Глава 15

Тайна Эринирской королевы

Морейн приняла решение: Белин узнает то, что перед смертью рассказала ей мать. Оставалось только подобрать удачное время, когда возле короля не будет ни Бренна, под насмешливым взглядом которого ей было бы неловко говорить, ни Гвидиона. Друид мог испортить всю так тщательно продуманную и отрепетированную ею сцену, предназначенную только для Белина.

К счастью Морейн, оба брата часто отсутствовали. Бренн вынужден был ездить в новую пограничную крепость за Черными Горами, куда были оттеснены враждебные племена селгов, и готовить ее к длительной защите. Друид покидал свое логово тайными, одному ему известными горными проходами, отправляясь в лесное святилище или по каким-то другим, неведомым жреческим делам. Дождавшись отсутствия обоих братьев в замке, Морейн набралась храбрости и явилась к королю во время его обеда.

«Я бы никогда так не поступила, — сказала она себе, — но такова воля моей матери, я вынуждена ей подчиниться». Утихомирив таким образом свою податливую совесть, Морейн вошла в задымленную пиршественную залу.

Король Белин, уверенно орудуя длинным ножом, поглощал жареного поросенка под дружное чавканье трех оставшихся в замке братьев и других своих приближенных. Встретившись с посоловевшим взглядом короля, Морейн еще раз подумала, что удачно выбрала время. Король еще не забыл о глупой выходке брата и относился к Морейн с большей симпатией и жалостью, чем прежде. Он даже чувствовал вину за то, что не усмотрел в тот вечер за Морейн, церемонии и обряды отвлекли короля от нее на какое-то время. Он вспомнил о ней, только когда Харт Рыбий Хвост вбежал в эту самую залу и, подойдя к Гвидиону, начал взволнованно говорить с ним. Белин услышал слова Харта, вскипел дикой яростью, ведь он приказал Бренну не трогать пленную принцессу. Теперь она стояла перед ним все еще слишком бледная после болезни, трогательная и взволнованная. Он уже перестал удивляться способности этой женщины беспрепятственно проникать в любые помещения. Никто никогда не пытался ее остановить.

— Твой голос уже восстановился, Морана? — спросил Белин.

Морейн состроила капризную гримасу и потрогала себя за горло, вытянув шею. Со времени болезни принцесса еще ни разу не пела для короля.

— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь петь, — проговорила она жалобным голосом.

— Это так жестоко с твоей стороны, Морана, лишать меня твоего прекрасного пения и общества. — В отсутствие предостерегающего Гвидиона король вел себя с принцессой, как деревенский ухажер. — Ну же, я понимаю, тебе есть за что сердиться на меня, но разве я не достоин прощения, — произнес он, улыбаясь.

— Трудная задача, мой король, решить, достоин ли убийца матери прощения ее дочери. Разве что моя безграничная преданность тебе послужит искуплением твоей вины?

В зале повисло гнетущее молчание, на какой-то момент прекратили грызться даже собаки. Белин был ошеломлен этим неприкрытым вызовом, даже оскорблением. Он и думать забыл, что у Морейн могут быть другие причины осуждать его, кроме недостаточного внимания к ней с его стороны. За такие слова кто-нибудь другой мог бы лишиться головы. А Морейн каким-то чудом умудрялась выживать, не раз бросая в лицо королю или его братьям оскорбления. Ее дерзкое поведение вызывало в Белине одновременно и восхищение, и страстное желание отрезать ей язык. Теперь он пытался понять, что движет этой женщиной. Зачем она явилась к нему и пытается испортить ему обед?

— Ну-ка подойди сюда, — грозно проронил Белин, отбросив шутливый тон. Морейн молча подошла. — Неужели ты думаешь что я поверю в твою преданность убийце твоих родителей? — лицо короля стало непроницаемым.

Морейн почувствовала его нарастающий гнев. Пришло время сделать решающий ход. Она давно ждала удобного случая. Она заговорили медленно, чтобы каждое слово дошло до короля и его братьев:

— А ты знаешь, мой король, что испытывает человек к тому, кто на его глазах убил его мать? — Морейн выдержала паузу. — Что ты сделал бы с тем, кто совершил подобное?

