбленную. Я не знал тогда, что он легко читает самые сокровенные людские мысли. Пока я сдерживал клокочущую во мне ярость и пытался продумать свои дальнейшие действия, он безмятежно сидел, положив одну руку на согнутое колено. Я заметил его ледяное спокойствие и, видя, что передо мной умный человек, был озадачен его бесстрастием. Он жестом заставил засветиться Гвир на моем лбу. Я же, возмущенный такой бесцеремонностью, вскочил, захрипел и начал преображаться. Однако его воля удержала меня в человеческом обличье. Его вид не был внушительным. Полагаясь на свое боевое искусство, я думал, что легко справлюсь с ним. Но он удержал меня от нападения одной своей волей. Напоровшись на непроницаемую и невидимую стену, разделившую нас, я, несколько озадаченный, снова опустился на каменный пол напротив него. Он сказал:
— Не бесись, Блейдд. Я тебе не враг, не враг и Моране, хотя она, возможно, и считает так по глупости.
Я насупленно молчал. Наконец, не выдержав, глухо спросил:
— Вы хорошо с ней обращаетесь?
— Лучше спроси, хорошо ли она обращается с нами, — усмехнулся маг.
— Что это значит?
И он рассказал мне, кем стала Морейн при дворе короля Белина. Я долго пытался осмыслить услышанное. Потом он сказал:
— Она беспокоилась о тебе. Я знаю, что ты дал ей Гвир, поэтому возьму тебя с собой. Я собираюсь выбраться из этого колодца, а ты должен мне помочь.
Я с радостью согласился. Моя душа взмыла в небеса. «Она беспокоилась обо мне!» Я ликовал. Получалось, что Гвидион приходится Морейн сводным братом, и я готов был ему помогать, даже если бы он не обещал мне спасение. Теперь же все встало на свои места. Я и прежде не питал к Кийе особой любви, потом она стала моим врагом, и я ее возненавидел. Войска Медового Острова, бушевавшие сейчас под стенами города, были теперь на стороне Морейн.
Что может быть лучше, чем бежать к своим, к таким же диким, как я, кельтам, отрезающим головы своим врагам, грабящим и разоряющим мирные поселения Антиллы, жаждущим захватить и разрушить ненавистный мне Город Солнца! От радости я чуть не рассказал Гвидиону о своей страсти к Морейн, не подозревая, что он давно уже прочел мои мысли.
Гвидион сообщил мне, что Кийя наложила на него магические чары, лишающие его возможности применить собственные силы. Мне была знакома эта тактика коварной женщины. Вместо того чтобы выйти с врагом в открытый бой и испытать себя, она лишала врага его оружия и при этом считала себя победительницей в честном сражении.
План Гвидиона был таков: он не мог выбраться из колодца самостоятельно, однако у него был камень, который должен был помочь ему переместиться в пространстве. Он собирался расколоть его. Одна из половинок должна была остаться у Гвидиона, вторую же кто-то должен был установить в надалтарном камне Мглистых Камней. Я всегда был далек от тайных знаний, поэтому ничего не понял. Тогда Гвидион разложил на грязном полу свой плед, разгладил его руками и подобрал с пола несколько обглоданных маленьких косточек.
— Смотри, плед — это земля, — сказал он, положив две косточки на плед на небольшом расстоянии друг от друга. — Кости — каменные порталы, которые в ваших краях называют Мглистыми Камнями, но настоящее их название — Великий Путь. Ты можешь пройти от одного к другому обычным способом, например пешком или верхом. Но можно сделать по-другому.
С этими словами Гвидион взял пальцами за плед в двух местах, где лежали кости, и соединил их между собой.
— Вот видишь, я могу соединить две точки пространства напрямую, и тогда не нужно будет бесконечных переходов и дорог. Ты исчезаешь в одном месте и мгновенно появляешься в другом.
— Да, я уже видел, как вы это делаете, — сказал я.
Гвидион удивленно вскинул брови:
— Когда же ты успел?
— Давно, в Землях Рудаука, — потупился я, пожалев о своей болтливости, — еще ваш батюшка был жив.
Маг молчал, сверля меня темными глазами. Потом усмехнулся:
— Пронырливый волчонок! Так это ты следил за нами тогда? Мы сбились со следа и не смогли обнаружить разведчиков. Мне надо было догадаться, что так шастать по горам могут только волки-оборотни.
Помолчав, Гвидион продолжил:
— Чтобы осуществить переход, Мглистые Камни необходимо оживить, поместив в надалтарных местах куски искажающего пространство камня. Вот он, Камень Власти, — Гвидион снял с шеи длинный кожаный ремешок с небольшим мешочком и достал из него серо-голубой камень величиной с куриное яйцо.
Мне необходимо было добраться до брата жреца и отдать ему кусок магического камня — самую большую ценность, полученную Гвидионом от короля фоморов.
Еще сутки до следующей выдачи еды мы просидели вместе. Сначала мы по очереди долбили камень, пытаясь его расколоть. Когда нам это удалось, Гвидион завернул мой кусок камня в тряпку и повесил его на вынутой из его туники веревке мне на шею. Наконец, мы смогли отдохнуть, я, изголодавшийся по новостям и просто разговорам, засыпал его вопросами и наслаждался обществом умнейшего человека.
Когда нам сбросили еду, Гвидион крикнул тюремщикам, что волк сдох. Ему спустили веревки, к которым он привязал мое бездыханное тело. Меня подняли и положили к стене на другие трупы, приготовленные для сожжения. Несмотря на жуткую вонь, мне без труда удавалось изображать дохлого зверя.
