Богословие — это очень трудная и тонкая область, и истина всегда очень тонко отличается от лжи, редко бывает так, чтобы ложь была грубой, совершенно очевидной, с каким-то очевидным противопоставлением. Это бывает очень редко, потому что тогда никто этой лжи не поверит. Если, скажем, на белую доску сказать, что она черная, этому никто не поверит. А если сказать, что она не белая, а в рубчик, такая серенькая… Тут уже будет труднее спорить, может, она и на самом деле серенькая, а не беленькая?
      По этой причине ложь всегда почти в жизни является в виде тонкого искажения, и отыскивать истину, поэтому бывает особенно трудно. Именно в этих тонких моментах, где требуется особенно чистое сердце, особенно острая чувствительность, — нужно приложить все свои силы, собрать все свое внимание и искать правильные формулировки. Так было всегда в Церкви. Вы помните, как на Первом Вселенском Соборе св. Афанасий Великий изменил всего одно слово: вместо «подобно-сущий» он сказал «единосущный», и получилась правильная формулировка догмата, хотя изменился один слог одного слова. И вот на этом уровне открывается истина. Все формулировки догматические найдены с огромным трудом, потому что истину познать, сформулировать очень трудно. Так и здесь: нужно понимать разницу между тем, чтобы быть заместителем Христа на земле, наместником Христа на земле или быть образом Христа на земле. Мы говорим, что священник — это живой образ, живая икона, так и каждый человек есть образ и подобие Божие, а священник — это в особенности образ Христов. И этот образ более всего просветляется, является нам во время Божественной литургии. Так что действия священника, когда он указывает на хлеб и вино, когда он потом благословляет их, его молитва — все это прообразует Христа. Это не значит, что рука священника стала рукою Христа. Нет, но здесь дается образ.
      Этот образ (икона) помогает нам, она помогает обратиться к первообразу, она даже может нести в себе особенное благодатное присутствие, таинственное благодатное присутствие, как чудотворные иконы несут в себе особенный благодатный дар. Но как только мы скажем, что чудотворная икона — это и есть Божия Матерь, то мы сразу делаемся язычниками, сразу же преступаем заповедь: не сотвори себе кумира и не поклоняйся никакому кумиру. Тут уже икона перестает быть иконой, а делается кумиром. И надо сказать, что в русском народе это часто так и бывает. Потому что эти тонкие моменты народ часто упускает из виду и не умеет почувствовать разницу. И для него икона делается талисманом, именно кумиром, а не образом.
      Православное понимание иконы именно таково, что это есть образ, возводящий к первообразу. Православное понимание священства в том состоит, что священник — это образ. И во время литургии является нам образ Христа, Христа-священника.
      Надо сказать, что католическое заблуждение здесь отчасти объясняется и смягчается тем, что у них нет литургии Василия Великого и Иоанна Златоустого. Они совершают мессу, которая имеет совершенно иной текст. Текст мессы очень древний, он не имеет строгого авторства, восходит к первым векам. Но, несмотря на свою древность, текст мессы не имеет тех достоинств, которые имеет литургия Василия Великого и Иоанна Златоустого. В ней нет такого четкого и ясного богословия, мысль не выражена так ясно и так стройно, с такой удивительной духовной красотой, строгостью и последовательностью. Молитва, которая содержится в мессе, тоже, конечно, очень умилительная, трогательная, но она не имеет такой ясной четкости. А такая нечеткость, может быть, легче допускает неправильное толкование. И можно в этом смысле несколько смягчить наше негодование на католиков, потому что они исходят из того, что у них есть, а у них текст мессы, а не нашей православной литургии.
      После того, как священник сказал эти два возгласа — «Приимите, ядите» и «Пийте от нея вси» — он читает молитву в алтаре, опять тихо:
 
«Поминаюше убо спасительную сию заповедь и вся, яже о нас бывшая: Крест, Гроб, тридневное Воскресение, на небеса восхождение, одесную седение, второе и славное паки пришествие».
 
      И дальше возглашает громко:
 
«Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся».
 