Братья молчали, Каэль так и замер с открытым ртом, из которого торчал кусок непрожеванного мяса. Есть больше никому не хотелось. Король с ненавистью посмотрел на женщину. Как смеет она так разговаривать с ним, да еще в присутствии его подданных? Морейн увидела, как свирепеет король, и заторопилась:

— А я могу показать тебе этого человека!

— Что-о? — Белин чуть не вскочил. — Да откуда ты вообще можешь знать об этом?

— Это произошло на моих глазах, — горестно промолвила принцесса, отогнав тяжкие воспоминания, которые не должны были испортить ее игру.

— Кто же он? — прорычал Белин.

Как Морейн не хватало куска отполированного металла для более эффектного продолжения.

— Ты! — воскликнула Морейн и, увидев перекошенное лицо Белина, пожалела о том, что вообще начала этот разговор. Она молилась, чтобы король не проткнул ее своим кинжалом.

Белин был ошарашен. Во что она играет, эта сумасшедшая? Он молча сверлил ее взглядом. Морейн, не получив ответа, была вынуждена продолжить:

— Когда в Эринире вы ворвались в комнату, где укрывалась я с несколькими служанками, старая женщина в сером плаще бросилась тебе навстречу, помнишь? Ты проткнул ее мечом, чтобы убрать с дороги. Это была твоя мать — Меленасс.

Потрясенный Белин не мог вымолвить ни слова. Через некоторое время он глухо спросил:

— Ты можешь это доказать?

— Ты помнишь талисман Туатов, который всегда носила твоя мать, талисман из голубого камня, подаренный ей ее отцом, друидом Мэлгоном. — Король молча кивнул. — Этот талисман сейчас находится у одного из твоих воинов, он содрал его с меня. Прикажи его принести. Пусть Убракий отдаст его тебе.

Белин указал пальцем на сидевшего в отдалении за общим столом Убракия.

— Ты снимал голубой камень с кого-нибудь из женщин в Эринирском замке?

Убракий замялся, но, встретившись взглядом с Морейн, сказал:

— У каждого есть такое право. Это моя добыча.

— С кого ты его снял?

— С нее, — Убракий кивнул в сторону принцессы.

— Принеси его немедленно!

Убракий вытер жирные от еды руки о штаны и, поклонившись, вышел из залы.

— Почему же он оказался у тебя? — спросил король.

— Она сама отдала его мне. «Только бы этот чернявый не подарил камень какой-нибудь из своих наложниц», — подумала Морейн.

— Зачем, зачем она отдала его тебе? — Белин терял самообладание. — Если бы я увидел на ней талисман, я бы не убил ее.

— Поэтому она и отдала его мне, чтобы ты не убил меня но твой воин оказался проворней, он первым заметил талисман и сорвал с меня, — ответила Морейн.

— Но боги, почему она спасла тебя, погибнув сама?! — воскликнул король.

— Многие матери гибнут, спасая своих дочерей.

Смысл сказанного доходил до короля медленно. За время всего спектакля ни одни из братьев, сидевших за столом не произнес ни слова. Молчание длилось долго. Морейн, не понимая, почему не следует никакой реакции, тоже молчала.

В залу вернулся Убракий. Он подошел к королю, поклонился и положил на стол талисман Эринирской королевы. Белин взял камень в руки. Морейн и братья не отрывали глаз от своего короля. Белин долго смотрел на медальон, потом прижал его к губам. Каэль махнул рукой на стоявшего около королевского стола Убракия, все еще надеющегося получить свой трофей назад. Воин обиженно удалился.