Я улучил момент, когда тяжелая тюремная дверь приоткрылась, пропуская конвой с очередным заключенным. Серая тень метнулась между ними так быстро, что они не успели ничего предпринять. Мне вслед неслись только изумленные крики. Я достаточно хорошо знал внешнюю часть города, где находилась тюрьма, еще по своей прежней жизни в Цирке Кхота. Быстро и легко ориентируясь, я выбирал относительно безопасные и удобные улицы для продвижения к крепостной стене. Я не направился к лестнице, ведущей наверх, а, запрыгнув на крышу низкой солдатской сторожки, переметнулся на другое строение и через миг уже мчался по внутренней стене города.
Расстояние между стенами было достаточно большое, но строители, возводившие их, не рассчитывали на буйных, упивающихся свободой волков, вздумавших перепрыгивать со стены на стену. Только оказавшись на средней стене, я впервые услышал свист стрел — охрана, наконец, очнулась от оцепенения. Да что мне ваши стрелы, я ведь оборотень, убить меня труднее, чем обычных волка и человека вместе взятых.
Я знал, что в любом случае достигну намеченной цели живым, и ничего не боялся. Еще один прыжок, и я уже на внешней стене, где больше всего охраны. Но и здесь люди были не готовы к встрече с диким хищником. Прыгни на них воин, он напоролся бы на копья. От меня же они шарахались как от огня.
Остался только один прыжок, самый трудный. С внешней стороны стены не было никаких пристроек, позволяющих спуститься по ним. Нужно было прыгать и при этом не попасть в ров с водой и острыми кольями на дне. Со стены я уже видел темное море людей, держащих осаду города. Я прыгнул.
Ров мне удалось преодолеть, но высота была все же слишком большая, даже для волка, а, может быть, сказались уже имеющиеся раны. Я повредил заднюю лапу, и это замедлило мое движение. Десятки стрел впились в мою незащищенную спину. Однако, превозмогая боль, весь окровавленный, я все же бежал, потом шел, потом полз к заветной цели лагерю кельтов. Красная пелена застилала глаза, и, когда меня обступили вооруженные люди, я потратил последние силы на перевоплощение.
— Гвидион, — произнес я с трудом. — Бренн.
В сгущающемся сумраке на меня наплыло белесое лицо, и мое обоняние уловило оборотня.
— Камень на груди, — прохрипел я, захлебываясь кровью, — ты знаешь, где установить его.
И, почувствовав, как врезалась в шею, а потом ослабла веревка, на которую Гвидион повесил обломок камня, я потерял сознание.
Пряный запах травяной настойки резко ударил в ноздри. Потом я услышал голоса и почувствовал боль в спине и ноге. Открыв глаза, я увидел, что лежу под натянутыми шкурами в походной палатке. Какой-то человек, заметив, что я пришел в себя, громко заверещал:
— Господин, господин, твой оборотень очнулся! — и ринулся прочь из-под навеса.
Вскоре под навес, наклонившись, вошел Гвидион, приветливо улыбаясь. Он бесцеремонно осмотрел мои раны, не переставая улыбаться, позвал визгливого человечка, приказал ему сменить мне повязки. Потом мне принесли мясо, и я впервые после нескольких месяцев заточения в каменном колодце сытно поел, не испытывая угрызений совести.
Хотя я был еще очень слаб, не столько из-за ран и потери крови, сколько из-за долгого голодания и ограниченности движений, я сполз со своего ложа и побрел к кострам, вокруг которых сидели воины.
Как я уже говорил, войска короля состояли в основном из двух племен: думнонов и поэннинцев, но со времени войны в Земле Рудаука различия между ними стали не так заметны. Разве что прежняя привязанность поэннинцев к черепам и замысловатым рисункам, наносимым на лицо и торс, отличала их от думнонов. Множество наемников из других племен, завоеванных позже, окончательно стерли грань между южными и северными народами.
У ближайшего костра сидели, судя по размалеванным лицам, поэннинцы. Огромный рыжий детина пригласил меня присесть и дружески протянул кожаный бурдюк с вином. Сидевший рядом с ним светловолосый юноша, мужественно пытающийся отрастить усы, как у его старшего товарища, настороженно подвинулся, освобождая мне место. Третьим их компаньоном был чернявый крепкий мужчина, увешанный золотом.
— Пей, ней, герой, — промычал низким басом рыжий великан, — еще никому не удавалось оказать Королевскому друиду такую услугу. Ты сделал карьеру раньше, чем успел вступить в нашу армию. — Он дружески пнул своего соседа: — Смотри, Харт, у нас может появиться еще один претендент на звание самого смазливого мальчишки в моем отряде.
Безусый парень вспыхнул и зло посмотрел на говорившего. Но рыжий, подогретый вином, не мог остановиться:
— Ты новенький и, наверное, не знаешь, что наш Харт собрался жениться на одной из антильских пленниц, только еще не решил, на какой. — Дружный хохот донесся до нас от других костров.
— Правильно, правильно, кричали оттуда, — пусть Рыбий Хвост женится и не отбивает у нас женщин!
Рыжий детина хлопнул по плечу третьего в их компании человека:
— Смотри, Убракий, Рыбий Хвост покраснел, как девица.
Посмотрев на зардевшегося и сердитого Харта, я не смог сдержать улыбки.
— Почему тебя зовут Рыбий Хвост? — спросил в его, чем вызвал новый взрыв хохота и разъяренный взгляд Харта.
Поняв свою ошибку, я сокрушенно произнес:
— Извини, я не хотел тебя обидеть.
Окружающие вновь захохотали. Харт Рыбий Хвост, вскочил, схватился за меч и заорал:
— Давай, вставай, я научу тебя, как нужно вести себя с поэннинскими витязями.