Таким образом, в это время дворянство не является однородным сословием. Одно — это земельная аристократия, которая если и служит, то на высших должностях, ничем особенным себя не обременяя, а другое — это будущие капитаны Тушины, которые уже не мыслят себе другой жизни, которые срослись с понятием долга перед отечеством, перед людьми, перед детьми. Для них служба в армии — это образ жизни. Говорю об этом специально, потому что это во многом объясняет успехи русской армии, которые как раз и начинаются в 70-е годы.
      Почему же вдруг произошло возрождение армии? Дело в том, что здесь имеет место определенный психологический перелом: когда армия перестала быть обязательным для дворянства местом жизни и службы, а стала моральным долгом, то и отношение к ней стало другим. В армии вдруг произошло следующее: если когда-то крестьянин понимал, что он должен кормить своего хозяина, потому что тот {28} состоит на службе у князя или у государя, то теперь крестьянин в армии, ставший рядовым, служил под началом какого-то капитана или поручика и понимал, что он тоже тянет лямку. Поэтому антагонизма между офицерами и солдатами не возникало. Вопрос этот, конечно, очень непростой, но во многом те специфические качества русской армии, которые начинают проявляться в это время, объясняются именно этим. Конечно, реформы Петра дали толчок ко всему этому, но после прилива идет отлив, и если события с 1725 по 1760 год — это своеобразный отлив, некоторая стагнация, то есть мы видим определенное движение маятника, то дальше начнется процесс обеднения дворян, поначалу чрезвычайно медленный. В XIX веке этот процесс уже набирает темпы. Это не означает, конечно, что все дворяне обречены на бедность. По-прежнему будут оставаться очень крупные и очень доходные хозяйства. В XVIII веке дворянство ответит на указ о вольности тем, что начнется колоссальный вывоз русского хлеба за границу, чего до этого не было. Это станет основной статьей русского экспорта до 1917 года (последний раз мы будем вывозить хлеб во времена нэпа, когда Сталин ограбит русскую деревню, для того чтобы закупить все необходимое для индустриализации за границей). Оказывается, этот указ поставит окончательную точку на процессе изменения характера крепостного права, создаст новую ситуацию в дворянской среде и в армии и предпосылки, с одной стороны, для увеличения производства хлеба, а с другой стороны — для частичного разорения дворянства, потому что мелкие поместья начнут постепенно поглощаться богатыми. Человек, который служит где-то, вряд ли может заботиться о своем хозяйстве, а недороды, непосильные налоги и побеги доведут разорение до конца. В «Дубровском» все это хорошо описано. Тут Пушкин оказался не просто литератором, а прекрасным историком, глубоко понявшим этот процесс и показавшим его без излишней дидактики. Все это и получила Екатерина. Поэтому говорить о том, что она как-то изменила положение дворянства, не придется: хотя она и давала какие-то льготы, они ничего не меняли принципиально. Когда речь пойдет о крестьянах, то окажется, что она просто доведет секуляризацию церковных земель до конца и крестьян, которые числились за церквами и монастырями, переведет в категорию так называемых экономических крестьян, что, между прочим, сразу снимет социальную напряженность на этих землях — количество бунтов и волнений здесь резко уменьшится.
      Эта реформа логически завершит церковную реформу Петра (там мы говорили об отмене патриаршества), изменит и материальное, экономическое положение Церкви. Оно не станет очень тяжелым, потому что все будет распределено по штатам, будут отпущены суммы на содержание и т. д., а население, естественно, будет по-прежнему помогать Церкви, как всегда это было, но ситуация в корне изменится.
      Теперь крестьянин становился холопом, лично зависимым от помещика, а не прикрепленным к земле. Помещик мог сделать с ним все что угодно, не разрешалось только доводить дело до смертоубийства и пыток, хотя и такое бывало. Тогда власть демонстративно могла проявить свой авторитет, и Салтычиха провела немало времени в тюрьме в Ивановском монастыре в Москве. Но, вероятно, было немало других салтычих, о которых мы просто ничего не знаем.
      Крестьянин мог быть лишен всего, что у него когда-то было: земли, семьи, жену можно было продать отдельно от мужа, а мужа от жены, детей отнять у родителей, а имение проиграть в карты вместе с крестьянами, а можно было проиграть землю отдельно от крестьян или крестьян отдельно от земли. Надо сказать, что либеральная дворянская интеллигенция, которая только начинала зарождаться, все это видела, но жила в основном по этим же правилам.