У Морейн отлегло от сердца: король все понял, но ждал талисман. Теперь он сидел, сжав в кулаке голубой камень, и смотрел застывшим взглядом в туман, навсегда скрывший от него замок с витыми колоннами. Прекрасная Богиня ускользнула, теперь она никогда не простит его — убийцу своей матери, королевы Туатов, той, чей облик всегда принимала Великая Богиня. Теперь он знал, кого так неуловимо напоминала ему Морейн, почему она вызывала в нем такое горькое ощущение утраты. Он взял ее за руку и заглянул ей в глаза, желая увидеть в них ускользнувшую надежду. Их мать не позволила Морейн умереть, значит, она верила в него, своего сына. Она надеялась, что он не оставит свою сестру без внимания, вернет ей все то, чего Морейн была лишена по его вине. Белин очень хотел оправдать доверие матери, сделать все, чтобы развеялся туман, окруживший его.

Харт с трудом продрал глаза. После обильного пира и дружной попойки в честь короля и его вновь обретенной сестры он уютно уснул, положив голову на теплый хребет блохастого пса, но, как всегда, сапог Гера безжалостно уперся ему в бок:

— Вставай, счастливчик!

Рыбий Хвост осторожно выполз из-под стола. Наученный многочисленными шишками, Харт, просыпаясь, всегда проползал некоторое расстояние на четвереньках.

— Тебя назначили телохранителем принцессы, — Гер глумливо улыбался. — Она сама тебя выбрала, — добавил он, сделав ударение на слове «сама».

Харту оставалось только удивляться, как это он превратился вдруг в телохранителя Думнонской принцессы, каковой была охотно признана Морейн растроганным королем. Она и раньше поражала Харта своей неразумной отвагой, ведя опасную и безрассудную игру с Белином и его братьями. Теперь же, видя, как преображается вчерашняя пленница, Харт мог только качать головой. Как же быстро женщины умеют менять внешность, получив в свое распоряжение новый гардероб, кучу разноцветных склянок и пару рабынь.

Сменив свою бесформенную тунику на изящные приталенные платья из дорогих материй, Морейн вдруг стала необычайно женственна и красива. Когда она впервые вышла в новом серебристом платье, украшенном речным жемчугом, бедный Харт, верный телохранитель, ожидавший свою новоиспеченную госпожу за дверями ее покоев, застыл. Он так и стоял, не в силах оторвать глаз от ее обнаженных рук и длинной шеи. Харт не знал, что Морейн, впитавшая вкус и умение изящно одеваться с молоком матери, смогла искусно объединить в одежде изысканность Туатов, антильскую роскошь и небрежность поэннинских модниц. Способность соображать вернулась к Харту, только когда прекрасное видение, протянув тонкую руку, фамильярно похлопало его по щеке.

— Эй, очнись, красавчик, — засмеялась Морейн.

Надо сказать, что культуру трех наций Морейн объединила не только в одежде, но и в манере поведения. Нахватавшись грубых слов и жестов у жителей Поэннина, она непроизвольно использовала их в своей изысканной речи и плавных движениях. И это, по мнению Харта, придавало ей еще большее очарование.

Морейн снова почувствовала себя, как прежде, красивой и самоуверенной. Шорох юбок, блеск меховой накидки, уложенные мелкими локонами волосы загадочным образом создавали восхитительное видение. И, как последний мазок волшебной кисти, завершал картину сверкающий разноцветными камнями обруч на голове — подарок Белина.

Принцесса не давала покоя своему телохранителю. Казалось, она решила возместить себе ущерб за долгое прозябание в бездействии и бесправии. Ей срочно потребовался угас, собственный, как у поэннинского витязя, который бы признавал ее и слушался. Угаса она хотела немедленно, ей нет дела до того, что их приручают месяцами.

В вонючей конюшне Морейн, подоткнув подол юбки, чтобы не испачкаться в навозе и грязи, налаживала отношения с новым животным. Угас пускал из широких ноздрей пар, недоверчиво косился на женщину, стараясь не показывать своего интереса к ней. Но нежный тихий голос так располагал к себе, что угасу казалось, что к нему пришел старый друг. Не выдержав, он дружелюбно лизнул принцессу в щеку. Морейн чуть не стошнило, но она незаметно вытерла пахучую желтую жижу с лица. Не стоит показывать свое отвращение животному, если хочешь его приручить.