      То есть, поминая Твою спасительную заповедь и все, что Ты совершил для нас: и Крест, и Гроб, и тридневное Воскресение, и восхождение на Небо, и седение одесную Отца, и Второе и славное паки пришествие — все это вспоминая, мы, Твоя от Твоих Тебе приносящие о всех и за вся, «Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим. Господи, и молим Ти ся, Боже наш». Во время этого священник или дьякон берет руками, сложенными крест-накрест, дискос и Чашу и возносит над престолом. И вот это и есть возношение — анафора. Именно со словами «Твоя от Твоих Тебе приносяще» он поднимает и возносит к Богу эти Дары. А хор поет в это время: «Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим, Господи, и молим Ти ся, Боже наш». Это и есть вершина евхаристического канона. В это время многие в храме встают на колени.
      Хор поет обычно медленно и довольно протяжно, долго, потому что во время пения священник в алтаре произносит много молитв и происходят все главные действия анафоры. Священник говорит:
 
«Еще приносим Ти словесную сию и безкровную службу, и просим, и молим, и мили ся деем (т. е. умиляемся), низпосли Духа Твоего Святаго на ны и на предлежащие Дары сия»,
 
      т. е. и просим, и молим, и умоляем Тебя: ниспосли Духа Твоего Святаго на ны и на предлежащие Дары сия.
      Вся анафора обращена к первому лицу Святой Троицы — к Богу-Отцу, но эта особенная молитва (она называется по-гречески эпиклезис, в просторечии эпиклеза, что значит «призывание») обращена к Святому Духу. Это молитва призывания Святаго Духа на Святые Дары. После этой молитвы:
 
«И сотвори убо Хлеб сей Честное Тело Христа Твоего».
 
      Говоря последние слова, священник благословляет Святой Хлеб крестом. Диакон отвечает: «Аминь». И говорит: «Благослови, Владыко, Святую Чашу». А священник говорит:
 
«А еже в Чаши сей, Честную Кровь Христа Твоего».
 
      И благословляет крестом, — рукой совершая крест — Святую Чашу. Диакон: «Аминь. Благослови, Владыко, обоя» (т. е. и то, и другое). И священник благословляет одновременно одним большим крестным знамением и дискос, и Чашу со словами:
 
«Преложив Духом Твоим Святым».
 
      Диакон отвечает: «Аминь, аминь, аминь». И оба они и все, находящиеся в алтаре и в храме делают земной поклон. Это и есть вершина анафоры. После этого момента перед нами Тело и Кровь Христовы. То есть, хлеб и вино прелагаются в Тело и Кровь Христовы. Как видим, священник здесь благословляет Святые Дары.
      И здесь тоже возникает очень много разных трудных проблем, связанных с католическим учением о литургии и вообще, о Таинствах.
      Католики считают, что для совершения Таинства необходимо правильное произнесение сакраментальной, или тайносовершительной, формулы. И наше русское богословие до сих пор еще до конца не отрешилось от этого католического учения, хотя именно в этом веке благодаря усилиям русских богословов в эмиграции началось освобождение от этого учения. Но до сих пор еще многие не свободны от этого вполне.
      До недавнего времени все русские священники были воспитаны в том, что есть тайносовершительная формула. Встает вопрос: какая же это формула? Где эта формула? Католики совершенно точно говорят: тайносовершительной формулой являются слова Господни:

«Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, еже за Вы ломимое во оставление грехов. Пийте от Нея вси, сия есть Кровь Моя Новаго Завета, яже за вы и за многи изливаемая во оставление грехов»