      Теперь — другая сторона всех этих проблем. В это время у нас начинает зарождаться еще одно сословие, о котором у нас любят поговорить, к которому у нас особое отношение, но, тем не менее, не все это хорошо понимают и вообще о нем трудно судить. Я имею в виду российскую интеллигенцию.
      Слово «интеллигенция» очень трудно перевести. Английское выражение «intellectual» означает «образованный человек», «мастер своего дела». Он может быть математиком, врачом, преподавателем — кем угодно. Интеллигент — это скорее чисто русское явление, и зарождается оно в те времена, когда в результате всех пертурбаций, происходивших в России, появляется человек, который начинает осознавать свой долг по отношению не к стране, а к угнетенному народу. Это люди с неспокойной совестью. Помните у Радищева пассаж о том, что он огляделся вокруг, и душа его уязвлена стала, он потерял душевный покой: как же так, он такой-сякой, а как плохо всем людям вокруг. Но такое явление могло быть выражено по-разному. Можно было посмотреть на самого себя: что ты конкретно делаешь для изменения ситуации. Все-таки интеллигенция родилась у нас в дворянской среде, а дворяне были помещиками. Но оказалось не так: дело не во мне, а в правительстве, во власти, в природе власти, в религии, в экономической ситуации, в политическом строе, в законах — в чем угодно, но только не во мне лично.
      Таким образом, начинает появляться укоренившаяся впоследствии точка зрения: что я скорблю о народе, я всех буду учить, как жить, как поступать, как делать, всем все покажу. Это, в общем-то, мой долг. А какое-то конкретное дело — так я же вот его и делаю.
      Именно тогда возникает эта единственная в своем роде философия. Это тоже заслуга отчасти Петра, но в большей степени, пожалуй, его преемников. Заставив дворянство изучать грамоту, посылая его за границу, очень быстро столкнулись с проблемой западного влияния, причем влияния очень своеобразного. Далеко не все являлись оттуда специалистами, а чаще всего возвращались людьми, чего-то нахватавшимися, насмотревшимися на западную жизнь, где все было гораздо комфортабельнее, где законы были лучше, дороги были чище, где дома были каменными, где одевались иначе, и вообще солнышко грело лучше и светило ярче.
      {29}
      Вероятно, практик типа самого Петра стал бы работать непосредственно над такой проблемой. Но интеллигенция, родившаяся в дворянском сословии, сочла возможным становиться в известную оппозицию: власть — это одно, а она — другое. С другой стороны, она усвоила себе роль ментора, учителя жизни. Я не думаю, что граф Шувалов, изобретая отмену внутренних таможен, исходил из каких-то идеальных соображений. Ему нужно было хоть как-то наполнить казну. В этом отношении он был абсолютно не интеллигентным человеком. А вот Радищев, который написал «Путешествие из Петербурга в Москву» — это интеллигентный человек в высшей степени. Хороший он был человек? Вероятно, неплохой. Он констатировал факты, вскрывал язвы и при этом оставался при своей скорби. Екатерина подобных вещей не любила. Она считала, что надо служить, находиться на своем рабочем месте, а отнюдь не заниматься агитацией и пропагандой, как сказали бы в XX веке.
      В XVIII веке интеллигенция только начинает складываться, она еще не определилась в это время как сословие. Развитие интеллигенции, пребывающей в таких умонастроениях, приведет к появлению декабризма, а дальше — к появлению либеральной интеллигенции и всего, что за этим последует в конце XIX века. Забегая вперед, скажу, что Чехов — человек, который воспел российскую интеллигенцию, у нас обычно воспринимается несколько своеобразно. Я говорю не о личности Чехова, а о его героях. Не знаю, слыхали ли вы об этом, но в те времена, когда Чехов писал своих дядей Вань, Гаевых и Раневских, было выражение: «пьет, как чеховский интеллигент». Как известно, все эти люди, которые не нашли в России применения своим мыслям, своим талантам, просто спивались. Почему-то у нас после Чехова интеллигентность стала почти ругательством («настоящий чеховский интеллигент»). Чеховский интеллигент — это мало привлекательное явление. Гаев, Треплев, Тригорин — вся эта публика действительно никогда не была голодной, всегда обо всем судила и рядила и ничего не делала. В лучшем случае просто сотрясала воздух, при первой же трудности отбывая за границу. Если посмотреть бесконечные рассказы на тему о «лишних» людях, то этот тип прослеживается совершенно четко. Вот вам результат эволюции. Выходит дело, что когда Петр заставлял всех служить, то он ставил таким образом естественную преграду. И он чего-то добился. Русские офицеры, создавшие офицерскую касту, офицерский корпус, были, конечно, люди выдающиеся, хотя и очень малозаметные. Вряд ли тогда они думали о каких-то глобальных проблемах. Но именно они шли под пули, именно они умирали за веру, царя и отечество, хотя впоследствии то, что вышло из вольности дворянства, привело к его моральной деградации.
      Я бы посоветовал вам прочесть книгу Бердяева [ ]. Там не со всем можно согласиться, это очень хлесткое произведение, но по-своему интересное и замечательное хотя бы уже тем, что конкретно на эту тему написано. Книга небольшая, впервые вышла в Париже, у нас переиздана.
      Итак, процесс создания интеллигенции возник уже в те замечательные времена — в XVIII веке. Как ни странно, он связан с указом о вольности российского дворянства
      Обзор, который я попытался сегодня дать, конечно, не исчерпывает тему, но дает представление о том, как трансформировалось общество. И если в начале XVIII века мы видим реформы (строительство флота, строительство новых государственных учреждений, устройство новой армии, введение новых принципов администрирования и т. д.), то здесь мы видим совершенно иную ситуацию. Все немножко утряслось, все притерлось, все встало на какие-то совершенно иные, чем задумал Петр, места, и создалась совершенно новая ситуация. Она, до известной степени, есть результат петровских реформ. Но она совершенно не похожа на то, что хотел сделать Петр.
      Следовательно, мы должны считать, что реформы Петра, бесспорно, послужили возникновению принципиально новой ситуации в России (социальной, экономической). Но эти реформы не сохранились его преемниками так, как он их замышлял. Сознательно их переделали или шел какой-то подспудный процесс? Вероятнее всего — последнее. Вряд ли у Воронцова или у дельцов Анны Иоанновны был какой-то план действий. Я думаю, что они, не имея возможности собрать нужное количество денег в казну, сталкиваясь с проблемой казнокрадства, плохо разбираясь в проблемах внешней политики и т. д., пытались все время как-то затыкать дыры, как-то лавировать между оскорбленной гвардией, бегающим крестьянством и давлением иностранных дипломатов, не забывая при этом еще и свои личные нужды. Этот процесс был до известной степени стихийным. Но он был естественным следствием того, что было сделано в первой четверти XVIII века.