С помощью Харта Морейн взобралась на угаса. Она подружилась с животным слишком быстро, подозрительно быстро. Неприятный холодок пробежал по спине у Харта. Он незаметно от Морейн сделал охранный жест. Достойная сестричка королю! «То ли еще будет, — злорадно подумал Харт. — Если она умеет так быстро приручать угасов, что же она может сделать с людьми?»

Морейн умела ладить с животными и располагать их к себе. Она легко научилась держаться в седле и управлять угасом. С восторгом врывалась она в холодный утренний туман, чувствуя силу и мощь животного. Измученный капризами и новыми забавами своей подопечной Харт следовал за бесноватой принцессой, которая уже полдня с невероятной скоростью носилась на своем угасе по промерзлым склонам вокруг замка, отрабатывая воинственный клич поэннинских витязей: Морейн училась выть.

Принцесса спешила упрочить свое новое положение при короле, пока в замок не вернулся друид, в котором она видела угрозу своему мирному существованию. Белин выполнял все ее желания. Комната Морейн превратилась в настоящие королевские покои. Любое ее требование беспрекословно исполнялось. Сердце оттаяло, обиды и страх отступили, она вновь обрела семью.

Теперь дошла очередь и до острова, мерцающего по ночам бледно-розовым светом. Он давно будил в Морейн любопытство и бередил душу. Никому, кроме Гвидиона, не позволялось плавать на остров без разрешения хозяина замка. Но Бренн был в отъезде, и Морейн сильно сомневалась, что, возвратившись, он не только разрешит ей там побывать, но и вообще одобрит ее новое положение при короле.

Морейн планировала пробраться на остров тайком, под покровом темноты и тумана. Бедный Харт, разбуженный среди ночи, сонно потащился за своей взбалмошной госпожой во тьму. Морейн забралась в лодку, несмотря на бурные протесты Харта, и приказала ему грести, пригрозив, что поплывет одна, если он не согласится.

Затянутое тучами небо и кромешная темень скрывали нарушителей.

Харт греб изо всех сил, то и дело оглядываясь через плечо на приближающуюся черную тень острова. Наконец под днищем заскрежетала галька, лодка причалила, телохранитель помог принцессе выбраться на берег. Они обошли остров, заросший густым, колючим кустарником, и вернулись к лодке, так и не найдя прохода в живой ограде. Ночная свежесть и близость воды давно развеяли сон Харта, но он все равно был зол на Морейн. И что только в голове у этой сумасбродки? Ни одна порядочная женщина его страны никогда бы не решилась выйти из дома в такую пору, да еще остаться среди ночи наедине с мужчиной, да к тому же отправиться на этот жуткий остров, нарушив волю вождя. Или она больше не считает необходимым исполнять указы хозяина крепости? Но не держать же ее было силой и не будить среди ночи короля, чтобы испросить его разрешение. И как ей только не страшно в этой кромешной темноте бродить вдоль непроходимого кустарника. Конечно, можно было бы проложить сквозь него путь топором или мечом, но у Харта волосы вставали дыбом от одной только мысли об этом. Главное, не надо думать о колдовстве, только не это. Что может понадобиться этой странной женщине на этом страшном острове, о, Добрый Бог, зачем его сюда занесло? Харт шептал все известные ему молитвы-обереги.

— Все, Морана, прохода нет, надо возвращаться, — почему-то шепотом, будто боясь кого-то разбудить, проговорил Харт, направившись к лодке. Никто не ответил. Харт оглянулся. Темнота.

— Морана, — позвал он, — я тебя не вижу, иди к лодке. — Послушав тишину, испуганно добавил: — Ты где?

Он бросился к тому месту, где только что стояла принцесса, налетел на колючую стену, изодрал руки в кровь о шины. Никого.

— Эй, Морана! Пожалуйста, ответь! — Харт бросился вдоль воды, выставив перед собой меч. — Морана, Морана, где ты?