— Евангельские слова Христа — они и являются тайносовершительной формулой.
      Произнося эти слова, католический священник благословляет Святые Дары, в этот момент происходит, как они говорят, пресуществление Святых Даров. Пресуществление, то есть меняется их сущность. Была сущность хлеба и вина, а стала сущность Тела и Крови Христовых, произошло пресуществление.
      Но на Востоке у святых отцов мы не находим такого термина и такого грубого понимания Таинства. Ища правильный термин, русское богословие нашло другое слово — преложение Святых Даров. Сказать, что хлеб и вино превращаются будет неправильно и грубо, это не определяет и даже искажает смысл того, что происходит. Превращение — это не то, что происходит здесь. Пресуществление — тоже не так, нельзя сказать, что сущность хлеба и вина здесь превратились в сущность Тела и Крови Христовых, это будет, философски недостаточно, это не передает смысл таинства. Термин «преложение» оказывается здесь самым подходящим. Что значит «преложение»? Это значит, что здесь происходит некая тайна, которая лучше всего этим словом славянским обозначается. Прелагаются хлеб и вино в Тело и Кровь Христовы.
      И мудрость, и красота православного богословия именно в том состоит, что оно умеет эту тайну почувствовать и не дерзать объяснять ее до конца, потому что она необъяснима. А католическое богословие хочет обязательно все разложить по полочкам, все назвать своими человеческими именами, которые здесь не подходят. Нельзя все подвергнуть такому анализу и не нужно, это не целомудренно, это дерзновенно. Здесь нужно именно дать обозначение тайны, которую мы не дерзаем объяснять в каких-то философских категориях, потому что все это будет неточно, неподходяще, по-человечески, и слово «преложение» употребляется в этом смысле. Вернемся, тем не менее, к учению о тайносовершительной формуле.
      В тексте мессы нет последующих молитв: нет эпиклезы, нет призывания Святаго Духа. Нет и молитвы, которая называется анамнезис, которая читается после слов «Пийте от нея вси…» — «Поминающе убо спасительную сию заповедь». Эта молитва называется «воспоминание». Помните, как Господь говорил: «Сие творите в Мое воспоминание». Анамнезис и есть воспоминание. Эпиклезы у них просто нет.
      Богословы Киево-Могилянской академии не могли это принять, потому что в тексте литургии Иоанна Златоустого и Василия Великого следует дальше эпиклеза — призывание Святаго Духа, в которой говорится:
 
«Еще приносим Ти словесную сию и безкровную службу, и просим, и молим, и мили ся деем, низпосли Духа Твоего Святаго на ны и на предлежащие Дары сия».
 
      Поэтому и давали отпор католическому учению: они находили тайносовершительную формулу совсем в другом месте, в словах: «Преложив Духом Твоим Святым».
      Такое юридическое объяснение в духе католицизма, конечно, претит православному восприятию литургии.
      И вот уже в глубокой древности, много столетий назад, неизвестно где и как, еще в рукописной традиции появилась так называемая интерполяция, т. е. вставка. Вставка тропаря третьего часа. После молитвы-эпиклезы вставляется тропарь:
 
«Господи, Иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час Апостолом Твоим низпославый, Того, Благий, не отыми от нас, но обнови нас, молящих Ти ся».
 
      В течение многих последних веков православные священники и епископы на этом месте читают трижды тропарь третьего часа, который, по существу, является тем же призыванием Святаго Духа, т. е. усилением эпиклезы.
      Эта интерполяция на самом деле есть явление довольно печальное, хотя она и вошла в обиход, в традицию очень прочно. И сейчас ни один священник, ни один епископ не дерзает эту молитву опускать, хотя в новом издании «Служебника» эта молитва поставлена в скобки. Уже довольно давно греки обнаружили, что в древности этого тропаря не было, это позднейшая вставка, которая искажает древний текст анафоры, и убрали молитву третьего часа. Ни в Греческой, ни в других восточных Церквах молитву третьего часа не произносят. Действительно, во-первых, в древности в литургии ее не было. Во-вторых, вся анафора есть обращение к Богу-Отцу. «И сотвори убо Хлеб сей Честное Тело Христа Твоего», — это обращение к Богу-Отцу; «…низпосли Духа Твоего Святаго на ны» — к Богу-Отцу и «Сотвори убо Хлеб сей» — к Богу-Отцу. А в середине этой непрерывной молитвы вставлена молитва третьего часа, которая обращена к Богу-Сыну, ко Второму Лицу Святой Троицы. Единая молитва искусственно разрывается. И вполне понятно, что греки, обнаружив такую несогласованность, упразднили ее. На Руси мы до сих пор не можем от этой ошибки освободиться.
      Конечно, молитва третьего часа не мешает литургии, но нарушается некая стройность, цельность, красота древней анафоры. Особенно грустно это бывает тогда, когда происходит совместное служение с греками.
      Литургию это не меняет и не портит, поэтому тревоги тут не должно быть большой. Но нужно понимать, откуда и что происходит. А происходит из борьбы католического понимания сакраментальной формулы и православного понимания. А на самом-то деле никакой борьбы было не нужно, она сама по себе надумана, потому что нужно было просто сказать: нет у нас никакой тайносовершительной формулы, не было, не будет и не нужна она. У вас она есть, а у нас ее нет. Она нам просто не нужна. У нас есть текст древней анафоры Василия Великого и Иоанна Златоустого, а тайносовершительной формулы у нас нет. У нас анафора — вся целиком совершительная.
      Мы можем сказать такие слова только теперь, в XX веке, когда мы, наконец, отделались от плена католического и научились говорить и понимать, что Таинство не нуждается в таком юридическом оформлении, Таинство есть тайна. Если тайные молитвы — это не тайна и не секрет, то Таинство — это тайна. В Таинстве совершается чудо, и бесполезно и безнадежно будет говорить о том, в какой момент, какими словами юридически его можно совершить.
      И это совершается верой и любовью Церкви! Таинство совершается Богом. Наша задача — с любовью и с верой совершить тот чин, который освятила наша Церковь. И весь этот чин нужен. Но если даже какое-то одно слово по ошибке, случайно заменится на другое, беды не произойдет. По католически уже все — не произнеслась формула, значит, литургия не совершилась. А в православном понимании это не имеет такого значения. Дело не в формулах, а в том, каким сердцем, с какой верой, с какой любовью к Истине, с какой молитвой к Богу мы совершаем эту службу. Произнося анафору, мы знаем, что здесь теперь у нас — Тело и Кровь Христовы. И после того, как мы делаем земной поклон, диакон говорит: «Помяни мя, святый Владыко, грешного», а священник благословляет его: «Да помянет тя Господь Бог во Царствии Своем, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
      Дальше читаются молитвы:
 