      Еще один вопрос — внешнеполитическая ситуация. Здесь изменения произошли чрезвычайно резкие. Они, пожалуй, в отличие от всех остальных петровских новаций, сохранили и масштаб, и преемственность. В XVII веке Россия не вела активной внешней политики. Россия интересовала англичан, французов, австрийцев, которые угадывали здесь колоссальный рынок сырья, чувствовали возможность поживиться на русском лесе, русской коже и т. д. Россия же в их внутренние проблемы не вмешивалась.
      В результате Северной войны ситуация в корне изменилась. Изгнав шведов с южных берегов Балтики, Россия получила всю Прибалтику и заняла место Швеции в европейской политике. И если раньше Европа, особенно Северная, опасалась Швеции, то теперь ни о какой шведской угрозе и речи не было — все боялись России. Петр Великий, выдавая своих племянниц и дочерей замуж за немецких герцогов, оказывал влияние на немецкие дела, он активно действовал на юге, вмешиваясь в турецкую политику. Следовательно, здесь подключались проблемы Австрии. А раз так, то вставал вопрос и о Польше, и впервые мысль о разделе Польши и уничтожении ее как государства была высказана не Екатериной и не {30} прусским королем Фридрихом Великим — она забрезжила в умах петровских дельцов еще при жизни этого монарха.
      Другое дело, как реализовывали эту политику, как строили отношения и с какими конкретно странами. История политических союзов, в которые вступала Россия, — это совсем другой разговор. Но то, что Россия, теперь уже навсегда, включилась в европейскую внешнюю политику и стала государством, оказывающим колоссальное влияние на европейские дела, — действительно было событие, может быть, главное в XVIII веке, если иметь в виду внешнеполитический аспект русской истории. Екатерина явилась полноправной наследницей этой ситуации, и здесь она полностью продолжила линию Петра. Поэтому не случайно именно во внешней политике деятельность этой императрицы выразилась наиболее ярко — это была та область, где она достигла наибольших успехов. При Александре I бывший канцлер Екатерины князь Безбородко, выдающийся дипломат своего времени (несмотря на неприятные свои человеческие качества), говорил молодым дипломатам Александра I: «Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе не стреляла без нашего разрешения». Это, конечно, преувеличение, но в нем есть доля истины. Получалось следующее: во внутренней политике, в особенности в крестьянском вопросе, произошло совсем не то, о чем думал Петр. Россия не стала процветающим государством, дефицит бюджета сохранялся. Социальные проблемы стали, может быть, даже более острыми. А вот внешняя политика — это во многом прямая преемственность, которая прослеживается от самого Петра и дальше.

1. Личность Екатерины II

2. Начало царствования Екатерины II

3. Государственная деятельность Екатерины II

4. Секуляризация церковных земель