Ответ не приходил. Тишину нарушало лишь шуршание озерной волны по прибрежному галечнику. Харт несколько раз обошел остров, спотыкаясь и падая то в воду, то кустарник. Каждый раз, проходя мимо места высадки, он проверял, на месте ли лодка. И это было единственным ориентиром в темноте.

Харт вспомнил легенды об утопленниках и в глубине души уже смирился с тем, что Морейн забрал дух озера или Пик, как его называли в Нэппе, которому и должны были отдать то, что упало в воду. В собственном племени Харта никто бы не решился спасать тонущего, ведь ясно же, что Пик выбрал его своей жертвой. На месте Гвидиона Харт, несмотря на всю свою симпатию к Морейн, вместо того, чтобы ее лечить, велел бы сбросить ее обратно в озеро. А со стороны Морейн было слишком смело отправляться в это путешествие и дразнить водяного. Случись такое с Хартом, он не то что подходить к воде, даже умываться бы перестал. Очевидно, что в темноте Пик вышел и забрал ее с собой. Интересно, убедит ли это объяснение короля? Боги, что скажет король, когда узнает, что Харт не оправдал оказанного ему доверия, не смог сохранить его новоявленную сестру, которой Белин вдруг стал так дорожить?

Только страх перед гневом короля удерживал Харта на острове, с которого, будь его воля, он бежал бы без оглядки. Впрочем, Харт даже не мог предположить, что именно дух озера и спугнул чудовище, не позволив ему убить в его владениях потомка Туатов, к которым всегда благоволили водные божества. Взаимоотношения дивного Народа с духами воды Харту были неизвестны. Время шло, а найти принцессу ему так и не удалось. Оставалось только одно: рубить проклятый кустарник.

Когда Харт направился к лодке, за спиной Морейн что-то шевельнулось, и, оглянувшись, она обнаружила, что ветки расступились, будто пропускал ее внутрь острова. Она шагнула в образовавшийся проход, позвав за собой Харта. Он не ответил. Принцесса остановилась, чтобы его подождать, но ветки вновь сомкнулись непроходимой стеной. Ночной запах цветов, сладкий и нежный, ворвался в сознание. Морейн оказалась в заросшем неухоженном саду.

Сад был живой, перелетали ночные птицы с ветки на ветку, прыгали в траве лягушки, легкий ветерок шевелил листву, звенели соловьиные трели. Выглянула луна, осветив дорожку, вдоль которой среди бурьяна и травы росли дивные цветы. Морейн была поражена великолепием сада и даже не отдавала себе отчет в том, что в это время года не может быть ни летних птичьих трелей, ни распустившихся цветов.

Несмотря на запущенность, сад был сказочно красив. В свете луны бутоны цветов переливались, трава мерцала ночной росой.

Морейн двинулась в центр сада. На клумбе в высокой траве она разглядела цветок с закрытым бутоном. Присев на колени и склонившись над ним, она нежно коснулась его стебля. Цветок потянулся к ней и раскрылся, осветив своим сиянием сад. Принцесса узнала редчайшее растение Туатов, легендарный цветок Дивинио, сводящий людей с ума своей красотой. И вырастить его можно было, только если чья-нибудь душа, вместо семени, зарывалась в землю. Тот, кто срывал цветок, убивал тело, принадлежащее душе. Призрачный цветок нежно сиял в серебристом свете луны. Его лепестки трепетали от ночного ветра. Цветок доверчиво склонился на колени к женщине. И Морейн, очарованная и потрясенная его неземной красотой, не могла отвести от него глаз.

— Вот кто бередит по ночам мою душу, — ласково прошептала ему принцесса.

Вдруг кровь вскипела в ней, застучала в виски, будто рвалась наружу. Голова закружилась, уши заложило, звуки смолкли. Она получила чей-то безмолвный приказ сорвать растение. Цветок испуганно отшатнулся и прижался к земле, сомкнув лепестки. В Морейн боролось болезненное желание выполнить приказ и жгучее предчувствие беды, если она сделает это.

— Ну, нет, — сказала неведомой силе Морейн. — Я не подчиняюсь чужим приказам.