«Яко же (чтобы) быти причащающимся, во трезвение души, во оставление грехов; в приобщение Святаго Твоего Духа, во исполнение Царствия Небеснаго, в дерзновение еже к Тебе, не в суд или во осуждение».
 
      После:
 
«Еще приносим Ти словесную сию службу о иже в вере почивших праотцех, отцех, патриарсех, пророцех, апостолех, проповедницех, евангелистех, мученицех, исповедницех, воздержницех и о всяком дусе праведнем, в вере скончавшемся»,
 
      священник громко возглашает:
 
«Изрядно о Пресвятей, Пречистей, Преблагословенней, Славней Владычице нашей Богородице и Приснодеве Марии».
 
      В это время он берет кадило, делает кадилом крест и кадит Святые Дары. А хор поет «Достойно есть». Священник продолжает:
 
«О святем Иоанне Пророце…, о святых славных и всехвальных Апостолех», о святых, память которых мы ныне совершаем, и «о всех святых Твоих, ихже молитвами посети нас, Боже. И помяни всех усопших...».
 
      И вот здесь священник должен помянуть всех усопших, а потом живых. Именно здесь поминаются усопшие. Мы с вами говорили о поминовении на Литургии уже несколько раз. Мы говорили о поминовении на проскомидии, на ектении сугубой и заупокойной. Обычно христиане знают только эти два места поминовения.
      Но поминовение, которое здесь должно быть, во время анафоры, после слов «И помяни всех усопших о надежди воскресения Жизни вечныя» — это поминовение неотменяемое, оно является самым главным. Именно здесь, после того, как на престоле возлежат Святые Тайны, Тело и Кровь Христовы, после того, как вершина анафоры уже прошла, теперь священник должен помолиться за умерших и живых, за тех, кто особенно требует этой молитвы. И в этот момент можно помолиться поименно, это самая горячая, самая сильная молитва. Это последняя часть анафоры. Это ходатайство неотменимо, оно обязательно нужно. И нужно, чтобы священник здесь усердно молился, эта молитва имеет особенную силу. И если священник будет усердно молиться, по молитве его будут совершаться чудеса. И помянув усопших, он говорит:
 
«И упокой их, идеже присещает свет лица Твоего».
 
      А потом продолжает:
 
«Еще молим Тя, помяни. Господи, всякое епископство православных, право правящих слово Твоея истины, всякое пресвитерство, во Христе диаконство и всякий священнический чин».
«Еще приносим Ти словесную сию службу о вселенней, о Святей, Соборней и Алостольстей Церкви, о иже в чистоте и честном жительстве пребывающих; о Богохранимей стране нашей».
 
      И здесь вполне уместно помянуть все самое главное, обо всем можно просить Господа в этот момент. Кончается это ходатайство так:
 
«Даждь им, Господи, мирное правление, да и мы в тишине их тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте».
 
      В конце 20-х годов, после смерти Патриарха Тихона, произошел раскол. Одним из поводов к этому расколу была молитва о властях, потому что наиболее ревностные епископы, священники и миряне не хотели молиться за советскую власть, за власть, которая гонит Церковь, которая преследует Ее. А было постановление Патриарха Тихона, а потом митрополита Сергия поминать власть на ектениях и в молитвах. И вот такое поминовение властей Патриарху Тихону простили, потому что чтили его как святого, а митрополиту Сергию не простили. И многие ушли в раскол из-за этого. Говорили, что это измена — молиться во время литургии за гонителей Церкви, за богохульников и богоборцев, это недозволенный компромисс, уступка, которая совершается в целях выгоды и сохранности своей жизни.
      Так вот, в ответ на это очень важно услышать, как молится церковь за властей:
 
«Даждь им, Господи, мирное правление, да и мы в тишине их тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте».
 
      Мы поминаем власти не так, как поминаем православных христиан, но молимся за них так, как повелел нам молиться апостол. Вы помните, в послании ап. Павла есть слова, повелевающие молиться о властях. Вот мы так и молимся о них. И ничего здесь плохого нет. Так можно молиться за любого Ирода и Нерона, за кого хотите. Мы молимся, чтобы Господь дал им мирное правление, чтобы мы могли при их правлении тихое и безмолвное житие жить.
      После этого возглашается громко:
 
«В первых помяни, Господи, Великаго Господина и Отца нашего Алексия, Святейшаго Патриарха Московскаго и всея Руси, егоже даруй святей Твоей Церкви в мире, цела, честна, здрава, долгоденствующа, право правяща слово Твоея истины».
 
      И хор отвечает: «И всех и вся», а священник продолжает: «Помяни, Господи, град сей» Завершается это возгласом:
 
«И даждь нам единеми усты и единем сердцем славити и воспевати Пречестное и Великолепное Имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков».
 
      После этого возгласа в «Служебнике» написано: «Священник обращься ко дверем и, благословляя, глаголет». А до этого еще написано киноварью: «И поминает по именам, ихже хощет, живых». То есть, здесь священник поминает и живых, которые нуждаются в его молитве: больных, тех, кто особенно нуждается в ходатайстве. Это поминовение завершает анафору. В поминовении, которое завершает анафору, говорится, что мы прежде всего поминаем Патриарха и епископа той епархии, в которой находится данная церковь. Это место указывает на нашу церковную принадлежность, нашу церковную юрисдикцию.
      Если бы мы с вами пришли в приход зарубежной церкви, то по всей службе мы бы не отличили ее службу от православной службы. Все совершается так же, как и у нас. Но в этом месте, так же, как и на великом входе и в ектениях, будет поминаться другой епископ. По этому поминовению можно всегда понять юрисдикционную принадлежность церкви и прихода. Это дается не только для информации — это есть исповедание православной церковью своей канонической принадлежности.
      После этого поминовения певцы поют: «И всех и вся». То есть, это всё продолжается одна молитва. А священник продолжает про себя:
 
«Помяни, Господи, град сей, в немже живем, и всякий град и страну, и верою живущих в них. Помяни, Господи, плавающих, путешествующих, недугующих, страждущих, плененных, и спасение их. Помяни, Господи, плодоносящих и добротворящих во святых Твоих церквах и поминающих убогия и на вся ны милости Твоя низпосли».
 
      И дальше возглас:
 
«И даждь нам единеми усты и единем сердцем славити и воспевати Пречестное и Великолепное Имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
 
      И опять возглас:
 
«И да будут милости Великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа со всеми вами».
 