Она посмотрела на цветок, оправившийся от испуга и слегка приподнявший бутон, ей показалось, что это ее душа беззащитно раскачивается на тоненьком стебле.

— Не бойся, — прошептала Морейн, — я справилась.

Тень мелькнула у нее перед глазами, что-то больно ударило ее в грудь. С диким карканьем сорвался на нее запоздавший хозяин. Ворон бил ее крыльями, отгоняя прочь от своего сокровища, грозно крича. Морейн, инстинктивно прикрываясь руками, пыталась увернуться от налетающей на нее птицы.

— Все, все, я все поняла! — закричала Морейн, отбиваясь от Ворона. — Оставь меня! Я ухожу!

Вскочив с земли, она бросилась прочь, не разбирая дороги. Кустарник бесшумно расступился и, пропустив свою гостью, сомкнулся за ее спиной. Харт чуть не разрубил принцессу мечом, занеся его для рубки веток. Морейн затрясла перепуганного воина за плечи, пытаясь убедить его, что это она, а не привидение, и повлекла его за собой к лодке. Но перед тем как сесть в нее, остановилась и прислушалась. Тишина. Ни шелеста листвы, ни пения птиц. Луна спряталась за тучами. Наверное, так и должно быть.

Харт не сказал ни слова, усиленно гребя веслами, желая поскорее отдалиться от острова. Он и знать не желает, где шлялась эта проклятая девка и почему у нее руки в крови и платье разодрано. Чтобы она там ни делала, это его не касается. Никогда он не будет пособником в колдовстве. «Ну и семейка, — думал Харт, — сестрица под стать братьям. Отличная пара Гвидиону. Он тоже любит наведываться на остров по ночам. Вот пусть и возит ее туда». А ему бы только добраться до теплой постели и, забравшись под одеяло, уткнуться в подушку. Правда, придется перед этим выпить чего-нибудь ободряющего.

Морейн опустила окровавленную руку в ледяную воду, горько вздохнула: «Ворон, Ворон, что за сокровище ты там бережешь? Я чуть не навредила тебе, мой единственный друг».

Белин принял изменения в своей жизни с легким сердцем. Казалось, он всегда любил Морейн, как сестру. Она заняла странное место при его дворе и даже в его зале: в глубоком кресле возле очага, с собаками у ног, могла сидеть только сестра короля. Для королевы это место было бы не слишком почетно, да и не положено супруге короля проводить столько времени в обществе чужих мужчин. Наложница короля не заслуживает подобного места в центре зала. Только сестра короля могла с таким осознанным достоинством освещать своим присутствием это грубое общество.

Вопреки ожиданиям Морейн, Гвидион отреагировал на новость довольно спокойно. Он узнал все тайны Эринирской принцессы, еще когда она болела, прислушиваясь к ее лихорадочному шепоту. Ему было все равно, он предоставил события их собственному течению, не пытаясь больше ничего изменить.

Бренну новость понравилась меньше, У него был вид кота, у которого из-под носа выкрали добычу. Он скривил губы, насмешливо осмотрев новый наряд принцессы.

— Я счастлив за Белина, сестричка, — процедил он сквозь зубы.

Но все же Бренн не смел больше оскорблять Морейн, видя, как расположен к ней король.

А Морейн уже оправилась от прежних страхов. Покровительство короля, всеобщее восхищение и признание сделали ее необычайно храброй. Ей казалось, что так все и должно быть, что все сложилось удачно. Теперь у нее появилась возможность видеть Бренна ежедневно, и она мягко и ненавязчиво пыталась наладить дружеские отношения. Но он воспринимал в штыки любую ее попытку заговорить. А попыток она сделала немало, достаточно, чтобы, наконец, понять, что он не стремится сблизиться с нею. Вопреки здравому смыслу, она прощала ему обиды и все еще надеялась на что-то. Она дотрагивалась рукой до белоснежного алтаря Туата де Дананн, увезенного в качестве военной добычи из Эринира и украшавшего теперь трапезную короля. Чувствуя холодный камень, как и прежде, Морейн произносила тайные слова, просила Великую Богиню исполнить ее желание.