      Здесь священник поворачивается к народу и благословляет его. А хор отвечает: «И со Духом твоим».
      И хотя существует несколько разных толкований о том, где кончается анафора, мы можем сказать, что анафора кончается именно здесь. Главная часть литургии начинается после возгласа диакона: «Встанем добре, встанем со страхом, вонмем, Святое Возношение в мире приносити» словами «Милость мира, Жертву хваления» и заканчивается возгласом священника: «И да будут милости Великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа со всеми вами».
      Милость Божия призывается на нас. После этого диакон исходит на амвон и возглашает особенную ектению, которую мы больше нигде в богослужении не встретим, она присутствует только в чине литургии.
      Начинается эта ектения тоже особым образом: «Вся святыя помянувше, паки и паки миром Господу помолимся». Затем: «О принесенных и освященных Честных Дарех Господу помолимся». И тут можно спросить: что же это значит? Принесены и освящены Святые Дары, то есть на престоле у нас теперь присутствуют Тело и Крове Христовы, какой же смысл о них молиться?
      Смысл содержится в следующей молитве:
 
«Яко да Человеколюбец Бог наш, приемь я (то есть их) во святый, и пренебесный, и мысленный Свой Жертвенник, в воню благоухания духовнаго, возниспослет нам Божественную благодать и дар Святаго Духа, помолимся».
 
      Т. е. молимся о том, чтобы Господь, приняв Святые Дары, возниспослал нам Божественную благодать и дар Святаго Духа.
      После этого следует продолжение обычной просительной ектений: «О избавитися нам от всякия скорби…, Заступи, спаси, помилуй…, Дне сего совершенна, свята, мирна и безгрешна, у Господа просим» и так далее. Священник в это время читает молитву:
 
«Тебе предлагаем живот наш весь и надежду, Владыко Человеколюбче, и просим, и молим, и мили ся деем: сподоби нас причаститися Небесных Твоих и Страшных Таин, сия священныя и духовныя Трапезы, с чистою совестию, во оставление грехов, в прощение согрешений, во общение Духа Святаго, в наследие Царствия Небеснаго, в дерзновение еже к Тебе, не в суд или во осуждение».
 
      Это уже молитва перед причащением, и последний возглас ектении, последнее прошение тоже здесь совершенно особенные:
 
«Соединение веры и причастие Святаго Духа испросивше, сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим».
 
      Затем священник делает тоже особенный возглас:
 
«И сподоби нас, Владыко, со дерзновением, неосужденно смети призывати Тебе, Небеснаго Бога Отца и глаголати:».
 
      И верующие — весь храм поют молитву «Отче наш» — молитву Господню.
 
      Здесь вполне уместно сказать, что молитва Господня в этом месте поется не случайно.
      В 6 главе Евангелия от Иоанна Господь говорит о хлебе, сшедшем с небес. Многие Святые отцы так и толкуют эту молитву как молитву о литургии. Поэтому вполне естественно, что в этой молитве мы просим о том, чтобы Господь не лишил нас этого небесного хлеба.
      Затем возглас священника: «Яко Твое есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков». Потом священник говорит снова: «Мир всем. Главы ваша Господеви приклоните». И следует еще одна молитва:
 
«Благодарим Тя, Царю Невидимый, Иже неисчетною Твоею силою вся содетельствовал еси и множеством милости Твоея от небытия в бытие вся привел еси. Сам, Владыко, с небесе призри на подклоньшыя Тебе главы своя; не бо подклониша плоти и крови, но Тебе, Страшному Богу. Ты убо, Владыко, предлежащая всем нам во благое изравняй, по коегождо своей потребе: плавающим сплавай, путешествующим спутешествуй, недугующия исцели, Врачу душ и телес».
 
      И возглас:
 
«Благодатию, и щедротами, и человеколюбием Единороднаго Сына Твоего, с Нимже благословен еси, со Пресвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
 
      Эта молитва объединяет в себе: благодарение; прошение о том, чтобы Господь сподобил нас, участников Литургии, своей особенной милости; ходатайство о всех плавающих, путешествующих, недугующих, об их исцелении. Наконец, читается последняя молитва:
 
«Вонми, Господи Иисусе Христе, Боже наш, от святаго жилища Твоего и от Престола славы Царствия Твоего и прииде во еже освятити нас, Иже Горе со Отцем седяй и зде нам невидимо спребываяй. И сподоби державною Твоею рукою преподати нам Пречистое Тело Твое и Честную Кровь, и нами — всем людем».
 
      Это уже молитва о причастии. И после этого священник молится: «Боже, очисти мя, грешнаго, и помилуй мя», — трижды, а диакон на амвоне провозглашает: «Вонмем».
      Здесь заключительный момент литургии. Священник, трижды помолившись и поклонившись, подходит вновь к престолу, берет обеими руками Святой Агнец и вновь возносит его, уже отдельно, поднимает над дискосом, громко возглашая: «Святая святым».
      Такое возношение было еще в середине анафоры, когда диакон или священник поднимал дискос и Чашу, а в это время возглашалось: «Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся». А вот теперь уже освященный Агнец снова возносится со словами «Святая Святым». И хор поет: «Един Свят, Един Господь Иисус Христос, во славу Бога Отца. Аминь». А диакон, войдя в алтарь и приблизясь к престолу, говорит: «Раздроби, Владыко, Святый Хлеб».
      Священник говорит: «Раздробляется и разделяется Агнец Божий, раздробляемый и неразделяемый, всегда ядомый и никогдаже иждиваемый, но причащающияся освящаяй». Говоря эти слова, он разламывает Агнец на четыре части. Вы помните, как на проскомидии Агнец надрезался крестообразно. Вот по этим разрезам священник разделяет Агнец на четыре части и помещает их на дискосе таким образом: сверху частицу «ИС», снизу частицу «ХС», частицу «НИ» — с северной стороны дискоса, частицу «КА» — с южной стороны.
      Затем диакон говорит: «Исполни, Владыко, Святый Потир». Священник берет частицу «ИС» и погружает его во Святую Кровь в Св. потир со словами: «Исполнение Духа Святаго». Тогда диакон подносит теплоту, т. е. горячую воду в специальном сосуде или в ковшике и говорит: «Благослови, Владыко, теплоту». Священник благословляет теплоту рукой крестообразным знамением и говорит:
      «Благословенна теплота святых Твоих, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь». И диакон вливает эту теплоту в Святую Кровь в Потир. Это древний обычай, ставший многовековой традицией. Этому вливанию теплоты придается особенное значение — это «теплота святых Твоих», полагается, чтобы Чаша слегка согрелась от этой теплоты. В «Учительном известии» даже есть прощение на священника, который будет причащать холодной Кровью Господней. Чаша должна быть хотя бы слегка теплой. Теплота здесь символизирует теплоту святости, теплоту веры, теплоту любви, теплоту жизни и благодати Божией. После этого священник берет частицу «ХС» и разделяет ее, если служит с диаконом, то на две части, если сослужащих больше, то по количеству сослужащих ему священников и диаконов, как бы много их ни было. Если служит Патриарх, бывает 50 сослужащих епископов, священников и диаконов. И все равно частица разделяется по числу служивших (в этом случае Агнец берется большой).
      Затем священник говорит: «Диаконе, приступи». Священник и диакон совершают земной поклон и даже читают коленопреклоненную молитву перед престолом, особенно усердную молитву. Обычно говорят молитву «Ослаби, остави, прости» или молитву своими словами. Некоторые говорят: «Се, приступаю». Диакон говорит, целуя и поклоняясь престолу: «Преподаждь ми, владыка, Честное и Святое Тело Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа». Священник берет частицу Тела Христова и говорит, скажем, так: «Александру, священнодиакону, преподается Честное и Святое и Пречистое Тело Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, во оставление грехов его и в Жизнь Вечную». И вкладывает в руки диакона частицу Святого Тела Христова. Диакон целует руку священника и благоговейно становится сбоку от престола.
      После этого священник берет другую частицу и читает молитву: «Верую, Господи, и исповедую», которую мы обычно слышим перед причастием. Потом «Вечери Твоея Тайныя». Затем произносит: «Честное и Пресвятое Тело Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа преподается мне (имя), Священнику, во оставление грехов моих и в Жизнь Вечную». И вместе с диаконом и с сослужащими причащается Тела Христова.
      Если служит епископ, то он причащается первым сначала Тела Христова, потом от Чаши, потом причащает священников и диаконов. Если служат несколько священников, то сначала причащаются все священники, а потом уже все диаконы. После того, как все причастились Тела Христова, священник берет в руки Чашу со словами: «Честныя и Святыя Крове Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа причащаюся аз, раб Божий, священник (имя), во оставление грехов моих и в Жизнь Вечную. Аминь». Обычно священник отпивает от Чаши трижды со словами: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь». Потом целует Чашу со словами: «Се прикоснуся устнам моим, и отымет беззакония моя, и грехи моя очистит». И дальше говорит: «Диаконе, приступи».